Текст книги "Революция, или Как произошел переворот в России"

Псков

Четверг, 2-го марта{118}118
  Император Николай II записал 2 марта в дневнике: «Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т. к. с ним борется соц. – дем. партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 ½ ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот. я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!» (ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 265).


[Закрыть].

В этот день Государь встал ранее обычного, и уже в 8 часов утра Его Величество сидел за письменным столом у себя в отделении. «С 6 часов слышно было, как Их Величество поднялись и все перебирали записки и бумаги», – говорил мне камердинер Государя.

Уже несколько дней все мы, и даже Его Величество, не знали, что собственно происходит в Царском Селе и самом Петрограде и насколько безопасна там жизнь наших семей и близких людей. Из слов Рузского о разгроме дома графа Фредерикса на Почтамтской улице видно было, что революционная толпа неистовствует в городе. С целью узнать что-либо о происходящем я послал моего денщика в Петроград, переодев его в форму хлебопеков Псковской команды. С ближайшим поездом он отправился в Царское Село и Петроград. Ему удалось доехать быстро по назначению и даже привезти всем ответы, но уже в Могилев, что значительно успокоило всех нас.

Привожу этот случай для показания, в какой обособленности были Царские поезда в эти дни и даже Государь не мог пользоваться телеграфом и телефоном.

В 9 часов должен был прибыть генерал Рузский и доложить Его Величеству о своих переговорах за ночь с Родзянкой и Алексеевым. Всю ночь прямой провод переносил известия из Пскова в столицу и Ставку и обратно.

В начале десятого часа утра генерал Рузский с адъютантом графом Шереметьевым прибыл на станцию и тихо прошел платформу, направляясь в вагон Его Величества.

На вокзале начал собираться народ, но особенного скопления публики не было. Мы встретили несколько гвардейских офицеров-егерей, измайловцев, которые нам передавали о столкновениях в дни революции у гостиницы Астория, а главное о том, что если бы было больше руководства войсками, то был бы другой исход событий, так как солдаты в первые дни настроены были против бунта. Говорили, что никаких пулеметов на крышах не было. Все эти офицеры выбрались из Петрограда и направлялись в свои части на фронт. Они спрашивали о Государе, о его намерениях, о здоровье и искренно желали, чтобы Его Величество проехал к войскам гвардии. «Там совсем другое», – поясняли они. Чувство глубочайшей преданности к Императору сквозило в каждом их слове.

Рузский пробыл у Его Величества около часа. Мы узнали, что в Псков должен днем приехать председатель Государственной Думы М. В. Родзянко для свидания с Государем{119}119
  Председатель Гос. думы М. В. Родзянко, как свидетельствуют его воспоминания и многочисленные мемуары других политических деятелей, опасался, что его могут арестовать при свидании с императором.


[Закрыть].

Все с нетерпением стали ожидать этой встречи. Хотелось верить, что «авось» при личном свидании устранится вопрос об оставлении трона Государем Императором, хотя мало верилось этой чуточной мечте. Дело в том, что за ночь Рузский, Родзянко, Алексеев сговорились, и теперь решался не основной вопрос оставления трона, но детали этого предательского решения. Составлялся в Ставке манифест, который должен был быть опубликован.

Манифест этот вырабатывался в Ставке, и автором его являлся церемониймейстер Высочайшего Двора директор политической канцелярии при Верховном Главнокомандующем Базили{120}120
  Базили Николай Александрович (1883–1963) – камергер. С 1912 г. директор канцелярии МИД, в 1914–1917 гг. вице-директор и директор (с мая 1915 г.) дипломатической части канцелярии Штаба Верховного главнокомандующего. По поручению генерала М. В. Алексеева составил проект акта об отречении Николая II, который был подписан последним с некоторыми изменениями. В мартовские дни 1917 г. Базили посетил Петроград. В столице сделал доклады М. В. Родзянко, Г. Е. Львову, П. Н. Милюкову, А. И. Гучкову. С этого времени начинается его сближение с последним. В июле 1917 г. Базили становится советником Российского посольства в Париже. В 1918–1919 гг. принимал участие в создании и деятельности Русского политического совещания, направленного на объединение всех антибольшевистских сил в России и за границей. После окончания Гражданской войны занимался литературной деятельностью. С осени 1939 г. жил в Америке, служил в крупном банке (National City Bank of New York). С 1942 до конца 50-х годов работал в представительстве этого банка в Монтевидео (Уругвай).


