Текст книги "Земля тверда (Год стихотворений)"

Дмитрий Байдак
Земля тверда (год стихотворений)

Ave, Дадаграф! идущие в ISBN приветствуют тебя!

 
еще одно предисловие
настоящие стихотворения являются
продолжением предыдущих
неизбежна ли сия глубокомысленная
банальность?
растворение стихотворения перед нами есть
растворение его в нас
другими словами
превращение
в банальность
банальны мы сами
со всеми стихами
и грудами прозы
на полном серьезе
а попробуйте написать что-нибудь идеальное
вас тут же обвинят в плагиате!
у-тю-тю-тю-тю-ю-у… в плагиате!! у всех!!!
оно ведь ничье, это идеальное
ибо в нем все летальное
инфернальное да астральное
сюр– и просто реальное
до чего ж доскональное
и куда ни плюнь предикаты
натянуты как шпагаты
наконец
автор из вредности не желает читателю приятного
чтения т. к. процесс написания (абсцесс исписания) не
доставил ему особенного удовольствия
автор,
из вредности
 

«как горло на ветрах пересыхает стих…»

 
увы венер жестокий круг
пересекать европу криво
не тронь его сотрешь огниво
о перси избранных подруг
 

 
как горло на ветрах пересыхает стих
его решетка вдаль ныряет непрозрачна
заполнить чем ее хоть лопаньем шутих
хоть заревом бликующим на мачтах
 
 
горит земля вода весь променад
отмытой плиткой пальмой просвещенной
осколки лиц закинутых горят
блестящими частями частью черной
 
 
в разбивку глаз темяшится огонь
густеет снизу липнет на подошвы
а наверху сбиваются о-конь
полки которым горы – гор подножье
 
 
идет салют идущие на смерть
передним в уши в бешенстве гудками
их душит воздух душит не успеть
в сердцах их amen как бесслезный пламень
 

«он был похож на привидение…»

 
он был похож на привидение
весь скрипу инея подобен
знакомых слов перетвердение
на пепла белое надгробие
 
 
был грустен гуще звездной сволочи
был перхотью ее нечесаной
во все вершины треугольничьи
бросался гулкими колесами
 
 
и пахом пах потея истово
на степенях оцепенения
и кто его ни перелистывал
платил ему посмертной пеней
 

«предпочитать себя обманывать…»

 
предпочитать себя обманывать
не перечитывая знать
саванной городского савана
пропасть куда-нибудь опять
 
 
классификаций междуи́менных
ворочать тягостную глушь
каких брокгаузов уитменов
неиссякаемый кидуш
 
 
и дрязги окон с отражением
на всех единственной одной
захватанной уже несвежей
декады марта площадной
 

«горы полуосвещенные…»

 
горы полуосвещенные
лапы вам макушки мерили
разговаривали ЧОНами
молодились были кхмерами
 
 
вами над и вами подлыми
краска вся пооблупилась
связан лентами попкорнами
ваш обкорнанный помилос
 
 
бронетанковые склонности
ткань склонений несгибаемых
под уклон корысти скорости
знает верно не судьба ему
 

«это есть ваше форте…»

 
это есть ваше форте
ваше пьяно пиано
перебьются стаканы
и об этом забудьте
 
 
эта жженка как женка
пережевано сжито
разрывается пита
что ж молчишь молдаванка
 
 
всех великих засранцев
неужели не помнишь
ты и лучший твой кореш
прежде всяких каденций
 
 
ты и прежний твой хахаль
оба вы с прибабахом
расползается веко
здесь по этому снегу
 

«выбрать из голи твоей перекатной…»

 
выбрать из голи твоей перекатной
мастер разреза о чем ты дымишься
сотый повтор стопудовое тише
так первородственной чушью чреватый
стискивал тигром дробился евфратом
 
 
дальше по деке где нечего пальцам
в крайние точки в места прикрепленья
там же отсутствие смысла и толка
только в отсутствии этом вкрапленья
бывших и будущих просто осколков
 
 
просто скитальцев по плечи ушедших
в плотные среды сплошных воскресений
корни и кости их там а одежды
мы им надрежем на нашей ступени
 

«трусит не замает…»

