Текст книги "Парижский десант Посейдона"

Глава двадцать девятая
НОВЫЙ КУРС ДЛЯ МОЛОДОГО БОЙЦА

Свобода опьяняла Гладилина.

Он чувствовал себя все лучше и лучше, время от времени даже забывая о приобретенных увечьях. Он шел одетый в грязноватый плащ Розенштейна и глубоко погрузив руки в карманы; одна ощупывала купюры, вселявшие уверенность, другая сжимала рукоятку магнума, вселявшую уверенность еще большую.

Даже если ему совсем не попрет, и он загремит в полицию, никто и никогда не узнает его имени. Никто не расколет его, онемевшего.

Гладилин, не искушенный в шпионских трюках, понятия не имел о «клопе», вшитом в воротник его рубашки. Микроскопическое устройство, маячок и микрофон сразу. Спрятан в уголке, где его трудно прощупать. Устройство исправно работало, и перемещения капитана уже были взяты под контроль.

Он же, пребывая в настроении почти беспечном, завернул в первый попавшийся кабачок, взгромоздился на круглый табурет, щелкнул пальцами.

Запад нравился ему все больше и больше.

Гладилин выглядел сущим чертом, чудовищем; можно было подумать, что демону, им владевшему, стало мало капитановой души, и он решил продолжиться в его члены, что неизбежно повлекло за собой уродство. Но на Гладилина не обращали внимания – во всяком случае, не показывали интереса. Его наружность никого не заботила, здесь привыкли ко всякому. И это во Франции, которая сильна традициями, – а что было бы в Америке?

Серьезный бармен вырос перед Гладилиным по ту сторону стойки и почтительно о чем-то спросил. Капитан изобразил на лице сожаление и жестами показал, что не в состоянии говорить. Бармен ответил столь же почтительным участием. Капитан указал на бутылку «Столичной» и получил маленькую стопку, приведшую его в сильное раздражение. Даже скупая немка потчевала его куда щедрее. Он покачал головой и указал на бокал. На лице бармена не дрогнул ни мускул: бокал был наполнен. Это, к великому беспокойству капитана, влетело ему в большую копеечку. С такими аппетитами ему в этом городе долго не продержаться.

В следующую минуту, уже опрокинув в себя содержимое бокала, капитан успокоился. У него есть магнум, а потому без денег он не останется. Он был готов повести себя на манер спятившего рецидивиста, который прет на рожон и подсознательно хочет быть пойманным.

Он повернулся на табурете к стойке спиной, окинул помещение разморенным взором. Народу было не очень много; большинство увлеченно смотрело в экран большого телевизора: транслировали футбольный матч. Пили, в основном, пиво, никакого размаха. Гладилин вспомнил, как ему рассказывали про парижский ресторан под названием вроде бы... «Максим» – там якобы все а-ля рюсс, цыгане с медведями, балалайка, шашлыки и вообще полный Распутин. Вот бы куда попасть! Паноптикум, спора нет, но все же частичка родины. Он вдруг почувствовал укол ностальгии и неприятно удивился. Убогое существование в нищенском РУВД неожиданно показалось ему заманчивым и желанным.

Пара взглядов зацепила Гладилина и перепорхнула дальше, не задерживаясь. Удивительная терпимость – толерантность, как нынче выражаются. Ни тени ксенофобии.

Прошло еще немного времени, и капитану смертельно захотелось спать. Наркотическое забытье, в котором он так часто пребывал в последние дни, не могло считаться здоровым сном. Он встряхнул головой, и это мало помогло. Пора было подумать о ночлеге. Какой-нибудь мотель? Он совершенно в этом не разбирался. Ему попадались на пути богатые гостиницы, но соваться туда представлялось занятием бессмысленным. То ли дело Россия! Пришел на вокзал, а там уже маячат бабушки с коряво написанными объявлениями. Комната обеспечена.

