Текст книги "Танцы теней"

Они на колесах обогнали одинокого Баклана, обрадовано махнувшего рукой направо, и свернули на Большую Конюшенную, к Дому Ленинградской торговли. В его стеклянные двери направился Гога, сопровождаемый своей «контрой».

Клякса поменялся со Старым куртками.

Кира сменила пальто и сняла беретик, распустив по плечам непослушные, все еще густые волосы.

Подбежавший Баклан остался пасти вход.

Магазин был пустоват. Они втроем кружили вокруг Гоги, держась поодаль, на лестницах, на баллюстрадах второго этажа. «Контра» серьезно портил всё дело.

– Похоже, он ждет кого-то. – сказал Клякса по ССН. – Надо поплотнее, не то пропустим встречу.

– Нас хватит на пять минут, не больше. – быстро отреагировал Михаил. – Потом надо будет уходить. Причем – всем...

– Рискнем. – решился Зимородок. – Наши должны вот-вот подтянуться. Нам надо вертолет в службу, чтобы в пробках не торчать. Старый, пойдешь вертолетчиком?

Тыбинь хмыкнул и направился в отдел игрушек возле лестницы. Он был бездетный, но любил дарить игрушки отпрыскам своих друзей.

Клякса прикрыл вторую лестницу, в дальнем конце зала, по случайности угодив в безлюдный отдел дамского белья, где и застыл в позе Очень Одинокого Вуайериста<Вуайеризм (франц. «voyeurisme», синоним – визионизм) – влечение к раглядыванию или созерцанию чего-либо, совершаемого другими лицами.>, поджидающего фигуристых покупательниц.

Кира прошла в центр.

Гога, взяв с вешалки костюм, скрылся в примерочной кабинке и долго не выходил.

«Трансформируется» – неприязненно подумала Кира.

Она рассеянно рассматривала женские пальто, потом наблюдала, как смешной человек с острым носом и покрытым трехдневной щетиной длинным подбородком, приседая перед зеркалом, примеряет мохнатые кепки-аэродромы – вертит головой, втягивает и надувает щеки, прикидывая, как он будет смотреться в компании земляков.

Время шло, ноги устали.

Кира все нетерпеливее поглядывала на темные колышущиеся гардины примерочной.

«Да что он там возится? – раздраженно подумала она, приближаясь. – Даже „контру“ свою в буфет отправил!».

И в этот миг она вдруг увидела, что Рустиани смотрит на нее сквозь щель в раздвинутых гардинах – смотрит холодно, насмешливо, как взрослый мужчина иногда глядит на нашкодившего чужого ребенка. Или как смотрит снайпер в вышедшую ему точно под выстрел цель.

К такому повороту событий Кобра оказалась неготова: на долю секунды она изменилась в лице.

Испугалась.

И это был провал.

Опустив голову, поправляя волосы, она медленно пошла прочь, будто в задумчивости, но чувствовуя фальшь в каждом своем неловком движении. Ноги и руки стали вдруг непослушными, чужими.

«Что же я делаю! – запоздало подумалось ей. – Куда я ухожу, идиотка!».

Гога вышел из примерочной и неотрывно смотрел вслед: засунув руки в карманы брюк и покачиваясь с пятки на носок.

Клякса у лестницы повернулся и первым делом глянул на нее, а потом – вперед, на объект. Он не ждал подвоха и тоже раскрылся.

– Уходим. – сказала Кира, глотая злые слезы. – Он меня срисовал...

Следующий шаг Кости Зимородка был простым до гениальности.

Он взял Киру под руку, пальцем ласково утер со щеки слезу и подвел к витринам с дамскими лифчиками.

– Наплевать! – сказал он. – Ты лучше объясни мне, что такое «боди»? Это можно подарить приличной женщине? Не пугайся, я о своей жене говорю...

Ни за что на свете капитан Зимородок не хотел терять лицо, суетиться на глазах у врага.

За их спинами Гога, бросив спутника в буфете, сорвал с верхней губы накладные усики, распустил «уши» у шапки, поспешно сбежал с лестницы, зыркнул на поднимающегося навстречу ему Баклана и устремился к выходу.

