Текст книги "Карта Хаоса"

Глава 5
Страж № 13066

– За ту вторую я как раз меньше боюсь. Ее смирить чуть-чуть надо и все. Представь: торчит в доске горделивый, глупый, новый гвоздь, всех царапает, всем штаны рвет. По нему тюкнешь слегка молотком и стал на место. Всё красиво, всё в порядке. А вот если гвоздь глубоко в дерево вдавлен, да еще без шляпки, да еще зажатый весь, скрюченный, обиженный на весь мир, а его вытянуть нужно – тут уже требуется повозиться. Иной раз всю скамейку раскурочишь и плоскогубцы сломаешь, а гвоздь не распрямишь.

Златокрылые. Неформальное совещание

Воробьи моржевали в лужах, кокетливо подернутых бензиновой пленкой. Кто-то нашептал им, что завтра будет тепло. По Астрадамской улице бродила грустная дворняга, похожая на волчицу, вскормившую Ромула и Рема. Озираясь, она искала еду для щенков, спрятанных в закутке между самовольными гаражами. Кто-то сердобольный метнул из окна длинную связку сосисок, и дворняга волокла их, заглатывая на ходу.

Депресняк, вымотанный после мартовского буйства, тощий, с ребрами, обозначившимися четко, как клавиши рояля, целые дни проводил на крыше. Расслабив обвисшие крылья и подрагивая хвостом, он лежал на самом краю, на жестяном козырьке, и рассеянно нюхал ветер. В эти часы он не реагировал даже на пролетавших голубей, которые в любое другое время были бы восприняты им как перелетная стайка вкусных котлет.

Изредка он лениво опускал морду и равнодушно посматривал вниз – туда, где шумная толпа озеленителей, возбужденная теплым весенним днем, топталась у общежития, галдела, размахивала руками, бодро перекрикивалась с теми, кто оставался внутри. Грохотала музыка. На газон дождем летели окурки, бумажки и шершавые, загадочные, неразделимые на слова предложения.

Дафна стояла у плиты рядом с окном. Раскаленная сковорода шипела и плевалась. Даф надкалывала скорлупу флейтой, выливала яйцо на сковороду и отпрыгивала, чтобы на нее не попали брызги.

Мефодий, ради которого эта яичница и созидалась, спал на диване, согнувшись и подтянув к груди колени, умиротворенный как эмбрион. Рот его был приоткрыт, сложенные ладони смирно лежали под щечкой в лучших традициях средней группы детского сада. Даф знала, что когда Меф спит в такой позе, из-под него можно безопасно вытащить диван – всё равно не проснется.

Она мельком подумала, что если сейчас заснять его, то не исключено, что после Буслаев не оценит юмора и порвет снимок в клочья. Мужчины нередко представляются себе более роковыми, чем они есть на самом деле. Отбирать же у человека иллюзию опаснее, чем у детдомовца пряник: запросто можно получить по голове чем-нибудь более весомым, нежели простой аргумент. Именно поэтому на иллюзии, даже ложные, посягать не следует. Через какое-то время они отмирают и сами.

Крупное, с чётким штампом птицефермы яйцо треснуло от совсем лёгкого удара длинным непредсказуемым зигзагом. От неожиданности Дафна вскинула руку и вылила на сковороду будущий желтый глаз яичницы. Спасаясь от неминуемого раскаленного всплеска, она резвым козленком отскочила назад и тотчас налетела на что-то спиной.

В первую секунду она решила, что это шкаф, но тотчас данное предположение встретило одну маленькую бытовую нестыковочку. А именно ту, что шкаф не говорит «ой, блин!».

Заинтересованная, кто тут ляпает блины, Дафна обернулась и увидела двоих златокрылых.

Один, белокурый и худой, был нежен и задумчив. Его впалые аскетические щеки покрывала мягкая неколкая щетина песочного цвета, похожая на высветленные ежиные колючки. Его спутник, напротив, казался бодр и деловит. Лицо круглое, а волос жесткий как проволока и темный до синевы. За несколько секунд он ухитрился обежать всю комнату, всё потрогать и даже выглянуть в окно.

