Текст книги "Родовой быт славянских князей"

Юрий, обещавший своему брату Андрею удержать за его сыном Владимир, пошел на Владимир, чтобы отнять его у Мстислава Изяславича, взявшего его у Владимира Мстиславича (1156).

О праве тут речи быть не могло: Мстиславу Изяславичу не следовало отнимать его у дяди, а Юрию для Владимира Андреевича – и подавно.

Юрий не мог взять Владимира, но все-таки дал племяннику Дорогобуж.

Как Юрий действовал неискренне в отношении к Мстиславичам, так и они – в отношении к нему. Как Юрий после клятвы хотел отнять Владимир у них, так и они не упускали случая против него. Изяслав Давыдович все думал о Киеве и примирил к себе Ростислава и Мстислава Изяславича. Только свой родной, Святополк Ольгович[145]145
  Следует читать: Святослав Ольгович. – Примеч. сост.


[Закрыть], не хотел участвовать в его предприятии, ссылаясь на клятву (1157).

Юрий скоропостижно умер, и Изяслав Давыдович занял Киев, уступив Чернигов племяннику Святославу Владимировичу по своему решению.

Появились претенденты на Чернигов: Святослав Ольгович, который пришел со Святославом Всеволодовичем. Владимировичу дали помощь Изяслав Давыдович с Мстиславом Изяславичем. «Начаша слати межи собою, и тако умирившеся, и хрест целоваша межи собою». Разверстка. Чернигов отдан Святославу Ольговичу только с семью маловажными городами, а вся область осталась у Изяслава Давыдовича с племянником, на что Святослав Ольгович после жаловался. Новгород отдан Святославу Всеволодовичу.

Изяслав Давыдович, ни с того ни с сего, со многими князьями союзными или подручными, пошел отнимать Туров и Пинск у Юрия Ярославича для Владимира Мстиславича (1157).

Туров был первоначально отчиной Изяслава, принадлежал сыну его Святополку и Ярополку. Ближайшее право на него имел единственный представитель рода, Юрий Ярославич.

Союз не имел успеха.

Возникла война за Ивана Берладника, которому Ярослав Владимирович Галицкий не давал части и которого принял под свое покровительство великий князь Изяслав Давыдович. Ожидая нападения, он предлагал Святославу Ольговичу за помощь Мозырь и Чечерск, и они уладились. Противники отложили нападение, но Изяслав решил искать Берладнику волости, побуждаемый самими галичанами.

Попытка не удалась, и Изяслав должен был спасаться бегством (1158).

Киевский стол освободился, и союзники призвали на него Ростислава Мстиславича (1159).

Ростислав в то же лето снимался со Святославом Ольговичем[146]146
  Имеется в виду: устраивал совет (снем). – Примеч. сост.


[Закрыть].

Изяслав Давыдович «шатался воюя» и, наконец, успел составить новый союз против Ростислава и занять Киев, но от Белгорода, вследствие измены, должен был бежать и при бегстве убит (1162).

Мстислав Изяславич не уладился с братией и выехал из Киева недовольный; города его отобрал Ростислав: Торческ, Белгород, Триполь.

С другой стороны, Андрей выгнал братьев из Суздаля, «хотя быти самовластец».

Многие князья пошли на Владимира Мстиславича, который вынужден был уступить им Случеск.

Брат, великий князь Ростислав, дал ему Триполь и придал еще четыре города к Триполю (1162).

Помирясь с Мстиславом Изяславичем, он возвратил ему все города: Торческ, Белгород, а за Триполь дал Канев (1163).

Так точно и в Чернигове: после смерти Святослава Ольговича (1164) сын его Олег уступил Чернигов Святославу Всеволодовичу, а себе взял Новгород.

Они поссорились опять по случаю дележа, после смерти Святослава Владимировича, и Олег получил наконец четыре города.

После смерти Ростислава (1168) братья послали за Мстиславом Изяславичем, но, не дожидаясь его, хотели разобрать себе волости: Владимир Мстиславич, которому, как старшему, следовал бы собственно Киев, брал к Триполю Торческ, все Поросье, Владимир Андреевич – Берестье, Ярослав – Владимир. Но Мстислав, прибыв, «возмя (другой) ряд» с братьями, и с дружиной, и с киевлянами, и уладишася о волости целовали крест.

Мстислав возбудил против себя сильного Андрея Суздальского, особенно за то, что вопреки ему дал сына Романа новгородцам. Ростиславичи питали к нему подозрение. Владимир Андреевич припрашивал волости. Андрей прислал сильное войско, к которому пристали все русские князья, и Мстислав, после отчаянного сопротивления, должен был бежать в свой Владимир.