ГЛАВА 4
ОПС – ОТЛИЧНАЯ КОМПАНИЯ! ОТ ДРУГИХ...

Двое мужчин стояли у высокого окна большого темноватого кабинета и глядели сквозь вставленные в старые двойные рамы стекла вниз, на городскую суету.

Было душно, накурено, множество людей недавно разошлось отсюда, неровно отставив стулья вдоль длинного стола. На полированной поверхности осталась забытая авторучка да сложенный вдвое лист бумаги на дальнем краю.

– Вот вы смотрите на меня, – продолжал разговор один, – как будто я все знаю. Натащили кузовок загадок – разгадывайте, товарищ генерал! Что у меня – голова как дом советов? Ну, разве я могу знать больше, чем твои разведчики, или мои опера? Да я вашего Рустиани в глаза не видел! Ну, скажи, Сан Саныч...

Шубин молчал.

Он не первый год работал с начальником службы защиты конституционного строя, главным борцом с терроризмом по Питеру и окрестностям. Надо было дать Игорю Станиславовичу выговориться. Решать предстояло ему, и решения его часто имели далеко идущие масштабные последствия.

Генерал Сидоров, сухопарый и подтянутый, в элегантном цивильном костюме, задумчиво прошел в конец стола, взял лист, развернул длинным холеным пальцем. Открылся его портрет в полный рост, в амуниции древнеримского воина, с коротким прямым мечом в руке, попирающего ногой обезглавленную гидру с надписью «террор» на вздутом брюхе. Над тщательно прорисованным шлемом воина реял вымпел с витиеватой надписью «ЗКСиБТ».

В тяжелую трехметровую дверь постучали и в кабинет заглянул капитан Нестерович:

– Разрешите, товарищ генерал? Забыл тут у вас документ один…

– Что это?! – Сидоров потряс листком с рисунком.

– Разрабатываем эмблему службы! – нашелся капитан. – Конкурс объявлен.

– Нестерович! Пойдешь у меня работать по защите депутатов ЗАКСа<Законодательное собрание Санкт-Петербурга, городская Дума.>!

– Только не туда, товарищ генерал! Я с этими придурками дня не вынесу. Лучше уж в Чечню, – взмолился капитан. – Разрешите идти?

– Подождите... Кто на доску почета Хоффмана и Джаггера додумался вывесить? Вы нас, стариков, совсем не уважаете… Думаете, мы уже совсем из ума выжили, актера и певца не узнаем. Панин сегодня чуть зама по воспитательной не отправил на пенсию. После осмотра доски почета, разумеется...

– Это не мы. Это от… другой службы. – растерялся Нестерович.

– Но вы то знали! – прорычал Сидоров.

– В общих чертах – да. Мы все знаем. Как вы учили, товарищ генерал. Работа такая. Разрешите идти? – и Нестерович задом ретировался, спасаясь от неприятного разговора.

Сидоров прошелся вдоль стола.

– Пресс-служба еще достала…, – проворчал Игорь Станиславович красивым рокочущим баритоном. – Секретарь главного эс-пэ-эсника Германцова требует от них информацию по какому-то киллеру, которого мы якобы задержали... Не задерживали мы никакого киллера! Уж я бы в первую голову знал!

– Может, следственное управление сработало? – невинно предположил Сан Саныч. – Я своих ребят опрошу, что-нибудь выясним…

– Будь любезен… Без них головной боли хватает. А то придется им сфабриковать фальшивое дело, как у подпоручика Киже. Это, впрочем, мысль…

Сидоров, ведя пальцем по полкам, медленно пошел вдоль резных книжных шкафов, уставленных трудами по истории, идеологии и технике террора. В разном качестве он занимался террором четверть века, начиная с печально известных взрывов в московском метро в начале семидесятых, за работу по раскрытию которых получил свой первый орден.

Он не бездельничал – он напряженно думал, и Шубин отлично понимал коллегу. Чувствуешь себя в безопасности, когда решать не тебе. Потому что каждый мнит себя героем, видя бой со стороны…

При всей своей осведомленности Сан Саныч лишь приблизительно представлял ход мыслей начальника «закоси-бэтэ», ибо у каждого из них была своя специфика. И оба были уникальными специалистами.