К нему подрулил какой-то толстый не то араб, не то турок. В руках попрошайка держал бумажку, где было что-то написано убористым почерком – очень длинно. Гладилин показал ему: убирайся к черту. Черный ушел, а капитан вернулся к тревожным раздумьям. В конце концов, его не убудет, если он решит переночевать где-нибудь под мостом, в обществе клошаров. Можно изобразить не просто немого, а глухонемого и сойти за француза. Правда, глухонемые обычно владеют языком жестов, и покажется странным, что он не умеет объясниться на пальцах... Очень хотелось повторить, но тогда он просто рухнет прямо здесь.

– Вы неважно выглядите, Санта, – послышалось рядом. Говорили с сильным акцентом. – Но держитесь молодцом.

Гладилина словно обожгло.

Сон как рукой сняло, хмель выветрился. Он быстро сунул руку в карман и развернулся: Лютер, улыбаясь, сидел на соседнем табурете и тоже держал руку в кармане. Он успел раньше, и под тканью угадывался ствол, наведенный на капитана. Тот понял, что не успеет ответить тем же.

Старый знакомый народился будто из-под земли. Капитан мог поклясться, что взяться ему было просто неоткуда: только что не было – и вот он здесь.

– Заказать вам что-нибудь? – Лютер любезно улыбнулся.

Он сохранил прежний лоск, как будто не попадал в переделку, не удирал от «Сирен».

Гладилин понял, что свобода закончилась, так, увы, толком и не начавшись. Он вновь перестал быть хозяином своей судьбы. Почему бы и нет в таком случае?

Он кивнул на бокал, и Лютер притворно сделал большие глаза:

– Что русскому хорошо, то немцу смерть, – адъютант Валентино сделал бармену знак. Себе он взял рюмку ликера.

– Вы произвели на нас сильное впечатление, – сообщил Лютер, когда Гладилин маханул вторую дозу. Капитан смотрел мутно, и Лютер особенно не церемонился. – Не стану скрывать, что в наших планах было отправить вас на дно – к мертвецам, которых имели удовольствие наблюдать ваши соотечественники. Или сжечь где-нибудь в лесу. Вы до конца выполнили вашу миссию, и мы полагали, что надобности в вашей персоне больше нет. Но...

Он выдержал паузу.

– Что – но? – тупо спросил Гладилин.

Ему померещилось, что он спросил. Изо рта по-прежнему не вырывалось ни слова. Но гримаса его была столь прозрачна, что Лютер все понял.

– Вы просто чудеса творите, – признал Лютер. – Не каждому удается вырваться из лап Моссада. Немцы – тоже не подарок; подозреваю, впрочем, что вы воспользовались суматохой, но это тоже нужно уметь. И победителей не судят.

Капитан не знал, как передать, что бежал не сам, его вытащил неизвестный ему субъект, ныне покойный. В следующую секунду он решил, что это и хорошо, о таких вещах лучше умалчивать, коль скоро можно заработать очки и не отправиться на дно Сены.

– Прискорбно, что вы так жестоко обошлись с нашим человеком, – продолжил Лютер. – Но ваши действия понятны. Да и работник он был, прямо скажем, не самый ценный. Если бы не его халатность, вы могли бы и дальше наслаждаться уединенной и роскошной жизнью в нашей крепости.

Гладилин невольно усмехнулся.

Вот уж спасибо за такое счастье!

– В общем, наши люди пришли к выводу, что человек с такими бойцовскими качествами может нам пригодиться и в дальнейшем.

Капитан сдержанно кивнул. Это он уже слышал. Его уже один раз обманули, посулив карьеру киллера и готовя в уме совсем другую судьбу.

– Как вы переносите жаркий климат, Санта? – неожиданно спросил немец.

Тот пожал плечами.

Опыта пребывания в жарком климате у Гладилина не было.

«Южная Америка», – пронеслась у него в голове вполне предсказуемая мысль.

– А как вы относитесь к мусульманам?

Гладилин опять пожал плечами.

На самом деле Гладилин мусульман не жаловал. В его милицейскую бытность темпераментные до дикости выходцы с юга доставляли ему немало хлопот, и он составил свое мнение по вопросу, имеет ли преступность национальность или нет. Если уж быть до конца откровенным, то капитан являлся ярко выраженным шовинистом, а скорее даже – убежденным расистом.

– Мы предлагаем вам поездку в далекую и довольно агрессивную страну. Речь идет о Пакистане.