Андрей отдал Киев брату, Глебу Переяславскому (1169).

Мстислав напрасно пытался возвратить его и, настигнутый болезнью, «начася слати к брату Ярославу, рядовы деля о детех своих. Урядився добре с братом и крест целовав, якоже ему не подозрети волости под детьми его, преставися» (1172).

После смерти Глеба Ростиславичи послали в Дорогобуж, за Владимиром Мстиславичем, который, «утаився ротников», пришел в Киев; они договорились между собой, но он, посадив сына Мстислава в Дорогобуже, вскоре умер, и Андрей, выгнавший его, отдал Киев Роману, но вскоре прислал на него войско вместе с братьями, за ослушание (1173).

Войско было прогнано, Ростиславичи положиша на Ярославе старейшинство, и «даша ему Киев».

Святослав Всеволодович напомнил ему первый ряд и просил наделения; получив отказ, занял Киев изъездом, но должен был его оставить. Ярослав также.

Великий князь Ростислав Мстиславич. Художник В.П. Верещагин

Ростиславичи просили Киев у Андрея брату Роману (1174), который и приехал туда, уже после убийства Андрея, но ему вместе с его братьями явился соперник Святослав Всеволодович, которому так же хотелось Киева, как его отцу. Ростиславичи начали договариваться и уступили ему Киев после разных столкновений (1177).

«Иде Святослав к Любчю, и призва к себе братью свою, Ярослава, Игоря, Всеволода, ряды ему деющу…»

Всеволод Владимирский захватил его сына, помогавшего зятю, рязанскому князю, против великого князя. Святославу хотелось отомстить, «но нелзе Ростиславичи, а те ми во всем пакостят в Русской земле… Давыда иму, а Рюрика выжену из земле, и прииму един власть Русскую и с братьею» (1179).

Ошибившись в расчете, после неудачного похода, он увидел себя в невозможности удержать Киев и уехал в Чернигов, а Рюрик занял его и распорядился со своими родными (1180).

Святослав, соединившись с братьями и половцами, сказал: «Я старше Ярослава, а ты, Игорь, старше Всеволода, я остался вам в отца место, и велю тебе, Игорь, остаться здесь и блюсти Чернигов и всей волости, а я пойду со Всеволодом к Суздалю, выручать сына Глеба, как рассудит нас Бог со Всеволодом».

После возвращения Святослава Рюрик, «размыслив, с мужи своими угадав, бе бо Святослав старей леты, и урядився с ним, сступися ему старейшинства и Киева, а собе взя всю Русскую землю, и утвердившеся крестом честным».

Святослав Всеволодович и Рюрик Ростиславич начали действовать сообща, как прежде, Святополк и Мономах, преимущественно в отношении половцев.

На Галич открылись виды. Рюрик и Святослав пошли. «И бывшим им по месту всим и рядящимся о волость Галицкую, Святослав же даяшеть Галич Рюрикови, а собе хотяшеть всей Русской земли, около Кыева. Рюрик же сего не улюбяшеть лишитися отчины своеи, не (но?) хоте поделитися Галича, и тако урядившеся, и возвратишася во свояси.

…Бяшеть ему (Святославу) тяжа с Рюриком и с Давыдом и Смоленскою землею, того деля и с братьею совокупился бяшеть, как бы ему ея не ступити. Рюрик же сослався со Всеволодом, сватом своим, и с Давыдом братом своим, послаша ко Святославу мужи своя, рекущи ему: „Ты, брате, нам крест целовал на Романове ряду, такоже наш брат Роман седел в Кыеве: дажь стоиши в том ряду, то ты нам брат, пакы ли поминаешь давныя тяжа, которыя быле при Ростиславе, то ступил еси ряду, а мы ся в то недамы; а се ти крестныя грамоты“» (1190).

Святослав «позва братью свою в Рогов, Ярослава, Игоря, Всеволода, и поча с ними думати, хотя на Рязаньскии князи: бяхуть бо им речи про волости. И послашася ко Всеволоду в Суздаль, просячися у него на Рязань. Всеволод же их воле не створи» (1194).

«Посла Рюрик по брата своего Давыда (по смерти Святослава) к Смоленску, река ему: брате, се ве осталася старейши всех в Русьской земле, а поеди ко мне Кыеву; что будет о Русской земле думы и о братьи своей, о Володимери племени, и то все укончаеве».

Давыд приехал и с братом своим Рюриком «ряды вся уконча о Русской земле и о братьи своей, о Володимере племени» (1195).