[Закрыть], а редактировал этот акт генерал-адъютант Алексеев. Когда мы вернулись через день в Могилев, то мне передавали, что Базили, придя в штабную столовую утром 2-го марта, рассказывал, что он всю ночь не спал и работал, составляя по поручению генерала Алексеева манифест об отречении от престола Императора Николая II. А когда ему заметили[6]6
  Полковник Немченко{294}294
  Немченко – полковник царской армии.


[Закрыть] передавал мне это в Риме 7 мая (н. ст.) 1920 года.


[Закрыть], что это слишком серьезный исторический акт, чтобы его можно было составлять так наспех, то Базили ответил, что медлить было нельзя и советоваться было не с кем и что ему ночью приходилось несколько раз ходить из своей канцелярии к генералу Алексееву, который и установил окончательно текст манифеста и передал его в Псков генерал-адъютанту Рузскому для представления Государю Императору.

Весь день 2-го марта прошел в тяжелых ожиданиях окончательного решения величайших событий.

Вся свита Государя и все сопровождавшие Его Величество переживали эти часы напряженно и в глубокой грусти и волнении. Мы обсуждали вопрос, как предотвратить назревающее событие.

Прежде всего мы мало верили, что великий князь Михаил Александрович примет престол. Некоторые говорили об этом сдержанно, только намеками, но генерал-адъютант Нилов определенно высказался: «Как можно этому верить. Ведь знал же этот предатель Алексеев, зачем едет Государь в Царское Село. Знали же все деятели и пособники происходящего переворота, что это будет 1 марта, и все-таки спустя только одни сутки, т. е. за одно 28 февраля, уже спелись и сделали так, что Его Величеству приходится отрекаться от престола. Михаил Александрович – человек слабый и безвольный, и вряд ли он останется на престоле. Эта измена давно подготовлялась и в Ставке и в Петрограде. Думать теперь, что разными уступками можно помочь делу и спасти родину, по-моему, безумие. Давно идет ясная борьба за свержение Государя, огромная масонская партия захватила власть, и с ней можно только открыто бороться, а не входить в компромиссы».

Нилов говорил все это с убеждением, и я совершенно уверен, что К.Д. смело пошел бы лично на все решительные меры и конечно не постеснялся бы арестовать Рузского, если бы получил приказание Его Величества.

Кое-кто возражал Константину Дмитриевичу и выражал надежду, что Михаил Александрович останется, что, может быть, уладится дело. Но никто не выражал сомнения в необходимости конституционного строя, на который согласился ныне Государь.

Князь В. А. Долгорукий, как всегда, понуро ходил по вагону, наклонив голову, и постоянно повторял, слегка грассируя: «Главное всякий из нас должен исполнить свой долг перед Государем. Не нужно преследовать своих личных интересов, а беречь Его интересы».

Граф Фредерикс узнал от генерала Рузского, что его дом сожгли, его жену, старую больную графиню, еле оттуда вытащили. Бедный старик был потрясен, но должен сказать, что свое глубокое горе он отодвинул на второй план. Все его мысли, все его чувства были около Царя и тех событий, которые происходили теперь. Долгие часы граф ходил по коридору вагона, не имея сил от волнения сидеть. Он был тщательно одет, в старших орденах, с жалованными портретами трех императоров: Александра II, Александра III и Николая II. Он несколько раз говорил со мною.

«Государь страшно страдает, но ведь это такой человек, который никогда не покажет на людях свое горе. Государю глубоко грустно, что его считают помехой счастья России, что его нашли нужным просить оставить трон. Ведь Вы знаете, как он трудился за это время войны. Вы знаете, так как по службе обязаны были записывать ежедневно труды Его Величества, как плохо было на фронте осенью 1915 года и как твердо стоит наша армия сейчас накануне военного наступления. Вы знаете, что Государь сказал, что “для России я не только трон, но жизнь, все готов отдать”. И это он делает теперь. А его волнует мысль о семье, которая осталась в Царском одна, дети больны. Мне несколько раз говорил Государь: “Я так боюсь за семью и Императрицу. У меня надежда только на графа Бенкендорфа”. Вы ведь знаете, как дружно живет наша Царская семья. Государь беспокоится и о матери Императрице Марии Федоровне{121}121
  Мария Федоровна (Мария София Фредерика Дагмара; 1847–1928) – дочь датского короля Христиана IX. С 1866 г. супруга императора Александра III, мать Николая II. Осуществляла высшее управление учреждениями ведомства императрицы Марии. По ее инициативе возникли Мариинские женские училища для малообеспеченных девушек-горожанок, являвшиеся промежуточной ступенью между начальными школами и средними учебными заведениями. После Февральской революции вместе с дочерью вел. княгиней Ксенией Александровной и ее мужем вел. князем Александром Михайловичем находилась на положении ссыльной в Крыму. Весной 1919 г. уехала с родственниками в Англию. Жила в Дании.