В устах Лютера это звучало не как предложение, а как констатация факта, с которым придется смириться. Гладилин не выказал никакого протеста. Пакистан так Пакистан. Люди живут везде.

– Хотите узнать, зачем?

Гладилин по возможности вежливо вскинул брови. В эту вежливость он из последних сил вложил издевку.

– Конечно, хотите! – хохотнул Лютер, вертя в пальцах рюмку – Но с разъяснениями придется обождать. В одном вы можете быть уверены: мы найдем вам дело по вкусу.

Капитан не сомневался, что его ждет очередная подлянка. Однако кто-то хранил его – Гладилин всерьез подумывал, что это ангел. Он почти угадал, только со знаком не разобрался и принял минус за плюс. Нисколько не заботясь о благополучии капитана, демон охранял его жизнь.

Может быть, этот гад и прав. Может быть, у него имеется редкий дар – выпутываться из безнадежных ситуаций. Сколько их было в последнее время? Гладилин уже сбился со счета. Он и в самом деле ушел ото всех – уйдет и от этих. Пакистан – это даже неплохо: в представлении Гладилина, там царил полный бардак, а в бардаке легко затеряться.

– Вы можете идти? – заботливо осведомился Лютер.

Гладилин состроил презрительное лицо. Но когда сполз с табурета, обнаружил, что ноги уже еле держат его. Мелькнуло даже подозрение, что назойливые друзья опять отравили его какой-то химией, что бармен с ними в сговоре, что все посетители бара – секретные агенты...

Лютер уже стоял рядом и подхватил его под руку. Пистолет в кармане был по-прежнему нацелен на Гладилина.

– В гриме вы выглядели гармоничнее, что ли, – заметил немец. – Красавцем не назовешь, согласен, но соответствовали легенде. А теперь – не пойми что. Садитесь в машину.

Он подтолкнул Гладилина, и тот покорно устроился на заднем сиденье. Лютер пристроился рядом. Водителя капитан не успел рассмотреть хорошенько. Автомобиль тронулся, и Гладилин устроил перед Лютером небольшую пантомиму.

– Бумагу и ручку? – понял тот. – Извольте.

Он полез во внутренний карман, извлек блокнот, выдернул листок, вручил капитану вместе с ручкой. Санта быстро написал несколько слов.

«Верните мне голос», – прочел Лютер.

– Напрасно вы просите, – покачал он головой. – Во-первых, это очень сложно и дорого – да вряд ли и возможно. А во-вторых, немота – в известной степени ваша страховка.

Лицо Гладилина на миг исказилось от гнева.

Лютер заметил это, но никак не отреагировал.

Ночь кончалась; «Ситроен» мчался по стремительно пустеющим улицам, держа курс на Северный вокзал.

Глава тридцатая
ЗАЧИСТКА

Генерал-лейтенант Жаворонок никогда не здоровался.

Он имел обыкновение говорить так, словно продолжал только что начатый разговор, без предисловий. Однако сегодня эта его манера приобрела новый, зловещий смысл.

– Где документы?

Черт его знает как, но механический голос робота был полон угрозы.

Клюнтин, стоявший навытяжку, невидящими глазами глядел прямо перед собой.

– Вы доложили об успехе, – продолжил старец, не дожидаясь ответа. – Прошло немного времени, и успех обернулся полным провалом. Вы что, Клюнтин, в игры со мной играете? Что это за перепады? Хотите меня прикончить сменой декораций? Не дождетесь...

Клюнтин сделал глотательное движение. Во рту у него пересохло – похоже, разрегулировался возрастной диабет.

– По агентурным данным, акцию по изъятию документации провела германская разведка.

Жаворонок помолчал. Затем заговорил вновь, уже ровно:

– Вы понимаете, что это означает?

– Виноват, товарищ генерал-лейтенант, я не был посвящен в политические тонкости. А здесь речь идет, насколько я понимаю, о политике.