– Только отчитались по работе за прошлый год…, – зашагал в обратную сторону Сидоров. – И вот, на тебе! В новый период с новой игрушкой! Международный террористический центр! – генерал тяжело вздохнул. – Надо было мне идти в адвокатуру… Или лучше бы меня в девяносто третьем уволили без пенсии! Сейчас бы жил припеваючи...

В незапамятном девяносто третьем Сидоров безуспешно боролся против отмены спецпроверок нахлынувших в город «беженцев» и «вынужденных переселенцев». Однако статус беженца в мэрии стоил таких денег, что они тогда легко перевесили мнение эксперта по антитеррору.

Слова его не имели отношения к ходу мыслей.

Кто-то напевает в раздумье, кто-то ругается.

Игорь Станиславович причитал. Он не боялся уронить престиж. Он так привык работать – и не желал себя стеснять.

– И ведь агентура молчит, Саша! Молчит агентура! Не может быть терцентра больше одного человека, чтобы о нем не узнало еще пятьдесят... Так просто не бывает! По крайней мере, до сих пор не было. Может быть, в другом городе, – но не в Питере. Питерцы – самый общественный народ на свете, им до всего есть дело...

Он дошагал в задумчивости до большой переносной классной доски, утыканной фотографиями, разрисованной квадратами и овалами, исчерканной стрелами. В левом верхнем углу висел большой снимок Дабира Рустиани.

Длинный генеральский палец уперся в глянцевый прямоугольник:

– Этот кроха знает город лучше меня. Он прекрасно говорит по-русски, чисто, без малейшего акцента. Я думаю… он здесь учился. Лет пятнадцать назад... Точно!

Игорь Станиславович проворно подскочил к столу и что-то черканул на роскошном перекидном календаре.

Шубин улыбнулся: процесс пошел.

– Террор! – вещал Сидоров, лохматя седую шевелюру. – Ужас! Кто скажет мне, что это такое?! В этом году в России знаменательная дата – сто пятьдесят лет основания первой террористической организации. У нас впору открывать музей террора – где-нибудь рядом со Спасом на крови<Спас на крови – Собор Воскресения Христова – расположен в СПб на набережной канала Грибоедова (Екатерининского).

1 марта 1881 года на этом месте И. Н. Гриневицкий, террорист из «Народной воли», взрывом бомбы смертельно ранил на набережной Екатерининского канала Императора Александра II, возвращавшегося с парада в Михайловском манеже. Уже через полмесяца на месте убийства была освящена передвижная временная часовня, автором которой был Л. Н. Бенуа, а вскоре объявлен конкурс на проект храма-памятника.

Победителем конкурса стала во втором туре совместная работа А. А. Парланда и архимандрита Игнатия (Малышева), настоятеля Троице-Сергиевой пустыни, окончившего Академию художеств. В процессе доработки и упрощения архитектор, положив в основу «исконно русские начала», по желанию заказчика еще больше приблизил проект к памятникам московского зодчества, прежде всего к храму Василия Блаженного.

Девятиглавый однопрестольный храм на 1600 человек был заложен 06.Х.1883 в высочайшем присутствии, еще до окончательного утверждения проекта, ибо первые три тода пришлось вести работы по укреплению грунта и сооружению фундамента.

В 1888 были начаты гранитный цоколь и стены, облицованные зигерсдорфским кирпичом десяти тонов. Колонки, карнизики, тяги и наличники делались из эстляндского мрамора. На двадцати темно-красных досках, укрепленных на цоколе, были высечены главные события и указы царствования Александра II.

В 1894 закончилось возведение сводов и парусов, а в следующем году на столичном металлическом заводе изготовлены конструкции глав, пять из которых на фабрике А. М. Постникова покрыли особой разноцветной эмалью.

06.VII.1897 на главном шатре высотой 81 м. был водружен крест.

Еще раньше, в 1895, известная мастерская Фроловых приступила – сперва снаружи, а затем внутри – к мозаичному убранству, которое обошлось в полмиллиона золотых рублей. М. В. Нестеров создал эскизы для Нерукотворного Спаса на западном и Воскресения на северном, Н. А. Кошелев – для Христа во славе на южном, Парланд – для Благословляющего Спаса на восточном фасаде, В. М. Васнецов – для мозаик над входами. В храм вели двери, обитые красной медью с серебряными изображениями святых царствующего дома работы костромского мастера Савельева.

