Текст книги "Свиток желаний"

Горбун говорил сухо и официально, глядя сквозь Мефодия, будто они не были знакомы. Буслаев стал судорожно высматривать в толпе сгрудившихся вокруг стола гостей Арея, но тот как сквозь землю провалился.

«Где же он? Где?» – подумал Меф с беспокойством.

– Ожидание затягивается! Мы вас слушаем, господин Буслаев! Ваша ставка? – повторил Барбаросса с еще бульшим нетерпением.

– А что мне поставить? Деньги? – беспомощно спросил Мефодий, соображая, что у него нет с собой даже мелочи.

Барбаросса дернул себя за рыжую бороду.

– Думмкопф! Кому здесь нужны деньги? – гневно прорычал он. – Чего же ты уселся за стол и ухватил карты, не зная ни игры, ни ставок? Вот моя ставка – меч. В его рукояти несколько бесценных индийских рубинов. Именно его Алларих бросил на весы, получая от Рима контрибуцию… Ставка Лигула – золотая статуэтка из выкупа инков за Атаульпу. Каин поставил алмаз Кимберли-Кларк, один из десяти самых крупных в мире.

«Значит, вот кто этот бледный… Каин!» – подумал Мефодий, с тревогой посмотрев на бледного стража – первого убийцу на земле.

– Это наши ставки. Теперь нам бы хотелось узнать твою… – загрохотал Лигул.

Мефодий пробормотал, что у него ничего нет, но тут мужеподобная секретарша, наклонившись, что-то шепнула Лигулу на ухо. Горбун поднял левую бровь.

– Внимание! Мне стало случайно известно, что этот молодой человек – не ужасайтесь, господа! – не имеет никаких закладных на свой эйдос. Более того, его эйдос все еще принадлежит ему, а не мраку!

Окружавшая стол толпа стражей загудела, как улей.

– Со стороны уважаемого коллеги Арея было весьма странно приводить с собой личность хоть и известную, но с таким неопределенным статусом. В этом можно усмотреть насмешку над неписаными установлениями нашего сообщества. И в этой связи… – продолжал Лигул.

– Чего тут болтать? Отобрать – и все! – нетерпеливо прорычал Барбаросса.

Начальник Канцелярии мрака неодобрительно покосился на него и укоризненно погрозил ему пальцем: мол, погоди, всему свое время.

– Дорогой мой! Я только пытался сказать, что, поскольку других ставок нет, согласно существующим правилам, эйдос этого юноши тоже может стать ставкой, разумеется, если никто из игроков не возражает. Лично я – нет.

– Не возражаю! – пробасил Барбаросса. – Ты, Каин?

Каин медленно кивнул, не отводя своего немигающего, как у ящерицы, взгляда от Мефодия.

– Итак, ставка принята. Игра простейшая. Известная в наше время даже младенцам: двадцать одно. Все ставки на кону, – сказал Лигул. Его маленькая, забрызганная чернилами рука потянулась к колоде.

– Нет! Я отказываюсь играть на эйдос! – вспоминая предостережения Даф, крикнул Мефодий.

Первый на земле убийца разлепил губы:

– Твое согласие не обязательно. Садясь за стол и не имея других ставок, ты автоматически дал его. Если ты откажеться от игры – мы заберем твой эйдос и так, – сказал он тихим, бесцветным голосом.

Мефодий понял, что его подставили. Арей! Где же Арей? В тесноте размытых светлых пятен – окружавших стол лиц, – как ему показалось, мелькнуло невеселое лицо Улиты, но ее оттеснили, и она не смогла пробиться.

Лигул сдал всем по две карты. Мефодий даже усомнился, не шулер ли горбун – слишком быстро двигались его руки. С другой стороны, Улита когда-то говорила, что, зная за собой различные нехорошие привычки, стражи играют особыми картами, не допускающими их просвечивания глазом, подтасовки и прочих манипуляций.

«Если во всей тьме и есть что-то относительно честное, так это карты», – говорила она.

– Ну же? Бери! – прохрипел Барбаросса.

Мефодий осторожно заглянул в свои карты. Картинки на них были живыми. Доставшийся ему бубновый король, закутавшись в мантию, хмуро смотрел на соседнюю девятку. Его, похоже, раздражало, что он, король, стоит в этой игре четыре очка, а жалкая девятка – девять.