– О политике! – Жаворонок скорбно покачал головой. – Какое мне дело до политики? Хорошо, Клюнтин, я вам объясню. Израильтяне проводят операцию, цель которой – разоблачение военно-медицинских экспериментов над узниками лагерей. Они задумали это давно. На случай провала нацисты выработали линию защиты: запаслись документами, компрометирующими СССР, который, начиная с конца войны, продолжил их дело, занимаясь практически тем же. Они хотят свалить на нас все. Понимаете – все. Схожие цели поставлены и перед BND. Германская разведка стремится избавиться от участия в игре как жидовских спецслужб, так и наших. Немцы хотят наложить лапу на всю документацию и контролировать процесс защиты, если история все же получит огласку. Кроме того, все стороны заинтересованы в самом биологическом оружии, которое теперь находится вообще неизвестно где. Мне нет дела до того, как оно будет использовано, но это дополнительная улика. Вот вам вкратце расклад. Вы осознали, что натворили?

Для Жаворонка столь длинная речь оказалась утомительной. Он уронил руку с прибором, прикрыл глаза. Грудь его часто и тяжело вздымалась.

– Так точно, осознал.

Клюнтин ощущал себя мелким и ничтожным. Он, генерал-майор, не был посвящен в суть важнейших вещей. Он оказался пешкой, которой можно пожертвовать в любой момент. Пора мочить Жаворонка, пора вываливать компромат. Клюнтин искренне поблагодарил в душе покойного коллегу, передавшего ему материалы.

– У вас на даче проведен обыск, – сообщил Жаворонок. – Все, что вы со своим дружком нарыли против меня, изъято и уничтожено.

Колени у Клюнтина сделались ватными.

– Ликвидируйте группу, – сказал Жаворонок.

– Что? – автоматически спросил тот.

– Ликвидируйте группу. То есть я хотел сказать – обе группы.

– Это невозможно, – язык отказывался служить генерал-майору.

– Не мелите вздор. Авиакатастрофа. Авария. Что угодно – главное, чтобы всех чохом.

– Они полетят обычным пассажирским рейсом...

– И что с того? Организуйте захват самолета... Делайте что хотите. Мне вас учить на старости лет?

– Товарищ генерал-лейтенант, я не вижу необходимости...

– Я вижу необходимость! – заорало дырявое горло. – Что вы корчите из себя кретина?! И из меня его делаете! Думаете, ваши орлы не ознакомились с материалом? Вы-то сами как поступили бы на их месте?

Об этом можно было не спрашивать, вопрос риторический.

– Вы же не набираете в команду дебилов, – продолжал Жаворонок. – Вам отлично известно, что у них есть сомнения и вопросы. Они контактируют друг с другом и ищут ответы. Вы с самого начала знали, что их нельзя оставлять в живых.

У Клюнтина тоже имелся вопрос. Генерал-майор не хотел его задавать, но тот сам слетел с языка:

– Меня тоже, как я понимаю?

Жаворонок устало смежил веки.

– Идите к черту, генерал-майор. Исправляйте что напортачили – тогда у вас появятся перспективы... хватит впустую сотрясать воздух.

...На обратном пути Клюнтин утратил способность осознавать действительность. Он не помнил, как вышел за ворота; не помнил, как сел за руль и доехал до дома. Как он попал в квартиру – тоже не отложилось в памяти.

Какое-то время Клюнтин бесцельно шатался по пустым, затемненным комнатам; брался то за одно, то за другое. Все казалось ему бессмысленным и бесполезным.

Он снял телефонную трубку, чтобы отдать приказ о ликвидации групп Посейдона и Маэстро, но двумя секундами позже положил ее на место. Его люди исполнят любой приказ, но после акции такого масштаба ему не удастся выйти сухим из воды. Это приговор. Ему конец, даже если случится чудо, и акция увенчается успехом.

С отрешенным лицом генерал-майор уселся за письменный стол. Выдвинул ящик, достал именной пистолет. На рукоятке была выгравирована дарственная надпись, стояла подпись: «Андропов».

У генерала мелькнула безумная мысль: пистолет-то и есть сам Андропов. Это не личная воля Клюнтина, это беспощадный генсек дотянулся до него с того света своими холодными руками. Все вокруг наполнилось символами и знаками, приобрело новый смысл, о котором генерал никогда не подозревал.