[Закрыть], которая в Киеве».

Граф был весь поглощен событиями. Часто бывал у Государя и принимал самое близкое участие во всех явлениях этих страшных дней.

Надо сказать, что несмотря на очень преклонный возраст графа Фредерикса, ему было 78 лет, он в дни серьезных событий вполне владел собой, и я искренно удивлялся его здравому суждению и особенно его всегда удивительному такту.

В. Н. Воейков в эти дни стремился быть бодрым, но видимо и его, как и других, волновали события. Никакой особой деятельности в пути Могилев – Вишера – Псков дворцовый комендант проявить не мог. В самом Пскове В. Н. Воейков тоже должен был оставаться в стороне, так как его мало слушали, а Рузский относился к нему явно враждебно. У Государя он едва ли имел в эти тревожные часы значение, прежде всего потому, что Его Величество, по моему личному мнению, никогда не считал Воейкова за человека широкого государственного ума и не интересовался его указаниями и советами.

К. А. Нарышкин был задумчив, обычно молчалив и как-то стоял в стороне, мало участвуя в наших переговорах.

Очень волновались и тревожились предстоящим будущим для себя граф Граббе и герцог Лейхтенбергский, особенно первый.

Флигель-адъютант полковник Мордвинов, этот искренно-религиозный человек, бывший адъютант великого князя Михаила Александровича, от которого он ушел и сделан был флигель-адъютантом после брака великого князя с Брасовой{122}122
  Брасова Наталья Сергеевна (урожд. Шереметевская, в первом браке Мамонтова, во втором – Вульферт; 1880–1952) – морганатическая супруга вел. князя Михаила Александровича, дочь известного московского адвоката Шереметевского. От брака с вел. князем имела сына Георгия Михайловича (1910–1931). В мае 1918 г. приезжала к мужу, находившемуся в ссылке в Перми. Ходатайствовала перед Совнаркомом об его освобождении. После инсценированного чекистами побега вел. князя Михаила Александровича была арестована в Гатчине. По ходатайству влиятельных лиц и ее друзей в сентябре 1918 г. была освобождена и тайно уехала на Украину, затем эмигрировала. Умерла в большой бедности в Париже.


[Закрыть], очень серьезно и вдумчиво относился к переживаемым явлениям. О Михаиле Александровиче, которому он был предан и любил его, он старался не говорить и не высказывал никаких предположений о готовящейся для него роли регента Наследника Цесаревича.

В эти исторические дни много души и сердца проявил лейб-хирург профессор Сергей Петрович Федоров. Этот умный, талантливый, живой и преданный Государю и всей его семье человек. Он близок Царскому дому, так как много лет лечит Наследника, спас его от смерти, и Государь и Императрица ценили Сергея Петровича и как превосходного врача и отличного человека. В эти дни переворота Сергей Петрович принимал близко к сердцу события.

2-го марта Сергей Петрович днем пошел к Государю в вагон и говорил с ним, указывая на опасность оставления трона для России, говорил о Наследнике и сказал, что Алексей Николаевич, хотя и может прожить долго, но все же по науке он неизлечим. Разговор этот очень знаменателен, так как после того, как Государь узнал, что Наследник неизлечим, Его Величество решил отказаться от престола не только за себя, но и за сына.

По этому вопросу Государь сказал следующее:

«Мне и Императрица тоже говорила, что у них в семье та болезнь, которою страдает Алексей, считается неизлечимой. В Гессенском доме болезнь эта идет по мужской линии. Я не могу при таких обстоятельствах оставить одного больного сына и расстаться с ним».

«Да, Ваше Величество, Алексей Николаевич может прожить долго, но его болезнь неизлечима», – ответил Сергей Петрович.