В настоящий момент оба стояли и созерцали Дафну с интересом, частично граничащим с неодобрением. Даф торопливо попыталась сдернуть фартук. Бантик сзади на поясе развязался сам, а вот тесемкой на шее она по рассеянности чуть не задавилась. Вообще-то стражу-хранителю не рекомендовано кормить своего подопечного, разве что в случае крайней опасности для жизни. Например, если тот, тяжело больной и изможденный, лежит в глухой чаще леса, не имея сил даже собрать ягод или накопать карманным ножом дождевых червей.

– Дафна? Помощник младшего стража № 13066? Третий дивизион света? – уточнил жестковолосый суровым тоном несостоявшегося педагога, исключенного из института за разжигание костра в поточной аудитории и вынужденного пойти в охранники супермаркета.

– Да, – сказала Даф, пытаясь сообразить, какова цель их визита. Златокрылые тем и отличаются от помощников младшего стража, что никогда и нигде не шатаются просто так, ради процесса. Для этого они слишком деловиты и слишком заняты.

– Что вы делали со своей флейтой, помощник стража № 13066? – продолжал допрашивать круглолицый.

Уже только по одному тому, как тщательно он выговаривал номер («один-три-ноль-шесть-шесть»), было заметно, что он зануда. Голос у него так и трескался от назидательности как перезревший арбуз.

– А что я делала с флейтой? – испугалась Даф.

– Разбивали скорлупу! Зачем?

Дафна смутилась. Она давно заметила, что большинство собственных поступков не может объяснить словами, чтобы объяснение не вышло совсем уж дебильным. В результате получается примерно то же, что со студентом-второкурсником, у которого профессор требует вслух объяснить, какая конкретно нравственно-психологическая мотивация понуждает его во время спецсеминара зажигалкой подпаливать снизу стол.

– Ну мне было интересно! – сказала она робко.

– Что конкретно вам было интересно, № 13066, разрешите узнать?

– Можно ли расколоть яйцо флейтой.

– И как? Можно? – с внезапным интересом спросил до того молчавший белокурый аскет.

Голос у него был мягкий, глубокий, звенящий.

– Да. Но всё-таки ножом сподручнее. От флейты пролом глубокий получается и потом из сковородки нужно пальцами скорлупу выковыривать, – признала Даф, попеременно переводя взгляд с одного златокрылого на другого и пытаясь понять, что же все-таки им надо.

Куда больше белокурого ее беспокоил темноволосый. Его короткие жесткие волосы и круглое, точно по циркулю созданное лицо, упорно щекотали ей память чем-то полузабытым. Нет, она точно его уже видела! Но где? Когда?

Неожиданно Дафна вспомнила, что относительно недавно, лет так пять-шесть тысяч назад, Шмыгалка, она же Эльза Керкинитида Флора Цахес, энергичная и хлопотливая, точно профессиональная наседка, отвела пестрый выводок учеников на экскурсию на базу златокрылых.

– Руками ничего не хватать! В том числе и друг друга! Рта не открывать! Никуда не бежать, нигде не теряться! Ваша цель – ввести всех в заблуждение и произвести впечатление нормальных, вменяемых и психически полноценных помощников молодых стражей! – твердила она всю дорогу.

Потом отловила за руку юную Дафну, пытавшуюся дать пинка одному внешне тихому гаду, только что залепившему ей волосы ягодами с кустарника дикарской симпатии, внимательно посмотрела на ее взбудораженную и раскрасневшуюся физиономию с продольной царапиной на носу (свалилась накануне с дерева сбытия мечт) и со вздохом добавила:

– Если это, конечно, в принципе возможно!

Дальше всё, разумеется, происходило в традиционном духе образовательного маразма. Вся группа резвилась как табун жеребцов, бедная же Дафна, как главная бунтарка, всю экскурсию проследовала под усиленным конвоем, удерживаемая за запястье цепкой Шмыгалкой. С другой стороны, в этом были и свои плюсы. Не имея возможности отвлекаться, Дафна запомнила ту экскурсию гораздо лучше множества других, безнадежно слипшихся в ее памяти.