Выстрел в висок очень часто, но не всегда приводит к желаемому эффекту. Дрогнет рука – и пуля не затронет жизненно важных центров. Чекистское провидение рассудило, что провинности Клюнтина слишком велики, чтобы даровать ему мгновенную смерть. Генерал нажал на спусковой крючок, ударил выстрел, но Клюнтин остался жив. Он повалился на пол, истекая кровью; скорее всего, он все-таки отправился бы к праотцам и пообщался с генсеком лицом к лицу, не явись домработница.

Она точно знала, что генерал-майор дома; своих ключей у нее, естественно, не было. Обеспокоившись, она вызвала подмогу. Клюнтина отвезли в ведомственную больницу, и там, в реанимации, врачи постарались на славу. Через несколько дней они объявили всем, кого это касалось, что жизнь генерала как таковая вне опасности, но он навсегда останется растением.

...Жаворонок, когда ему доложили о неудачной попытке самоубийства Клюнтина, не выказал никаких эмоций. Он просто связался с другими людьми, не менее прочно сидевшими на крючке, и перепоручил задание им.

* * *

Аэропорт Орли жил своей обычной жизнью: глухо бурлил, оглашался мелодичными голосами, объявлявшими посадку; залы были пропитаны запахами кофе и освежителей.

Когда посадка на рейс до Санкт-Петербурга закончилась, «Сирены» заполошно ворвались в зал, всячески изображая предельное отчаяние и потрясая билетами.

– Береженого Бог бережет, – сказал накануне Посейдон.

Вопреки всем инструкциям и приказам он решил задержаться. Отряд сделает вид, будто опоздал по не зависящим от него причинам. Начнется морока, волокита, но это они как-нибудь переживут. Если бы не четкий приказ, Каретников вообще предпочел бы ехать поездом, но сроки не позволяли. Хотя они и так будут нарушены...

Посейдон нутром чувствовал опасность.

Он понимал, что какие бы силы ни стояли за Клюнтиным, они вряд ли решатся организовывать «Сиренам» засаду или истреблять их поодиночке. Выйдет кровавая бойня с непредсказуемыми результатами, поднимется ужасный шум, и дело никто не сможет замять. Поэтому ему пришел в голову вариант, не раз использованный писателями-детективщиками. Если ты хочешь скрыть убийство – соверши его в составе целой серии убийств, спрячь. И пусть потом желающие гадают, кто был истинной мишенью убийцы.

Авиалайнер для этого – идеальная штука.

Заинтересованные лица наверняка в курсе, каким рейсом вознамерились лететь «Сирены». На захват самолета безумным «террористом» с последующим самоподрывом никто не пойдет. Эта затея требует очень долгой и тщательной подготовки. А вот заложить взрывное устройство куда проще.

Конечно, никто не застрахован от возможности того, что предатели подсуетятся и заминируют заодно и следующий самолет, на котором уже точно отбудут «опоздавшие» бойцы.

Но это уже куда менее вероятно.

Во-первых, времени будет немного – кто знает, насколько затянется волокита. С рейсом могут определиться в последний момент, незадолго до вылета. А во-вторых, две авиакатастрофы подряд – это чересчур... если, конечно, зарядом в первом самолете не будут управлять с земли, если там окажется обычный часовой механизм. Если заряд будет дистанционно управляемый, то за отсутствием на борту «Сирен» лайнер не тронут...

...Магеллан, извивавшийся у стойки, очень правдоподобно заламывал руки и выражал крайнее отчаяние.

– Как же нам быть?.. О господи!.. У нас срываются контракты... зачем я только сунулся в этот тур?

Мина, мрачно топтавшийся рядом, не менее убедительно матерился.

– Задержите самолет! – умолял Торпеда. – Плачу любые деньги...

Ему вежливо объяснили, что – увы! – самолет уже мчится по взлетной полосе и через считаные секунды окажется в небе.

Посейдон, вне себя от расстройства, с силой ударил себя кулаком в ладонь. Флинт свернул шею водочной бутылке и начал пить из горлышка, дабы убедить персонал в некоторых вещах – своей глубокой печали, верности русским традициям в зарубежном о них представлении, а также собственном кретинизме и, следовательно, невозможности быть хитроумным агентом спецслужбы. Сильвер изображал безуспешные попытки дозвониться до кого-то по мобильному телефону.