Снаружи, под колокольней, на месте смертельного ранения, возвышается «Распятие с предстоящими» с крестом из мрамора и гранита, перед которым горела неугасимая лампада. По сторонам размещаются иконы святых, празднуемых в день рождения и кончины убитого Императора, а также сделанные по рисункам академика П. А. Черкасова медные гербы губерний и областей России. Под золоченым куполом колокольни была написана в мозаике часть молитвы св. Василия Великого, воплощающая покаянную идею храма.

Мозаика почти сплошь покрывает и внутренность храма, что делает его единственным в мире примером этого искусства в новое время. Мозаичные работы на целых десять лет задержали освящение, которое свершил 19.VIII.1907 митрополит Антоний в высочайшем присутствии. По этому случаю на Монетном дворе была выбита особая медаль.

Все строительство обошлось в 4, 6 млн. руб.

Рисунки для мозаик интерьера выполнили В. В. Беляев, Н. Н. Харламов, А. П. Рябушкин, Н. А. Кошелев, Н. П. Шаховской, А. Н. Новоскольцев и др. В главном нефе представлена, согласно канонам, земная жизнь Спасителя, в западной части – Страсти, Распятие и Воскресение, в восточной – сцены после Воскресения. Все мозаики выполнены на высочайшем уровне и поражают своим художественным единством. Мастерская Дж. Нови в Генуе изготовила из разноцветного мрамора по рисунку Парланда невысокий иконостас, увенчанный тремя крестами из горного хрусталя. Четыре иконы в нем написал Нестеров, местные образа – В. М. Васнецов. Иконы в царских вратах, отчеканенные из серебра на фабрике Хлебникова, исполнила из мозаики по эскизам Н. А. Бруни мастерская Фроловых.Богатейшую утварь поставили фирмы Хлебникова и Фролова, работавшие по рисункам С. Ф. Комарова, в мастерской известного ювелира П. Овчинникова был сделан двухпудовый оклад из серебра с эмалевыми вставками для напрестольного Евангелия. Серебряную дарохранительницу – уменьшенную копию храма, привезли из Костромы, а другую, из яшмы и орлеца, – с гранильной фабрики в Екатеринбурге.

После алтаря главное место в храме занимала великолепная сень, которую поддерживали колонны из серо-фиолетовой яшмы, венчал крест из топаза и окружала ажурная кованая решетка. Она стояла над сохраненным фрагментом булыжной мостовой, где произошло цареубийство. С сени свисали разноцветные неугасимые лампады, создававшие особое настроение печали и умиротворения. В день убийства здесь служили панихиду, а ежедневно – литию.

Известный знаток протоиерей Аристарх Израилев руководил изготовлением в Финляндии и настройкой колоколов храма, главный из которых весил 1100 пудов.

От Михайловского сада церковная территория отделяется изящной оградой, сработанной на заводе К. Винклера.

27.IV.1908 митрополит освятил стоявшую рядом с храмом Иверскую часовню-ризницу, где были собраны иконы, поднесенные в память о кончине Александра II, в том числе «Распятие», приписывавшееся В. Л. Боровиковскому. В 1888 храму был подарен крест с кусочками камней от Живоносного Гроба, Голгофы, Вифлеемской и Гефсиманской пещер.

С самого освящения настоятелем в соборе, имевшем приход, служил протоиерей Петр Иоаннович Лепорский, профессор догматики в Духовной академии.

В 1923 храм получил статус кафедрального собора епархии, а через четыре года стал оплотом «иосифлян». Постановлением Президиума ВЦИК храм был закрыт 17.ХI.1930 и передан «под культурно-просветительные нужды». В 1934 Общество политкаторжан устроило в соборе выставку, посвященную «Народной воле». Однако через год ее закрыли, храм сняли с государственной охраны; стали раздаваться призывы снести этот шедевр русского зодчества, и перед Великой Отечественной войной был разработан соответствующий план: который, к счастью, не осуществился.

