Текст книги "Девушка на скамейке"

Девушка на скамейке
и другие рассказы
Дмитрий Владимирович Чернов

© Дмитрий Владимирович Чернов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Девушка на скамейке

Мокрый асфальт отражал тёплые солнечные лучи, падающие сквозь облака. Ветра не было; жёлтые листья висели неподвижно на застывших сухих ветвях деревьев. Постепенное наступление зимы чувствовалось в морозно-сладком аромате, висящем в воздухе; осень оттягивала, как могла, выпадение снега.

В саду уже не пели птицы. Деревья лениво лишались листвы, осыпая дорожку и землю под собой жёлтой хрустящей «бумагой». Скамейки были пусты, и только на одной из них сидела Девушка.

Сложно сказать, сколько ей лет. Молодые черты милого лица выглядели уже слишком серьёзными и повзрослевшими, чтобы считать Девушку ребёнком. Но была в ней какая-то наивность, простота и непосредственность в позе, одежде и голосе. Девушка тихонько напевала что-то себе под нос, положа руки на колени, выгнувшись всем корпусом вперёд и остановив немигающий взгляд где-то вдалеке. Сидела Девушка здесь очень долго – никто не видел, когда она сюда пришла.

Прогуливающийся по саду Юноша увидел Девушку и сел рядом с ней на скамейку. Не потому что хотел пообщаться, а просто из-за своей усталости. Сев и кинув небрежный взгляд на Девушку, он окунулся в свои мысли и стал смотреть по сторонам.

– Извините, пожалуйста, – вдруг произнесла Девушка. Юноша дёрнулся от неожиданности и впился в незнакомку широко раскрытыми глазами.

– Извините, – повторила она, не поворачивая головы.

– Это… это вы мне? – пробормотал Юноша.

– Да… извините, пожалуйста, вы не могли бы мне сказать… – Девушка заметно волновалась. Руки, лежащие на коленях, дрожали; голос тоже, – что такое красота?

Юноша открыл рот и тут же закрыл. Столь странный вопрос никто никогда ему не задавал. Он огляделся, будто ища ответ в окружающей природе, и тут он подумал, что вопрос был шуткой. Юноша громко засмеялся и, наконец, ответил:

– Посмотрите вокруг – и вы увидите красоту!

Дрожание рук усилилось; Девушка стала всхлипывать. Смех Юноши прекратился; теперь он испуганно наблюдал за странной незнакомкой. Всхлипывание переросло в плач, но Девушка не шевельнулась, а плакала, продолжая сидеть в той же позе. Юноша хотел было что-то сказать и непременно сказал бы, но Девушка повернула голову и Юноша увидел её глаза.

На всю оставшуюся жизнь Юноша запомнил эти пустые, стеклянные глаза.

Девушка была слепа.

Кошка

Она пришла к ним вечером. Серая от покрывающей её тело пыли, хромоногая, она вошла бесшумно, напугав солдат. Они покормили её консервами. Кошка ела деликатно, не спеша, с безмолвной благодарностью в глазах.

Солдат смотрел на неё, слушал её причмокивания, и думал. Знает ли кошка, что сейчас идёт война? Знает ли, почему все дома в округе превратились в руины, почему на улицах слышна стрельба и повсюду лежат мёртвые люди? Ну да, наверняка знает. Должна знать. Ведь её хозяева куда-то исчезли. Перестали её кормить. А может, их убили у неё на глазах. А может, мы сами их убили…

Солдат не знает, убил он кого-нибудь или нет. Он просто стрелял в сторону развалившихся зданий, откуда летели пули в ответ и доносились крики на неизвестном ему языке. Это просто – стрелять в сторону противника, особенно не задумываясь, что любая пуля может остановить чью-то жизнь.

– Уже стемнело. Вы ложитесь, я подежурю.

– Ладно, – ответил Солдат. «А ты постарайся выжить», – добавил он про себя, взглянув на кошку.