Там-то, на базе златокрылых, Даф впервые и встретила этих двоих. Белокурого звали, кажется, Горазд, а темноволосого Ратувог. Оба входили в личную гвардию Троила. Нетипично сердитый для светлого стража Ратувог уже тогда был инструктором и преподавал боевые маголодии в условиях скоростного пилотажа. Дисциплина сложная и мало кем освоенная. Из ста светлых стражей едва ли найдется один, способный без ошибок исполнить атакующую маголодию, отвесно пикируя затылком вперед на группу улепетывающих комиссионеров.

Основная трудность тут даже не в жестком воздушном потоке, который режет лицо и смазывает звуки, сколько в невозможности сосредоточиться, что для маголодий крайне необходимо.

– А мы уже встречались! – сказала Даф жизнерадостно.

Ратувог взглянул на нее чуть внимательнее. Даф отлично видела, что он ее не помнит. Память так хитро устроена, что маленькие хорошо запоминают больших, большие же запоминают маленьких смутно, периодически путая их с мебелью.

– Где?

– В тренировочном центре златокрылых! – с гордостью, что может удивить, выпалила Даф.

Жестковолосый очень удивился.

– Я помню всех своих студентов. Вы проходили там курс, № 13066?

– Очень краткий, – поспешно сказала Даф, оправдывая себя тем, что экскурсия – это тоже в какой-то мере курс.

– Должно быть, ваш курс был чудовищно кратким. Стоит только взглянуть, как вы обращаетесь со своей флейтой, чтобы это стало яснее ясного! – отрезал Ратувог.

Заметив, что Дафна огорчилась, добродушный Горазд ткнул своего напарника локтем.

– Давно хотел тебя спросить! Что ты испытываешь, когда грубишь девушкам? – прошептал он.

Инструктор боевых маголодий озадачился. Заметно было, что этим вопросом ему приходилось задаваться нечасто.

– В данном случае я разговариваю не с девушкой, а со стражем № 13066! – сказал он, веско кашлянув. – Посмотри, на что похожа ее флейта! А ее подопечный! Дрыхнет в десять утра, а она ему завтрак готовит! Позор! Кем она хочет его сделать? Патентованным тунеядцем? Лентяем-хроником?

– Ты же не знаешь, а значит, ты не имеешь права думать о ком-то дурно. А если поправка № 18/23? – заступился Горазд.

Беспокойный Ратувог сунул нос в пустую чашку, ничего в ней не нашел и огорчился.

– Поправка 18/23? И где тут одр болезни? Этот вот пошлый сибаритский диван с цветочками – одр болезни? Коринфская колонна мещанства! Не хватает только журчащего фонтанчика на батарейках!

Дафна смутилась и спешно принялась припоминать, не получал ли Мефодий в последние дни какой-нибудь травмы, дающей ей право воспользоваться лазейкой в кодексе.

– Мефодий упал с мотоцикла, – поспешно сказала она, впервые радуясь этому событию.

– Когда?

– Позавчера! Эссиорх сто раз объяснял, что мотоцикл слишком тяжелый, чтобы пытаться тормозить ногами, не дождавшись полной остановки. У Мефодия же велосипедная привычка, что можно соскакивать, когда захочется.

– И что, поломал что-нибудь? – усомнился Ратувог.

– Нет. Но стесал себе кожу на ноге. И на ладонях тоже.

Инструктор с сомнением посмотрел на спящего Мефа.

– А чего такой румяный?.. Или, скажешь, что это диатез на нервной почве? Волосы распустил и дрыхнет! На девчонку похож! Стыдитесь, номер один-три-ноль-шесть-шесть! Вы его запустили!

Дафна быстро оглянулась на Мефодия. Неужели правда похож на девчонку? Уф, нет! Очертания лица жесткие, определенно мужские. Похоже, у Ратувога обычная солдафонская реакция на длинные волосы.

– Уже стыжусь. Кстати, никто не знает: страж света может изменить номер? – спросила она.

– Зачем?

– Ну мне не нравится мое число. 13, а потом еще и 66. Не просто криво, а вдвойне криво. Да еще и нолик посередине. Вроде как результат всех моих благих намерений.

– А какой бы тебе номер хотелось? – сочувственно спросил мягкий Горазд.

– Какой-нибудь приятный. Ну, например, 55.555! Или 12333!

Горазд хихикнул. Круглое лицо его напарника приобрело форму вытянутого овала.