– Еще? – спросил Лигул.

– Мне! – прохрипел Барбаросса.

Получив третью карту и взглянув на нее, немец гневно швырнул карты на стол и запустил обе ладони в рыжую бороду. Судя по всему, у него был перебор. Впрочем, можно ли доверять темному стражу? Это вполне могло быть актерской игрой. По его ауре, как отметил Мефодий, ничего не читалось. Несмотря на внешнее волнение, она оставалась такой же узенькой и фиолетовой. Это означало, что на самом деле, несмотря на все признаки волнения, Барбаросса был спокоен, как удав.

– Вам? – Лигул повернулся к Каину.

Тот взял одну карту и бесстрастно качнул головой.

– Достаточно.

– Тебе, Мефодий?

Мефодий еще раз заглянул в карты. Ему не раз приходилось играть в двадцать одно с Эдей.

«Тринадцать – мало. Наверняка у кого-то будет больше… Господи, что же мне делать!» – подумал Мефодий. Огонек свечи дрогнул. Каин отстранился, как от удара, и нехорошо сощурился.

– Еще! – сказал Мефодий.

Горбун ловко метнул ему карту. Это была пиковая шестерка. Девять, король, шесть. Итого, девятнадцать. Казалось бы, неплохо. С Эдей он бы уже остановился и не искушал судьбу дальше. Стражи испытующе смотрели на него. Эйдос, поставленный на кон, бился в его груди, как запертая в клетке птица.

– Еще! – произнес Мефодий, прежде чем успел подумать.

Лигул немедленно с величайшей готовностью пустил ему через стол еще карту. Карта резво поползла по сукну, точно приклееная к тараканьей спине. Не переворачивая карту, Мефодий накрыл ее ладонью. Перебор. Он знал это. Знал точно, даже не глядя. Ему было уже ясно, что он совершил только что безумный, губительный поступок.

– Надо полагать, больше тебе не требуется? Нет? – спокойно, точно зная все наперед, сказал горбун и стал быстро сдавать себе.

К восьмерке и даме легла шестерка, а к ней необычайно резво еще одна дама. Глава Канцелярии ухмыльнулся.

– Двадцать. Открываем карты! – сказал он.

Каин все так же внешне равнодушно – лишь глаза пылали – выложил туза и двух королей. Барбаросса смял свою стопку и мизинцем толкнул ее вперед. Похоже, у него действительно был перебор.

Теперь все глаза были обращены к Мефодию.

– Просим вас, молодой человек! Не задерживайте нас. Мы все ужасно заняты. И расплачиваться, господа, расплачиваться! – голосом, в котором явно звучало торжество, произнес Лигул.

С упавшим сердцем, ощущая пустоту и безысходность, Мефодий открыл карты, добавив к ним ту, последнюю, которой он сам еще не видел. Зная, что у него перебор, он смотрел не на карты, а на Лигула. Интересно, что этот мерзавец сделает с его эйдосом? Хотя какая теперь разница?

Горбун скользнул колючими глазами по картинкам. Лицо его не изменилось, лишь ноздри породистого твердого носа алчно дрогнули.

«Конец! – подумал Мефодий. – Вот и все! Как глупо!»

Что-то мелькнуло у него перед глазами. Это Барбаросса тяжело встал и, побагровев, вонзил в стол перед ним короткий меч Аллариха. Вслед за тем Каин презрительно, словно подавая милостыню, выронил из вялой ладони алмаз.

– Твоя взяла, мальчик. Однако риск был большой, очень большой, – сказал он мертвенным голосом.

Мефодий непонимающе уставился на карты. На столе перед ним, пригвожденный к сукну клинком Барбароссы, лежал червовый валет. Меч не пощадил его. Он был не столько уже червовый, сколько червивый. Вот они, недостающие два очка! Двадцать одно! Он победил!

На лицах столпившихся вокруг стола стражей было удивление. И Мефодий понял, что весь сегодняшний вечер был задуман именно для того, чтобы отнять его эйдос. Все было продумано, роли сыграны, карточная партия подготовлена. Однако ему был дан шанс. Невероятный шанс. Кем? Для чего?

К Мефодию наконец пробилась Улита, на руке которой висел один из комиссионеров Лигула. Его пластилиновая физиономия была исцарапана. Геройский подбородок основательно вмят в затылок. Даже теперь, после окончания партии, комиссионер продолжал «не пущать».