 
трусит не замает
мелочный судья
лезет из-под крышки
сладкая кутья
 
 
с той головоломной
приложимой так
речи связи сонмы
переходят в такт
 
 
пристают навечно
челобитье гнут
где прошли насечка
невзначайный жгут
 
 
напоили пили
разглядели день
отложили билли
лопали студёнь
 
 
разгибали цепи
плавили шары
громоздили нети
сбоку от жары
 

«тело скрыто зверь запрета…»

 
тело скрыто зверь запрета
облегает город
обморожен и залатан
и хлебами горек
 
 
преклонил свои высоты
в небо нежилое
о нагрудник трется желтый
черною скулою
 
 
передавливает книзу
нетерпенья чашу
на копье в сердцах нанизав
все печали наши
 

«загорался ли сам пролетающий жук…»

 
загорался ли сам пролетающий жук
или панцирь его от рожденья седой
это ходит по кругу и падает в круг
гуттаперчевый месяц над правдой-бедой
 
 
разгрызу как огрех наобум разгляжу
из дали непроглядной ореховых струн
и за лажу сей глупый их треп разглашу
до окраин пуховых и влажных старух
 
 
по следам алкогольным их в клещи берут
и отбитые головы с треском летят
но тела безголовые долго хрипят
все равно вам капут
все равно вам капут
 

«описание вечера этого…»

 
описание вечера этого
разногласное с косностью пальцев
с горя что ли такое предметное
или с грубости звездных оскальцев
 
 
описание ясного вечера
свод законов его неоспоренных
голословней собак обеспеченных
пищей твердой так твердой как горе их
 
 
ясный вечер ты так опрометчиво
разглашаешь свое описание
ты не кесарь и ночь не кейсария
оба вы лишь мое просторечие
 

«почему-то облачное небо…»

 
почему-то облачное небо
все плывет плывет неумолимо
и застит глаза чужая небыль
там звезда она непоправима
 
 
на тебя не напасешься весен
ты земля сплошное разоренье
из строки в строку при переносе
добавлять приходится сиреней
 
 
невтерпёж как будто на гулянку
ломятся очкастые вертумны
холодно и вьются их гирлянды
и ночное сердце бьется шумно
 

«чтоб оранжевый бык пламенел на валу…»

 
чтоб оранжевый бык пламенел на валу
отделял ото сна бройлем был
но брабанта нежнее к щеке
 
 
был бы также случаен вполне
и в цене не терял
штучен наперечет и работы
спокойной ручной
что с утра с холодка во дворе-мастерской
и больших бы хлопот чтобы стоил пока
как ребенка его отпускает рука
а потом чтоб в огне городов
был бы скован и косноязычен слегка
 

«проводы проводы провода…»

 
проводы проводы провода
правда и место плацкартное
ехать бы ехать не зная куда
в копоти снежной из марта
 
 
март ни начала ему ни конца
дела ему и предела
где прошлогоднего снега-сырца
жатва уже оскудела
 
 
где неподвижен распухший язык
снежной моей атлантиды
свищ бесконвойный железной кирзы
с белого лебедя сдыбал
 

«буду спокоен видя осколки стекла…»

 
буду спокоен видя осколки стекла
зеленой бутылки бумажный кадык
раздавлен мусоросборником в 6.30 утра
а мы шли за пивом
мы шли мы за пивом
от стен может быть перемышля
так вышло
 
 
действия л/с по вводной
ВСПЫШКА СВЕРХУ
грызть ногти
и губы кусать
и за пивом
отрыжка
 

«время тусклыми скачками…»

 
время тусклыми скачками
время ёрзает над нами
время сверху мы внутри
ты наружу не смотри
 
 
там закованному утру
мают кисточкой-лахудрой
раковин ушных фарфор
дню и ночи приговор
 
 
осы кружат осы тужат
мы поведаем кому же
виноградных ягод рок
абрикосовый чертог
 
 
утро зрит об эту пору
солнцем дышащую гору
в блюдечке осиный съезд
время рушится окрест
 

«темное расписание кромки вершин сосновых…»

 
темное расписание кромки вершин сосновых
искусственные леса подстриженные под гребенку
ночь вползающая на гору вся в звездах новых
вопли совы и на это лай сторожей овечьей продленки
 
 
низколетящий гул шоссе гул исхода субботы
возвращение в города из галута конца недели
 демократия кончилась не начавшись из-за рамота
появляется Б-г евреев как разведчик из Иудеи
 

