Текст книги "Невская русалка"

Глава 4.
Большой собачий секрет

 
«Нил, успокойся же, ей-богу!
Подушку лапой не дербань,
Ты погляди, какая рань.
Подъём сегодня в полшестого.
Успеем, дай поспать, отстань.
Ну нету сладу никакого
 
 
С таким противным, наглым псом.
Поднял-таки, и что теперь?
Ну что ты косишься на дверь,
Скулишь и крутишься волчком?
Сейчас, оденусь, но поверь:
Коль обманул, то поделом
 
 
Получишь… поводком, с оттяжкой».
Выходим. «Стой! Куда рванул?!
Эй, Нил!» Как ветер упорхнул.
Опять он за своей дворняжкой?
Да нет, к машине сиганул,
У двери сел и дышит тяжко.
 
 
«Нил, ты зачем меня будил?
Займись собачьими делами,
А нет, пошевели ногами
И марш домой». Пёс заскулил.
«Я ухожу, коль ты словами
Не понимаешь». Тут мой Нил
 
 
Как взвоет. «Обалдел? Соседи!
Считаешь, ехать нам пора?
Тебя за шкирку со двора
Стащу, мы никуда не едем».
Не тут-то было. Пёс права
Решил качать. Взревел медведем
 
 
Да заскулил протяжным стоном.
Я уступил, поскольку ночь,
И вот уж мы несёмся прочь.
Пёс – капитаном, я – ведомым.
Нам приказала рыбья дочь.
Во дожили! Перед затоном
 
 
Машину круто осадил,
Едва не скинув Нила с места,
Тот рыкнул – он не любит резко.
Ну, извини, не угодил.
Пруд отозвался тихим всплеском.
Поймав балясину перил,
 
 
Русалка на мостки скользнула:
«Уж я волнуюсь, где ж ты был?»
Нил по-собачьи объяснил
Ей, что и как. Она вздохнула:
«Ох уж люди! Ну, спасибо, Нил».
С укором на меня взглянула.
 
 
Я прочитал ей свой рассказ,
Она же пристально внимала,
Ни разу не перебивала,
Лишь омуты зелёных глаз
Слеза тревоги заливала.
Потом сказала, что у нас
 
 
Немного времени осталось
И что хотят на нас напасть.
В холоднокровном теле страсть
Нешуточная разгоралась.
«Поэт, ты можешь мне украсть
Хоть что-то… приодеться малость?»
 
 
«К чему же красть, коль есть своё».
«К чему ж своё, коль можно… Ладно,
Неси своё, коль ненакладно.
Надеюсь, не совсем хламьё».
«Насколько ж вас одеть изрядно?
Пойми, винтаж не есть старьё.
 
 
Скажи, ты собралась на бал
Иль по посёлку прошвырнуться?
Вещички всякие найдутся,
Но как с хвостом?..“ – „Ты не устал
Хохмить? Мне б обернуться
Хотя бы в плащ. Мой час настал.
 
 
Я выхожу на авансцену
Давно претит мне этот пруд.
Он зарастает, здесь плюют…»
«И ты решила Мельпомену
Порадовать?“ – „Послушай, шут!
Ты плохо понял мизансцену?
 
 
Земля по центру первозданных
Звёзд. Вокруг небесные тела
Кишат. Судьбина занесла
К нам благодетелей нежданных.
«Ось искривилась, проросла», —
Они твердят. Научных данных
 
 
Они предложат целый воз,
Что, мол, не так наш мир устроен,
Он нестабилен, неспокоен.
Хотят, земную вырвав ось,
Заставить нас единым строем
Шагать. Наш мир – под снос.
 
 
Загонят в твердь земную гвоздь.
Погубят чудную планету.
Считают, сладу с ними нету?!
Ошибка. Наше «вкривь да вкось»
Им не удастся сбросить в Лету,
Никак им русского «авось»
 
 
Не одолеть. Им не постичь,
С чего я, проклятая нечисть,
Произношу такие речи.
О, мне б большой воды достичь,
Я на волне расправлю плечи,
Я водам, недрам кину клич.
 
 
Никита, к матушке-водице
Меня свези да брось в Неву.
Я реку в помощь позову,
По водам северной столицы
Пущу тревожную молву.
Ты только будь моим возницей.
 
 
Вопрос решён. Уже мой Нил
Махнул на первое сиденье.
Вперёд, навстречу приключеньям!
Русалку мигом подхватил,
И вот уже через мгновенье
Наш экипаж поколесил
 
 
Лесной тропою чёрной, тряской,
Причудливые дерева
Да их кореньев кружева,
Да трын-трава морочит сказкой,
И даже ухнула сова…
«Прощай, мой пруд с зелёной ряской,
 
 
Навряд уж я вернусь сюда.
Ты был мне мил, да вот постыл.
Но ты по-прежнему мой тыл…
Через века… через года…
Надеюсь, ты меня простил».
И носом шмыгнула едва.
 
 
«Давай, поэт, гони отсюда!
Прочь! Боле видеть не хочу».
«Да я и так уже лечу».
Однако это что за чудо?!
Что впереди, не различу.
Туда ль свернули мы? Откуда?
 
 
Откуда взялся этот мост?
Не помню этого моста.
Здесь не было ГАИ поста.
Да это пост или не пост?
Весь из фанерного листа
Сколочен наскоро, внахлёст.
 
 
Сверкает надпись золотисто…
У них здесь, может, маскарад?
«А ну, повороти назад.
Да разворачивайся… Быстро!
Вон там зашевелился, гад!
Поэт, уходим, здесь нечисто».
 
 
Взметнулся жезл полосатый.
Я у поста затормозил.
«Ты что же, не сообразил?»
«Спокойно… В чём я виноватый?»
Гаишник явно лебезил:
«Ой, кто у вас такой кудлатый?!»
 
 
Сую права ему: «Смотрите».
«На пост проследовать прошу.
Я только вас перепишу.
У нас проверка, извините,
Я долго вас не задержу».
«Да полно вам, перепишите
 
 
Уж без меня, коль это нужно.
Я не обязан выходить».
Сам чувствую, добру не быть.
Сержант с улыбкою натужной
Слова пытался находить.
Однако что за запах душный?!
 
 
Здесь начинается «кино».
Русалка в крик: «Воняет серой!»
Визжит, ощерилась Мегерой.
Гаишник сунулся в окно,
Она же бросилась пантерой!
Его лицо, как полотно,
 
 
Собралось под её когтями,
И съехал в сторону анфас
Я понял – это Фантомас,
Нил не достал его клыками.
Я задний дал и выжал газ.
О господи, что будет с нами?!
 