– Слышал? И как тебе эта масштабная идея со сменой номеров? – спросил Горазд у Ратувога.

Тот пожелтел.

– Ахинейский бред! И что это будет за армия света? Сегодня меняются номерами, завтра флейтами, потом крыльями и боевыми наградами. А послезавтра чем? Честью?..

– Я этого не говорила! – оправдываясь, сказала Даф.

– Разумеется! Потому что ты об этом не думала!.. И как, по-твоему, поступить с тем номером 12333, который уже существует? Вывести в чистое поле в расход?

– Ну почему в расход? Вдруг он сам захочет поменяться? Вдруг ему надоело быть 12333-м? – отважно предположила Даф.

Златокрылые переглянулись.

– А если не надоело? – предположил круглолицый.

Даф вспылила. Её всегда ужасно раздражали стражи (да и люди тоже!), всё всегда знавшие за других. Хуже хронической категоричности только бесхребетная уступчивость.

– Как вы можете догадываться, если наверняка не знаете? – спросила она с досадой.

– Да так вот могу! 12333 – это мой номер! – кисло сказал инструктор.

– Ох!

Дафна ощутила себя человеком, который, страдая от жары и усталости, обошел пустыню, чтобы найти единственную лужу и сесть в нее. И надо же было так угадать! Это как раз тот случай, когда интуиция граничит с антиинтуицией. Посмотри на тысячу шкатулок, внутри одной из которых оса, и выбери именно ее.

– Не обращай внимания! Он только снаружи колючий. На самом деле он добрый. У него в казарме живет четыре ангорских хомячка, – ободряюще шепнул ей Горазд.

– Уже двенадцать, – ворчливо поправил Ратувог.

– Как двенадцать?

– Так, двенадцать! Это же ангорские хомячки. Пока мы тут с ней болтаем, их может стать тридцать шесть… Кстати, не знаешь кого-нибудь, кому нужен ангорский хомяк, а еще лучше два или три? – спросил он, неуверенно кашлянув.

– Нет. Кажется, никому, – сказала Дафна.

Ратувог не удивился. Видимо, это был не первый отказ, который ему пришлось выслушать.

– Так и подумал. У тебя крайне неосведомленный вид, № 13066! Работай над собой!

– Буду работать! – пообещала Даф.

– Только не прямо сейчас. Мы немедленно отправляемся в Эдем!.. Через семь… даже уже через шесть минут тебя примет Троил.

– МЕНЯ? Зачем? – переспросила Даф испуганно, начиная нервно вертеться на месте.

Она была в смятении, как хозяйка квартиры, которая вспомнила, что к ней сейчас явится толпа гостей, а у нее в холодильнике только полпачки маргарина с застрявшей в нем вставной челюстью дедушки.

– На месте узнаешь. Пять с половиной! – безжалостно сказал Ратувог, взглянув на часы.

Даф секунд на десять застыла, а затем в лихорадке заметалась по комнате, налетая на стулья, ушибаясь и ойкая.

– Вот смотри: типично женская реакция! Вначале они тормозят, потом раскачиваются, и лишь убедившись, что уже опоздали, начинают дико спешить. Я это еще по пилотажу заметил – всюду одно и то же! – негромко сказал приятелю Ратувог.

– Может, стоило сообщить ей пораньше? – сочувственно предположил Горазд.

– Чтобы она убила себя и нас своим беспокойством? Нет уж, увольте, старший страж Горазд! Я склонен думать, что даже и за шесть минут говорить было неоправданно рано! Правильнее было бы, ни о чем не предупреждая, притащить ее к Троилу прямо вместе со сковородкой, в фартуке и с флейтой, к которой прилипла скорлупа! – заявил Ратувог.

Горазд укоризненно положил руку ему на плечо.

– Будь снисходителен! Вспомни со сколькими нашими такое было! Чего далеко за примерами ходить? Ты сам был послан на три дня подменить парнишку, самовольно сбежавшего из военной части к больной девушке. И что же? Застрял на земле на двенадцать лет!

Ратувог нахмурился, затем невольно улыбнулся, покосился на Дафну, в очередной раз налетевшую на стул, и, понизив голос, произнес:

– И, между прочим, не подумай, что хвастаю, дослужился до майора! А капитана мне так вообще дали на два года раньше!