Затем разговор перешел на вопросы общего положения России после того, как Государь оставит царство.

«Я буду благодарить Бога, если Россия без меня будет счастлива», – сказал Государь. «Я останусь около своего сына, и вместе с Императрицей займусь его воспитанием, устраняясь от всякой политической жизни, но мне очень тяжело оставлять родину, – Россию», – продолжал Его Величество.

«Да, – ответил Федоров, – но Вашему Величеству никогда не разрешат жить в России, как бывшему Императору».

«Я это сознаю, но неужели могут думать, что я буду принимать когда-либо участие в какой-либо политической деятельности после того, как оставлю трон. Надеюсь, Вы, Сергей Петрович, этому верите».

«Кто же в этом сомневается из тех, кто знает Ваше Величество, но есть много людей, способных на неправду ради личных интересов, опасаясь влияния бывшего Царя».

После этого разговора Сергей Петрович вышел от Государя в слезах, совершенно расстроенный и огорченный.

Федоров удивлялся на Государя, на его силу воли, на страшную выдержку и способность по внешности быть ровным, спокойным.

«Мы все сидели, как в воду опущенные, пришибленные событиями, а Его Величество, который переживает все это несравненно ближе, нас же занимает разговорами, подбадривает», – передавал он свои впечатления о Государе за эти страшные дни.

«У Государя сильна очень вера. Он действительно глубоко религиозный человек. Это и помогает Ему переносить все то, что упало на Его голову», – сказал я.

Вот в таких беседах, разговорах проходил у нас день 2-го марта в Пскове.

Прислуга, солдаты, офицеры все с какой-то болезненной тревогой смотрели на Его Величество. Все не хотели верить, что близится время, когда у них не будет любимого Государя Николая II.

Трогателен рассказ камердинера Государя о том, как ночью с 1 на 2 марта у себя в отделении молился Царь. «Его Величество всегда подолгу молятся у своей кровати, подолгу стоят на коленях, целуют все образки, что висят у них над головой, а тут и совсем продолжительно молились. Портрет Наследника взяли, целовали его и, надо полагать, много слез в эту ночь пролили. Я заметил все это». Сам рассказчик был совершенно расстроен, и слезы текли у него по щекам.

Утром после одиннадцати часов, чтобы немного рассеяться, мы с С. П. Федоровым поехали в город и осмотрели древний собор. В Пскове по внешности шла обычная провинциальная жизнь. Лавки открыты, на базаре идет торговля, движение по улицам самое обычное. Солдат и офицеров встречается немного. Собор был заперт, и мы просили его открыть. Громадный, высокий, недавно реставрированный храм, освещенный яркими лучами солнца, величественен, красив и оставляет большое впечатление. Только холодно внутри, так как собор не отапливается и зимой там служба не происходила. Потом проехали к белым Поганкиным палатам, типичным своей стариной. Чудные древние церкви попадались нам по пути.

К 12 часам мы вернулись в поезд и узнали, что Родзянко не может приехать на свидание к Государю Императору, а к вечеру в Псков прибудут член исполнительного комитета{123}123
  Речь идет о ВКГД, избранном 27 февраля (12 марта) 1917 г. членами IV Государственной думы. В него вошли М. В. Родзянко (председатель), И. И. Дмитрюков, С. И. Шидловский (октябристы), В. Н. Львов (центрист), И. Н. Ефремов, М. А. Караулов, А. И. Коновалов, В. А. Ржевский (прогрессисты), П. Н. Милюков, Н. В. Некрасов (кадеты), А. Ф. Керенский (трудовик), Н. С. Чхеидзе (меньшевик), В. В. Шульгин (националист). До 2 (15) марта комитет выполнял функции правительства, пытался контролировать и влиять на обстановку в воинских частях Петроградского гарнизона, назначил комиссаров в государственные учреждения. Им было достигнуто соглашение с Исполкомом Петросовета о создании Временного правительства. Издавал «Известия Временного комитета». Упразднен 6 (19) октября 1917 г. Канцелярия комитета была закрыта советской властью 18 (31) декабря 1917 г.