– Представляешь, они подстроили так, что Арея прямо во время ужина отозвали в Тартар. Он подвох почуял, велел, чтоб я шагу от тебя не отходила. А тут эти, морды пластилиновые… Наваливаются, окружают, за руки хватают! Я кричу, а они мне своими тухлыми ладонями губы зажимают… Уж сколько я этих пальцев пооткусывала! Все пломбы пластилином забиты! А ну, уйти, ты! – крикнула она, удачным ударом отшвыривая от себя комиссионера.

– Им нужен был мой эйдос, – сказал Мефодий.

– Я так и поняла, когда увидела, что тебе божок африканский бокал подсовывает! Он еще гипнотизировал тебя, пока ты пил… Ты, Меф, вообще думай, что делаешь! Тут тебе не пансион благородных девиц, как у Глумовича! Тут чуть зазеваешься – глотку порвут да тебя же и зашивать заставят! Лигул вон при раздаче колоду внаглую подменил, так Барбаросса с Каином даже глазом не моргнули, сволочи! – укоризненно сказала Улита.

Она подошла к столу и демонстративно, явно дразня Лигула, сгребла выигрыш Мефодия. Заметив у нее в руках меч Аллариха, окружавшие ее комиссионеры мигом слиняли, вспомнив, вероятно, о более важных делах. Некоторые на бегу ухитрялись строчить в блокнотики.

Лигул осторожно приблизился к Мефодию. Буслаев ощутил сильное беспокойство, исходившее от горбуна. Глава Канцелярии был растерян. Даже, пожалуй, напуган. Он знал все карты, которые будут сданы Мефодию. К нему никак не должен был попасть валет. Это отчетливо читалось в размыто-грязной ауре начальника Канцелярии. Мефодий машинально начал впитывать было его ауру, но тотчас брезгливо отбросил ее, ощутив, какая она липкая.

– Надеюсь, все останется между нами? В узком дружеском кругу? Ну, попытались, и не получилось… Стоит ли беспокоить Арея такими пустяками? В конце концов, будущий повелитель мрака не должен иметь эйдос в подвешенном, так сказать, состоянии. Упаси меня Тартар, твой эйдос достанется свету, и тогда… хм… нехорошая будет история… ох, нехорошая, – зацокал языком горбун.

– Боитесь, что мы скажем Арею и он укоротит кое-кого на дарх? Кого-то, кто и так коротенький? – понимающе подмигнула Улита.

Лигул вскинул голову.

– Не зарывайся, девочка! Я ничего не боюсь! Это ты бойся! Вспомни, как ты лишилась эйдоса! Вспомни, где твоя мать, и подумай, как мало стоит твое тело, лишенное вечности. Одно дуновение, один слабый толчок – и оно станет прахом, – прошипел он.

Мефодий заметил, как побелела Улита. Ее рот перекосило, губы задрожали. Она пыталась что-то сказать и не могла.

– И запомните еще кое-что, сладкие мои! – сказал Лигул, ревматично скрипнув коленкой. – Арей, каким бы славным он вам ни казался, – страж мрака! Вы хоть понимаете значение этого словосочетания? Страж мрака! Пуповина, которая связывает его с мраком, неразрывна. Чего бы стоил мрак, если бы можно было так просто от него отвернуться? В момент, когда закончатся позы и нужно будет переходить к поступкам, поступок Арея будет поступком мрака. Мрак достанет меч рукой Арея и его рукой поразит своих врагов. Уж в этом-то я не сомневаюсь!

Тусклая, несвежая аура горбуна стала непереносимо яркой, ослепляющей. Мефодий невольно зажмурился. Нет, понял он, на этот раз Лигул не блефовал. В том, что он сказал, не было ни слова лжи.

Глава 5
Новый мундштук

Когда Мефодий, Улита и Арей отбыли на громыхающем рыдване Паулюса и Большая Дмитровка вновь погрузилась в паутину теплой московской ночи, Дафна вернулась в резиденцию мрака. Это был первый случай, когда она осмелилась войти сюда одна. Руна при входе изучающе замерцала, словно колеблясь в своем решении, – и все же пропустила ее.