– Алло! – кричал он на весь зал. – Наташа? Я не слышу тебя!..

В том, что самолет уже мчался по полосе и даже начал отрываться от земли, в скором времени убедился весь аэропорт.

Взрыв был настолько мощным, что стекла вылетели в строениях, расположенных в полукилометровом радиусе. У многих заложило уши. Над взлетной полосой расцветал огромный огненный цветок; обломками машины побило технику и здания; погиб ремонтник, которому оторвало голову куском фюзеляжа.

Часть пассажиров попросту испарилась, останки других разметало по всему аэродрому.

Магеллан вдруг отошел от стойки и без сил опустился в пластиковое кресло.

Это не было инсценировкой.

Глава тридцать первая
ТАКТИЧЕСКИЙ СОЮЗ

Нешера продержали в участке до утра.

То есть очень недолго.

Факт беспрецедентный: в центре Парижа задержан вооруженный до зубов иностранец, принимавший активное участие в массовом побоище с угрозой для жизни мирных парижан. По всем статьям его следовало переправить в контрразведку, и комиссар Дювалье, которого выдернули из постели по случаю ЧП, так и намеревался сделать. Но израильтянин убедил его дать разрешение на телефонный звонок.

– Независимо от того, в чем меня обвиняют, я имею на это право по закону, – настойчиво твердил Нешер.

– Я вижу, как вы уважаете наши законы, – буркнул комиссар.

Он пребывал в сомнении.

Что-то подсказывало ему, что этот звонок может пойти ему на пользу. Дело явно политическое, и если пленник подключит к происходящему сильных мира сего, то гроза пронесется над головой комиссара. Он пригнется и переждет, он слишком мелок, чтобы ввязываться в такие опасные истории.

– Звоните, – разрешил комиссар.

– Благодарю, – Нешер церемонно поклонился. Он уже полностью пришел в себя и очень тревожился за свой отряд.

Дювалье оказался прав в своих предположениях. Через пять минут после короткого разговора Нешера с невидимым собеседником (комиссар не понял ни слова) раздался ответный звонок. Звонили с уровня столь высокого, что Дювалье встал.

Он отвечал односложно и при каждом слове кивал; в итоге на лице его написалось плохо скрываемое удовлетворение. Положив трубку, комиссар одернул на себе пиджак и строго приказал жандарму, дежурившему при дверях:

– Снимите с этого господина наручники.

Без тени эмоций жандарм шагнул вперед, щелкнул замок. Дювалье уже протягивал пачку:

– Сигарету?

– Благодарю, – Нешер покачал головой. – Я не курю. Могу ли я считать себя свободным и покинуть ваше гостеприимное учреждение?

Возникла секундная заминка.

Приказ есть приказ, и в данном случае весьма желанный, но все существо Дювалье по укоренившейся привычке возражало против освобождения громилы.

– Можете, мсье, – комиссар вышел из-за стола и собственноручно распахнул дверь. Но моссадовец продолжал стоять.

– Ваши люди изъяли у меня спецсредства, – сказал он спокойно. – Мне хотелось бы получить их назад.

Дювалье сострадательно развел руками:

– Простите, но таких полномочий мне никто не давал. Спецсредства оформлены и могут быть возвращены только официальным путем.

Он городил вздор, но не мог допустить, чтобы Нешер покинул участок с оружием в руках.

Тот не стал возражать, пожал плечами:

– Хорошо, комиссар, я улажу формальности. Мы с вами еще увидимся.

Он повернулся к двери, и Дювалье, не сдержавшись, спросил:

– Прямо так и пойдете?

Моссадовец недоуменно обернулся:

– Что вы сказали?

– Прямо так и пойдете? – повторил комиссар. – Вот в этом... в том виде, в каком вы есть?

Он дернул подбородком, имея в виду одежду Нешера, которая мало чем походила на одеяние обыкновенного прохожего.

Тот криво усмехнулся:

– У вас тут люди как только не ходят. Не беспокойтесь за меня, господин комиссар.

– Я просто боюсь, что вас вскоре доставят обратно...