 
Машина ринулась назад,
Покрышки разорвали склон,
Потом удар. Я вышел вон.
Наверняка багажник смят.
А что сержант? Да вот же он.
«Ну что, окончен маскарад?»
 
 
Русалка выскользнула, села
И продолжает: «Вроде мёртв.
Поломан весь и распростёрт».
«Чёрт! – говорю. – Погано дело».
«Ты прав, Никита, это чёрт.
А ты решительно и смело
 
 
Себя повёл и показал,
Что ты не только стихоплёт.
Садись, поехали вперёд».
«А может, жив он?» – я сказал.
«Очухается – сам уйдёт.
А нет – кто надо приберёт
 
 
Здесь всё. У них тут строго.
Всё встанет на свои места,
Не будет этого поста.
Поедем же, чиста дорога
Остолбенел ты, как верста.
Никчёмная твоя тревога.
 
 
Не будет здесь и мертвеца.
Ты всё ещё не веришь в сказки?
Смотри же!» И остатки маски
Сорвала с мёртвого лица.
Шерстнатый чёрт зажмурил глазки,
И всё ж узнал я подлеца.
 
 
«Да, это он с Луны свалился.
Вчера с пришельцем толковал.
Покорно головой кивал,
Когда глазастый разозлился.
На иноземцев уповал.
Теперь-то ты угомонился?!
 
 
Так убирайся восвояси.
Проваливай в горячий ад.
Пускай тебя испепелят,
А нам ты боле не опасен».
Руслана: «Я гляжу, ты рад.
А я как рада – это ж Вася!
 
 
Мой ненаглядный женишок.
Гореть в аду тебе вторично.
Никита прав, а я же лично
Тебя препровожу, дружок.
Как наша встреча романтична.
Я пару строк на посошок
 
 
Черкну. Твоим чертям привет.
Поэт! Бумагу и перо!»
«Изволь, с черненьем серебро,
Чернильный «Паркер» – раритет».
«Занятное, да как востро.
Теперь дай руку мне, поэт».
 
 
Я думал, ей привстать нужда,
Она ж вцепилась мёртвой силой
И в жилу мне перо вонзила.
Мерзавка, жалости чужда,
На плоский камень кровь сцедила.
«Дружочек, это не вражда.
 
 
Твои чернила не годятся,
А кровь поэта подойдёт.
Сейчас, мой миленький, пройдёт.
Герои крови не боятся».
Целует рану – чистый йод.
«Мужчины шрамами гордятся.
 
 
Вот, всё, остался только шрам».
Ввела ль, зараза, антисептик?
«Ах, что за кровь твоя, поэтик!»
В мозгу мелькнуло: «Дудки вам!»
«Не бойся, я же не из этих».
«Шрам после рассосётся сам?» —
 
 
Спросил я, отходя от боли.
«Послушай, ведь брутальней так.
Но… раз уж ты такой чудак,
Твоей я подчиняюсь воле».
И языком большим, как флаг,
Слизала шрам с руки: «Так, что ли?»
 
 
«О, сколько нам открытий чудных…» —
Всплыла из памяти строка.
Была как новая рука.
В её глазищах изумрудных
Я прочитал, что, мол, мелка
Моя обида. Слов занудных
 
 
Мне не случилось ей сказать,
Но должен был излить я душу.
Макая в кровяную лужу
Перо, я принялся писать.
Мой «Паркер» заскрипел натужно.
В сердцах я начал нажимать.
 
 
Ложилась кровь с полоской чёрной
Строкою стихотворной в ряд.
«Да поглотит змея свой яд,
Пойдя на сговор подковёрный.
Напрасно на поруки взят
На муки ада обречённый».
 
 
Русалка: «Браво! Кратко, веско,
Но точку мне позволь поставить».
Я не замедлил предоставить
Бумагу и перо: «Добавь гротеска».
Она ж (и кто бы мог представить)
Через листок вонзила резко
 
 
Мой «Паркер» чёрту между рёбер.
Бумага вспыхнула тотчас,
Огонь пронёсся и угас,
Спалив мундир и шерсть до бёдер.
Труп распахнул свой жёлтый глаз.
Мертвец очнулся. Вот так номер!
 
 
Стихи, конечно, не горят,
Я это знал, но чтоб настолько…
Лишь искры доплясали польку,
Гляжу, ложатся строчки в ряд
Ему на грудь, да так же тонко.
Он их с груди сотрёт навряд.
 
 
Но рано праздновать победу.
Нечистый взялся за перо
И с воплем вырвал серебро.
Переводя конфликт в беседу,
Я говорю ему хитро:
«Любезный, вам бы к ортопеду,
 
 
Ступаете вы тяжело.
У вас поломаны суставы,
Тут не спасут лесные травы…»
Тот, рассмеявшись как-то зло,
Толкнул меня на дно канавы.
Бесцеремонно! Ни за что!
 
 
Да вскоре сам слетел туда же —
Русалка двинула хвостом.
Так хлёстко, как стальным прутом.
Вот вылезет, я тоже вмажу.
В машине заперт, за стеклом,
Нил заходился в диком раже.
 
 
Чёрт не заставил долго ждать.
Горят огнём два жёлтых глаза.
«Куда вы с переломом таза?!» —
Я было начал убеждать.
«Полинка, это ты, зараза?!»
«Вам лучше б было полежать».
 
 
Чёрт выползал: «Ну, здравствуй, рыбка».
Невесть откуда взяв трезуб,
Он шёл, на аргументы скуп.
Я, мол: «Походка ваша хлипка…
Потише… Сам я правдоруб…
Но… тут произошла ошибка…
 
 
И весь сыр-бор из ничего,
Вы не судите впопыхах…»
Тут он меня ногою в пах.
Я рухнул наземь. Каково?!
Что мной владело: ярость? страх?
Я к дверце: «Нил! Сожри его!»
 
 
О тех словах я и поныне
Жалею и корю себя.
Нил, как я мог послать тебя
На чёрта, по какой причине?
И совесть, душу теребя,
Твердит: о тёмной половине
 
 
Своей мы ничего не знаем,
Покуда не наступит случай.
Но я вернусь к рассказу лучше.
Чёрт быстро стал неузнаваем.
Он рос. Решить вопрос, кто круче,
Пёс вылетел на волю с лаем,
 
 
Но бес проворный увернулся.
Стремительно взлетел трезуб.
Убьёт собаку, душегуб.
Пасть щёлкнула. Нил промахнулся.
Три острия пронзили дуб.
Пёс, не промедлив, развернулся.
 