Даф испытала тревогу. Она уже несколько дней не материализовывала своих крыльев. Отчасти она не делала этого потому, что летать было негде, отчасти – ощущая, что темных перьев на них стало больше. Депресняк хладнокровно шествовал рядом. В его выпуклых зрачках отражались дрожащие огоньки свечей. Изредка кот плюхался на пол и вылизывал левую переднюю лапу с такой старательностью, будто не ухаживал за ней уже недели две. Между тем ту же лапу он вылизывал всего минуту назад. Остальные лапы почему-то не пользовались у него такой популярностью. Самое большее – он вспоминал о них раз в месяц.

Закончив вылизываться, Депресняк вскочил на стол Улиты, смахнул на пол пару забытых пергаментов с доносами и разлегся между чернильницей и большой печатью мрака, служившей для продления регистраций суккубам и комиссионерам.

«Ну и дела! – подумала Даф. – От меня ничего не прячут! Никаких тайн! Бери – не хочу! Шпионаж в таких условиях просто неинтересен!»

Она подошла к столу, посмотрела на печать, протянула руку и ясно ощутила, что трогать ее ни в коем случае не следует. Всякая материальная вещь имеет свою… нет, не ауру, ауру имеют люди… вещь же, если смотреть на нее истинным зрением, имеет некий контур – доброжелательный, нейтральный или, напротив, скрыто враждебный. Например, хороший хлеб, черствый хлеб и хлеб отравленный – имеют три совершенно разных истинных контура, три отпечатка в бытии, даже если внешне ничем не отличаются.

У печати же мрака вообще не было контура. Провал. Черная дыра. Кое-как заштопанная толстыми нитками прореха на рубище бытия, под которой были лишь смерть и Тартар.

Даф отошла от стола и заглянула в приоткрытую дверь кабинета Арея. Там ее встретила неожиданная пустота, будто вместе с собой Арей, уходя, унес и истинную сущность всего, что его окружало. Только сквозняк перекатывал по полу белые хлопья пыли. Паркет был гнилой, провалившийся. С большим трудом вновь настроившись на прежнее зрение – здесь ее что-то не пускало, – Даф увидела кресло Арея и рядом на столе два футляра с мечами. Один был меч самого Арея, другой же – Мефодия. Оба меча окружало плотное кольцо тьмы. Коснуться их означало обречь себя на служение мраку. Флейта Даф сама собой издала тонкий, жалобный звук.

Даф вернулась в приемную. В углу белело несколько мраморных античных статуй из числа так никогда и не найденных лопухоидами в развалинах Помпеи. У одной из них пистолетным выстрелом был отбит нос. Должно быть, Улита сегодня опять не понравилась себе в зеркале.

«Как-то все по-дурацки! – подумала Даф. – В Эдемском саду я скучала. Все смотрели на меня, как на неправильного стража. Теперь я должна присматривать за Мефодием, хотя Троил, отдавая мне этот приказ, явно сам находился под воздействием темного артефакта. А раз все дело в артефакте, выходит, присматривать за Мефодием мне велел мрак? Хм… Тогда почему Прозрачные Сферы, которые опекают самих стражей, взяли меня под свое покровительство? Все как-то уж запутано, противоречиво… Будь мне, скажем, тридцать тысяч лет, я бы, может, и разобралась. А тут всего каких-то тринадцать тысяч! Бедный я, несчастный ребенок, у которого нету сил!.. И в Буслаева я не влюблюсь, пусть не надеется! Будь ему хотя бы лет так пятнадцать-шестнадцать тысяч… Правда, он выглядит все равно взрослее… Тьфу ты! Опять я не о том думаю!»

В маленькой комнатке за хлипкой дверцей ходил по спинке дивана и бормотал что-то ворон Арея. Даф остановилась снаружи и, приоткрыв дверь, прислушалась.

– После смерти душа бродит в лабиринте тех грехов, в паутине которых запуталась при жизни. Мрак творит в мире зло посредством людей. Рыбы не знают, что такое вода, ибо живут в воде и только ею. Злом воздаст тебе твой враг, больно отплатит ненавистник, но несравненно горшее зло принесет тебе заблуждающийся ум… – бубнил ворон.