– А вы не бойтесь. Это маловероятно.

Тон Нешера свидетельствовал о глубокой убежденности.

Дювалье не стал спорить и приветливо помахал ему рукой. Когда израильтянин вышел, комиссар налил себе больше, чем обычно, и выпил залпом, не стесняясь присутствием жандарма, который продолжал стоять навытяжку и делал оловянные глаза.

* * *

Не имея возможности связаться с бойцами, Нешер томился неизвестностью. Добравшись до знакомой набережной, он сразу понял, что терзавшее его недоброе предчувствие не обмануло.

Консьерж продолжал спать подозрительно крепким сном. Чуткий нос командира мгновенно уловил всю гамму запахов: пороховой гари, крови и тех самых газоразбрасывающих спецсредств, которых Нешер, помимо прочего, лишился.

Ему было отчаянно неловко идти в квартиру безоружным. Он обыскал консьержа, нашел жалкий перочинный нож. В руках профессионала и осколок стекла бывает грозным оружием. Держа нож в отведенной за спину руке, Нешер крадучись двинулся по ступеням.

Тут же он услышал разгоряченные голоса. Дверь высадили, в апартаментах ожесточенно ругались. Его взору открылась дикая картина: несколько трупов, и люди, находящиеся в соседней комнате, ведут перебранку, тогда как должны были бы мочить друг дружку до полного взаимного истребления.

Ссорящиеся были настолько увлечены словесной баталией, что не сразу заметили Код-кода, остановившегося на пороге. Ругань стояла, похоже, уже не один час, и все заметно устали, так до сих пор и не придя к соглашению.

Баз, Намер и Цефа держали на мушке Фридриха фон Кирстова и двоих спецназовцев – все, что осталось от германского отряда.

– Вы не выйдете отсюда, – утомленным, уже механическим голосом повторял Баз. – Ваши утверждения бездоказательны. Пока мы не услышали ни единого убедительного довода и не можем вам верить. То, что вы немцы, лишь повышает возможность вашей принадлежности к неонацистской сволочи.

– Будь оно так, мы положили бы вас еще в особняке, – надменно возражал фон Кирстов. – На кой черт мне было бы распылять силы и устраивать засаду в этом вашем осином гнезде?

– Черта с два вы бы нас положили, – парировала Цефа. – Посчитайте лучше трупы.

– Других аргументов у вас нет?

– Вы сами напросились...

Щуря глаза, Нешер оценивал обстановку. Он сразу узнал фон Кирстова – конкурентов положено знать в лицо.

– Не ожидал я от вас этого, Фридрих, – изрек он доброжелательно.

Тот вздрогнул; пистолет прыгнул в его руке, перенацеливаясь на командира моссадовцев. В следующую секунду на лице фон Кирстова появилась гримаса – причудливая смесь раздражения, облегчения и стыда.

– Ах, это вы, Нешер, – произнес он с откровенной досадой. – Как, кстати, вас зовут на самом деле? Никогда не любил этой идиотской привычки к звучным псевдонимам.

– Может быть, прикажете вашим людям убрать оружие?

– Только на паритетных началах.

– Ребята, – распорядился командир, обращаясь к моссадовцам, – опустите стволы. Мы с господином фон Кирстовом старинные знакомые.

Намер и Баз перевели дыхание, а Цефа не смогла скрыть радости.

– Черт побери, Код-код! Мы тут уже решили, что лягушатники накачивают вас психотропами...

– Кишка тонка. Трусливая публика. Разрешили сделать звонок, и наши быстро прижали им хвост...

Обстановка немного разрядилась, хотя деваться от боевых потерь было некуда, и немцы явно жаждали отмщения.

– Посмотрите, Нешер, что натворили ваши головорезы!

Тот сухо сплюнул:

– Скажите спасибо, Фридрих, что до сих пор живы. Откровенно говоря, я никак не пойму, почему. Это наша территория, и вас сюда никто не звал.

– Код-код, они увезли Валентино, – вмешался Намер.

Нешер нахмурился:

– Вот даже как? Фридрих, доктора придется вернуть. Мы все равно его достанем – давайте обойдемся без кровопролития.