 
Метали вовсе не в него.
Русалка бедная попалась.
Она, как рыба, трепыхалась,
Застряв по шее высоко
Меж лезвий. Ей не удавалось
Их вырвать. Чёрт смеялся зло:
 
 
«Попалась? Повиси немножко.
Сначала с пёской разберусь,
Потом уж за тебя примусь.
Сварю уху, а может, кошкам
Скормлю. Всё как-то не решусь.
Потом поэт протянет ножки.
 
 
Ты, пудель, мой достойный враг.
Да и тебя мы одолеем.
Давай-ка мы тебя проверим.
Видал я всяких забияк.
Поговорим как зверь со зверем.
Кровь загустела, новых драк
 
 
Я жажду. Ну-ка, пёс отважный.
Ты хочешь на меня напасть?
Но ход-то мой, и козырная масть
Моя. И только это важно».
И растянул зловонну пасть.
Остолбенел мой Нил бесстрашный,
 
 
Когда волною адский смрад
Из пасти вытолкнул нечистый,
Припав перед собакой близко.
Клыки в клыки. У адских врат
Пёс дрогнул и умчал со свистом.
Брызжа́ слюной, смеялся гад,
 
 
Когда тот мчался без оглядки.
Постыдно уносился в лес
Отличник курса ЗКС.
«Поэт! Играет пудель в прятки?
Беги искать, – смеялся бес. —
Гляди, гляди, сверкают пятки.
 
 
Ай, славный пёс! Ай, молодец!
А вы?! Собрались мне мешать?
Не нужно чёрта искушать.
А ну! – злорадствовал подлец. —
Кто вас науськал?! Отвечать!
Колитесь, или вам конец».
 
 
Пока в друзей втыкали вилы,
Преград не видя пред собой,
Ломая мелкий сухостой,
Нил мчался прочь что было силы.
Обрыв, ручей, подъём крутой.
Не страх тянул его за жилы.
 
 
Для зверя «быть или не быть»
Вопрос привычный. Нужно сбегать
К опушке. Там, где из-под снега
Весною довелось отрыть
С друзьями Тобиком и Мегой
Коровий труп. Им не забыть,
 
 
Как чужаки смирнели враз,
Когда они отвратный запах
Несли на холках и на лапах.
Как своры псов сигали в лаз.
Тогда друзья все были биты,
Шампунем злым под душем мыты,
Ну а теперь-то, а сейчас
 
 
Друзей спасти один есть шанс.
По уважительной причине
Валялся он по мертвечине,
Едва не погружаясь в транс,
Вертясь на скользкой требушине,
Лихой отплясывал брейк-данс,
 
 
Втирая мерзкий запах в холку.
Довольно же. Теперь назад,
Сквозь чащу. Только лес – не сад.
Валежник, шишки да иголки,
Репьи цеплялись, всё подряд.
Не помнил лес такой прополки.
 
 
Овраги, пни перелетая,
Стрелою, через бурелом,
Он брал чащобу напролом,
Своим забегом изумляя
Весь лес. Рак свистнул за бугром,
А волки: «Нам такого б в стаю!»
 
 
«Такой охоту всю провалит».
«Как чешет!» – «Жаль, что без башки!
Собака, что там за мозги.
Всё на готовом. Кашки варят…»
«Убьётся пёс, порвёт кишки…»
«Судьба…» – «Но как красиво шпарит!»
 
 
Нил их отметил, но мелько́м:
Дерусь, мол, с чёртом, что мне волки, —
И на опушку из-под ёлки,
Как ощетинившийся ком,
Неудержим ничем, нисколько,
Стремглав, бесшумный, как фантом,
 
 
Он вырвался, в грязи и пене,
С отвисшим долу языком,
По ветру пущенным хвостом.
Его быстрей лишь запах тленья.
Чёрт сморщил нос, скривился ртом,
И… дрогнули его колени.
 
 
И он попятился назад,
Когда без страха и сомнений
Нил, как кошмар из сновидений,
Летал, как будто бы крылат,
С собою смертных разложений
Таща непобедимый смрад.
 
 
Да, знать Земля страшнее ада.
Опять лишили чёрта прав?
Нил бросился вдогон меж трав.
И с ускользающего зада
Сорвал штаны и, ляжку разодрав,
За ним. Погоня – псу услада.
 
 
Его я долго слышал лай.
Нил чёрта гнал сквозь буераки.
Однако бес быстрей собаки,
И Нил вернулся. «Что, на край
Земли носился – и без драки?
Все живы, вместе. Ну, давай
 
 
Тебя я осмотрю, пожалуй.
Ты молодец, всё хорошо.
Не стёр мерзавца в порошок?
Да ты и так воображалой
Пойдёшь. Ведь голышом
Ты чёрта гнал. Ты славный малый.
 
 
Но подожди, не приставай,
Тебе помыться б для начала.
И сам я, право, как мочало».
«Никита! Плащ-то подавай! —
Русалка с дуба прокричала. —
Ты обещал! И вилы доставай».
 
 
Будь ты русалка иль девица,
Слова «давай» и «обещал»
В ваш разговорник помещал
Всегда б на первые страницы.
Я недовольно пробурчал:
«Ей плащ подай, собаке мыться».
 
 
Опять забот скопилось много.
Поэта ноша нелегка.
Ещё тут всякая треска
Указывает мне дорогу.
Да и дорога не близка.
«Нил! Успокойся ты, ей-богу».
 

Глава 5.
По лягушачьей почте

 
Цеплялась ночь за край небес,
Мелькали сонные аллеи.
Лес спал в объятиях Морфея,
Устав от давешних чудес.
Свою «Каризму» не жалея,
Я гнал дорогами и без.
 
 
Едва скользили вдоль дерев
Рассвета робкие пастели.
На заднем кресле спал в постели
Гроза чертей. Он, словно лев,
Рычал во сне. Мелькали ели.
Со мною рядом, присмирев
 
 
От скоростей и впечатлений,
Русалка куталась в плаще,
Когда какой-нибудь «Порше»
Выныривал, как привиденье,
И обгонял на вираже.
Я спрашивал: «Как впечатленья?»
 
 
Она так гордо говорит:
«Гони, поэт, свою карету.
Лети как птица – страха нету,
Когда пред нами чёрт дрожит.
А мне сподручней до рассвета,
Пока луч солнца не блестит,
 
 
Волну разрезать плавником.
Мне лучше в сумерках нырнуть,
В реке освоиться чуть-чуть».
Я говорю: «Уж за мостом.
Расслабься и о чём-нибудь
Поговори со мной другом».
 