Даф заглянула к нему в закуток. Ворон искоса посмотрел на нее круглым глазом, повернулся другим боком и, вдруг вырвав из облезшего крыла одно из немногих оставшихся перьев, бросил его Даф. Дафна присела, глядя на перо и думая, что это может значить. Перо было тусклое, с обдерганными краями и… абсолютно черное. Даф стало жутко. Ей даже захотелось на миг, чтобы Депресняк свернул шею глумящейся птице.

Прочитав ее мысли, ворон торопливо залетел в клетку. Должно быть, его собственное высохшее тело еще представляло для него некую ценность.

– Если нет сил гореть и разливать свет, то хоть не застить его, – произнес он с укоризной.

Было ли это цитатой или его собственными словами, Даф так и не поняла.

Неожиданно Депресняк зашипел и выгнул спину. Дафна оглянулась. Глаза кота смотрели на стену. Дафна сосредоточилась, скользнула сознанием сквозь камень, увидела то же самое, что и кот, и, спотыкаясь, заспешила наружу. Оказавшись под сеткой, она быстро стала карабкаться наверх, по строительным лесам, гремя железной лесенкой.

На четвертом уровне строительных лесов, на безопасном расстоянии от опознающей руны сидел Эссиорх. В руках у стража-хранителя была банка с пивом и палка копченой колбасы, от которой он решительно откусывал крепкими зубами. Дафна остановилась в замешательстве.

Эссиорх поднял на нее мученические глаза.

– Не удивляйся! Мое тело все время хочет есть и пить. Еще оно хочет с кем-нибудь подраться. Тоже почти постоянно. Но это не самое страшное, – пожаловался он.

– А что самое страшное? – спросила Даф.

Страж-хранитель пнул тяжелым ботинком леса.

– Это кошмарно… Оно разговаривает с женщинами! – произнес он с ужасом.

– Ну и что?

– Как ну и что? Женщины – это кошмар, это гибель для всякого мыслящего существа. Они сотворены из ребра Адама на скорую руку. Это невыносимо! И еще им все время нужна помощь.

– Всем нужна помощь. Мне например, – философски сказала Даф.

Эссиорх возмущенно замахал руками и сделал колбасой колющее движение, какое делает гладиатор, приканчивая поверженного врага ударом в прорезь шлема.

– Одна из них сегодня со мной заговорила. Ей требовалась срочная консультация. Она притворялась такой беспомощной! О женщины, о коварство!

– А что за консультация?

– Она спросила: где троллейбусная остановка.

– Ну и ответил бы, – отозвалась Даф. Она не видела здесь проблемы.

– НО ЭТО ПРОИЗОШЛО НА ОСТАНОВКЕ ТРОЛЛЕЙБУСА! Я немедленно указал ей на этот вопиющий факт и посоветовал впредь быть внимательнее. Выручить ближнего – моя обязанность. И я пошел дальше. А дальше началось самое страшное.

– Что же? Она оказалась переодетым стражем мрака?

– Хуже. Она догнала меня. Она сказала, что передумала ждать троллейбус, и попросила меня донести ей сумку. И опять я не решился отказать.

Даф засмеялась.

– А ты не знал? Женщинам нельзя носить тяжелые сумки.

– Тяжелую? У нее была совсем маленькая сумочка. Такая крошечная кожаная сумочка, в которую даже ключи приходится заталкивать! Я нес ее сумочку и не поднимал глаз, а она хохотала и зачем-то пыталась меня щекотать!

– Кошмар! Ты нарвался на душевнобольную! – посочувствовала Даф.

Эссиорх кивнул.

– Я тоже так думаю. Мы шли, шли, и это было бесконечно. А на перекрестке я бросил сумочку на асфальт и убежал, как презренный комиссионер, за которым гонятся златокрылые. А эта наглая дочь Евы хохотала мне вслед! О, если б я мог прямо сейчас вернуться в Прозрачные Сферы и играть там на флейте! Но, увы, это невозможно! Я не могу оставить тебя без опеки ни на миг!

Эссиорх горестно отхлебнул пива и протянул банку Даф.

– Будешь? – предложил он.

– Нет. Кажется, в тринадцать тысяч лет еще рано, – отказалась Дафна.

– Извини, я забыл. Я ужасно рассеянный. А колбасу в тринадцать тысяч лет можно?

– Колбасу давай!