«зачем к эпохе приникая…»

 
зачем к эпохе приникая
и к лопастям ее держав
ты так отчетливо зеркален
что глаз твоих не сокрушат
 
 
слезая чудные покровы
под ними панцирное дно
и каждый лист пронумерован
и цифра с цифрой заодно
 
 
и ты темнеющей защиты
не удостоивая знать
свои отравленные всхлипы
несешь как каменную кладь
 

«не закрываются глаза…»

 
не закрываются глаза
и муторней и злей
таращится моя звезда
как поп на мавзолей
 
 
туда на вертопрашный рай
на прачечный урод
скоровоенный бритый май
костры мешки санвзвод
 
 
пали́ гражданку пропускник
а ты прости сержант
что взяли каждый по горсти
мы жестяных наград
 

«сон поймаю в футляр от очков…»

 
сон поймаю в футляр от очков
как покойничка в гроб протестантский
жук-вечерник по зеркалу шел
панцирь дранью алмазной плескался
 
 
часовые свистков-полуснов
дигитальных пластинок синицы
попрыгунчики черных усов
не успели на свет народиться
 
 
но гуляют туда и сюда
овирольные барышни-чашни
зимний ливень гнездится в садах
в апельсиновых мятых рубашках
 

«в небе что-то замелькало…»

 
в небе что-то замелькало
синим может или алым
зашуршало зашептало
берегись
 
 
сон сошел тебе богатый
разбуровлен день горбатый
так готовь к закату латы
это жизнь
 
 
не пивные братец кружки
селенитовые пушки
предназначены в игрушки
разумей
 
 
спорит каменщик с замесом
и рядится солнце с лесом
тьма играет в занавесах
круга дней
 

«из го́рсти белоснежных дней…»

 
из го́рсти белоснежных дней
пьет день легавый
иван да чай и трав иных
кругом орава
 
 
лимонный дом в чаю таком
ах тонет славно
на запад ложечке упасть
прихлопнет фавна
 
 
а не подглядывай а грудь
в момент дыханья
так опадает холодна
что глаз пираньи
 
 
переплывают и косят
на дальний берег
там врут сигнально так и сяк
вперед амёрик
 

«город нью-йорк в двух шагах…»

 
город нью-йорк в двух шагах
острова и мосты
пес вычесывает клеща из-за уха
кожаный твердый мешочек малиновой крови
спит человек
над ним область сна
как столб света в тумане
но более различимо
вода закипает в реке на рассвете
пес опять задремал под мостом у Гудзона
 

«…»

 
солнце грустный мандарин
император поднебесный
он бежит и воробьиный
день за ним канатоходцем
по канатам вольт высоких
шестикрылым серафимам
электрических колонн
или нет колонн ростральных
вниз носами побежденных
или нет ракет крылатых
их постройка здесь ведется
много лет ампер закатов
ищущих чего в каменьях
много осликов назад
много много и туманов
поднялось и опустилось
был туман морской когда-то
стал он желтым твердым мелом
ходят люди по нему
и отряхивают брюки
чистят туфли черным кремом
и собакам лапы моют
а собаки умирают
как и люди ненароком
и от них уходит солнце
косточкой на божьих четках
вдаль по проволоке тонкой
 

«лицо волос пытаемая ниша…»

 
лицо волос пытаемая ниша
и тихо небеса звенят сверчками
и фонари далекие плывут
цвет золота размазывая криво
земля да небо славный бутерброд
луна обмылок «Штрауса» без ножки
съедобен мир и вкусен чем запить
когда оглох кинерет
иордан
свою долину вывернул на солнце
подсолнухов плантация похожа
на души грешные и будь я только дантом
а впрочем мы и так живем в аду
и сами в нем поддерживаем пламя
и замерзаем холодом своим
и это ад любить не перестанем
 

«струится безымянная вода…»

 
струится безымянная вода
сосуд наполненный кто звук ее услышит
нашлепанный арбуз хрустит на рыжей
от ржавчины ладони Махмуда
 
 
из этих черепиц что так впритык
составлены не вытащить наружу
надежного признания о суше и плыть куда
и волны бьют в кадык
 
 
все образы воды превысив срок
трубят в рога вот их следы стальные
какие гаеры прославлены отныне
какие тропы для скрепленья строк
 

«открываешь невесту а там…»