Горазд вздохнул:

– Всё равно у меня совесть неспокойна. Как только я подумаю, что мы должны сделать с парнем…

– Приказ есть приказ! – отрезал Ратувог.

Наконец Даф перестала метаться.

– Я готова! – громко сказала она.

Оба златокрылых повернулись. Неизвестно когда Даф успела облечься в куртку. Из рюкзака торчали верная флейта и зазубренный хвост спешно сдернутого с крыши Депресняка. Должно быть, ради того, чтобы ввести в заблуждение златокрылых, котик послушался сразу.

– Готова, так идем! – проворчал Ратувог и взял Дафну за руку.

Оба исчезли одновременно, только рюкзак с котом замешкался и некоторое время задумчиво болтался в воздухе, точно пытался сообразить, что он делает тут в одиночестве. Наконец исчез и он.

Старший страж Горазд остался в комнате. Он подошел к дивану, на котором спал Меф. Присел на корточки и, почти соприкасаясь с ним головой, долго смотрел на него вблизи. Меф заворочался во сне. Перевернулся на другой бок. Тогда, решившись, светлый страж встал и, беззвучно прошептав что-то, коснулся прохладной ладонью лба Мефодия…

* * *

Из-за дикой спешки визит Дафны в Эдем имел характер метеоритной атаки. Чтобы посетить родные места и не опоздать к Троилу, у нее было ровно три минуты. Для полноценной ностальгии этого явно недостаточно, а вот для легкой паники в самый раз.

Понимая, что пешком путь до Дома Светлейших займет не один час, ей поневоле пришлось последовать примеру Ратувога и материализовать крылья. Дафна призвала их, испытывая сильнейшее беспокойство. Она давно боялась смотреть на свои крылья. Ей казалось, что у нее не осталось и половины светлых перьев, а раз так, то в Эдеме все будут смущенно коситься на нее, точно на мусорщика, явившегося в рабочей одежде на выставку редких цветов.

Когда легкий зуд в лопатках подсказал, что крылья появились, Даф набралась храбрости и повернулась. Уф! Всё оказалось не так уж и страшно. Собственно темными стали девять перьев и еще два маховых пера потемнели до половины. Вроде бы ничего – жить можно. Хуже было то, что и остальные перья утратили прежнюю слепящую белизну и имели желтоватый цвет застиранного белья.

«Сползаю… – подумала Даф виновато. – Сползаю!.. Слишком долго не была в Эдеме, мало грызла себя, осуетилась. Вот сейчас возьмут меня под белы ручки и скажут: а давно ли ты, милая, смотрела на себя со стороны? Давно ли работала над собой? Тебе надо вытряхивать себя как пыльный половик, а ты к Троилу собралась!»

Разбегаясь и ловя распахнутыми крыльями тугой ветер, Дафна опасливо оглянулась на Ратувога. Как он, профессионал, отнесется к ее полету? Давно не тренировавшаяся, Дафна ощущала себя зажатой и испуганной, точно бледный рыхлый москвич, трусливо появившийся из пляжной кабинки в первый свой курортный день и перебежками пробирающийся к морю между загорелыми телами атлетов.

К счастью, Ратувога менее всего интересовало, как она летит. Не оглядываясь, он уже несся далеко впереди, то спускаясь к вершинам деревьев, то без усилий набирая высоту. Заметно было, что полет не доставляет ему никаких усилий. Он летел как мыслил, летел как жил. Техника полета его казалась органичной и естественной. Ни одного непродуманного движения. Желая набрать высоту, он не делал взмахов крыльями, а лишь откидывал голову, выгибался и, ловя встречный ветер широкими маховыми перьями, мгновенно взмывал, теряясь в лазурной бесконечности.

Дафна испытала ревнивое чувство. Когда-то она сама неплохо летала, а теперь вот запустила, и, хотя навык остался, всё тонкости ушли.

«А ты как хотела! Чтобы летать, мало тренироваться три ночи в месяц на городских крышах! Надо быть легким, веселым, радостным, любящим! Именно любящим вся и всех. Ты же набила себе карманы мелкими обидками, раздражением, подозрениями всякими! Где тебе лететь? Тебе бы под землю с ушами не нырнуть – и то хорошо!» – грызла себя Дафна.