Выстрел разбудил Солдата. Он вскочил, как ошпаренный, и увидел перед собой мёртвого дежурного. Снайпер.

Остальные тоже вскочили, схватили винтовки, включили приборы ночного видения и прильнули к окнам. Началась стрельба.

Солдат растерялся. Затем тоже взял винтовку, включил прибор ночного видения и осторожно высунулся в окно.

Всё зелёное. В руинах напротив периодически вспыхивали яркие вспышки выстрелов. Солдат сделал пару выстрелов в сторону этих вспышек, но дождь пуль посыпался прямо на его позицию. Он сразу отпрыгнул от окна, забившись в угол комнаты.

Смерть никогда не была так близко. Он не мог заставить себя подойти к окну обратно и продолжить бой. Солдат просто сидел в углу и смотрел через прибор ночного видения, как его товарищи падают у окон замертво.

Они все мертвы. Стрельба прекратилась. Ужасная давящая тишина продолжалась всего секунду, но для солдата она показалась вечностью. Он снял прибор ночного видения, и тела его друзей стали единым чёрным пятном на полу.

Мертвы. Мертвы. Мертвы. Это слово стучало в висках одновременно с тяжёлым пульсом.

На улице стал слышен говор на чужом языке. Они идут. Следующим буду я.

Солдат сжал винтовку. Хотел подняться, но ноги будто налились свинцом. Оказалось, пуля попала в правое бедро. А ведь он даже не почувствовал.

Стал слышен говор на лестнице. Противники осторожно переговаривались. Солдат решил, что сдастся. Да, да, это лучшее решение. Сейчас они зайдут и…

Один из них зашёл в ту же секунду. Солдат дёрнулся от испуга, зажал спусковой крючок… очередь срезала противника, тот рухнул навзничь. Сверху его накрыло пылью от стены, куда попало большинство пуль.

– Нет! – закричал Солдат, – я не хотел!

Он отбросил винтовку. За стеной был слышен шорох. Там были ещё люди, но они не заходили. И молчали.

Солдат смотрел на убитого им. Тот лежал лицом вниз.

А ведь при других обстоятельствах, если бы они были одеты в гражданскую одежду, находились в паре десятков километров отсюда… они могли бы спокойно выпить пива вместе, посидеть и поговорить. Пусть между ними языковой барьер. Сейчас любые барьеры между людьми казались бессмысленными.

Скоро сюда зайдут его друзья и пристрелят Солдата. Он знал это, но не осознавал. Всё сейчас было мутным и казалось не настоящим.

В проём что-то закатилось. Маленькое и круглое… это была граната. Солдат смотрел, как она катится. Медленно и вальяжно, будто в замедленном фильме.

Кошка вернулась. Она зашла вслед за смертоносной гранатой. «Зачем, глупая, ты пришла сейчас?»

А она смотрела на него своими огромными умными глазами, не отрываясь, и Солдат на миг увидел в этих глазах человеческие.

Лишь на миг.

Безалкогольный мохито

Мы уже готовились закрываться, как дверь на мгновение открылась, впустив последнего клиента. Он не спеша прошёл к столику у окна и сел.

Я вздохнула, взяла довольно увесистое меню с кожаным переплётом, вложила исписанный блокнот и ручку в карман фартука и двинулась к посетителю.

Мужчина лет тридцати, среднего телосложения. Одет хорошо и опрятно.

– Добрый вечер, – прочирикала я, надев дежурную улыбку. Мужчина будто встрепенулся, поздоровался в ответ и потянулся за меню, которое я положила на стол.

– Я подойду через пару минут, – я развернулась.

– А… девушка, – осторожно обратился посетитель, – вы не могли бы принести ещё одно меню?

На мгновение я встретилась с ним глазами. В них я прочитала укор. Что за странная просьба?

– Конечно, – сказала я после секундного колебания. «Клиент всегда прав, – пронеслось в голове, – особенно, когда он хорошо одет».