[Закрыть] Думы В. В. Шульгин{124}124
  Шульгин Василий Витальевич (1878–1976) – монархист, деятель правого крыла II–IV Государственных дум. Лидер фракции прогрессивных националистов. Редактор с 1911 г. газеты «Киевлянин», основанной его отцом. Позиция В. В. Шульгина в Думе и вне ее, правоконсервативная и охранительная, но без погромно-черносотенных крайностей, несмотря на антисемитизм, привела его в дни Первой мировой войны к членству в думском «Прогрессивном блоке», к соглашению с либеральной оппозицией и, в конечном счете, – к участию в качестве члена ВКГД, созданного 27 февраля 1917 г., в принятии отречений от престола Николая II и вел. кн. Михаила Александровича. Участник Белого движения на юге России, а затем – в эмиграции. В 1925–1926 гг. по фальшивому паспорту посетил СССР. С 30-х годов жил в Югославии. В 1937 г. отошел от политической деятельности. В 1944 г. был арестован советскими органами. Оставался в заключении во Владимире до 1956 г. После освобождения жил там же. Автор многих трудов: «Дни» (1925), «1920-й год» (1927), «Три столицы» (1927) и др.


[Закрыть] и военный и морской министр временного правительства А. И. Гучков.

Государь все время оставался у себя в вагоне после продолжительного разговора с Рузским. Чувствовалось, что решение оставить престол назревало. Граф Фредерикс бывал часто у Его Величества и после завтрака, т. е. часов около 3-х, вошел в вагон, где мы все находились, и упавшим голосом сказал по-французски: «Все кончено, Государь, отказался от престола за себя и Наследника Алексея Николаевича в пользу брата своего великого князя Михаила Александровича и послал через Рузского об этом телеграмму». Когда мы услыхали все это, то невольный ужас охватил нас и мы громко в один голос воскликнули, обращаясь к Воейкову: «Владимир Николаевич, ступайте сейчас, сию минуту к Его Величеству и просите Его остановить, вернуть эту телеграмму».

Дворцовый комендант побежал в вагон Государя. Через очень короткое время генерал Воейков вернулся и сказал генералу Нарышкину, чтобы он немедленно шел к генерал-адъютанту Рузскому и по повелению Его Величества потребовал телеграмму назад для возвращения Государю.

Нарышкин тотчас же вышел из вагона и направился к генералу Рузскому (его вагон стоял на соседнем пути) исполнять возложенное на него Высочайшее повеление. Прошло около ½ часа, и К. А. Нарышкин вернулся от Рузского, сказав, что Рузский телеграмму не возвратил и сообщил, что лично даст по этому поводу объяснение Государю.

Это был новый удар, новый решительный шаг со стороны Рузского для приведения в исполнение намеченных деяний по свержению Императора Николая II с трона.

Мы все печально разошлись по своим купе около 5 часов дня. Я стоял у окна в совершенно подавленном настроении. Трудно было поймать даже мысль в голове, так тяжело было на душе. Было то же самое, когда на ваших глазах скончается близкий, дорогой вам человек, на которого были все упования и надежды. Вдруг мимо нашего вагона по узкой деревянной платформе между путей я заметил идущего Государя с дежурным флигель-адъютантом герцогом Лейхтенбергским. Его Величество в форме кубанских пластунов в одной черкеске и башлыке не спеша шел, разговаривая с герцогом. Проходя мимо моего вагона, Государь взглянул на меня и приветливо кивнул головою. Лицо у Его Величества было бледное, но спокойное. Я подумал, сколько надо силы воли, чтобы показываться в народе после величайшего события акта отречения от престола…

Уже в 1918 году в июне я был в Петрограде у графа Бенкендорфа и вспоминал о тех часах, которые пришлось пережить с Государем в Пскове, и передал Павлу Константиновичу свое впечатление о редкой сдержанности Государя после отречения. Граф задумался, потом сказал: «Весною в начале апреля 1917 года я как-то гулял с Его Величеством по Царскосельскому парку и Государь мне сказал, что только теперь, спустя 2–3 недели, Он начинает приходить немного в себя, во время же событий в Могилеве, в пути, а главное в Пскове Он находился как бы в забытьи, тумане… Да Его Величество очень страдал, но ведь он никогда не показывает своих волнений», – добавил граф.

«А теперь после перевезения Государя и всей семьи в Екатеринбург, – продолжал граф, – как ужасно состояние и жизнь всех их. Вся семья живет в доме в тяжких условиях. Дом огражден забором, окна заколочены, получают пищу из котла… Князь Долгорукий арестован… Я очень боюсь за судьбу Царской семьи. Мы пробовали помочь им и хлопотали через Данию, Англию, но ничего не могли сделать. Я очень опасаюсь за них», – сказал вновь Бенкендорф.