 
«Ты сообщил своей невесте,
В какую ты влезаешь дрянь?»
«Ох, Руся, душу мне не рань,
Беда со связью в их поместье.
На языке моём лишь брань.
Звонил как проклятый… раз двести,
 
 
А всё вне доступа Зевотки».
«Ну, не кручинься ты о ней,
И будет утро мудреней.
Ложись поспать. Твоей молодке
Мы сообщим. Найдём, ей-ей,
В какой бы ни была слободке».
 
 
***
 
 
В верховьях сумрачной Невы,
Неподалёку от истоков,
Вблизи Ивановских порогов,
На край береговой канвы
Я нёс русалку вдоль потоков,
Ручьёв да зарослей травы.
 
 
На мшистый камень усадил,
На брёвнышко поодаль сев.
Она русалочий напев
Вдруг затянула. Нил завыл,
Она шепнула: «Ты мой лев.
Ах, каб не ты! Мой милый Нил».
 
 
И нежно обняла собаку.
«Ну всё… пора. Прощай, поэт.
Не знаю, свидимся иль нет.
Пиши, не лезь, однако, в драку.
Тебе в подмогу – лунный свет».
Нил заскулил. «Не надо плакать.
 
 
Пора». И сбросила свой плащ,
И позвала: «Ну, подойди».
Забилось сердце близ груди,
Был хладный поцелуй палящ.
(Ах, Люба, Люба, не суди…)
Скользнула. Чешуёй блестящ,
 
 
Хвост юркнул в ледяную реку,
А дале неизвестно мне,
Что было там, на глубине,
Какие таинства от веку
Творятся на холодном дне.
Петух тревожно «кукареку»
 
 
Горланить стал что было сил.
Осины, вздрогнув, с высоты
На воду тёмную листы
Стряхнули, ветер проскользил,
Где затревожились кусты,
Гром отдалённо пробасил,
 
 
Всё заскрипело, закачалось.
Стальною сделалась Нева —
Знать, беспокойная молва
Сквозь воды тёмные помчалась
По рукавам, на острова,
В гранит отчаянно стучалась,
 
 
Змеёй скользя вдоль всех притоков,
Шепталась возле бережков,
В лесах, где сонмы ручейков,
Дробятся, прыгая с порогов.
 
 
Ключи наружу выход ищут,
Затеяли свой перезвон
Да друг за дружкою вдогон
Петляют в камнях, корневищах.
Кто где наружу выйдет вон:
В полях, болотах, на кладбищах,
 
 
В колодцах. Кстати, об одном.
При нём сумела поселиться
Лягушка. По воду девица
Пришла, да зачерпни ведром.
Проказница и баловница
Ей на ладошку прыг прыжком.
 
 
«Ой! Шалунишка ты, лягушка».
А ей в ответ не «ква-ква-ква»,
А молвит русские слова:
«Ну… Да-да-да… ты тоже душка.
Мне некогда, меня братва
Прислала. Ты ль подружка
 
 
Никитки, с Питера поэта?
Ну что молчишь? Он твой жених?»
«Да… как бы…» – «Голосок твой тих.
Что, «как бы» в моде в это лето?
Короче, взялся он за стих
Опасный, раз в беде планета.
 
 
Ты присмотри, чтоб он в беду
Какую не попал бы сдуру.
Терзает пусть клавиатуру,
Но в поэтическом бреду
Чтобы не лез на амбразуру.
Поторопись. А я пойду.
 
 
Дел у меня тьма тьмущая.
Ступай, глазами-то не хлопай».
«Нет. Объяснись, а после топай.
Ишь, деловая, вездесущая.
Дела твои – знай только лопай
Без устали кровососущих.
 
 
Коль ты почтовая лягушка,
Изволь порученную весть
До абонента ты донесть.
Сейчас сдавлю тебя, как мушку.
Что там с Никитой, где он есть?»
«А-а-а!!! Отпусти меня, подружка!
 
 
Мне к лягушатам». – «Отвечать!»
«Скажу, скажу, не жми, мне больно!
Возлюбленный твой добровольно
Собрался вроде мир спасать.
Всё дело в том, что чёрт подпольно
Пришельцев к нам решил позвать,
 
 
Чтоб ось земную ночью скрасть
И тайно распилить на части».
«Постой, куда же смотрят власти?»
«Все в доле. Ты ж не дай попасть
Никите в центр той напасти.
А если зло захватит власть,
 
 
Чтоб не пропасть, ты побеги
На мостик Банковский, к грифонам.
Сидят там каждый под плафоном.
Они влюблённым не враги.
Враги-то вот по всем законам
Уж на подлёте, их круги
 
 
Всё ближе. В полночь и начнут».
«Постой, но где вы раньше были?»
«Покуда вести до меня доплыли…
Теряем время обе тут.
Мне нужно, чтоб меня пустили».
«Ступай… Да как тебя зовут?»
 
 
«Марфуша – местная лягушка».
«Что ж, Марфа, будем мы дружить?»
«Нет! Никогда тому не быть, —
Та квакнула из-под кадушки. —
Грех живодёрства не отмыть».
«Тогда и ты мне не подружка».
 
 
«Мир, если мне почешешь брюшко.
Вот так… ещё чеши… квак-квак…
Скажи, а твой «Иван-дурак»
Уж так хорош, что ты лягушку
Могла бы придушить?“ – „Пустяк.
Никита мой – такая душка!
 
 
Но поспешу. И впрямь пора».
«Беги, беги… Я всё простила
И откровенность оценила».
Влетела Люба вглубь двора:
«Ой, мама, па… Тут сообщила…
(Какая ж в голове мура!)
 
 
Лягушка… В общем, надо ехать».
Спросила мать: «А огород?!
Вот-вот пожрёт редиску крот!»
Вздохнул отец: «Хоть пообедать?!
Крота возьму я в оборот.
Ему редиски не отведать».
 
 
Она поморщилась: «Да ну…
Пап, подкачаешь мне колёса?»
И тут посыпались вопросы:
Куда, зачем и почему?
Отец сказал, скрипя насосом:
«Она спешит встречать весну!»
 
 
«Жаль только, осень на пороге.
Пусть мать одна всё соберёт».
Однако пыль уже метёт
Её «Сузуки» по дороге.
Несладко Любе, и грызёт
Неумолимый червь тревоги,
 
 
Терзает, чуть ли не до слёз.
Она неслась в кабриолете.
Казалось, что на всей планете
Стемнело, что стволы берёз
Кривлялись мерзко в дальнем свете,
И в омут превратился плёс,
 
 
И страшен, словно пропасть, лес,
Где нечисть мечется роями
И всё меняется ролями.
И будто в душу кто-то лез.
И будто страшными когтями
Цеплялась ночь за край небес.
 

