Текст книги "Парижский десант Посейдона"

Это решило дело.

– Я все равно проконсультируюсь с руководством, – пообещал Код-код. – Но готов с вами согласиться: худой мир лучше доброй ссоры. Давайте объединим усилия. Так, пожалуй, будет лучше для всех.

– И хуже для некоторых, – кивнул фон Кирстов.

Глава тридцать вторая
ЗА ДОБЛЕСТНУЮ СЛУЖБУ

Полковник Веретенников, временно назначенный исполняющим обязанности генерала-самострела, мрачно слушал доклад Маэстро. Неудовольствие его неуклонно росло. Веретенников сознавал, что история слишком темная; он не был уверен, что его самого используют какие-то злые силы, но догадывался, что руководство решило сделать его крайним, козлом отпущения, повесить на него всех собак. Как только дело завершится – так или иначе, разницы нет, – его отстранят. Отстранят либо с благодарностью, что вряд ли, поскольку для этого он должен быть назначен руководителем более высокого ранга, либо выгонят с треском – за чужие грехи.

Веретенников с тревогой увидел, что все операции с участием «Сирен» и Первой боевой группы замыкались на Клюнтина; вышестоящие лица имели лишь самое общее представление об их сути. В сочетании с очевидным стремлением генерала максимально ограничить число участников, все это приобретало зловещий смысл.

Полковник тяжело вздохнул.

Надо было принимать решение и нести за него ответственность.

– Разработка приостанавливается, – объявил он. – Зная вас, убедительно прошу – нет, приказываю – не предпринимать никаких новых действий самостоятельно.

Маэстро хорошо понимал полковника. Он и не ждал иного решения, но все-таки не удержался:

– Товарищ полковник, приказ мне ясен. Но позволю себе все же напомнить, что мы рискуем потерять время. Кауфман вывел нас на неонацистскую организацию, пустившую корни во многих странах, в том числе и в России. Я уверен, что они уже обрубают хвосты. По-моему, нужно ковать железо, пока горячо... И вот еще: как быть с биологическими материалами? Гладилин должен быть найден и обезврежен. Это сумасшедший.

Веретенников медленно покачал головой:

– У Гладилина, как я понимаю, уже никаких материалов нет, и он представляет для нас интерес исключительно в плане возмездия. Возмездие можно отложить, рано или поздно мы его возьмем. Вы не можете выступать в одиночку против целой организации, Маэстро. Необходимо привлечь дополнительные силы, а это требует времени, разведки и планирования.

– Вместе с «Сиренами» мы разнесем в щепки любую организацию.

Полковник помолчал. Он решил ничего не говорить Маэстро о парижских событиях.

– Нет. И я запрещаю вам всякие неофициальные контакты. Это приведет к авантюрам и самодеятельности. Переключитесь пока на другие дела – они, насколько я знаю, у вас имеются. Что у вас с Умаровым?

Маэстро пожал плечами.

Магомет Умаров торговал оружием и был фигурой не то чтобы крупной, но заметной. Тюрьма по нему уже давно плакала. Все его контакты были отработаны, а богатая квартира на Большой Московской находилась под постоянным наблюдением.

– Жду распоряжений. Его можно брать в любую минуту. Дома у него сейчас настоящий оружейный склад: не ровен час – весь квартал разнесет. Сегодня он встречается с Ломовиком, тот хочет взять партию.

Умарову было все равно, с кем вступать в товарно-денежные отношения – хоть с урками, хоть с сепаратистами. Оружие он в настоящее время получал от группы офицеров-предателей, служивших в воинской части под Выборгом. Это, конечно, был только один источник из многих. Ломовик же являлся криминальным авторитетом, а формально – успешно легализовавшимся бизнесменом, солидным гражданином и честным налогоплательщиком. Бизнес, конечно, нуждается в расширении, поэтому Ломовик после долгих проверок решил обратиться к Магомету.

– Вот и действуйте.

– Накрывать нужно всех, – предупредил Маэстро. – Понадобятся дополнительные силы. У меня целый список заказчиков, поставщиков и посредников.

– Подайте мне рапорт с указанием всех фигурантов и приложите расчет необходимых сил и средств.

– Все уже готово, товарищ полковник.

Маэстро раскрыл лежавшую перед ним папку, вынул два скрепленных скрепкой листа.

– Оперативно, – Веретенников оценил расторопность командира. – Тогда сосредотачивайтесь на Умарове, берите их обоих сразу во время контакта. Об остальных не беспокойтесь, я дам распоряжение. Никто не уйдет.

Веретенников был рад возможности руководить заведомо успешной акцией. Так он хоть что-то запишет себе в актив. Перспективы в отношении Гладилина и его хозяев виделись ему весьма туманными и неприятными.

...Отпустив Маэстро, полковник с жаром взялся за дело. За полчаса круг посвященных в детали предстоявшей операции существенно расширился.