Всеволод Суздальский прислал к нему послов сказать: «Вы есте нарекли мя во своем племени во Володимере старейшаго; а ныне сел еси в Кыеве, а мне еси части не учинил в Русской земле, но роздал еси инем моложьшим братьи своей; даже мне в ней части нет; да то ты, а то Киев и Руская область; а кому еси в ней часть дал, с тем же еи и блюди и стрежи; до како ю с ним удержишь, а то узрю же, а мне ненадобе».

Рюрик испугался и спросил, чего он хочет.

Всеволод «бо просяше у него Торцького, Треполя, Корсуня, Богуславля, Канева, еже бе дал зятю своему Роману».

Рюрик предоставил ему их, а Всеволод из них отдал зятю Ростиславу Торческ. Роман почувствовал неладное.

Рюрик после этой передачи дал Роману Полоной и пол Торческа Русского.

Но Роман был недоволен и соединился с Ольговичами, а Рюрик – со Всеволодом.

Рюрик, сговорясь с Всеволодом и с братом своим Давыдом, послал мужей к Ярославу и всем Ольговичам: «Целуй нам крест со всею братьею, чтобы не искать нашей отчины, Киева и Смоленска, под нами, и под нашими детьми, и под всем племенем Владимировым, и оставаться навсегда, как разделил Ярослав, по Днепр, а Киева вам нет». Ольговичи, посоветовавшись, отвечали: «Киева блюсти под тобою, и под сватом твоим Рюриком, в том стоим, но отказываться от него навсегда не хотим; мы не угры и не ляхи, но единого деда внуки, при вашем животе не ищем Киева, а после кому Бог даст».

Началась война. Всеволод заключил отдельный мир, и умолви с ним (Ярославом) «про волость свою и про дети своя, а Кыева под Рюриком не искати, а под Давыдом Смоленьска не искати, и води Ярослава ко честному кресту и всех Ольгович; Ярослав же посла своя мужа и води Всеволода и Давыда кресту, и Рязанскыя князи на своих рядах».

Рюрик рассердился на Всеволода и отнял те города, которые дал ему в Русской земле, и раздал опять своей братье (1196).

Когда было мироположенье о русских волостях по возвращении из половецкого похода, кому что следует за его труды для Русской земли, возникла новая ссора у Рюрика с Романом, и он был пострижен (1205).

После смерти Романа Рюрик поднялся опять и уговорился с Ольговичами.

Рюрик и Ольговичи, после многих сношений, пошли на Галич, но не успели (1205).

Вернувшись, Всеволод Чермный, «надеясь на множество вой, вниде в Киев (1206), и седе в нем, и разосла наместники своя» по городам киевским, и хотя несколько раз был изгоняем, но, наконец, утвердился в Киеве, а Рюрик в Чернигове.

Потом, приписывая Ростиславичам гибель своих родных в Галиче, Всеволод Чермный выгнал было их из Русской земли, но явился им мститель, Мстислав Галицкий, который установил порядок. Всеволод бежал и умер в Чернигове (1214).

Мстислав Романович и Владимир Рюрикович действовали заодно с Мстиславом Галицким по особым договорам (1214–1235).

На севере происходили точно такие же явления: Всеволод назначил наследником младшего сына, Георгия, в обход старшего, Константина.

После его смерти начались споры между братьями, которые кончились полюбовной сделкой (1214).

Мстислав Галицкий, воюя против младшего их брата Ярослава, доставил Константину владимирский стол (1216).

Великий князь Всеволод Святославич Чермный с Ольговичами молят Киевского митрополита Матвея, чтобы помог им заключить договор с великим князем Всеволодом Юрьевичем. Лицевой летописный свод

Так неопределенны, или, лучше сказать, так изменчивы были отношения между князьями и высшими государственными сословиями, потомством пришлого норманнского племени, дружиной и ее членами, боярами и отроками, городами и воями.