Я отдала второе меню, затем пришла на кухню. Повар вопрошающе посмотрел на меня, но я лишь вздохнула. Потерпеть ещё полчаса, и очередной рабочий день окончится.

Наконец я вернулась в зал. То, что я увидела, показалось мне как минимум жутким. Мужчина листал своё меню, а второе открыл и развернул к сиденью напротив.

Но ведь там никого не было.

Собрав волю в кулак, я подошла к столику.

– Вы уже готовы сделать заказ?

– Да, конечно. Мне, пожалуйста…

Он сделал небольшой заказ и закрыл меню. Я улыбнулась, перечитала записи в блокноте вслух и собралась уходить…

– А ты что будешь, дорогая?

На мгновение я подумала, что он обращается ко мне. Но он смотрел на место напротив и молчал, будто ожидая ответа. Я похолодела, но сразу же мне стало жарко. Руки затряслись…

Вдруг мужчина кивнул и повернул голову ко мне.

«Не смотри в глаза», – почему-то подумала я. Какой-то первобытный ужас пронёсся шквальным ветром в моей голове, оставив лишь инстинкт самосохранения. А может, я просто боялась встретиться с безумством в его глазах.

– Даме, пожалуйста, то же самое, но вместо кофе – безалкогольный мохито. И фруктовую тарелку, будьте любезны.

Записи в блокноте напоминали электрокардиограмму. Я кивнула и чуть ли не галопом помчалась прочь от сумасшедшего.

Только оказавшись за стойкой, я позволила себе посмотреть на него. Он сидел и разговаривал с пустым местом!

«Может, это я сумасшедшая, и просто не вижу его спутницу?»

С этими мыслями я пошла передавать заказ.

Повар ухмыльнулся, когда я закончила рассказ. Увидев моё недоумение, он посоветовал сохранять спокойствие и даже относиться ко всему с юмором.

– Он скоро уйдёт, а ты ещё и потом смеяться будешь.

Я хотела возразить, что ничего смешного здесь нет, но промолчала и пошла относить напитки.

Не помню, как поставила чашку кофе и мохито на стол. Не помню, как дрожащим голосом сказала, что остальной заказ будет чуть позже.

Помню лишь его улыбку. Дикая, неестественная, будто из другого мира. Он будто находился в двух измерениях сразу, притом в одном из них перед ним сидела его жена.

Я много слышала о безумцах. Читала книги, смотрела документальные фильмы. Но почему-то я представляла их смешными дурачками, которые постоянно повторяют бессвязные фразы и бьются головой о стену. Но чтобы так просто встретить безумца, которого в толпе и не отличить от других, нормальных, людей…

Мне нужно было отнести фруктовую тарелку. Шумно выдохнув и зачем-то взглянув в потолок, я толкнула дверь в зал.

Следующая картина, которую я увидела, калёным железом отпечаталась в разуме. Господи, ни с кем не было ничего подобного! Тарелка громко разбилась у моих ног, но я ничего не слышала.

Не было никакого мужчины лет тридцати, среднего телосложения. Его место пустовало – на столе стоял недопитый кофе – а напротив сидела женщина, сжимающая стакан безалкогольного мохито, и что-то бормотала, глядя прямо перед собой.

Мои ноги подкосились, мозг отключился, и я упала в темноту.

Крылья

Старая деревянная рама, в которой еле держится закопчённое стекло. Сквозь немногочисленные просветы лениво и как будто нехотя светит солнце. В его тусклых лучах виден сизый дым, наполнивший комнату. Затхлый запах сигареты никогда не покидал этих стен.