* * *

– Вижу его, – негромко сказала Мадонна.

Она вела наблюдение из скромной «девятки», припаркованной напротив дома, где намечалась сделка.

Маэстро и остальные бойцы находились в спецфургоне, за ближайшим углом.

– Он один? – спросил командир.

– С ним еще трое, охрана. Входят в дом. Двое остались снаружи.

– Снимешь их, когда скажу.

– Поняла тебя.

– Приготовиться, – объявил Маэстро. Но это было простой формальностью – Киндер, Макс, Гусар, Томас, Прибалт и Профессор давно были готовы превратить подшефный объект в развалины.

Прибалт почесал переносицу:

– Их всего четверо будет, – хмыкнул он. – Бросили бы нас штурмовать ясли – хлопот побольше бы вышло.

– Ага, – скептически кивнул Маэстро. – Там достаточно спичку поднести – и все взлетит. Никакой стрельбы, повторяю. Ножи, удавки и все прочее.

Он говорил это уже в третий раз, хотя и знал, что стрелять, очень возможно, все же придется.

Маэстро посмотрел на часы:

– Готовность три минуты. Мадонна, готовность три минуты.

– Поняла готовность.

В фургоне воцарилось напряженное оцепенение. Командир, не отрываясь, следил за секундной стрелкой.

Ровно через две минуты и пятьдесят секунд стекло «девятки» отъехало вниз. При сильном желании можно было увидеть в темном салоне зрачок глушителя. Двух приглушенных хлопков никто не услышал – в том числе и люди Ломовика. Оба они молча повалились на тротуар с аккуратно продырявленными головами. В тот же миг из-за угла вырулил фургон; задние дверцы распахнулись, и Первая боевая группа высыпала наружу в полном составе. Мадонна уже бежала через улицу, чтобы присоединиться к ним. Немногочисленные прохожие бросились врассыпную, кто-то выкрикнул нечто нечленораздельное.

Магомет Умаров обосновался на четвертом этаже.

Стремительно взлетев наверх, Маэстро приготовился минировать дверь, но Киндер остановил его.

– Командир, – шепнул он на грани слышимости. – Смотри сюда...

В руке у него мигал красной лампочкой специальный датчик. Киндер развернулся вокруг своей оси, держа руку вытянутой перед собой. Оказавшись напротив соседней двери, датчик перестал мигать, и лампочка загорелась ровно.

Маэстро прикинул: обычная дверь, не чета умаровской. Он подал знак Гусару с Прибалтом; те выставили ее вместе с косяком двумя ударами кувалды.

...Помещение оказалось нежилым – пустые комнаты, грязь и запустение. В кухне же, куда вбежали Маэстро и Киндер, кое-что было: огромный газовый баллон. К нему крепилась небольшая черная коробка, заставившая сработать датчик.

Маэстро на миг застыл как вкопанный. В следующую секунду он скомандовал:

– Все вниз!

Прибалт и Макс, уже приладившие по периметру двери шнур, недоуменно оглянулись. Маэстро, более не таясь, во весь голос гаркнул:

– Вниз, я сказал!

Не дожидаясь разъяснений, Первая боевая группа посыпалась вниз. Бойцы успели вовремя: едва снаружи оказался Профессор, замыкавший цепочку, как целая улица, казалось, качнулась и вздыбилась от чудовищного взрыва. Четвертый этаж вымело начисто; пятый, крошась, с размаху уселся на третий, и вместе они вонзились во второй.

От арсенала Магомета Умарова, равно как от него самого и его друга Ломовика осталась пыль, которая не оседала еще несколько часов.

Эпилог
ЮЖНЫЙ РУБЕЖ

Карачи – крупнейший пакистанский город, расположенный на побережье Аравийского моря. И чужеземцу там всегда есть на что посмотреть – но, правда, не всякому чужеземцу.

Иные – и при других обстоятельствах – были бы рады осмотреть монумент основателя государства Мохаммеда Али Джинна – мавзолей Куайди Азама, или Дом Медового Месяца. Не оставили бы их равнодушными построенные англичанами собор Святой Троицы и церковь Святого Андрея; любители зороастрийской экзотики не преминули бы наведаться к Башням Молчания, где зороастрийцы по давней традиции оставляли тела умерших на съедение стервятникам. Наверняка не остались бы без внимания Национальный музей, усыпальница Чаукунди и археологический музей Моенджодаро.

Однако встречаются гости, которым посещение этих мест заказано. Равно как и всех остальных, никакими достопримечательностями не являющихся.

Волей судьбы, а больше волей своих новых друзей-тюремщиков, один такой гость обосновался в стоявшем на отшибе неприглядном строении, которое на вид заслуживало лишь одного названия: лачуга. Таких лачуг в Карачи – тьмы и тьмы; есть сирые домишки для одиночного проживания, есть многоквартирные дома – во обоих случаях убожество остается неизменным и оскорбляет взор.