Глава 6.
Как красота мир спасала

 
Летя вперёд неудержимо,
Выныривая, как фантом,
То через грязь, то под уклон
Спешил её «Сузуки Джимни».
Она кричала в телефон:
«…Дорога дрянь… бедняга Джимми!
 
 
Никита, наконец-то ты…
Так слышно? Я в деревне Павы.
Боюсь, мне чёртовы канавы
Не проскочить до темноты.
Здесь страшно. Вороны картавы
Облюбовали все мосты…»
 
 
«Ты б не летела как стрела, —
Ответил я, – резина стёрта.
Не поминай всё время чёрта.
Тут начинаются дела…
Над всей Землёю распростёрта…»
«Да, мне уж вкратце донесла
 
 
Одна болтушка у колодца».
«Ты избегай случайных встреч,
Чтоб лишних взглядов не привлечь.
К Земле стремятся инородцы…
Планету нужно уберечь…
Инопланетные уродцы
 
 
Хотят нам свой устав привнесть,
Хотят Исаакий отодвинуть
И под покровом ночи вынуть
Земную ось. Да их не счесть!
И чтоб не дать планете сгинуть,
Мне ночью следует засесть
 
 
С моей машинкой у окна.
Всё описать мне доведётся.
Уж скоро действие начнётся.
Накроет город полог сна.
Какая уж заря займётся?!
Ах, что-то явит мне Луна?
 
 
Пересидела б ты в Зевотках,
Ну да тебя не удержать.
Тебя с тревогой буду ждать.
Не смей искать путей коротких
И через город заезжать.
По кольцевой. Да после в тропках…»
 
 
«Ой, не нуди… Да… Поняла…
Как ты сказал, я так поеду».
Свернула быстренько беседу.
Луна к окошку подплыла
И заняла почти полнеба.
И я увидел из окна
 
 
И Петербург, и острова,
И лес. Повсюду шло движенье!
Тревожное теней скольженье,
Голубоватая трава
Затеять вздумала круженье.
На соснах треснула кора,
 
 
Лес вздрогнул, сам себя страшась.
Что там хранят земные тверди?!
И вот обугленные черти,
В болотном иле копошась,
Хромые, опершись на жерди,
Кривляясь злобно и ершась,
 
 
Взялись карабкаться наружу.
Ползёт один, встаёт другой,
Уж это цепь, уж будто строй,
Идут, один другого дюже,
И шерсти дыбом за спиной.
Кольцо вкруг города всё туже,
 
 
Остановились. Стали дуть
На Петербург морозом сонным.
Клубился тот, скользит по волнам,
Вдоль по проспектам держит путь,
По Невскому и Миллионной,
И в переулки повернуть
 
 
Он не преминет, лезет в двери,
Окошки, всюду прошмыгнёт.
Он вдоль по улицам идёт.
Влюблённые уснули в сквере,
И постового сон гнетёт,
Заснули в зоопарке звери,
 
 
Прохожий сонный чуть бредёт,
Таксист уснул на пассажире,
Вор лёг в ограбленной квартире,
Речной трамвайчик не снуёт,
Спят дикторы в прямом эфире,
Мосты никто не разведёт.
 
 
Тяжёлым сном весь город спит.
За час до этого Нева,
Русалки странные слова
Услышав, думала: «Чудит», —
Её неся вдоль рукава,
Где воды бьются о гранит,
 
 
Где сфинксы гордо улеглись,
Вдоль парапета тонкой бровки…
Пред ними тёмная головка
Всплыла, и сфинксы поднялись.
Русалке страшно и неловко.
«Ну говори, уж заждались.
 
 
Что там стряслось или стрясётся?
Соврёшь – пощады не проси», —
Один из сфинксов пробасил.
Другой прищурился, смеётся:
«Со страху речку не тряси».
«Робею я, как будто бьётся
 
 
Вновь сердце трепетно в груди
И кровь струёю бьёт в висок,
Как будто времени песок
Землёю уж не тяготим,
А вспять летит…“ – „Оставь, дружок.
Нам нет обратного пути,
 
 
И толики людских страстей
Нам не изведать. Это тени —
Лишь память давешних волнений,
Не возвратить прошедших дней.
Однако будь ты привиденье
Иль будь ты всех живых живей,
 
 
Ты дочерь матушки-Земли.
Девица ты, иль полурыба,
Иль даже мраморная глыба,
Её храни и раздели
Земли удел, коль нужно… либо…
Но… Слушаем. Благоволи».
 
 
И, молча выслушав рассказ,
На лапах поднялись. «Исаакий?
Земную ось?! Что за напасть?!
Да как дерзнули забияки
На нас свою раззявить пасть?!
С Земли мы сбросим мусор всякий,
 
 
Прекрасное спасёт наш мир,
Прекрасного у нас сполна.
Атланты, львы, грядёт война.
Пойдём под звуки арф и лир.
К утру нагонная волна
Всё вымоет. Проучим мы задир.
 
 
Русалочка, держать не смею,
Плыви. Но если что не так
И ты окажешься нам враг,
Тебе не просто скрутят шею.
И пеною морской никак
Не станешь. Лишь сырьём для клея.
 
 
И это если похлопочут».
Гранитный страж захохотал,
Да так, что дрогнул пьедестал.
Сверкнули каменные очи,
Знать, час настал. Все, кто не спал,
Пришли в движенье этой ночью.
 
 
Скульптуры спрыгивали вниз.
Герои, конные гиганты,
Кариатиды и атланты,
Оставив портик иль карниз.
Бросая наземь цепи, ванты,
Львы вдоль по улицам неслись,
 
 
Терзая длинными когтями
Непрочный питерский асфальт.
Герои медные на гвалт
Бегут при шпагах да с тростями,
Кругом сумбур, играет альт.
По небу чертит плоскостями
 
 
Аэроплан. Запели скрипки.
Им вторит альт. Откуда он,
Аэроплан? Со всех сторон:
«Чужой! Гляди, хвостище гибкий.
Совсем не наш. Дракон! Дракон!»
Завис, и паутины липкой
 
 
К Земле он распустил пучок.
Вниз человечки заскользили.
«Ах, как бы чем не заразили, —
Прокашлял медный старичок. —
Что только нам не завозили».
И приготовил сундучок,
 
 
Где были шприц да пачки ампул,
Блеснули скальпели. Сползали
Глазастики (вы их узнали?).
И тут на них наставил лампу
Железный Феликс: «Вас не ждали».
Дзержинский молвил: «Без преамбул.
 