 
открываешь невесту а там
под слоями матрешечно-глупыми
вылезает резиновый срам
и лепечет словами безгубыми
 
 
и кровавою ватой сопит
жжет теплом бессердечного холода
изгибается черный москит
в эпоксидной медали расколотой
 
 
недоносок сучок-червячок
по бумаге растерянно вертится
и на донышке глаз горячо
и обидно нам ростом помериться
 

«отвечая в телефон…»

 
отвечая в телефон
не удерживай глаза
подо льдом любой любви
там каналов небеса
 
 
над собой разводят мост
ключ как рыба бьет хвостом
холоднее чем вода
в городе тобой пустом
 

чудики и чёртики (средняя глава)

«избран майором фельдлокальным…»

 
избран майором фельдлокальным
отчизне мил за долг его
малинов с искрою прощальной
пошил сертук он наперво
 
 
и в путь суровую дорогу
слоном гвардейским рысью марш
вдоль женщин нежного предлога
имея целию ла-манш
 
 
пролив босфор по леву руку
а через правое плечо
плевал в немецкую науку
любя россию горячо
 
 
сражался с рожей протокольной
врагов саблюкой разогнал
ключи от англии достойно
ему вручает адмирал
 
 
ура европа на коленях
истории дан новый ход
грядет с победой………. гений
и в позу старую встает
 

«это вам не альпенштоком по голове…»

 
это вам не альпенштоком по голове
классовая борьба
 

«зря я ел тую виагру…»

 
зря я ел тую виагру
не хочу сказала ты
вот такая вот подагра
девушка моей мечты
 

«я люблю их а они меня не очень…»

 
я люблю их а они меня не очень
вот сегодня печень отказала
предлагал ей дуре руку сердце
аппарат искусственная почка
все отвергла вертихвостка знать забыла
кто ее с младенчества лелеял
чьих желез секреции вкушала
кровь пила и лимфой запивала
будет трудно без нее мне в этом мире
но я ей сделаю заразе харакири
 

«кто игрался мирный атом…»

 
кто игрался мирный атом
я патологоанатом
кто пил воду этот бочка
я достать ему кишочки
черепной его коробка
распилю на двое ловко
яйки ушки глазки писка
положу в отдельный миска
жаждой истины пронизан
мой научный экспертиза
терпелив и молчалив
морга дружный коллектив
 

«сколько было идиотов…»

 
сколько было идиотов
но родился новый кто-то
 

«душа моя закрыта…»

 
душа моя закрыта
в огне своем горит
поэтому о смерти
я буду говорить
 
 
варите яйца круче
и сходит скорлупа
 

«вот тигры цвета радуги…»

 
вот тигры цвета радуги
зелено-фиолетовой
ныряют в воды ватные
и фыркают при этом
 

«черные рожи эмблемы печали…»

 
черные рожи эмблемы печали
в рамат-элиягу в окошках торчали
 

«уйди слушай с голыми ногами…»

 
уйди слушай с голыми ногами
я тебя мерзну стоять здесь
 

«препротивная вещь литературная деятельность…»

 
препротивная вещь литературная деятельность
как ни встанешь все против ветра
 

«по мыслям едет самолет…»

 
по мыслям едет самолет
дробит зубовную площадку
с мужчиной женщина идет идет
за ним впритык в костюме
 
 
и дальше видно самолет
мужчину женщина не любит
а так уже за ним идет
ей хорошо и жир на бедрах
 
 
взлетает в мыслях самолет
мужнина думает он мыслит
что женщина за ним идет
и дети учатся в неволе
 
 
турбиной тихо самолет
вдруг шелестеть переставая
и наш рассказ к концу идет
мужчина с женщиной остался
 
 
но не ошибся самолет
они ведь были не женаты
их сыщик выследил и вот
им предстоят теперь невзгоды
 
 
так рок судьбы в ужасный час
соприкоснулся с нами рядом
и ради грешников двоих
зараз свалил две сотни наших
 
 
зачем рассказ такой написан
 

«разберите ваши кудри…»

 
разберите ваши кудри
препиранию здесь место
забронируйте просодий
санаторный кикимор
ждет вас некто на два слова
открывая глаз наружу
и обед себе нарушив
в перу дрей сигает о
о чугунный кабальеро
у радушный мой хозяин
а работодатель дурень
я ж проглотит ёж слюней
ходит к-рова роги в боки
спинный мышец гладко ходит
забодайло шарит в моде
и модельный топ слышней
 