Вследствие этой зыбкости мы видим, в течение двухсот лет, от кончины Ярослава до нашествия монголов, беспрерывное движение князей. Как в великом княжестве, так и в каждом отдельном княжестве, в каждой отчине, князья переходили по старшинству из одного удела в другой, старший, значительнейший, как будто по лестнице, а все вместе смотрели на Киев, красовавшийся на ее вершине, как на свою вожделенную цель. Таким образом, вследствие этого права, принесенного, без сомнения с Севера, или, чаще, под его предлогом, в земле происходила беспрестанная перестановка князей. Ни один князь не был и не считал себя крепким на своем месте; да и никто того не желал, а стремился куда-то на лучшее место. Так должно было быть, и иначе быть не могло, по внутреннему коренному убеждению и заведенному порядку вещей. Почти никогда князь не мог надеяться, чтобы после его смерти княжество досталось его детям; нет – приходил со стороны иной князь, садился на его стол, а дети часто оставались не только без владения, но даже без пристанища, и их наделение всегда зависело от старших князей, их дядей, и вообще от обстоятельств. Отсюда происходило, что князья искали владения, всю свою жизнь о том только и думали, а собственности постоянной у них и в заводе не было, в совершенную противоположность с Западом, где кто сначала сел, тот там и прирос. Поземельное владение в высшей мере было у нас пожизненное, а не наследственное, временное пользование, потому что и при жизни переменялось по большей части несколько раз и, таким образом, не могло укорениться. Вследствие этого обычая не установились с самого начала у князей на Руси мысли о поземельной и наследственной собственности.

Князья переходили из города в город, ища, где себе лучше, как рыба ищет, где ей глубже, а за князьями следовали их дружины, неотлучные их спутники, делившие с ними счастье и несчастье, выгоды и потери. Если князю становилось лучше, то и дружине его было лучше; с новыми приобретениями она получала новые выгоды, постоянные или временные. Села с данями были везде для нее готовы, во всяком княжестве, чуть ли не по генеральному общему первоначальному варяжскому размежеванию.

Потому же бояре и отроки не могли также приобрести себе оседлости, и меняли свои волости так, как князья меняли города. Ходя постоянно по городам с князьями, имевшими беспрестанную нужду и не могшими отпускать их от себя на житье, они не могли снискать постоянных привычек.

Кроме перехода с князьями, бояре имели еще свое собственное право перехода, то есть право оставлять своего князя, в случае личного неудовольствия, и переходить на службу к другому князю. Это право также принесено с Севера и имеет начало в глубокой древности, когда норманны ходили на службу в Гольмгард, в Грецию, к хазарам и по разным владениям Скандинавии. Так, приходили они к Олегу, Игорю, Владимиру. Так, при Изяславе киевляне, т. е. не только бояре, но и люди, хотели уйти в Грецию. Когда внешние пути были закрыты, бояре ходили между князьями от одного к другому.

В этих переселениях принимали иногда участие и низшие вои, люди, жители городов, из любви к князю, в надежде больших выгод, вследствие неустановившегося образа жизни. Так, в 1146 году мы видим из прямого указания летописи, что три города вышли, были пойманы и задержаны.

А глядя на них, приучались переходить с места на место и сами поселяне, ища себе больше льготы и покоя под защитой и покровительством значительнейших бояр, удаляясь от главных путей сообщения, по которым следовали вои, – тем более что свободной земли было везде много, и она считалась нипочем, совершенно не сходно с Западом, где каждой лоскуток ее был дорог. Срубить избу, где бы то ни было, ничего не стоило.

Князья переходили, бояре переходили, вои переходили, смерды переходили, города, в смысле гарнизонов (засад), переходили. Города переходили и в смысле столиц, то есть пребываний княжеских. Князья получали себе во владение ту или другую волость, выбирали себе новое местопребывание и таким образом переносили средоточие силы и власти. Так, по временам получали и теряли значение Овруч, Галич, Пересопница, Вщиж, Туров.

Пределы княжеств беспрестанно изменялись, да их почти и не было, а были пределы временных владений княжеских, например, княжество Киевское при великом князе Изяславе Ярославиче имело одни пределы, другие – при брате его Всеволоде, при Святополке, при Мономахе, при Мстиславе, при Всеволоде Ольговиче, при Ярополке Владимировиче.

И главный центр княжеств (средоточие) переносился с места на место – Новгород, Киев, Владимир (как после Тверь, Москва, Петербург …?).

Наконец, странное явление, большая часть древних городов наших даже вещественно, как поселения, не остались на первых своих местах, например Новгород, Белозерск, Ростов, Муром, Рязань, Переяславль…

В этом движении, представляющем как бы переход от кочевой жизни азиатской к оседлой европейской, в этом брожении, вслед за основанием государства и распространением его пределов, представляется одно из главных отличий русской истории от истории западных европейских государств и вместе основание, условие, многих последующих событий.