Лишь в 1956 здание вновь обрело статус памятника архитектуры, хота надругательство над ним продолжалось: здесь находились мастерские, картофелехранилище, склад декораций. Снова возник замысел снести собор. В 1970 храм передан как филиал музею «Исаакиевский собор» и в нем начались сложные реставрационные работы.>. Я бы пошел туда директором. Даже экспонатом можно… со временем. Мне всё едино... Как говорится – хоть тушкой, хоть чучелом.

Заместитель начальника ОПС присел на широкий подоконник.

– Ведь реально никто не представляет себе, что такое террор. – продолжил Игорь Станиславович, наклоняясь и мрачно заглядывая в хитрые терпеливые глазки Шубина. – Все объяснения понятны и просты – и неправильны! Сложные вопросы не имеют простых ответов. Я разрабатывал десятки террористов, сотни террористов! Видел их живыми, допрашивал – вот как тебя!

– Бог миловал…, – поежился в своем кругузом пиджачке Сан Саныч.

Допросы террористов сразу после задержания весьма жестки.

– Да! Вот как тебя! И я точно уверен – проблема террора не политическая. Она никогда не была только политической, а уж сегодня и подавно. Эти люди объединяются по душевному родству… по призванию, что ли. Я думаю – им все равно, ради чего сеять ужас. Главное – процесс. Это результат недовольства мироустройством… самой жизнью… и боюсь, он будет год от года нарастать. Когда в семье ребенок изводит взрослых, его можно назвать террористом.

– Вы бы книгу написали. – почтительно сказал Шубин.

Сидоров хмыкнул.

– Да что ты! Провокатор... Меня уволят из органов к чертовой матери – и правильно сделают. Начальник службы по борьбе с терроризмом оправдывает преступников! Нет, это я так, для понимания происходящего. Очень не хочется мне верить, что у нас затевается такая буза… А что ты думаешь об этом?

– Да мы что… мы, пехота, люди попроще. Нам бы к земле поближе, к практике. Чтоб без эмпирей… Протянуть кого надо, заснять или прослушать…

– Ну да, конечно… Не твоя головная боль, понимаю…

– Боль у нас общая, товарищ генерал. Это вы напрасно. Но все, что знаю, я уже сказал на совещании. Могу только повторить.

– Не надо!.. – кисло махнул рукой Сидоров, взял тряпку и стер с доски все кружки и стрелки. – Не понимаю, зачем я это делаю? Шел клиент по службе контрразведки – и шел бы себе. Ан нет – тут вы с Нестеровичем! Тот молодой, ему неймется – а ты-то зачем? Представляешь, сколько я на себя взвалю, если начну разработку твоего Гоги? Вы его поводили полдня по городу, «грохнули» – и вся недолга. А нам что теперь делать?

– Это не шпионаж, вы же сами понимаете. – сказал Шубин, привычно пропустив мимо ушей критику в адрес «наружки». – Контингент не тот. По ШП он зарылся бы в землю сразу после Новороссийска. А провели мы его неплохо. Для его класса – очень даже неплохо. Я людям благодарности объявлю.

– Валяй, защищай честь мундира! Кстати, приятная новость. Твои из десятого отдела возвращаются из командировки. Все целы, слава богу. Готовь встречу.

– Вот за это спасибо!

Шубин искренне обрадовался. Когда группа уезжает в командировку, о ее работе почти не бывает вестей. Для него, привыкшего опекать свою разведку каждодневно, такое положение дел было в тягость.

– Да… – вздохнул Сидоров, завистливо наблюдая просветлевшее лицо Сан Саныча. – А у меня опять десять оперов требуют. Вы, говорят, борцы с террором? Вот и отправляйтесь на передний край… Я аналитиков годами воспитываю, как в университете, а их бац, в Чечню, в окопы! Или в горы, со спецназом за «духами» гоняться... И никому ведь ничего не докажешь… Вот, Нестерович поедет, наверное. Ты только не сболтни ему раньше времени.

Он жестом пригласил Шубина подойти от окна к доске. Закурил, взял мел артистическими пальцами:

– Итак… Гогу на отходе не взяли.

– Не было его на вокзалах.

– Неудивительно. После вашей промашки он мог без труда рвануть электричкой до Бологого, а там подсесть в любой поезд. Я бы так и сделал. Что мы имеем несомненно? Курьера…, – он повел жирную черту, скрипя мелом по стеклу.