 
Стволы и финки лучше сдать».
Засуетились человечки:
«Как хорошо на вашей речке.
Мир вам“. – „Я должен повторять?
Я знаю всё. У вас утечка.
Что вы собрались тут менять?!»
 
 
А те: «Помилуйте, геноссе.
Не торопитесь возражать.
Мы призваны, чтоб улучшать
Народам жизнь. Меняем оси,
Научим правильно дышать,
Ведь мы друзья, и очень просим
 
 
Препоны нам не учинять.
Тем более нас вызывали.
Когда вы счастье раздавали,
Не всем хватило. Понимать
Такое нужно бы вначале,
А после спорить“. – „Предъявлять
 
 
Вас попрошу по одному
Всех паспорта и встать в шеренги.
А то недолго сразу к стенке».
Вмешался сфинкс: «Я не пойму,
Что ты разыгрываешь сценки?
Отправить нужно их в тюрьму».
 
 
«Вы мне извольте не мешать.
Товарищ Боткин, поспешите
Их всех привить, прополощите
Хлоркой, что ли… Тут вам решать».
Старик взял шприц: «Вы уложите
Мне их, да лучше бы прижать».
 
 
Вдруг плеск. Выходят из воды
Два чёрных грациозных сфинкса.
«Ох, чуть не унесло нас в Финский, —
Послышалось из темноты. —
У вас тут музыка. Стравинский».
И лики дивной красоты
 
 
Одновременно повернули,
А лица вдоль разделены.
И все в испуге отшатнулись,
Когда с обратной стороны
Глазницы мёртвые сверкнули,
Где черепа обнажены33
  Имеются в виду скульптуры метафизических сфинксов, созданные М. М. Шемякиным в 1994 году. Это памятник жертвам политических репрессий. Лица сфинксов рассечены по вертикали: одна половина – живое лицо, другая, обращённая в сторону «Крестов», – в виде черепа.


[Закрыть].
 
 
«Всем здрасьте! Из каких провинций
К нам занесло таких гостей? —
Спросили лица из костей. —
«Друзья из дальних экспедиций
Собрались обижать людей?
Вновь смута в северной столице?
 
 
Пусть красота спасает мир,
Но что тут делает Дзержинский?
Ах, здесь осмотр медицинский?
Профессор, вы ему клистир,
Да что побольше. Исполинский.
Ишь конь в пальто. Ишь командир.
 
 
Ты как, скажи, здесь оказался,
Среди прекрасного, злодей?
Ворона в стае лебедей».
Но конь в пальто не испугался:
«ЧК всегда, ЧК везде…»
Тут сзади тихо лев подкрался
 
 
Да лапой по макушке – хлоп,
И грозный памятник свалился,
И вниз по спуску покатился,
Ступени не щадили лоб.
И всяк убийством насладился,
Когда колосс в волнах утоп.
 
 
Пришельцы вверх, на паутины —
Знать, страшно. Рассердился лев.
«Спасибо, брат», – одна из дев
Приятной улыбнулась половиной.
Пришельцы говорят: «Ваш гнев
Умерьте. Вы толкнули гражданина!
 
 
Как вы живёте? Всё не так.
Смотрите, эти забияки
Дискуссию к обычной драке
Свели. А нужно жить без драк.
Заменим ось, и скажет всякий:
«Какой я, право, был чудак».
 
 
Ось ваша проросла, поймите:
То вдруг как верба зацветёт,
То даст изгиб, упёршись в лёд,
А то нарост. А вы спешите
За ней. Не вы, она ведёт.
Друзья, не спорьте, замените.
 
 
А вот и первый звездолёт
Строителей с Альдебарана.
Они без всякого тарана…»
Но гневная толпа орёт:
«Нам прочат нового тирана!
Вам этот номер не пройдёт.
 
 
Мы здесь стоим не первый год».
Вмешался бюстик в пиджаке:
«У нас на сходке в ревкружке…»
«Да ладно, ясно… Врёт урод.
Что тут, дурак на дураке?»
«Людей дури, а мы народ
 
 
Другой. Уж мы народ бывалый».
С мечом, при шлеме и в броне,
Верхом на боевом коне
Явился всадник величавый,
Князь Невский: «Не впервой извне
К нам лезет враг, и бой кровавый
 
 
Нам не впервой. Скажи, Фике».
И вот идёт Екатерина,
Свита с нею. «От Берлина
И до земель, моей руке
Подвластных, всё одна доктрина —
Грабь. То ж и в вашем далеке.
 
 
У нас, конечно, кавардак,
Но по душе нам всё живое.
Нам нужно, чтоб не знать покоя,
Хоть и мечтать о нём. Вот так.
Себе оставьте неземное.
Не затевайте с нами драк.
 
 
Вторгаетесь?! Уже кружат
Тарелки ваши. Уж садится
На Стрелку ваша чудо-птица!
Опомнитесь. Вас сокрушат.
Вы мне в кунсткамере сгодиться
Можете». Спешат, спешат
 
 
По зову сфинкса стар и млад,
И слышится: «Пора бы к бою».
Сжал узловатою рукою
Бетонный воин автомат.
Вот полетели над Невою,
Сорвавшись с кружевных оград,
 
 
Горгоны с гадами в власах.
О ужас! Отражаясь в лужах,
Орлы со скипетрами кружат,
И чижик-пыжик, славный птах,
И тот средь них, и он был нужен,
И он врагу готовил крах.
 
 
И львы, и лошади без счёта
Летят по гулким мостовым.
Их не страшит морозный дым,
Им нипочём проделки чёрта.
Гранит и бронза – всё живым
Становится. Цари в ботфортах,
 
 
Златой Самсон верхом на льве,
Весь Петергоф на помощь мчится,
А в небе северной столицы
Тарелка вражеская. Две.
Да много их. Спешат спуститься.
По улицам и по Неве
 
 
Захватчики, плывут и едут,
Выпрыгивают из реки.
Одни проворны и легки,
А те грузны, на тачки лезут.
Все тащат лестницы, тюки.
Зверушка вроде муравьеда
 
 
Всё рыщет, нюхает, ворчит.
Мелькают хоботы, хвосты,
Хлопочут крылья с высоты,
От суеты в глазах рябит,
От разных форм, от пестроты.
Тут броневик стрелой летит.
 
 
Средь наших крики: «Ленин! Ленин!»
«Товарищи! Настал час икс!
Нас поддержали Киев, Минск.
Исаакий сдвинуть враг намерен!
Командуйте, товарищ сфинкс.
Машина вырвалась из тени,
 
 
Сфинкс рявкнул зычно, понеслись.
Две разношёрстные толпы
Сошлись на стрелке, где столпы
Ростральные огнём зажглись.
И грянул бой, и уж мольбы
Поверженных в одну слились.
 