‹…›

С. М. Соловьев
О родовых отношениях между князьями Древней Руси

Отношения между членами княжеского рода, занимающие такое важное место в отечественной истории до самого пресечения Рюрикова дома, до сих пор еще не уяснены, и значение их не оценено; до сих пор на них лежит приговор Карамзина, который в борьбе князей Древней Руси видел одни бессмысленные драки владельцев-соседей. Но теперь, когда наука, благодаря исполинскому труду того же Карамзина, отысканию и разработке материалов, сделала заметный шаг вперед, теперь одна из главных задач для исследователей русской истории состоит в том, чтоб уяснить смысл борьбы между древними князьями нашими, показать связь этой борьбы с явлениями последующими, назначить ей надлежащее место в историческом развитии общества. Цель предлагаемого исследования – споспешествовать хотя сколько-нибудь в этом важном и трудном деле.

Прежде всего мы должны обратить внимание на значение старшего в роду или великого князя. Старший в роду, вступая во все права отца, мог требовать от младших членов рода глубокого уважения и покорности своей воле[147]147
  «Се же поручаю (Ярослав I) в себе место стол сыну своему и брату вашему, Изяславу, Киев; сего послушайте, яко же послушаете мене, да и той вы будет в мене место». – Кенигсбергская летопись. С. 114. Здесь не нужно предполагать, чтоб таково точно было завещание Ярослава I: эти слова летописцев важны для нас потому, что выражают представление века о значении старшего в роде.


[Закрыть]. Младший обязан был идти всюду по первому зову старшего[148]148
  «И наказав его (Ярослава) Володимер о всем, веля ему к собе приходити, „когда тя позову“». – Ипатьевская летопись (далее – Ипат. – Примеч. сост.). С. 8.


[Закрыть]; обязан был, по тогдашнему выражению, ездить подле его стремени[149]149
  Так Ярослав Галицкий, признавая старшинство Изяслава Киевского, говорит: «Ныне, отце, кланяютися, прими мя, яко сына своего Мстислава, такоже и мене, ать ездить Мстислав подле твой стремень по одной стороне тобе, а аз по другой стороне подле твой стремень еждю, всими своими полкы». – Ипат. С. 73. – Там же, с. 39, Ростислав Юрьевич говорит Изяславу Мстиславичу: «пришел есмь нарек Бога и тебя, зане ты еси старый нас в Володимирих внуцех, а за Русскую землю хочю страдати, и подле тебе ездити. – Давыдовичи говорят Изяславу Мстиславичу: „А пусти брата нашего, а мы подле тебе ездим“», то есть, если ты освободишь нашего брата, то мы признаем твое старшинство.


[Закрыть], иметь его господином, быть в его воле[150]150
  «Велми рад, господине отце, говорит Ростислав Вячеславу, имею тя отцем господином, якоже и брат мой Изяслав имел тя и в твоей воле был». – Ипат. С. 75.


[Закрыть], смотреть на него[151]151
  «Они же вси (рязанские князья) зряху на Ростислава, имяхут в отцем собе». – Ипат. С. 79.


[Закрыть]. Старший имел право судить и наказывать младших членов рода[152]152
  Ростислав Юрьевич говорит Изяславу Мстиславичу: «А ты меня старей, а ты мя с ним и суди». – Ипат. C. 41. – Святополку Изяславичу, как старшему в роду, поручено было от семейного совета наказать Давыда Юрьевича, и т. п. [Правильно – Давыда Игоревича. – Примеч. сост.].


[Закрыть]. Младший должен был соглашаться на распоряжение старшего без возражений, не имел права подавать совета старшему, и когда последний спрашивал его мнения, то считал это за большую честь и снисхождение[153]153
  Великий князь Изяслав спрашивал совета у младшего брата Ростислава; тот отвечал ему в следующих выражениях: «Брате! кланяютися, ты еси мене старей, а как ты угадавши, а яз в том готов есмь; аже, брате, на мне честь покладываешь, то яз бых, брате, тако рекл» и проч. – Ипат. С. 38.


[Закрыть]. Из всего сказанного легко было бы заключить, что старший в роду имел самую неограниченную власть над младшими; но те же семейные понятия, которые давали ему такую огромную власть, те же самые семейные понятая стесняли ее, ограничивали в пользу младших членов, а именно: старший в роду до тех только пор сохранял неограниченную власть, пока сам свято исполнял свои отеческие обязанности, то есть пока не отделял своих интересов от интересов целого рода, пока не переставал смотреть на каждого младшего как на собственного сына, не делая никакого различия между ближними и отдаленными родичами, сохраняя между ними строгую справедливость. Как же скоро старший в роду пренебрегал своими отеческими обязанностями, как скоро предпочитал собственные выгоды или выгоды детей своих интересам целого рода, то он терял свое значение старшего, отца; все его права, равно как обязанности младших к нему, рушились, его власть заменялась или общим родовым советом, или, в случае разногласия князей, каждый из них действовал, защищал свои права, как умел и как мог. Так, когда Всеволод Ольгович, доставши киевский стол, пренебрег интересами рода Святославова, в котором он был старшим, и для выгод собственного сына искал дружбы Мстиславичей, не давая хороших уделов братьям, то последние сказали ему: «Мы обязаны тебе повиновением, как старшему; но если ты пренебрегаешь выгодами нашего рода, подружился со Мстиславичами, своими шурьями, а нашими врагами, осажался ими около, нам на безголовье и безместье, не давая нам ничего, то мы должны заботиться о себе сами»[154]154
  «Ты нам брат старейший, аже ны не даси а нам самим о себе поискати… и не любяхут сего Олговичи, братья Всеволожа, и поропташа на нь, оже любовь имееть с Мстиславичи, с шурьями своими, а с нашими вороги, и осожался ими около, а нам на безголовье в безместье и собе». – Ипат. С. 18, 19.