«я видел гладкую поверхность…»

 
я видел гладкую поверхность
по ней бежало невесть что
очки я вздел и увидал
то было целый таракан
и с тапком я за ним погнался
но не хотел он умирать
хотя и умер
дарвин прав
а кафка нет его сюда бы
в моей квартире я живу
а дарвин выше этажом
он эволюцию придумал
и я как общий гражданин
вооруженною рукой
ея законы соблюдаю
 

«я еще разделаюсь с тобой…»

 
я еще разделаюсь с тобой
он сказал глядя в зеркало
оно долго смеялось и перхало
это ж зеркала сон голубой
 
 
но и страшно казалось под счёт
выйти треснув из обжитой рамы
из поверхностной силы упрямой
как решиться на первый скачок
 
 
кто из них был смелее тогда
колебался невидимый шива
проверяя их тяжесть на вшивость
сам о тяжести он не мечтал
 

«в раме неприличного…»

 
в раме неприличного
беличий желток
у кронпринца личарда
дуется свисток
 
 
у кронпринца розовый
с золотом мундир
над полком березовых
плах он командир
 
 
ах стекает кровушка
с годовых колец
прыгают воробышки
в пузырьках сердец
 
 
глубиной неистовой
полыхает принц
свищут сабли свистами
наддавая вниз
 

«человечек человечек мускулистый басурман…»

 
человечек человечек мускулистый басурман
воздух трогает руками
вдруг лягая потолок
в потолке большая дырка
виден погнутый сосед
он бетон пронзая взором
любовался карате
тут из смежного зона
йог молчание прервал
вы ребята забодали
нарушая мой покой
мир вселенный покрывая
пузырьками сновидений
Кришна тут о них подумал
что конфликт уж разрешен
каратист лежит в запое
ясновидящему скучно
йог балдеет глядя в бездну
там за этою строкой
 

(конец средней главы)

«три дня луна не уменьшалась в небе…»

 
три дня луна не уменьшалась в небе
подряд три ночи
всходила с северо-востока
катилась медленно в зенит
и шлейф серебряных отточий
блестел как щит
 
 
три дня в конце израильского лета
аборигены гнули забастовку Минфин кляня
луна в ответ на это распределяла пайку света
упрямства для
 
 
на третью ночь к двенадцати часам
когда колонна импортных «фантомов»
переползала переезд в ашдоде
и поезду пришлось затормозить
луна решила хватит полнолуний
 
 
вошел в окно огромный богомол
и заломал ночницу на торшере
и черный лак урезанной луны
последнее что видела ночница
блестящими от ужаса глазами
 

«как ты не вовремя смерть…»

 
как ты не вовремя смерть
руки не во что упереть
только темя пол нашло наконец
холод его успокаивает естество
уверяя и ты столбец
кем-то писанный от руки
или как они мыслят там
наверху вот выследить бы и ски —
нуть им всю пакость лезущую ночами
в уши на разные голоса
а на просьбу убраться показывающую «нако-сь»
дескать умных таких как ты
до истечения темноты задан такой урок
нам что тебе дружок
одиноко дышать на ладан
не придется будь спок
будь спокоен одновременно с тобой
(скоро услышишь и ты) переходит на вой
земля океаны ее воды аж трещит
в полюсах ледяное тряпьё как щит
еле сдерживающий копье
 
 
так что помни помни ты не один
 в поле воин со смертью из ночи в ночь
еще долго корпеть вам чтоб прикрутил
согревающий ваши немощи свой огонь
не дарующий только дающий взаймы
и чтоб полог поднялся в шатре Его
 

«мавры мавры мавританские…»

 
мавры мавры мавританские
по дорогам вашим странствуя
стоя в угол всем лицом
сзади водка с огурцом
за окном испанка-грипп
соблазнительнее Strip
 
 
сказка омывает шею
сказка трогает виски
звон слетает с украшений
сами в гору едут ski
 
 
эта главная страна
из-за моря всем видна
кто автобус кто машина
надувают вместе шину
с носа капает бензин
здесь не будешь ты один
 
 
пляж песком посыпан густо
в нем две девушки лежат
перевязаны их бюсты
в пузе stop у них нажат
 