Белоснежные, скоростные, до боли гармоничные крылья Ратувога не давали ей покоя, покусывая сердце легкой завистью.

«Надо же! Пунктуальный, занудный, как немецкий поэт-романтик, а как летает!» – подумала Даф и тотчас, не успев зачерпнуть правым крылом таинственно ускользнувший ветер, оказалась в кустарнике. Судя по мелким белым цветкам и салатово-зеленой с фиолетовым подворотом листве, это был кустарник крушения ложных иллюзий.

Кустарник великодушно спружинил, и, кроме самомнения, ничего не пострадало.

«Чего это я? Ах да! Завидовать в Эдеме нельзя, а осуждать тем более!» – спохватилась Даф.

Осуждающий в Эдемский сад никогда не войдет. А то и там ему померещится, что белые голуби несимметрично летают или тарулку с амброзией съели без должного уважения.

Она лежала на спине и смотрела вверх. Голубизна неба Эдема была пронзительной и острой. До боли в глазах. До щемления сердца. Душа Дафны мгновенно наполнилась сияющим светом, но не удержала его в себе долго. Он выветривался, размывался, исчезал, и вновь на поверхность выползали бодрые черные жучки мелочных забот: сказать, встретиться, сделать…

«А ты как хотела? Влезла в корыто повседневного мира – вот и пускай себе кораблики пополам с мыльными пузырями!» – жестко сказала себе Даф.

Она выбралась из кустарника, расправила крылья и, отплевывая прилипшие к губам листья, помчалась догонять Ратувога. Тот, по счастью, притормозил и выписывал в небе петли.

– Ты где была, № 13066? Упала, что ли? – крикнул он.

– М-м… В каком-то смысле… – неопределенно пробормотала Даф.

Можно было, конечно, придумать что-нибудь более спасительное для репутации, например, что ей захотелось понюхать цветы, но она опасалась, что за всякую, даже невинную ложь вновь окажется в кустарнике.

Вслед за Ратувогом она зигзагом пронеслась по Эдемскому саду, помешав двум румяным чернобровым русалкам утопить в пруду излишне любознательного эльфа. Изящный горбоносый эльф пищал, что не подсматривал, и, ссылаясь на женевскую конвенцию по правам военнопленных, требовал вернуть колчан со стрелами.

– Ща! – отвечали русалки, прицельно бросаясь кувшинками.

В кустарнике шмыгали шпионящие гномы, десантированные с помощью катапульты из английского сектора. Их отлавливали и из чугунной пушки возвращали на родину хмурые бородачи домовые в лаптях и красных рубашках с подпоясками, вооруженные бердышами. Самых ругачих гномов они заряжали головой вперед.

Как Дафна успела заметить, ее строгого спутника нежить побаивалась. Домовые переставали заламывать гномов и бурчали: «здрасьте!» Гномы же переставали кусаться, пинаться и, стаскивая красные колпаки, умильно раскланивались.

– Хау ду ю ду! – говорили они вежливо.

– Нечего тут хаудуюдудкать! Идите себе!.. И что с ними будешь делать, с этими мифическими? – ворчал Ратувог. – На земле им места нет, а здесь они мгновенно устраивают дележ территории. Наш сектор, ваш сектор. Туда не лезьте, сюда не ходите! Того и гляди примутся пилить райские деревья и устраивать засеки. Писк везде, шум!

– А на земле почему нельзя было оставить? – спросила Дафна, хотя примерно знала ответ.

– Как оставишь? Чахнут они там. Люди верят во всё, что угодно, кроме правды. Покажи им хоть кентавра, хоть русалку – спишут на генетическое уродство и все дела. Драконов в средневековье всех перебили, а теперь говорят – миф.

* * *

Дом Светлейших столпом огня пронзал небеса. Дафна с ее скромными возможностями видела его не дальше первого неба. Дальше всё скрывали белые, подсвеченные изнутри тучи.

Около каменных грифонов Ратувог снизился и спокойно прошел между ними. Остановился и нетерпеливо оглянулся на Дафну.

– № 13066! За кем стоим? Кого ждем? – крикнул он.