[Закрыть]. Так Ростислав Юрьевич, видя несправедливость отца, не давшего ему удела, отступил от него и обратился к врагу его, Изяславу Мстиславичу; последний при этом случае говорит, что отец Ростислава Юрий старше их всех, но что они, младшие, не могут признать этого старшинства, ибо Юрий не исполняет своих обязанностей в отношении к ним, и что он, Изяслав, принял в таком случае старшинство на себя и клянется вполне исполнить свои отеческие обязанности[155]155
  Изяслав же рече ему: «Всих нас старей отец твой, но с нами не умеет жити, а мни дай Бог вас, братью свою всю имети и весь род свой в правду, яко и душю свою». – Ипат. С. 39.


[Закрыть]. Эта обязанность отца или старшего блюсти выгоды своего рода, иметь весь свой род, «яко дупло», не позволяла ему считать себя единовластным владельцем области, располагать ею по произволу: он был только совладельцем с своими сыновьями и спешил при первой возможности ввести их во владение: вот одна из причин, почему Святослав, Владимир, Ярослав спешили выделять своим сыновьям уделы; вот почему в древние периоды нашей истории не могло существовать завещания в том смысле, в каком мы его теперь принимаем; ибо при общности родовой собственности великий князь не мог ничем распоряжаться. Так, когда Мстислав Владимирович Мономашич с братом Ярополком уговорились было назначить Киев по смерти Ярополка сыну Мстислава, Всеволоду, мимо дядей его, и представляли, что на это была воля отца их Мономаха, то этой воли никто не думал уважить: обойденные дядья, сыновья мнимого завещателя, восстали против распоряжения, и кровопролитная война была следствием такой попытки.

Показав значение власти великого князя в отношении к прочим князьям, младшим членам рода, мы должны обратиться теперь к вопросу: как приобреталось великокняжеское достоинство или старшинство в роду? Ясно, что первым основным правом на старшинство было старшинство физическое; следовательно, дядя имел первенство над племянником, старший брат – над младшим, муж старшей сестры – над младшими шурьями. Изяслав говорит про Вячеслава: «А се ми есть яко отец стрый свой»[156]156
  Ипат. С. 50.


[Закрыть]. Св. Борис говорит про Святополка: «То сь ми буди в отца место»[157]157
  Лаврентьевская летопись (далее Лавр. – Примеч. сост.). С. 90.


[Закрыть]. Изяслав Мстиславич говорит про Всеволода Ольговича: «Всеволода есмь имел в правду брата стареишаго, занеже ми брат и зять старей мене, яко отец»[158]158
  Ипат. C. 23.


[Закрыть]. Следовательно, по первому представлению о старшинстве дядя постоянно имел право пред племянником. Но теперь обратим внимание на второе представление: по смерти отца старший брат заступал его место для младших, становился отцом в отношении к ним, следовательно, его дети должны были стать братьями дядьям своим. И точно такое представление существовало при семейных княжеских отношениях, ибо мы видим, что дядья называют племянников братьями: так Юрий Долгорукий говорит племяннику своему Изяславу Мстиславичу: «се, брате, на мя еси приходил»[159]159
  Там же. C. 43.


[Закрыть]. Тот же Юрий с братом своим Вячеславом говорят полякам и венграм: «А веся с своим братом и сыном Изяславом сами ведаимы»[160]160
  Там же. С. 46.


[Закрыть]. Наконец Глеб, сын Юрия, ясно говорит Изяславу, что он для него имеет совершенно то же значение, какое и отец Юрий: «Аки мне Гюрги отец, тако мне и ты отец»[161]161
  Ипат. С. 49.