 
лежат себе две девушки в песке
закрой глаза и белое на желтом
и место то куда так долго шел ты
находится уже невдалеке
 

«так мучительно вкладывать голову в ваши мысли…»

 
так мучительно вкладывать голову в ваши мысли
что во рту каждый зуб затонувший огромный
корабль
невозможно обдумать огромных людей и предметы
олимпийские ноги их пальцев по книгам бегущих
дисководы зрачков были честно развернуты
к вечной неумирающей цели
достижение которой
кончается смертью как счастьем
её же
поймешь не стихами
а правду сказать
то и на хрен она не усралась
 

Диалог о любви на площади Алленби

Композитор Флоринус:

 
я знаю что гармония одна
как некий стержень
небеса скрепляет
 

Девушка:

 
о нет мой повелитель это сон
ты спишь а я баюкаю тебя
забудь что было
слишком все непрочно
тебе ли я доверю этот груз
 

«ночное дело протекало…»

 
ночное дело протекало
под почвой дня
над – свет лежал как покрывало
нас с ней родня
 
 
вдруг свет пропал как будто не был
и в краткий миг архангел зла главой под небо
явил свой лик
 
 
и он сказал: своею правдой
решаю вас
и свет ее черно-кровавый
упал тотчас
 
 
как бы знамение рябое
пустилось ввысь
под изъязвленною губою
слова тряслись
 
 
и правды небо трепетало
над головой
ночное дело грудь разъяло
водой живой
 

«в вашем море спокойном…»

 
в вашем море спокойном
есть бесчувствие-остров
наклоненный к пескам
он в румянце колючем
 
 
ветер узкой дороги
черный мартовский жернов
мелет в прах осязанье
 
 
и угаданный голос
произносит «не ровня
этот пуст этот холост
этот ждет этот помнит»
 

«тень проходит стороной…»

 
тень проходит стороной
и пустыня холодеет
облака иного цвета
распускаются над ней
 
 
войско трав горячей пикой
ударяет ветру в спину
а песок в обломки стеблей
и смеется фистулой
 
 
а на гребне а на гребне
раздвигая мертвых строй
поднимается бессмертный
круг запястий смерчевой
 
 
над войной их смех песочный
 

«нет теней в этом доме…»

 
нет теней в этом доме
притулись у дверей
кормит ангел с ладони
здешних злых снегирей
 
 
столбовое крылечко
и конек-горбунок
их сияния млечен
молчаливый чертог
 
 
никого не бросая
не спасет никого
правоты полнота их
пустоты естество
 
 
все сошлись веретена
путеводные здесь
и движения сонны
заоконных небес
 
 
и на рай непохожий
ангел смотрит в тоске
стынут хлебные крошки
на звенящей доске
 

«птицы обступили стеклянную мглу…»

 
птицы обступили стеклянную мглу
изо рта тишины слышен запах гниения
премьер-министр качается с пятки
на носок
и обратно
руки в карманах брюк
рот его улыбается
сжатый в куриную жопку
 
 
люди стоят полукругом
зачем это труп на траве?
кто не может помочь – отвернитесь!
 
 
здесь мы все налицо для свободы
и каждый – как сдавленный крик за стеной
 

«так и рвется будущее через горло времени…»

 
так и рвется будущее через горло времени
море прошлого к щиколоткам подступает
чем светлее вокруг тем ясней отпечаток имени
в холодеющей амальгаме памяти
 

«знаю знаю где мы…»

 
знаю знаю где мы
в тень бежит душа
подо льдом триремы
гневные дрожат
 
 
посреди бесшумных
рыбьих городов
на губных и струнных
волосом суров
 
 
мой народ чалдонный
согражда́н немых
перевеет гордость
плевелы и жмых
 
 
и простор подводный
и простор над ним
будет путь что пройден
и исповедим
 

«вдоль по длинному длинному месяцу…»

 
вдоль по длинному длинному месяцу
перетянутому в неделях
пробирается ночь-ровесница
ошивается день-бездельник
 
 
я в тени ваших дат прекрасных
тополь-мельник и пальма-дева
на добычу лоскутья казан
и perpetuum оголтелый
 
 
день и ночь растирая в масло
пятки крепкие давят зиму
клокотание несогласных
слов что вот непроизносимы