Сан Саныч поморщился.

– Машину «форд», принадлежащую автосервису «Баярд»… не факт, что за рулем был хозяин…, – Сидоров повел вторую черту и Шубин опять поморщился от противного скрипа. – Гражданина Кураева, личного охранника владельца строительной фирмы «Неон-трейд» гражданина Заилова. Хорошо, что твои не бросили его после неудачи с Гогой, довели от ЛДТ до дома. Здесь пока все.

Начальник СЗКСиБТ отодвинулся и полюбовался четкими белыми прямыми, соединившими снимок Гоги с двумя другими, поменьше форматом.

– Негусто, как видишь… Еще из несомненного мы имеем оперативную директиву Москвы по скорейшему вскрытию канала утечки экспериментальной зенитной ракеты… «Шило», кажется?

– "Игла". – подсказал Шубин.

– Да, «Игла»! – генерал написал название ПЗРК справа косыми красивыми буквами. – Сбитый в Моздоке вертолет, оказывается, на моей совести… Чего только нет на моей совести… Это сейчас для меня задача первостепенная, но попытаемся рассмотреть все в комплексе. На предприятиях работа уже ведется, список подозреваемых лиц будет завтра, а вот сам канал… Здесь интересны наработки Нестеровича… вот эта, Гатчина, и еще в Ольгино. В обоих случаях – организованная национальная группа с выходом на отдельные боевые структуры…, – он обвел кругом фотографии бородачей, заснятых Лехельтом, – а также необычный для таких ребят контакт с оборонкой. В Гатчине это авиаремонтный завод, в Ольгино… нет, в Ольгино мебельный цех.

– Нестерович считает, что операция с «Иглой» спланирована неким Ходжой. – сказал Сан Саныч, привычно покусывая губу в раздумье. – Он вам докладывал?

– Нестерович много чего считает… Видать, на мое место метит… Шучу.

– Но то, что он знал о существовании плана до его реализации – это факт.

– Факт, факт, и довольно страшненький. Такой, что даже думать не хочется. А придется, однако… Там ведь не только «Игла», но еще два плана, которые Нестерович не смог достать из Интернета… Вот поэтому «Игла» – задача номер раз. Вскроем канал – будет видно, имеет он отношение к Ходже, или не имеет. Если докажем связь между вашим Гогой…, – он провел пунктирную линию от фото вправо, – и оперативной директивой, – такая же линия протянулась от надписи "Игла" влево – весьма вероятно существование террористического объединения новой формации.

Стукнув мелом, Сидоров поставил на пересечении пунктиров букву "Х". Он был даже доволен, как энтомолог, открывший новый вид мерзопакостной сколопендры.

– Есть еще одна вещь. – сказал Сан Саныч, глядя генералу в глаза.

– Есть. – мрачно подтвердил Игорь Станиславович.

Оба молчали, не желая начинать первым. Сидоров вздохнул и сдался. Это была его головная боль.

– Очень меня интересует, что он делал вокруг спортивно-концертного комплекса. – сказал он. – Ты ведь об этом подумал? Слабо верится, что он решил прогуляться по местам своей студенческой юности. Этот факт мне нравится меньше всего. Когда такие кадры начинают бродить в местах массового скопления народа – это чревато.

Он очертил в центре доски круг, похожий на здание СКК, вид сверху, и поставил в нем жирный вопросительный знак, стукнув мелом на точке.

Подумал недолго.

– Так что – вперед! Выводи своих ребят в поле, вскрывайте связи. Этот двести восемнадцатый авиаремонтный в Гатчине надо накрыть так, чтобы мы каждый чих знали! Пересмотреть всех, до складских мышей... Снимки Гоги, Кураева и Заилова выдай каждому наряду, пусть запомнят, как родную маму. Ежедневно отсматривайте фотографии подозреваемых с предприятий, завтра их понесут тебе на базу пачками... Организуй это тщательно. Если мы работаем в правильном направлении, кто-то должен попасться на контакте с вашими объектами. Завтра подпишу у Панина приказ о создании штаба операции. Возглавляю я, в группе анализа – ты, Нестерович, Дмитриев… еще кого-то из ИАС надо в помощь… Решу.