[Закрыть]. Но при таком представлении необходимо рождался вопрос: старший сын старшего брата, ставшего отцом для младших братьев, делался по этому самому братом дядьям своим; но каким братом, старшим или младшим? Здесь опять два представления: по первому, основанному на физическом старшинстве, отдавали всегда преимущество дядьям пред племянниками; старший сын старшего брата был братом дядьям своим, но братом младшим; однако в пользу последнего скоро явилось другое представление: старший брат стал отцом для младших, сыновья его из племянников стали для них братьями; старший между сыновьями отца есть необходимо старший между братьями, следовательно, старший племянник старше дядей. Если Глеб Юрьевич называл своего двоюродного брата Изяслава таким же себе отцом, каким был для него сам Юрий, то на каком основании Мстислав Изяславич, старший сын этого отца, не будет для него старшим братом? Это последнее представление о старшинстве старшего племянника над дядьями явилось при самых первых столкновениях между правами Ярославовых потомков на старшинство, но встретило сильное сопротивление в общем мнении, которое было за естественное представление, основанном на физическом старшинстве дядей над племянниками; отсюда произошли страшные войны между потомками Мономаха, в продолжение которых и до самого разъединения Юго-Западной старой Руси от Северо-Восточной торжество оставалось за представлением о старшинстве дядей над племянниками. Так Мстислав Владимирович Мономашич раскаивался всю жизнь в том, что позволил Всеволоду Ольговичу, старшему сыну старшего из Святославичей, изгнать дядю Ярослава[162]162
  «И плакася того вся дни живота своего» (Ипат.).


[Закрыть]. Так сын его, Изяслав, в борьбе своей с дядьями не смея задевать господствующее понятие, основывал свои права не на старшинстве старшего племянника, но на неспособности дяди; ясно говорил, как мы уже видели, что старшинство принадлежит дяде Юрию, и под конец принужден был раскаяться в своих беззаконных притязаниях и признать старшинство дяди Вячеслава. Вот слова его к последнему: «Отце, кланяютися; аче ми Бог отца моего Мстислава отъял, а ты ми еси отец, ныне кланяютися, съгрешил есмь и первое, я того ся каю; а изнова коли ми Бог дал победити и Игоря у Киева, а я есмь на том чести не положил, а потом коли у тумаша; ныне же, отце, того всего каюся пред Богом и пред тобою, еже ми, отце, того отдаси ты, то и Бог ми отдаст; ныне же, отце, осе даю ти Киев, поеди, сяди же на столе деда своего и отца своего»[163]163
  Ипат. С. 57.


[Закрыть]. Но всего важнее для нас ответ Вячеслава на эти слова: в этом ответе простодушный старик смешивает различные представления о праве старшинства, причем бессознательно показывает, что племянник имеет такое же право, как и он сам. В этом ответе обнаружены семена всех раздоров, всех усобиц княжеских. Вот слова Вячеслава: «Сыну! Бог ти помози, аже на мене еси честь возложил, то аще бы ты и давно так учинил, то чи мене еси почестил, Бога еси почестил; аже дееши: ты мой еси отец, а ты мой и сын; у тебе отца нету, а у мене сына нетуть, а ты же мой сын, ты же мой брат»[164]164
  Там же.


[Закрыть]. Здесь Вячеслав называет Изяслава сыном, как племянника; братом, как сына старшего брата Мстислава, который, следовательно, был вместе и отцом Вячеслава; наконец, отцом, ибо Изяслав, как старший сын старшего брата-отца, был старшим братом Вячеславу, а старший брат младшему – всегда в отца место.

Великий князь Владимир Святославич. Художник В.П. Верещагин

Несмотря на это, повторяю, представление о старшинстве дядей над племянниками господствовало до самых монголов или разъединения Руси; но с этого времени в Руси Северо-Восточной господство переходит к представлению о старшинстве старшего племянника над дядьями. Это господство вполне обнаруживается в записи Владимира Андреевича Донского, где он объявляет себя младшим братом племянника Василия Дмитриевича. Однако и после этого явления борьба дядей с племянниками продолжается до самого прекращения Рюриковой династии и служит главною причиною ее пресечения.