Трёхногий стол, подпёртый ветхой стопкой книг Ницше, Достоевского, По и других писателей, стоит посреди комнаты и занимает значительное пространство. Столешница покрыта шрамами от тупого кухонного ножа; здесь лежит газета двухмесячной давности. Подарочная тяжёлая пепельница с почти стёршейся гравировкой «На 20-ти летие» источала тошнотворный запах – она доверху забита старыми истлевшими окурками. Рядом с пепельницей – две короткие дорожки из белого порошка, здесь же – пластиковая карточка с отбившимся уголком. Что это? Свобода или оковы? Избавление или боль? Летим ли мы вверх с изящностью и ловкостью птицы или стремимся вниз, опалив крылья, вслед за Икаром? Белый порошок, две дорожки из него даруют другую жизнь. Другую жизнь.

У стены с когда-то белой штукатуркой стоит диван. Он выцвел; там и тут виднеется обивка. Диван беспорядочно завален какими-то тряпками, дурно пахнущими потом, кровью и мочой. Среди них можно увидеть и поношенную, изорванную одежду. Но… что это? Человек?

Да, человек. Он лежит на диване вокруг грязных вещей. Мы не видим его лица – он свернулся в клубок спиной к нам. Можно видеть лишь его худобу и бледную кожу рук, выглядывающих из запятнанной футболки.

Этот человек умер – может, час, а может, и день назад. Перед смертью он не ел – ему хватило немного порошка, чтобы почувствовать себя сытым. Он не ощущал вокруг ничего, кроме бесконечно охватывающей его эйфории. Его руки, такие худые и некрасивые, становились крыльями. Тело, покрытое изорванной одеждой, обрастало перьями. Он становился птицей и летел всё выше и выше, пока не дотронулся до солнца.

Но вот теперь он мёртв. Его найдут не скоро – возможно, его плоть к тому моменту обратится в прах. Но разве прах – не то, чем он был ещё при жизни?

Стая

I

Стук колёс совпадал с ритмом моего сердца; за грязным, испачканным неопрятными пассажирами, окном простирались великие просторы. То и дело я мельком замечал крестьян, работающих на полях. Я слышал, что эти края богаты пшеницей и рожью. Наверное, это благодаря практически непрекращающимся дождям. Вся здешняя почва впитала в себя очень много воды. Сегодняшний же день стояла сильная жара, но в то же время дул впечатляющий ветер. Из-за него мне пришлось закрыть окно.

Я возвращался в городок Норсвуд, в восьмидесяти километрах от Лондона, после десятилетнего отсутствия. В начале двадцатых годов мне пришлось бежать из городка, в котором я родился и достиг совершеннолетия. Я не хочу посвящать читателя в подробности конфликта между мною и жителями городка, но скажу одно: это позорнейшая страница моей биографии, и после случившегося я сбежал в столицу Англии. Сейчас я возвращаюсь, потому что вчера умерла моя тётка, и я хотел бы проводить её в последний путь. Надеюсь, что жители забыли о том случае…

Со мной в купе сидел молодой человек лет девятнадцати-двадцати. Приятная аккуратная внешность, очки с круглыми линзами, серый деловой костюм выдавали в нём порядочного, образованного человека. Он ехал со мной с Лондонского вокзала, но за поездку не изронил ни слова. Вошедши в купе, он лишь учтиво кивнул, сев напротив меня; более ничто не отвлекло его от наблюдений из окна. Мне показалось, что он слишком пристально разглядывает все те вещи, мимо которых мы проезжаем, будто пытается уместить у себя в голове весь пейзаж, а затем воспроизвести его на бумаге. Я решил завести разговор. Если впечатление меня не обмануло, можно будет говорить о многом.

Я спросил у молодого человека, куда он направляется. Тот ответил далеко не сразу, будто вопрос медленно достигал его ушей. Парень слегка встрепенулся, нехотя оторвал взгляд от сельскохозяйственных угодий, и посмотрел на меня так, словно впервые увидел. Наконец он ответил, что едет в Норсвуд. Я заметно оживился и сказал, что нам по пути.