Дафна опустилась на леса рядом с Эссиорхом и свесила вниз ноги. Это было забавно: сидеть со своим стражем-хранителем на строительных лесах и грызть копченую колбасу. Колбаса была твердая, как деревяшка. Ощутив, что Даф испытывает определенные сложности, Эссиорх извлек из-под куртки нож. Даф осторожно открыла лезвие. Оно было с хищным изгибом и рядом зазубрин.

– Занятный нож. Вот уж не думала, что у стража света может быть такой, – удивилась Даф.

– Это не мой. Это нож байкера, – оправдываясь, сказал хранитель.

– Байкера? – не поняла Даф.

Эссиорх наклонился и показал ей глубокий свежий шрам на шее.

– Там под курткой еще есть парочка, – пояснил он.

– Шрам? Где ты его заработал?

Хранитель невесело усмехнулся.

– Как ты думаешь, откуда на земном складе берутся тела?

– Ну… Э-э… Я думаю, что… – неуверенно начала Даф. Истина была слишком страшной, чтобы вот так просто ее высказать.

Эссиорх безжалостно кивнул.

– Совершенно верно. Байкер не вписался в поворот на загородном шоссе… Так как в жизни он успел сделать пару хороших поступков, в частности, спас одного старикана из горящего гаража, где было полно баллонов с газом, его эйдос забрали стражи света… Я вселился в его тело, которое мы оживили и подлатали. Тело, похоже, даже не заметило подмены.

– А такое возможно?

– О, еще как. Тела очень наивны. Кроме еды, сна, крыши над головой и других мелких удовольствий им мало что надо. И хотя тот парень давно в кругах света и ему там неплохо, поверь, он оставил мне кучу привычек, в основном вредных.

Эссиорх допил пиво и машинально сплющил в кулаке банку. Даф бросила Депресняку кусок колбасы, который кот проглотил на лету, и вернула нож хранителю.

– Слушай, но все это довольно грустно. Мне жалко байкера, – сказала она.

– Мне тоже, – заметил Эссиорх. – Но, по большому счету, смерть страшна лишь тем, чей эйдос попал к мраку. У остальных впереди бесконечная дорога света. И наш мотоциклист мчится по ней на лучшем из мотоциклов, о котором он даже мечтать не мог в этом мире. На мотоцикле, двигатель которого не перегревается, масло не хлещет из всех дыр, диски не зажевывают резину, а тормоза не клинят.

Хранитель задумчиво посмотрел на свои пустые руки. Его лицо выразило сожаление, что пиво кончилось.

– А теперь важное. Ты готова к серьезному разговору? – спросил он.

Даф невольно оглянулась. Хотя и на лесах, все же они были на территории резиденции мрака, а тут и стены имеют уши.

– А нас не… ну ты понимаешь? – спросила она.

Эссиорх назидательно ткнул пальцем в пряжку своего ремня в форме руки скелета.

– Видишь руну на серебре? Это руна временнуго ограничения. К сожалению, она обретает силу только раз в сутки. С одиннадцати вечера до часа ночи меня не существует для любого стража мрака и тем более для мелочи вроде комиссионеров. Сейчас где-то около двенадцати. Намек понят? Зона действия руны составляет ровно три метра.

– Ясно. Так какие у нас секреты? – легкомысленно спросила Даф.

– Ты не можешь дольше оставаться в гимназии у Глумовича. Ты должна немедленно покинуть ее. Временно ты поселишься у родственников Мефодия. Это слишком очевидное место. Тебя там искать не станут. Просто фантазии не хватит.

– Но почему я не могу в гимназии остаться? Типа, объявим бойкот дяде Глумовичу и его левой гимназии для пижонов? – удивилась Даф.

– Не в Глумовиче дело. Златокрылым стало известно, что в этой части города кто-то регулярно использует светлую магию. Другими словами, они просекли фишку, прочесывают дом за домом и могут нагрянуть в школу каждую минуту. Ты ведь использовала магию, признайся?

– Нет.

– Вспомни! – настаивал Эссиорх.

– Ну… м-м-м… я, кажется, играла пару раз на флейте. Но совсем мало и по пустякам. Вчера и позавчера. Я думала, если буду использовать магию совсем по чуть-чуть, меня не засекут, – убито сказала Даф.

Она казалась себе полной идиоткой. Ведь знала же, что нельзя? Знала. Но все равно понадеялась на авось.