Изложив различные представления о старшинстве, существовавшие в Древней Руси, мы должны обратиться теперь к случаям, которые по тогдашним понятиям исключали из старшинства, равно как из владения родовою собственностью. Главное правило при этом было, что племянники не могут быть совладельцами со своими дядьями. Если я говорю здесь «племянники», то исключаю сыновей старшего брата, которые были не племянниками, но уже братьями дядьям своим, причем разумеются сыновья такого старшего брата, который точно по смерти отца заступал его место для младших братьев, был им в отца место; но если старший брат умирал при жизни отца и, следовательно, не заступал место отца для младших, то сыновья его были для них только племянниками и потому исключались из старшинства, равно как из владения родовою собственностью, и если получали удел, то этим обязаны были или милости дядей, или какому-нибудь другому обстоятельству. Такой участи подверглось потомство Изяслава, старшего сына Владимирова, умершего при жизни отца, потомство Владимира, старшего сына Ярославова, равно как потомство Игоря и Вячеслава Ярославичей. Этот обычай не допускать племянников в сонаследники с дядьями существовал и у народов германского племени. Так читаем у Витикинда (Annal. Sax. 11) следующее место: «Произошел спор о законах, говорили, что внуки не должны считаться наряду с сыновьями и делить с последними наследство, если отцы их умерли при жизни дедов; для этого король назначил всенародное собрание у города Стелы, где было положено рассмотреть дело чрез посредников. Но король не захотел, чтоб благородные мужи и старшины народа потерпели от того какое-нибудь оскорбление, и приказал решить дело поединком. Победила та сторона, которая внуков от умерших сыновей считала наряду с сыновьями, и подтверждено было, чтоб они делили наследство поровну с дядьями»[165]165
  В отечественной истории есть следы, что в некоторых случаях дети от второго брака имели преимущество пред детьми от первого, именно потому, что у последних не было матери. Так Иоанн Алексеевич уступает престол брату своему Петру именно потому, что у последнего была мать еще жива. См.: Собрание государственных грамот и договоров. Т. IV, № 147.


[Закрыть].

Великий князь Мстислав Изяславич. Художник В.П. Верещагин

Второе обстоятельство, исключавшее князя из старшинства или из владения какою-нибудь областью, было насильственное лишение прав или владения, изгнание из удела; ибо северные народы смотрели на битву как на суд Божий, и, следовательно, побежденный являлся виновным в глазах всех, его поражение и изгнание считали праведным наказанием за грех, причем победитель был только исполнителем воли Божьей[166]166
  Это понятие, что побежденный есть грешник, раздражавший божество, всего яснее выражено у Прокопия (De bello vandal. I, 5) в рассказе его о вандале Гензерихе, который, входя на корабль, предается на волю ветров, долженствующих примчать его к народу, раздражившему божество.


[Закрыть]. В наших летописях князья постоянно называют битву судом Божьим; Изяслав Мстиславич говорит: «Даже мя постигнет Володимер с семи, а с тем суд Божий вижю, и как Бог рассудит с ним; паки ли мя усрящет Гюрги, а с тем суд Божий вижю, како мя с ним Бог рассудит». Тот же Изяслав велел сказать сыну своему Мстиславу: «Се уже мы идем на суд Божий и вы нам, сыну, всегда надоби»[167]167
  Ипат. С. 62.


[Закрыть]. Вот почему Василий Шуйский, желая доказать права свои на престол, говорит в окружной грамоте о своем воцарении: «Учинилися есьмя на отчине прародителей наших, на Российском Государстве царем и в. князем, егож дарова Бог прародителю нашему Рюрику, оже бе от римскаго кесаря, и потом многими леты и до прародителя нашего, вел. князя Александра Ярославича Невскаго, на сем Российском государстве быше прародители мои, и по сем на Суздальской удел разделишась, не отнятием и не от неволи, но по родству»[168]168
  Собрание государственных грамот и договоров. Т. II.


[Закрыть].

Здесь ясно видно, что отнятие и неволя лишали права.

В заключение исследования о родовых отношениях между князьями Древней Руси должно упомянуть, что после, когда линии разошлись, младшие линии выбирали себе по произволу одного из старших князей в отца место, иногда совершенно из другого рода: так рязанские князья рода Святославова выбрали себе в старшие Ростислава Мстиславича Смоленского из рода Мономахова, враждебного Святославичам[169]169
  В то же время Ростислав Мстиславич, cмоленский князь, «целова крест с братьею своею, с рязанскими князи, на всей любви, они же вси зряху на Ростислава, имеяхут и отцем собе». – Ипат. С. 79.


[Закрыть]: такие князья, в отношении к старшему, на которого они смотрели, назывались ротниками[170]170
  Изяслав говорит брату Ростиславу: «Пойди семо ко мне а тамо наряди новгородци и смолняны, ать удержать Гюргя, и к ротником ся сли, и в Рязань, и всямо… Брате! тобе Бог дал верхнюю землю, а ты тамо пойди противу Гюргеви, а тамо у тебе смолняне и новгородци и кто ротьников твоих». – Там же. С. 34–36.


[Закрыть].