Дорога была длинна; я задал молодому человеку ещё много вопросов, на которые он отвечал медленно и рассеяно, иногда невпопад. У меня сложилось впечатление, что он занят важнейшими мыслями, от которых я так хамски его отвлекаю. Его отрешённость позволяла судить, что он предпочитает большой шумной кампании одиночество, а азартной игре в вист книгу. К таким людям у меня всегда было какое-то особое уважение; я считаю, что у них кругозор намного шире и богаче, чем у остальных. Поэтому мы неплохо побеседовали о медицине, науке, технике и множестве других вещей. Я узнал имя молодого человека – его зовут Карл МакРид. Оказалось, в Норсвуд его привлекли недавние геологические находки – ему, как студенту геологического факультета, очень это интересно. В отличие от меня, который путешествовал налегке, прихватив лишь два свёртка, у Карла было при себе два полных чемодана. Он, похоже, хотел основательно поработать.

Поезд постепенно сбавлял ход, и вскоре остановился у Норсвудского вокзала. Мы с Карлом взяли свои вещи и вышли на перрон. Жара спала, ветер же только усиливался. С севера приближались орды больших, плотных туч. Вскоре тёмно-серая масса покроет всё небо, и обрушит свирепую грозу. Вокзал был почти пуст; Норсвуд слишком мал и неизвестен, чтобы постоянно выдерживать поток людей, приезжающих и уезжающих. Мы вышли из вокзала, и здесь пришлось расстаться – Карл ехал в гостиницу, я же – в дом своей покойной тётки, где сейчас остался лишь мой дядя.

Десятилетие – слишком большой срок, чтобы воспоминания оставались чёткими. Я помню дядю только смутным слепком сквозь пелену времени. Когда я бежал из города. Дядя помогал мне, фактически именно он спас мою жизнь. Тогда, десять лет назад, ему было почти пятьдесят; сейчас, верно, перевалило уже за шестьдесят. Я могу вспомнить из его внешности только густые усы, плавно перетекающие в небольшую бороду. Помню, он был очень умён, если не сказать хитёр. Раньше мы много общались с ним, можно сказать, дружили. Не знаю, как он примет меня сегодня. Ведь столько воды утекло.

В Норсвуде время будто остановилось в середине XIX века – те же мощёные булыжником улицы, та же архитектура; недостатка в лошадях тоже не было – несмотря на то, что на дворе третье десятилетие XX века. Один из немногих владельцев личного автомобиля довёз меня до дома дяди быстро. Водитель меня вроде не узнал, слава Богу… я думаю, мне следует быть осторожным.

Читатель, быть может, проклинает меня за то, что я не вдаюсь в подробности моего побега, в частности – о причинах этой крайней меры. Что ж, похоже, мне придётся об этом рассказать. Хотя мне очень тяжело извлекать из памяти те воспоминания… воспоминания, связанные со Стаей. Это было глубочайшее потрясение. Мне хватит увиденного на всю жизнь… но обо всём по порядку. Теперь я мысленно перенесусь в Норсвуд начала двадцатых годов… в тот дождливый вечер, когда всё началось.

II

Тогда мне было лишь восемнадцать лет. Я учился на первом курсе; жизнь моя текла медленным раствором, и никуда не спешила.

В тот роковой для меня вечер шёл непрекращающийся уже несколько часов дождь. Я торопился домой с университета; вместо зонта пришлось воспользоваться портфелем. Из-за затянувших небо чёрных и очень плотных туч солнце полностью скрылось, словно ночью. Стало темно; я еле разбирал дорогу. Главное для меня было – добраться домой, развесить одежду и хлебнуть немного виски – я весь продрог. Капли ледяной воды пронизывали моё тело насквозь.