Наружность нередко обманчива.

Здание, в котором оказался заморский гость, было построено исключительно затейливо. Попасть внутрь оказалось бы весьма и весьма непросто, а уж выйти против желания его владельцев – и вовсе невозможно. Внешний феодализм в своей примитивной форме сочетался с внутренним капитализмом, который ухитрился сгнить до нанотехнологий. Особняк доктора Валентино (в плане защищенности) не мог идти ни в какое сравнение с этой хибарой.

Капитана Гладилина окружала мертвая тишина.

Помещение, в котором он находился, было полностью звукоизолированным; затененные пуленепробиваемые и звуконепроницаемые стекла давали возможность созерцать убогий пустынный дворик с чахлым деревцем в центре. Это было все, чем он мог довольствоваться.

С Гладилиным обращались с молчаливой учтивостью, одновременно показывая, что он здесь никто и не имеет права голоса.

Как и самого голоса вообще.

Говорить ему, впрочем, было не с кем.

К нему приходил лишь слуга-пуштун по имени Икбал – просто Икбал, без «расширения», приносил еду и питье; пуштун не знал языков – как и сам капитан. Объясниться с ним было решительно невозможно, да и не имело смысла.

Гладилин не имел ни малейшего представления, зачем он здесь и к чему его готовят.

В Карачи его доставил лично Лютер, но сразу по прибытии немец исчез, перепоручив Санту местным. Раскормленные бугаи в черных костюмах не вызывали желания сопротивляться. Капитану завязали глаза, и он не смог насладиться экзотическими видами, пока его везли на базу. Правда, он был благодарен уже за то, что обошлось без очередных химических вливаний. У него уже ныла печень от всех этих экспериментов.

На третий день заточения в тоскливое существование Гладилина вошло некоторое разнообразие.

Человек, посетивший его, вполне прилично изъяснялся по-русски и назвался Мохаммедом Джаландаром, сотрудником министерства иностранных дел. Капитан про себя усмехнулся: ага, из министерства, как же, держи карман шире!

Он ответил на рукопожатие и сам называться не стал – просто не знал, как себя теперь величать.

Последовавший диалог был не вполне полноценным.

Разговаривал гость, он же хозяин, тогда как Гладилин изъяснялся письменно. Для простоты восприятия мы опустим последний момент и представим их общение как беседу в ее обычном варианте.

– Надеюсь, что вы акклиматизировались, господин Санта, – дружелюбно сказал Джаландар, опускаясь в кресло.

– Здесь кондиционер, – ядовито отозвался Гладилин. – У меня не было возможности хорошо ознакомиться с местным климатом.

– Еще появится, – невозмутимо успокоил его тот. – Жалобы? Пожелания?

– Мне бы не хотелось и дальше подвергаться медицинским манипуляциям. Я сыт по горло. Позавчера мне опять кололи какую-то дрянь.

– Это всего лишь прививки. От желтой лихорадки и еще кое-чего. Сами знаете – юг, жара, здесь пышным цветом цветет всякая зараза. А наша санитария, увы, еще пребывает не на должном уровне.

Гладилин решил положить этой великосветской беседе конец:

– Послушайте, как вас там... Джаландар? Кончайте с увертюрами. Скажите прямо – на что я вам понадобился?

Джаландар погладил свои густые черные усы:

– Доктор Валентино – авторитетнейшая фигура. Его интересы распространяются едва ли не на весь земной шар.

– Перестаньте нести ахинею. Нашли мегазлодея. Мы с вами не в Голливуде. И кто это такой – Валентино?

– Ну, я немного преувеличил, признаю. Но интересы его и впрямь очень разнообразны. В Карачи у него тоже есть серьезные дела...

– И пусть! При чем здесь я? О ком вы говорите, черт побери?

– Да все при том же, – искренне удивился Джаландар. – И говорю я о вас. Ведь доктор Валентино – это вы, уважаемый Санта...

– Понятно, – процедил сквозь зубы капитан. – Мне уже ясно, что меня превратили в подсадную утку, подставили. Спасибо за определенность, теперь я хоть знаю, как меня зовут.

– Вы меня не поняли, – улыбнулся тот. – Ситуация изменилась. Доктора Валентино больше нет среди живых. Отныне вы – это и в самом деле он. Со всеми вытекающими привилегиями...

– Сидеть в клетке – это привилегия?

– Это вынужденное и временное ограничение. Если вас это утешит, скажу, что и сам доктор был большим затворником.

– И чем же думает ныне заняться ваш Айболит?

Джаландар непонимающе нахмурился:

– Как вы сказали?

– Ну, доктор ваш, – брезгливо пояснил Гладилин.

– Войной, – тотчас последовал ответ.