 
Едва слышны, их душат, мнут,
Прекрасное их топчет, давит.
Сегодня злоба праздник правит.
Львы чужаков на части рвут.
Но сколько их – и не представить,
И всё ж охвачен сотней пут
 
 
Исаакий. Гадкие мутанты
Уже подвинули громаду,
Но подоспевшие атланты
Упёрлись мощно в колоннаду.
Неисчислимую армаду
Сдержать непросто. Оккупанты
 
 
Опомнились, пришли в себя,
Свои машины развернули,
Их пилы, молоты блеснули,
Конь клодтовский упал, хрипя.
Из Зимнего дворца как пуля,
Доспехов зеркалом слепя,
 
 
Рванулась клином кавалькада
И врезалась в толпу врагов.
Сверкали лезвия клинков,
Разя врагов. Исчадья ада —
Горгоны из-под облаков
Как ринутся. Ужасней взгляда
 
 
Нет. Пришельцы каменели
При виде гадов в головах,
Но враг хитёр – при зеркалах.
Видать, легенду о Персее
Мозг пресловутый в двух словах
Читал. Хитёр же, в самом деле.
 
 
Уже весь центр Петербурга
Охвачен дикою резнёй.
Разят захватчиков бронёй
И камнем. Нету переулка,
Куда бы хищною клешнёй
Не влез бы враг, ни закоулка,
 
 
Где кровь не пролил бы чужой.
Вернее, слизь. Скользят по жиже
Теперь атланты. Враг всё ближе
К собору. Каменной стеной
Стоят защитники. На крыше
Зимнего фигуры ни одной
 
 
Уж нет. Пусты фасадов ниши.
Лишь Медный всадник недвижим,
Змей ерепенится под ним,
И конь его сердито дышит.
Осенней ночью вдохновим
Поэт. С ним серафим. Он пишет,
 
 
Не покидая пьедестал,
Но прикрывает так тетрадь,
Что мне никак не разобрать,
О чём же гений написал.
А вот бы с Пушкина списать!
(Я за ночь рифмовать устал.)
 
 
Но подсмотреть мне не судьба,
И я гляжу на небо снова,
И нужного ищу я слова.
Взирает ангел со столпа,
Тверда ль Исаакия основа.
Как напряглась на нём стропа!
 
 
Чем эти путы разорвать?!
Над крепостью раскрыв крыла,
Зовёт хранитель свысока
На вражью рать земную рать.
Несут тревогу облака.
От пришлых ось бы удержать.
 
 
Не так проворна и быстра,
Спешит и лягушачья почта.
По ручейкам, в камнях и почве
Вприпрыжку, на язык остра,
Но к адресату выйдет точно.
Прыг-скок. Шевелится трава.
 
 
Огни волшебные зажглись
На кладбищах. На Пискарёвском,
На Красненьком и Богословском.
Кругами плотными сошлись
На Северном и Левашовском,
Чу! Привиденья поднялись.
 
 
Встают кладбища и погосты.
И из земли, и из болот,
Выходит призрачный народ.
Шагают молчаливы, грозны.
И воины, за взводом взвод,
И женщины. Уже их сонмы.
 
 
Встают, спешат, пока не поздно,
На удивленье скор их шаг
И лёгок. Лес, ручей, овраг,
Но вот и расступились сосны,
А впереди коварный враг,
Где стелется туман морозный.
 
 
Выходят близ деревни Смерди.
Интересуется старушка:
«Там, что ли, немцы на опушке?»
Ей отвечают: «Просто черти.
Не из-за них у нас петрушка.
Тут посерьёзней круговерти.
 
 
Идёт из космоса войной
Орда пришельцев шипохвостых…
Уроды в струпьях и наростах.
И снова нам вставать стеной.
Вот нас и подняли с погостов».
«Что ж, Зина, ваш прогноз какой?»
 
 
«Такой, что много возомнили.
Я тут взяла щипцы для бомб,
Как мы в блокаду их тушили,
Вы, очевидно, не забыли.
Собьём с захватчика апломб».
И вот сошлись в морозной пыли.
 
 
Старушка пригрозила палкой.
«А ну-ка кыш, раздухарились,
Чумазые, да год не брились.
Не бейте их… Зверушек жалко».
Однако черти как взъярились!
«Какая всё ж вы либералка!
 
 
Кого жалеть, Полина Львовна?»
И хвать клещами за кадык
Ближайшего. Тот сразу сник,
Договориться б полюбовно,
Да словно проглотил язык.
«Отставить дуть морозом сонным», —
 
 
Примчался в «эмке» генерал,
Чертей приняв за уголовных.
Прошёл сквозь призрачные сонмы.
«По вам Владимирский централ
Грустит. Отребье. К трём чтоб ровно
Вы, все, кто совесть потерял,
 
 
Мне наморозили Неву.
Не слышу чёткого ответа.
Спасибо, женщины. Вы… это…
Гоните дальше их братву,
Чтоб в зиму превратили лето.
А то… Пока я фронт прорву,
 
 
Что тут не натворит агрессор».
И укатил. В крови шинель.
Попала «эмка» под шрапнель,
Потом добил стервятник «Мессер».
Но вот уж над рекой метель.
Чёрт старый заправлял процессом.
 
 
Метался между берегов,
Смотрел, куда кого поставить,
Где нужно полынью оставить,
Где толще ледяной покров.
И злился: «Надо ж так подставить!
Василий, сволочь! Был таков!»
 
 
Строители с Альдебарана
С тарелок сбрасывали тол —
То там, то здесь зиял раскол.
А ведь сначала «без тарана»
Земной достать хотели ствол.
Замёрзшие, в слезах и ранах,
 
 
Но всё же выполнив приказ,
Кривлялись черти. В полыньях
Всплывали в призрачных огнях
Полуторки, давя на газ,
Буксуя в свежих колеях,
С трудом таща боезапас.
 
 
Сорокапятки и зенитки
Готовились на берегах.
Схватив винтовки впопыхах,
Бежали мокрые до нитки
Бойцы. И нипочём им страх,
И голод, и мороз, и пытки —
 
 
Бегут, в глаза врагу смеются.
Прожектор мечется лучом.
И вот пришелец заключён
В прицел. Зенитки сбили блюдце!
«Ура-а!!!» – гремит под кумачом.
«Даёшь тачанки!!!» И несутся.
 