Дафна поспешно проскользнула между грифонами, внутренне сжавшись, точно школьница, которой нужно пройти между забором и крупной собакой. Оба грифона остались неподвижными, лишь у одного, как показалось Дафне, дрогнуло покрытое мелкой сеткой трещин каменное веко.

Ратувог проводил Дафну до златокрылой стражи.

– Третье небо. К Троилу! – доложил он, кивнув на нее.

Ратувога охрана хорошо знала, и спрашивать у Дафны, есть ли у нее пропуск на третье небо, никто не стал. И без того было ясно, что это маловероятно. Один из златокрылых, гигант с зелеными глазами и ромашкой за ухом, мельком заглянул в свиток всеведения и показал Даф на транспортную руну.

– Правила пребывания помнишь? – поинтересовался он.

– На балконы не выходить. Глубоко не дышать, – озвучила Даф.

Гигант кивнул.

– Да. Кто глубоко вдохнет или зачерпнет зрачками живительное сияние третьего неба, будет нуждаться в нем всю жизнь и не сможет нормально существовать на первом. А ведь не факт, что ты когда-нибудь поднимешься до третьего неба. Я имею в виду внутреннюю готовность и зрелость.

Даф слышала об этом и раньше. Еще один извечный принцип Эдема. Никогда не доверять своим заслугам и ни во что их не ставить. Даже если ты и планетами жонглируешь, то лишь потому, что это тебе разрешается. Меньше времени потеряет тот, кто дважды пропустит свой поезд, чем тот, кто один раз сядет в чужой. Выше вознесешься – больнее упадешь. Лучше скромно упасть со стула, чем нескромно с крыши.

Даф шагнула к транспортной руне. Гигант еще раз внимательно оглядел ее и протянул руку за рюкзаком.

– Извини, но кота придется оставить.

– Почему? Он будет сидеть тихо, – вступилась за Депресняка Дафна.

Златокрылый не спорил.

– В этом я не сомневаюсь. Но на третьем небе его тартарианская составляющая может раствориться. Вместе с некоторой частью кота, разумеется. Так что, поверь, ничего личного.

Даф со вздохом протянула ему рюкзак. Торчащий из него хвост с зазубриной сердито подрагивал, из чего можно было заключить, что содержимое рюкзака пребывает не в духе. Затем хвост исчез, и в затянутую горловину попыталась просунуться недовольная морда.

– У вас есть сейф? Если есть, суньте его туда. Сейчас его лучше не гладить! – на всякий случай предупредила Дафна.

Гигант задумчиво склонился над рюкзаком. Морда мгновенно скрылась и сменилась лапой с выпущенными когтями, которая попыталась ободрать златокрылому нос.

– Какой-то ты, братец, ущемленный в своей мелочной злобе! – басом сказал гигант, за лямку передавая рюкзак напарнику.

Третье небо встретило Дафну полыханием прогуливающихся жар-птиц. Вид у них был такой вопиюще-самодовольный, что Даф раз и навсегда заключила для себя, что мозгов у них не больше, чем у обычных павлинов. Заметив Дафну, три или четыре птицы подошли и, вытягивая шеи, с интересом уставились на ее карман.

– Нет у меня ничего! – с сожалением сказала Даф.

Из кармана, который она для наглядности вывернула, выкатилась блестящая монета в рубль. Каждая из птиц поочередно клюнула монету, чтобы убедиться в ее несъедобности, после чего вся группа разочарованно удалилась, продолжая сиять.

– Где ты там? Иди сюда! – услышала Дафна бодрый голос.

Дверь в кабинет Троила была приоткрыта: ее ждали. Честно стараясь дышать носом, Дафна осторожно просунула внутрь голову.

Лысина Генерального стража поблескивала как крепкое, протертое рукавом рубашки яблоко. Троил выглядел жилистым, стремительным. Казалось, перед Дафной находился не главный страж, а радостный, цельный, сосредоточенный в вечном движении к свету порыв.

Стол был завален бумагами, однако в настоящий момент Троил занимался довольно странным делом. Кинжалом для срезания дархов он преграждал путь маленькой белой гусенице с тёмной головкой, которая решительно направлялась к пергаментам. Натыкаясь на кинжал, гусеница обиженно останавливалась, поворачивала и начинала огибать его. В ее решительности сквозило твердое желание осмысленного вредительства. Троил вновь преграждал ей путь. Мешавшую ему цепь с золотыми крыльями он перебросил через плечо, за спину.