Самообладание стоило фон Кирстову немалых усилий, но в итоге он сумел совладать с собой и проявить благоразумие:

– Слушайте, Нешер. Мы знаем друг друга давно, и мы оба профессионалы. На сей раз ваша взяла, я не собираюсь это оспаривать. Вам придется поверить мне на слово: я понятия не имею, где находится Валентино. Я даже не успел на него взглянуть.

Баз нехотя кивнул:

– Это верно, Код-код. Мы оставили его скрученным на площадке, чтобы не задело раньше времени.

– Я скажу больше, – продолжил Фридрих. – Вместе с Валентино исчез мой сотрудник, акустик. Молодой парень. Он представлялся надежным, но теперь у меня возникли сильные сомнения.

– Можно все объяснить проще, – холодно ответил Нешер. – Вы поручили ему забрать этого гада, а теперь напускаете туману, вешаете на него собак.

– Ваши молодцы уже вошли в квартиру, – возразил тот. – Спросите у них, они подтвердят, что никто никому ничего не приказывал. Как я мог приказать, если вообще не знал, с кем или с чем вы явитесь?

– Да, командир, он сразу укрылся, контактов не было, – подал голос Баз. – Я сам в него четыре пули пустил, вон дырки, – он указал на четыре аккуратных отверстия в шкафу красного дерева.

Фон Кирстов чуть покраснел – в тон дерева. Больше от гнева, чем от неловкости.

– И что с того? Ваш сотрудник мог сработать на свой страх и риск.

Тот покачал головой:

– У нас строгая дисциплина. Никто не предпринял бы подобных действий без моего приказа. Послушайте, Нешер, у нас с вами общая проблема. Валентино нужен нам обоим – это раз. И у нас с вами общий неприятель – это два. Можно сказать, что даже два неприятеля.

– Неужели? Кто же второй?

– Тот, что доставил вам неприятности на набережной Анатоля Франса. Я буду с вами откровенен. Мы взяли в оборот не только вашу, но и русскую базу. Надеюсь, что там наши действия оказались более успешными – ваши люди не дали мне возможности выйти на связь со своими и узнать о положении дел. Надеюсь, что нам удалось получить от русских то, что может представлять интерес и для вас, и для нас.

– Вы намекаете на биологические материалы?

Фон Кирстов кивнул:

– В том числе. Но это маловероятно. Наши с вами страны крайне заинтересованы в них.

– И что вы имеете предложить?

– Я предлагаю сотрудничество, – сказал Фридрих. – Хотя бы временное. Тактическое, не стратегическое. Я закрою глаза на убийство моих людей. Вместе мы будем сильнее; порознь нас легче перебить – как русским, так и нацистам. Нам нужно разыскать Валентино, а также получить доступ к его архивам. Ну и биологические материалы – тут уж кому больше повезет.

Нешер подумал:

– Я ценю вашу инициативу, Фридрих. Вы понимаете, что сам я не вправе принимать такого рода решения. Это не мой уровень.

Цефу передернуло. Она хорошо помнила, как с ней обошлись, и ей претила мысль о союзничестве с этими мерзавцами. Ответный и несоразмерный урон, нанесенный германцам, ее не смущал.

Но она была дисциплинированным сотрудником и промолчала.

Нешер прошелся по комнате, развернулся на пятках, впился взглядом в лицо фон Кирстова.

– Свяжитесь с вашими людьми и выясните, что происходит с русскими.

– С удовольствием. Надеюсь, что ваши снайперы не побили аппаратуру...

Фридрих вызвал на связь Герхарда Миллера и получил мгновенный ответ: «Обеспокоен вашим молчанием, поставил в известность Центр. Русские нейтрализованы, документация у нас. Среди наших потерь нет, у противной стороны – один человек. Жду дальнейших указаний».

– Они ликвидировали кого-то из русских, – сообщил фон Кирстов окружающим.

– Ну все, – это вдруг прорезался голос у одного из его бойцов, до сих пор не вмешивавшихся в разговор.

На него никто не обратил внимания.

– Продолжайте наблюдение и ничего не предпринимайте, – распорядился командир и дословно пересказал Нешеру сообщение Миллера.