– Мы еще отпечатки взяли. – напомнил Шубин.

– Уже проверили... Нет их в картотеке. Ни у нас, ни у младших братьев... На будущее может пригодиться, а пока – пусто-пусто, как говорит мой батя, заядлый доминошник. По Рустиани, как обычно, заводим банк данных, соберем туда все оперативные материалы. Периодически его просматривайте... Я дам запросы во все региональные управления. Если такой центр есть, они должны были наследить еще где-нибудь. А теперь, когда рабочий день два часа как кончился – давай кофе с коньячком, от простуды. Угощу коллегу. Твой шеф меня угощает. Давай-давай, не смей отказываться. Я же генерал, черт возьми! Нам с тобой сейчас болеть нельзя...

Сидоров нажал кнопочку на электрочайнике «Philips», попутно ткнув пальцем в клавишу музыкального центра «Akai», стоявшего на тумбочке сбоку от стола и настроенного на волну популярной радиостанции «Азия-минус».

– Как заявил в четверг журналистам в Москве начальник Генерального штаба россиянских Вооруженных сил, – словно прочитав мысли начальника СЗКСиБТ питерского УФСБ, вкрадчивым голосом откликнулся ведущий информационной программы, – в результате спецоперации на территории чеченской республики разгромлено крупное бандформирование. В следственном изоляторе «Лефортово», куда уже доставлены плененные боевики, ведутся предварительные допросы таких известных сепаратистов, как Улов Налимов, Букет Левкоев, Рекорд Надоев, Подрыв Устоев, Погром Евреев, Поджог Сараев, Падеж Скотинов, Исход Изгоев, Угон Харлеев, Удел Плебеев, Камаз Отходов, Развод Супругов, Забег Дебилов и Парад Уродов. По некоторым сведениям, среди арестованных имеется также воевавший на стороне боевиков легендарный абхазский снайпер Сосо Партучеба. Личности других захваченных террористов в настоящий момент устанавливаются...

– Они еще и издеваются, – насупился генерал.

Шубин засмеялся.

* * *

Пельмень с пуговицей в начинке попал в тарелку к Морзику и Володя выиграл главный приз – поцелуй именинницы. Ему всегда везло в азартные игры.

Кира, раскрасневшаяся, невозмутимо красивая, сделавшая себе модную стрижку а ля паж, поцеловала смущенного победителя прямо в толстые губы.

Людочка-Пушок вздохнула.

– Горько! – заорал с дивана Кирин муж, поплывший после третьей рюмки.

Ему не наливали больше, и он не протестовал. Таков был порядок, давно заведенный Кирой в доме. Все, кто бывал у нее, знали это и не смущались.

Морзик, охая, поднялся, и, держась за поясницу, поковылял к зеркалу стирать помаду.

Зимородок, Кира и Андрей Лехельт переглянулись и заулыбались. Пушок сочувственно сдвинула бровки.

– Что это с Володей? – недоумевая по поводу общего веселья, спросила Лехельта на ухо Марина.

Ей многое казалось слегка неясным в сегодняшнем приятном застолье. Совсем немного неясным.

Чуть-чуть.

– Вовочка у нас учится, как и я. Ему не хватает на учебу и он подрабатывает… тяжелым физическим трудом на археологических раскопках. В полях Ленинградской области.

– Володя, это правда?!

Морзик кивнул и, подняв перед собой большие ладони, показал Маринке огромные красные рубцы водяных мозолей.

– Лопата – первобытное орудие пытки! – простуженно воскликнул он.

Вот уже четвертый день подряд он проводил в рабочей команде Нахоева, дотемна ковыряя ненавистным инструментом мерзлую землю.

– Господи, бедный! Чего вы все ржете?! Человек борется за свое будущее! Это же достойно уважения! Ну, перестаньте же!

Марина была готова не на шутку обидеться.

– У тебя замечательная девочка! – шепнула Кира Андрею. – Как обстоят дела?

Лехельт неуверенно пожал плечами.

– Пока – вариант "Б".

Это означало, что близкий человек не в курсе рода занятий разведчика.