– Она, видите ли, думала! Индюк тоже думал, что лопухоиды кормят его лишь за то, что он такой красивый, – насмешливо произнес Эссиорх.

– И что?

– В любом приличном магазине ты найдешь его в мясном отделе! Причем, заметь, идеализм прилагается совершенно бесплатно.

Дафна задумалась.

– А почему златокрылые не схватили меня, если засекли магию? – спросила она.

– Во-первых, сигнал они получили совсем недавно. Во-вторых, это лишь сигнал, который наряду с другими сигналами стоит в очереди на проверку. И, в-третьих, на твое счастье, златокрылые сейчас крайне заняты. Они ищут кое-что важное…

Хранитель неопределенно махнул рукой куда-то в направлении крыш.

Даф забарабанила пальцем по колену.

– Слушай, Эссиорх! Прозрачные Сферы выше Эдема, не так ли?

– А то!

– И Эдем прислушивается к мнению Прозрачных Сфер!

– Само собой.

– Отлично! Тогда почему бы тебе не объяснить златокрылым, что я хорошая и не надо за мной охотиться? Чего уж проще!

Эссиорх покачал головой.

– Исключено. Во всех случаях, кроме этого. История с Троилом и похищением рога наделала слишком много шума. Схватить тебя для большинства златокрылых стало делом чести.

– Но можно же сказать им правду!

– Какую правду? Что ты наша, светлая?

– Хотя бы, – пробормотала Даф, покосившись на зазубренный хвост Депресняка, которым тот уже дважды ухитрился задеть ее по щеке. «И котик у меня светлее некуда», – подумала она.

– А теперь пораскинь мозгами. Если свет вдруг перестанет за тобой охотиться, мрак немедленно что-то заподозрит. Заблуждение думать, что у мрака в Эдеме нет своих шпионов. Они, увы, есть. Даф, извини, но изменить что-либо не в наших с тобой силах. Ты не можешь вернуться в гимназию к Глумовичу. Ты должна пожить некоторое время у Зозо и Хаврона.

Даф вздохнула.

– Уговорил. А ты в качестве компенсации расскажи мне о свитке, который все ищут! Только умоляю: не притворяйся, что ты не в курсе! – нагленько предложила она.

Эссиорх поскреб щетину на подбородке.

– Ладно, по рукам, хотя это и против инструкций… Свиток – артефакт нейтральный. Он может служить как тьме, так и свету.

– Такое разве возможно? – усомнилась Даф.

– А почему нет? Скажем, палка не заключает в себе зла, но легко может послужить злу. Палкой можно сбивать с ветки орехи, а можно стукнуть кого-нибудь по голове. Все зависит от буйства фантазии.

– Ничего себе фантазия. А свиток-то тут при чем?

– Свиток желаний или еще точнее: свиток мелких желаний. Его изобрел маг-алхимик Бругус. Просто маг, заметь, не страж. В собственной мастерской он произвел тысячи таких свитков и наладил торговлю на рынке в Скаредо. Стоили они недорого, поскольку служили для исполнения ерундовых желаний. Найти потерянные ключи, избавиться от бородавки, заставить охрипнуть соседскую собаку, которая достала своим лаем… Чтобы желание исполнилось, достаточно было записать его на свитке, а после бросить свиток в огонь. Единственная оговорка: поленья должны были быть березовыми. Свиток сгорал – желание исполнялось.

– Но это же совсем пустяки, – легкомысленно сказала Даф.

Эссиорх укоризненно посмотрел на нее.

– Это было пустяками до определенного момента, – произнес он веско. – Уже в старости Бругус изготовил единственный свиток, на который наложил заклинание усиления. Заклинание, которое удваивало простенькую магию свитка каждые десять лет и учетверяло каждые тридцать лет. Свиток он спрятал в одну из двух шкатулок, защищенных магией света, которые тоже были изготовлены в его мастерской, и, никому об этом не сказав, отправил шкатулки странствовать в лопухоидный мир. Узнали же об этом лишь пару недель назад, когда наши канцеляристы просматривали его записи для включения их в каталог. А теперь подумай: за прошедшие века свиток приобрел чудовищную магическую силу. Если Тартар обнаружит шкатулку со свитком первым, мы окажемся в кошмарном положении… Недавно нам стало известно, что одна из шкатулок была перехвачена мраком, но, судя по всему, там ничего не оказалось. Однако тем выше вероятность, что в следующий раз мраку повезет. Ведь шкатулка-то осталась всего одна!