Кажется, тогда я по ошибке завернул в какой-то переулок. Сейчас мне очень не хочется глубоко погружаться во все эти воспоминания, тем более в мелкие детали. Итак, я завернул в тёмный переулок; то, что я увидел, случайно подняв глаза, долго не давало покоя моей душе в кошмарных снах…

Труп маленькой девочки, буквально растерзанный в клочья. Смрад вскружил мне голову; дождевая вода смывала ещё свежую кровь. Меня чуть не вырвало… но ещё больше меня испугали они. Четвероногие твари, ростом не менее пяти футов; чёрная, сливающаяся с тьмою шерсть испачкана кровью; мутные красные глаза без зрачков будто остекленели. Этих тварей было пятеро или шестеро; что-то не даёт мне назвать их собаками или волками, хотя внешнее сходство есть.

Твари медленно оторвались от наимерзейшей трапезы; их мутные глаза теперь смотрели на меня. Что-то внутри сказало мне, что бежать ни в коем случае нельзя, но тихий рокот, переросший в настоящий рык, заставил меня ринуться назад. Существа, брызжа слюной, побежали за мной – я бросил портфель и выбежал на тротуар. Как назло, вокруг никого не оказалось…

Я было остановился, пытаясь сориентироваться, но громоподобные звуки, напоминающие лай, слышались всё отчётливей. Страх и ужас придали мне новый поток сил, и я побежал в сторону, как тогда показалось, своего дома. Стая (как я назвал тварей про себя) не отставала – казалось, что нас разделяло три-четыре фута.

Прошло уже десять лет с того проклятого дня, но я и сейчас помню, с каким отчаянием звал на помощь. Тем не менее, ни одной живой души по пути я так и не встретил. Будто жители Норсвуда специально спрятались и натравили на меня, простого студента, ужаснейших тварей.

Когда в футах шестиста впереди я заметил свой дом, я понял, что спасение близко. Подбежав, наконец, к двери, я дрожащими руками вставил ключ в замок и провернул, постоянно оглядываясь. Стая настигала меня с ужасающей скоростью – пара-тройка футов отделяла меня от страшной смерти, когда я захлопнул дверь. Насколько я помню, тогда я не знал, что и думать. Потрясение слишком раздавило меня; страх за свою жизнь никогда не подходил ко мне так близко, как тем дождливым вечером. Я уже десять лет пытаюсь забыть облик этих ужасных существ, свои чувства в тот день и тело девочки, нещадно сожранной Стаей. Но все эти переживания слишком крепки, и мне суждено умереть с их грузом на плечах. Такова моя судьба; после пережитого я долго не мог нормально смотреть людям в глаза – я очень боялся, что люди заметят огонёк произошедшего со мной в моих, возможно, безумных очах.

Кажется, я целую вечность стоял в прихожей, уперев спиной дверь и пытаясь отдышаться. Тогда я думал, что всё позади… но это лишь начало. Начало конца.

Окно справа от меня разлетелось вдребезги; шторы подлетели, в них что-то оказалось… что-то огромное запуталось в шторах. Я издал нечеловеческий крик (до сих пор мурашки бегут по телу, когда я его вспоминаю) и бросился со всех ног на кухню. Повинуясь какому-то безумному порыву, я схватил топорик для мяса… остальное я воспринимаю как в тумане; будто это вовсе был не я.

Тварь была в прихожей; её мокрая шерсть давала влажный отблеск. Морда повернулась ко мне… я не помню, как убил это омерзительное создание. Помню, что все мои руки были окровавлены; в порыве гнева я распахнул дверь, желая расправиться с оставшимися тварями… я застал их убегающими подальше от меня. Но что меня поразило больше всего, так это горожане. Они высыпали на улицу, и впились взглядом в меня. Твари промчались мимо, даже не обратив внимание на людей. Я что-то закричал… кажется, я пытался заставить жителей улицы догнать и убить тварей, я говорил о растерзанной девочке, но никто даже не шевельнулся. Они до сих пор не спускали с меня какого-то странного, стеклянного взгляда. Вдруг один из них медленно поднял руку и указал на меня; его палец обдал меня ледяным потом. «Убийца… – прошипел мужчина, – убить его».