– Что вы делаете? – удивленно воскликнула Дафна.

На этот раз гусеница не стала огибать кинжал. Вместо этого она выгнулась аркой и принялась оползать его сверху. Покачав головой, Троил осторожно приподнял кинжал и перенес гусеницу на дальний конец стола.

– Думаешь, успокоится? Как бы не так! Опять полезет к пергаментам! – сказал он.

– А откуда она вообще взялась? – спросила Дафна.

Троил вздохнул.

– Откуда взялась – как раз понятно. Непонятно, что с ней делать дальше. Эту гусеницу один любознательный ученик первого тысячелетия обучения нашел в гнилом яблоке под древом познания. Тут бы и раздавить, а он посадил ее в спичечную коробку и стал носиться с ней по саду. Вначале скормил ей оливку напористости, затем две вишни любопытства, помидор неутомимости, виноградину волчьего аппетита, почти весь персик храбрости, а потом – надо же было додуматься! – орех бессмертия и неуязвимости. Примерно на этом этапе его и поймали за ухо. Теперь вот голову ломаю, как с ней быть. Ползает, всё пробует на вкус, всюду суется. И не прихлопнешь: бессмертная! – пожаловался Дафне Троил.

– А вы отдайте её Чимоданову. Он обожает эксперименты всякие ставить. Будет её постепенно взрывать, в кислоте растворять, – брякнула Дафна.

Ей не верилось, что она разговаривает с самим Генеральным стражем, да еще осмеливается давать ему бессмысленные советы. Для этого поистине надо было хлебнуть из лужи наглости!

Троил укоризненно покачал головой.

– Ну уж нет! Я всё же надеюсь, что она со временем окуклится и будет прекрасная бабочка: всезнающая, неутомимая, отважная и уже без волчьего аппетита, – ответил он мягко.

Наклонив кинжал, Генеральный страж позволил гусенице заползти на лезвие и вместе с кинжалом убрал ее в шкатулку. Затем обошел стол и, велев Дафне не вертеться, озабоченно и быстро осмотрел ее крылья. Даф ощущала себя как школьница, на глазах у которой проверяют ее сочинение. Ей попеременно хотелось то спрятаться под стол, то влезть на потолок.

– Так-так… Ну и сколько? – спросил Троил негромко.

– Девять и два по половине, – ответила Даф.

– И это все, что ты заметила?

– Нет… И остальные уже не белые. Захватанного такого цвета, – тихо сказала Дафна.

Троил быстро провел ладонью по блестящей голове.

– Хорошо, что ты не оправдываешься. Это напугало бы меня куда больше. Самооправдание убивает быстрее любого яда. Ты понимаешь, что с тобой?

– Ага. Меня затянул человеческий мир.

– Именно это он и сделал. Опутал тебя своей медовой паутиной, впрыснул в тебя свой желудочный сок, а сам отполз как паук и наблюдает, как ты медленно перевариваешься.

Даф поежилась от натурализма этого описания. Ей захотелось забиться под скромный кустик нытья и большой ложкой есть ягоды саможаления. Однако под кустик ее не пустили.

– В другое время я не позволил бы тебе вернуться на землю, но сейчас случай особый. К сожалению, тебе придется вновь отправиться в человеческий мир и опекать своего подопечного. Возможно, даже энергичнее, чем прежде. Ты должна будешь находиться поблизости, общаться с ним, но одновременно не говорить ему, кто ты.

Дафна почувствовала, что притормаживает. Либо Троил говорил что-то не то, либо она понимала его как-то не так.

– Как это «находиться поблизости, но не говорить ему, кто я»? – переспросила она с недоумением.

– А вот так! Ты с ним познакомишься и будешь стараться влиять на него в позитивном ключе.

– Как это «познакомлюсь»? Он что, меня не узнает?

– Нет. Ему будет казаться, что он встретил тебя впервые, – пояснил Троил.

Даф неосторожно сделала слишком глубокий вдох и вынуждена была схватиться за стол. Ей почудилось, что Генеральный страж, медленно покачиваясь, поднимается к потолку.