 
И пулемёт, и сабель звон,
Колёсных спиц коловращенье,
Времён и сущностей смешенье.
Врага теснят со всех сторон.
Их босс горазд на ухищренья —
Не дал забрать себя в полон,
 
 
Сбежал один. Пришельцев смяли.
Под угасающей Луной
Глядел я, как кончался бой.
Скульптуры по местам стояли,
Самсон на льве спешил домой.
Солдаты пушки зачехляли.
 
 
А я?! Всю ночь стишки строчил?
Расселся тут, поэта корчу,
На деле лишь бумагу порчу.
Указ от рыбы получил?!
«А ну, мой пёс, покажем чёрту?
Авось догоним!» Нил вскочил.
 
 
Мы вихрем ринулись в машину
И к Петербургу понеслись.
На вираже мы ворвались
На Ушаковский мост, где шины
С разгону угодили в слизь,
Пошли на юз. С моста вершины,
 
 
Неуправляемо крутясь,
Как будто бес нас взял на вертел,
Мы мчались камнем в лапы смерти,
Но всё же встали. В руль вцепясь,
Сижу. Вдруг, верьте иль не верьте,
Но вышла Любочка на связь.
 
 
Я, право, не посмел отбиться.
Тут началось: и «где ты был?»,
И «ты меня совсем забыл»,
И «до тебя не дозвониться»,
И «не мычи, как имбецил,
Забыл любовь и лето в Ницце?».
 
 
Я слушал, будто бы во сне,
Но видел явственно: как птица
Она в своём «Сузуки» мчится.
Она спешит навстречу мне,
Ей «нелегко любить тупицу».
«Чем насолила я судьбе,
 
 
Что у тебя мозгов нехватка?!
Впредь, умоляю, без затей.
Пойми же, что и мне несладко!
За мною тысяча чертей
Снуют, один другого злей.
Скольжу, и серой пахнет гадко.
 
 
Коль не сиделось тебе дома,
Коль не писалось за столом,
А лучше рваться напролом,
Невесть куда, спеши к грифонам.
На мостик Банковский. Бегом.
Они помогут. Но влюблённым…»
 
 
Я вскрикнул: «Люба, наших уз
Не разорвёт ничто на свете.
Слова твои меня, как плети,
Хлещут. Я люблю, люблю и мчусь!»
«И где ты есть?» – «Я у мечети».
«На связи будь… не отключай блютус».
 
 
«Ты где сама?» – «Лечу на красный
По Лиговке. Я никогда
Так не неслась. Туда-сюда
Метутся черти. Ник, мне страшно.
Несётся следом чехарда.
Ник, неужели всё напрасно?!
 
 
Не отстают, не отстают.
Сигают, словно в них пружины,
Я не могу!!! Давай же, Джимми!
Оторвалась. Мне вслед плюют.
Какие мерзкие вражины».
Я перебил: «Ой! Ваську бьют!»
 
 
«Ты что, Никита, что за Васька?»
«А, это чёрт. Я тут, у Мойки…»
Гляжу, три беса, бак помойки
Перевернув, орут: «Вылазь-ка.
Попался, голубь перестройки.
Тащи! Мурло ему расквась-ка».
 
 
Метелят трое одного.
Кто кулаком, а кто копытом,
Поди, уж кости перебиты.
Он сам из них, но жаль его.
Багажником, уже побитым,
Цепляю ближнего. Того,
 
 
Что самый рьяный. Получи!
Сдаю назад и бью второго.
Ещё бегут. Да тут их много.
Василий вырвался, кричит,
Бежит к машине хромоного.
Мне было с ним не по пути,
 
 
Но паразит вцепился в дворник
И завалился на капот.
В глазах мольба. Какой урод!
Пёс надрывается в задоре,
И Люба на меня орёт.
Идёт, похоже, дело к ссоре.
 
 
«Тут, Люба, чёрт на передке,
А так у нас всё под контролем.
Сейчас отделаюсь от тролля.
Мы с Нилом здесь, невдалеке».
«Никита, что ты нам устроил?!»
«Всё, сбросил. Едем налегке.
 
 
Так тормознул, что чёрт свалился.
Я тут, на Грибоедова,
У Невского остановился».
Мы вышли побеседовать,
А он (ну что тут сетовать)
Нырнул в канал и в волнах скрылся.
 
 
Вдруг шум – чертей несётся свора.
Нил резко дёрнул поводок,
И мы пустились наутёк.
Нам до Казанского собора
Один отчаянный бросок.
Мы мчимся, и ещё есть фора.
 
 
Они не сунутся в собор.
Боятся, гады, льнут к ограде.
«Нил! Там же Люба в колоннаде».
Пёс ринулся во весь опор,
Я, в поводок вцепившись сзади,
Летел, как будто метеор.
 
 
Вот Люба, машет мне рукой.
Погоня развернулась резко,
В обход Казанского, на Невский.
«Скорей же, руку, ангел мой».
«Паясничаешь? Неуместно».
Нил дёрнул поводок. «За мной».
 
 
Бегом влетели мы на мостик.
Грифон сказал: «Давно вас ждём.
Каков сюрприз. Вы к нам втроём.
Братишка, ну давай к нам в гости.
Слыхал о подвиге твоём.
Не зря так браво держит хвостик».
 
 
«За нами гонятся…» – «Идём
На взлёт. Держитесь за перила.
Собачку, чтоб не угодила
Куда-нибудь, держите поводком».
Взмахнули крылья, чудо-сила!
Мост дрогнул, ходит ходуном.
 
 
Опоры да стропила подались.
Мост закружил в небесном танце,
Стряхнув мохнатых оборванцев.
Мы мерно поднимались ввысь.
Ночная жуть водой меж пальцев
Стекала. Черти расползлись,
 
 
Нева оттаяла. Атланты
Устало покидали пост.
Над ними златокрылый мост
Подзадержался, и гиганты
Пред нами вытянулись в рост.
Открыв фонтаны и гидранты,
 
 
Наш город мылся после ночи.
Грифон спросил: «Ну как оно?
Как солнцем всё озарено!»
Вскричала Люба: «Классно, очень.
Какое там 3D-кино!»
«Теперь союз ваш будет прочен.
 
 
Держитесь за земную ось,
Покуда есть любовь на свете
И красота за всё в ответе —
Она не подведёт, небось,
Пока есть память на планете,
Поэт, и девушка, и пёс…»
 
 
«И есть летучие мосты,
И говорящие лягушки
Резвиться станут у опушки,
И будем собирать цветы».
«Всё это так, друзья-подружки», —
Грифон ответил с высоты.
 
 
Но вот была ль угроза мнимой,
Решайте сами, но цела
Земная ось и зацвела.
Уверенно, неколебимо,
Мир, закусивший удила,
Летит вперёд неудержимо.
 

14 июня 2015 г.