Даф хмыкнула.

– Теперь я поняла, почему наши златокрылые так суетятся. Что стоит мраку написать на свитке: «И все семь небес обрушились, подпиленные лобзиком!» И хлоп! – кинуть свиток в костер с березовыми полешками.

Эссиорх с укором посмотрел на Даф.

– Дитя мое, теперь я понимаю, откуда у тебя темные перья! У тебя не в меру живая фантазия! Нет, семь небес не рухнут. Ничего грандиозного свиток сотворить не способен. Ведь он как был, так и остался свитком мелких, ерундовых желаний…

– Ерундовых? Ты же сказал, что теперь он обрел колоссальную силу? – поправила Даф.

– Да, обрел. Но при этом так и остался свитком мелких желаний, – сказал Эссиорх.

– Как это? – растерялась Даф.

– А так. На масштаб желаний магия усиления не распространяется. Зато возросшая сила свитка – а она колоссальна! – может подчинить себе время. Бругус подложил всем нам огромную свинью. Прежде свиток исполнял желания только в настоящем. Теперь же понятия «когда» для него вообще не существует. Он может выполнить любое мелкое желание в прошлом, сколь бы давним это прошлое ни было.

Даф машинально вертела в пальцах свои бронзовые крылья, дразня Депресняка. Тому, однако, было не до игр. Разошедшийся адский котик раздирал когтями сетку лесов, зевая в три ряда треугольных зубов.

– Ну и пускай. Нам-то что за дело? – наивно поинтересовалась Даф.

Эссиорх протянул руку и бесцеремонно постучал согнутым пальцем Дафну по лбу. В следующую секунду ему пришлось спасать ладонь от прыгнувшего Депресняка. Зубы кота захлопнулись со звуком капкана.

– Твой кот что, спятил? – крикнул хранитель.

– Моя милиция меня бережет. В следующий раз предупреждать надо. Так что там про мелкую пакость в прошлом, которая изменит настоящее? – потирая лоб, уточнила Даф.

Эссиорх покачал головой, глядя на кота. Депресняк же как ни в чем не бывало вновь разлегся на лесах.

– Пакость может быть любая. Ну скажем: у гонца света, который несет важный приказ, разом подламываются три маховых пера на одном крыле. Даже если он не упадет, то наверняка опоздает. Или сказанное сгоряча слово разрушит важный союз. Никто не знает, какая ерунда способна нарушить равновесие света и мрака! Теперь тебе понятно, чем опасен свиток? – с пафосом произнес хранитель.

Даф кивнула. В данный момент ее тревожил даже не столько свиток, сколько необходимость жить у Зозо и Хаврона, где все ежесекундно будет напоминать ей о Мефодии, которого давно пора выкинуть из головы.

– Слушай, Эссиорх, со свитком мне все ясно. Но зачем мне жить у родственников Буслаева? В другом месте я не могу, что ли, укрыться от златокрылых? – спросила она с подозрением.

– Извини, но такова воля света! – мягко, но твердо сказал Эссиорх.

– Но почему у него такая воля? Только потому, что, если девчонка одна остановится в гостинице, имея при себе лишь флейту и от природы лысоватого кота с зазубренным хвостом, это вызовет у лопухоидов подозрения?

– Лопухоиды тут вообще ни при чем. Некоторые из наших мудрецов, там, в Прозрачных Сферах, способны прозреть будущее. Не будущее в целом, разумеется, ибо оно целиком зависит от настоящего, но отдельные его элементы. Так вот, мудрецы утверждают, что дальнейшая история свитка напрямую будет связана с тобой и с Мефодием. Итак, твое решение? Что мне передать Прозрачным Сферам?

Дафна, не привыкшая к моральному артобстрелу такой мощности, стала теряться, давать слабину и грызть ногти.

– Ты это брось! – строго сказал Эссиорх. – Ты не голодаешь! У тебя нет необходимости питаться заусенцами и ногтями… Ты подчиняешься? Что мне передать в Прозрачных Сферах?

Даф уныло кивнула. Мало того, что ей в дальнейшем предстоит влюбиться в этого дурацкого Буслаева, ей еще придется жить с его родственниками. Мрак! От этого крылья не только потемнеют, но и облезут.