Около 8 часов вечера прибыл первый поезд из Петрограда после революционных дней. Он был переполнен. Толпа из вагонов бросилась в вокзал к буфету. Впереди всех бежал какой-то полковник. Я обратился к нему и спросил его о Петрограде, волнениях, настроении города. Он ответил мне, что там теперь все хорошо, город успокаивается и народ доволен, так как фунт хлеба стоит 5 коп., а масло 50 коп. Меня удивил этот ответ, определивший суть революции, народных бунтов только такой материальной стороной и чисто будничным интересом.

«Что же говорят о Государе, о всей перемене», – спросил я опять полковника.

«Да о Государе почти ничего не говорят, надеются, вероятно, что «временное правительство» с новым Царем Михаилом (ведь его хотят на царство) лучше справится».

Мы разошлись и невольно приходилось задумываться – неужели общество так уже подготовлено к перевороту, к замене Государя, что это уясняется всеми так просто и без сомнений. Поезд ушел, на станции стало тихо, и мы продолжали ожидать экстренного прибытия из столицы депутатов Гучкова и Шульгина.

Часов около 10 вечера флигель-адъютант, полковник Мордвинов, полковник герцог Лейхтенбергский и я вышли на платформу, к которой должен был прибыть депутатский поезд. Через несколько минут он подошел. Из ярко освещенного вагона-салона выскочили два солдата с красными бантами и винтовками и стали по бокам входной лестницы вагона. По-видимому, это были не солдаты, а вероятно рабочие в солдатской форме, так неумело они держали ружья, отдавая честь «депутатам», так не похожи были даже на молодых солдат. Затем из вагона стали спускаться сначала Гучков, за ним Шульгин, оба в зимних пальто. Гучков обратился к нам с вопросом, как пройти к генералу Рузскому, но ему, кажется, полковник Мордвинов сказал, что им надлежит следовать прямо в вагон Его Величества.

Мы все двинулись к Царскому поезду, который находился тут же, шагах в 15–20. Впереди шел, наклонив голову и косолапо ступая, Гучков, за ним, подняв голову вверх, в котиковой шапочке Шульгин. Они поднялись в вагон Государя, разделись и прошли в салон. При этом свидании Его Величества с депутатами присутствовали министр Императорского Двора генерал-адъютант граф Фредерикс, генерал-адъютант Рузский, его начальник штаба генерал Данилов, кажется начальник снабжения Северного фронта генерал Савич{125}125
  Савич – правильно: Саввич Сергей Сергеевич (1863 – после 1919) – из дворян. С 1899 г. в Главном штабе. В 1905–1907 гг. начальник штаба Отдельного корпуса жандармов. Генерал от инфантерии (1915). В мае 1915 г. начальник штаба армий Юго-Западного фронта, позднее командир 16-го армейского (13.12.1915 – 16.10.1916) и 18-го армейского (с 8.10.1916) корпусов. Главный начальник снабжения армий Северного фронта (с 22.10.1916). В отставке с 9 мая 1917 г. Участник Белого движения на Севере России. В газете «Отечество» (Архангельск) 10–12 января 1919 г. были опубликованы его воспоминания, которые позднее появились под заглавием «Отречение от престола императора Николая» в журнале «Русская Летопись» (Кн. 3. Париж, 1922).


[Закрыть], дворцовый комендант генерал Воейков и начальник военно-походной канцелярии генерал Нарышкин.

Приезд депутатом А. И. Гучкова никого не удивил. Деятельность его давно была направлена против Государя, и он определенно являлся всегда упорным и злобным врагом Императора. Будучи еще председателем Думы, затем с 1915 года председателем военно-промышленного комитета и находясь в постоянной связи с своим другом генералом Алексеем Андреевичем Поливановым, бывшим военным министром, Гучков много лет всюду, где мог, интриговал и сеял недоверие к Царю{126}126
  Здесь автор принижает роль А. И. Гучкова (1862–1936) в подготовке заговора среди военных по смещению Государя, что позднее было выяснено в ходе деятельности ЧСК (см.: Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Т. I–VII. М. – Л., 1924–1927). После смерти Гучкова, а именно в августе, сентябре 1936 г. в газете «Последние новости» (Париж) публиковались записи его устных рассказов-воспоминаний. Полный вариант стенограмм этих рассказов был опубликован более чем полвека спустя: «Александр Иванович Гучков рассказывает…» Воспоминания председателя Государственной Думы и военного министра Временного правительства (М., 1993).