Соответственно, весь Кирин день рождения шел по варианту "Б".

Из посвященных, кроме молодежи, были лишь Клякса с супругой.

Старый с Роликом дежурили на объекте.

Впрочем, Тыбинь никогда не приходил к Кире в дом.

Волан забежал на полчасика, вручил персональный букет со стихами собственного сочинения, и умчался нянчиться с младшей дочерью. Непосвященные никак не могли въехать, отчего в стихах именинницу называют мудрой матерью-Коброй, а она и коллеги по работе при этом смеются.

Непосвященными считались Маринка, Кирина семья и подруга Лариса, забредшая к столу в паре с неизвестным никому мужчиной, красавцем и весельчаком.

Морзик тем временем поманил пальцем в сторонку Лехельта.

– Слушай, Дональд, ты вот мне скажи… Ты не знаешь, что это с нашей Людочкой?

– А что такое? – обеспокоился Андрей.

– Понимаешь… она какая-то странная стала. Как только выловит меня наедине, так сразу начинает со мной говорить про какие-то вещи… даже повторить такое не могу. Про Веймар какой-то… Про Терезиенвейз<Терезиенвейз – буквально «Луг Терезы», место почти в центре Мюнхена, где проводится ежегодный пивной фестиваль «Октоберфест». В принципе, этот праздник есть не что иное, как несколько затянувшаяся свадебная церемония по случаю бракосочетания в 1810 году баварского кронпринца Людвига Первого и принцессы Терезы Саксонской.>... Ты не знаешь, случайно, где эти Веймар и Терезиенвейз? А то я ей брякнул, что в Австралии, так она обиделась... Сказала, что я напрасно считаю ее дурой. Я ее вообще дурой не считаю, но я парень простой. Дерево, в общем, неструганное. Заготовка для Буратино... Ну – понимаешь? Мне бы чего попроще, про Розенбаума, или другого великого поэта, а она все спрашивает, отчего это Вертер застрелился. Да хрен его знает, отчего он застрелился! Была пушка под рукой – вот и застрелился! Была б веревка – повесился бы... И послать ее нафиг с ее Вертером неудобно… хорошая девчонка…

– Веймар – это город, в котором жил Гете. – сказал Лехельт очень серьезно, насупив брови. – Вертер – герой его книги. А то, что Людка с тобой об этом разговаривает, значит, что она на тебя запала. Точно тебе говорю. Поверь чутью старого разведчика.

– Да я верю… Это не удивительно… на меня все западают. – признался Морзик. – Я парень что надо... Только как-то она странно это делает. Попроще нельзя разве? Я думаю, это кто-то из вас ей про меня что-нибудь насвистел... Предупреждаю сразу: узнаю кто – убью на месте! Клюв расплющу! Никакое каратэ не спасет. И ким-ке особенно. Учти! Я в гневе страшен...

– Я верю, верю…, – зафыркал Андрей, сдерживая смех.

– А чего тогда скалишься? Знаешь ведь что-то, темнила! Колись, редиска! – Морзик зажал Лехельта в углу и принялся в шутку его душить. Тот задергался и придурашливо заорал.

На шум из кухни выглянула Кира с дочерью. Вид у хозяйки дома был несколько озабоченный.

– Никаких трупов в моей прихожей! – крикнула она расшалившейся молодежи.

– Не будет трупов! – пыхтел Морзик. – Я его… расчленю… и спущу в унитаз… Или вот лучше собачке скормлю! Песик, съешь его! Р-р-р!..

И он сунул закатившего глаза и свесившего набок язык разведчика Лехельта крошечному хозяйскому пекинесу.

Пес испуганно шарахнулся в сторону, залился звонким лаем.

– Видишь – даже собака тебя есть не хочет! Знает, какая ты зараза! Сознавайся, откуда Людка знает цвет твоих простыней? Используешь служебное положение, развратник?

В этот раз он притиснул Лехельта сильнее, тот и впрямь засипел и охотно сознался в провокационной подсказке.

– То-то же! – успокоено убрал руки Морзик. – Не позволю марать честь боевого товарища!

Тут Андрей вывернулся и запрыгнул ему на спину.

Маринка с Людкой запоздало навалились на них с визгом и возня продолжилась.