[Закрыть].

Другое дело В. В. Шульгин, много лет крайний правый член Государственной думы, друг В. М. Пуришкевича, издатель «Киевлянина», наследник Пихно. Как он мог решиться вместе с Гучковым приехать просить Царя оставить престол? Шульгин бойкий, неглупый человек. Вероятно, честолюбивые мечты заставили его сделаться националистом, затем войти в прогрессивный блок, играя всюду видную роль. Он постепенно забывал свои «правые» убеждения, исповедовавшие, что православный Царь на Руси от Бога. Государю очень тяжело узнать, что Шульгин едет депутатом сюда в Псков. Лично я знал Шульгина по его деятельности среди правых партий, мне нравились его речи в Думе, и потому трудно было мне поверить в приезд сюда Шульгина и в его деятельное участие в перевороте.

По виду Шульгин{127}127
  Следует отметить, что В. В. Шульгин, выступая 27 апреля 1917 года на заседании депутатов четырех Дум в Таврическом дворце, сказал: «Даже не желая этого, мы революцию творили. Потому, господа, нам от этой революции не отречься. Мы с нею связались, мы с нею спаялись и за нее несем ответственность» (Тальберг Н. Д. Неизвестная Россия. М., 1995. С. 212).


[Закрыть] да и Гучков казались смущенными и конфузливо держались в ожидании выхода Государя.

Через несколько минут появился Его Величество, поздоровался со всеми, пригласил всех сесть за стол у углового дивана. Государь спросил депутатов, как они доехали. Гучков ответил, что отбытие их из Петрограда, ввиду волнений среди рабочих, было затруднительно. Затем само заседание продолжалось недолго{128}128
  Текст протокола совещания с посланниками Государственной думы см. в разделе «Приложения».


[Закрыть].

Его Величество, как было упомянуто, еще днем решил оставить престол, и теперь Государь желал лично подтвердить акт отречения депутатам и передать им манифест для обнародования. Никаких речей поэтому не приходилось произносить депутатам.

Его Величество спокойно и твердо сказал, что Он исполнил то, что Ему подсказывает его совесть, и отказывается от престола за себя и за сына, с которым, ввиду болезненного его состояния, расстаться не может.

Гучков доложил, что обратное возвращение депутатов сопряжено с риском, а посему он просит подписать манифест на всякий случай не в одном экземпляре. Государь на это согласился.

В это же время Верховным Главнокомандующим всеми Российскими силами был назначен Государем великий князь Николай Николаевич – наместник Кавказа и главнокомандующий Кавказской армией, о чем была послана телеграмма в Тифлис Его Величеством.

Затем Государь ушел к себе в отделение, а все оставшиеся стали ждать изготовления копии манифеста.

Вот собственно с формальной стороны и все, что произошло на свидании депутатов Думы Гучкова и Шульгина с Его Величеством 2-го марта в Пскове[7]7
  Описание свидания Гучкова и Шульгина с Государем 2-го марта, сделанное Шульгиным вскоре после возвращения депутатов в Петроград, составлено довольно верно.


[Закрыть].

Что сказать о настроении всех тех, которые были свидетелями этого глубоко-трагического события.

Среди близких Государю, среди Его свиты в огромном большинстве все почти не владели собою. Я видел, как плакал граф Фредерикс, вернувшись от Государя, видел слезы у князя Долгорукова, Федорова, Штакельберга, Мордвинова, да и все были мрачны.

Государь после 12 час. ночи ушел к себе в купе и оставался один. Генерал Рузский, Гучков, Шульгин и все остальные скоро покинули Царский поезд, и мы не видели их больше.

После часа ночи депутатский поезд, т. е. собственно один вагон с паровозом, отбыл в Петроград. Небольшая кучка народа смотрела на этот отъезд. Дело было сделано – Императора Николая II уже не было. Он передал престол Михаилу Александровичу.

Может быть, кто-либо искренно верил в благодетельные последствия этого переворота, но я, да и многие, очень многие ожидали только гибели для нашей родины и видели впереди много горестных дней.