Текст книги "Битва за Ленинград"

Один из двух корпусов 16-й армии, продвигавшихся южнее озера Ильмень на восток, а именно Х армейский корпус, был атакован значительно превосходящими силами русских (восемью дивизиями 34-й армии) и оттеснен на север к озеру. В ответ командование группы армий “Север”, стремясь облегчить весьма тяжелое положение X армейского корпуса, решило выделить для нанесения контрудара одну дивизию СС и одну моторизованную дивизию, которые до этого принимали участие в боевых действиях под Лугой и в районе озера Ильмень… Сейчас же группа армий “Центр” была ослаблена на половину танковой группы, и это в момент, когда оставалось сделать последний шаг к достижению цели операции, то есть к овладению Москвой»¹².

Возможно, именно этих соединений немцам не хватило в начале декабря под Москвой. Итоги контрудара под Старой Руссой были неутешительные. Советские войска потерпели поражение, окончательно определившее окружение Лужской группировки войск. 23 августа командующий Северо-Западным фронтом генерал-майор П. П. Собенников был отстранен от своего поста.

11 сентября в деревне Заборовье по решению уполномоченных ГКО СССР армейского комиссара 1-го ранга Л. З. Мехлиса и генерала армии К. А. Мерецкова «во внесудебном порядке за дезорганизацию в управлении артиллерией армии и личную трусость» был расстрелян перед строем личного состава штаба 34-й армии начальник артиллерии армии генерал-майор артиллерии В. С. Гончаров. На следующий день Мехлис подписал приказ № 057: «За проявленную трусость и личный уход с поля боя в тыл, за нарушение воинской дисциплины, выразившееся в прямом невыполнении приказа фронта, за непринятие мер для спасения материальной части артиллерии, за потерю воинского облика и двухдневное пьянство в период боев армии генерал-майора артиллерии Гончарова, на основании Приказа Ставки ВГК № 270, расстрелять публично перед строем командиров штаба 34-й армии»¹³. Приказ был составлен уже после расстрела. Вот как описывает эти события Ю. В. Рубцов в книге «Alter ego Сталина. Страницы политической биографии Л. З. Мехлиса» со ссылкой на очевидца этого события, полковника в отставке В. П. Савельева: «По приказу Мехлиса работники штаба 34-й армии были выстроены в одну шеренгу. Уполномоченный Ставки быстрым, нервным шагом прошел вдоль строя. Остановившись перед начальником артиллерии, выкрикнул: “Где пушки?” Гончаров неопределенно махнул рукой в направлении, где были окружены наши части. “Где, я вас спрашиваю?” – вновь выкрикнул Мехлис и, сделав небольшую паузу, начал стандартную фразу: “В соответствии с приказом наркома обороны СССР № 270…” Для исполнения “приговора” он вызвал правофлангового – рослого майора. Тот, рискуя, но не в силах преодолеть душевного волнения, отказался. Пришлось вызывать отделение солдат…»¹⁴

Под Старой Руссой немцы впервые захватили образец РСЗО «Катюша».

Тем не менее, как пишет А. В. Исаев, контрудар 34-й армии «сыграл важнейшую роль в начальной фазе сражения за Ленинград. Этим ударом были оттянуты от Лужского рубежа подвижные соединения как 4-й (LVI корпус), так и 3-й (LVII корпус) танковых групп вермахта. Были лишены эшелона развития успеха в лице моторизованных дивизий как группа “Луга”, так и группа “Шимск”, нацеленные на Лужский рубеж. В условиях крайне жестких сроков, в рамках которых было возможно использование подвижных соединений в группе армий “Север” до их рокировки в сентябре 1941 г. на московское направление, даже минимальные задержки давали переход из количества в качество. С этой точки зрения роль контрудара под Старой Руссой в сражении за Ленинград трудно переоценить»¹⁵.

Двадцать седьмого августа «в Ленинград прибыл последний поезд. По железной дороге подвоз продовольствия и всего остального, необходимого городу, прекратился»¹⁶.

В этот же день начинается перевод Балтийского флота из Таллина в Кронштадт, получивший в историографии название Таллинского перехода. Его история является одной из трагичных, но и героических страниц обороны Ленинграда. Итоги его высвечивают как недальновидность главнокомандующего войсками Северо-Западного направления маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова, так и героизм балтийских моряков, командиров кораблей, самоотверженность экипажей минных тральщиков.

Отсутствие достаточной поддержки со стороны советской береговой авиации, недостаток тральщиков, малое количество зенитных корабельных орудий и, самое главное, поздно отданный приказ на переход предопределили катастрофу. Из 225 кораблей до Кронштадта дошли 163. Из них 132 военных корабля, 29 вспомогательных судов, 2 транспорта, а также неустановленное число малотоннажных гражданских судов и плавсредств, не подчиненных Военному совету флота. Во время перехода погибли 62 корабля и судна (19 боевых кораблей и катеров, 25 вспомогательных судов, 18 транспортов).

Точный список жертв Таллинского перехода, видимо, никогда не будет составлен, поскольку никакого учета эвакуируемых, тем более поименных списков, никто не вел. На мемориальной доске в память погибших участников Таллинского перехода указано 10 903 погибших… Но четкого подтверждения столь точной цифре в архивах нет.

И тем не менее Балтийский флот был сохранен как боеспособная единица. В будущем корабельная артиллерия окажет неоценимую помощь обороняющемуся городу во время Блокады.

Первого сентября школы Ленинграда не открыли свои двери для детей. Город усиленно готовится к обороне. Только на строительстве Красносельского сектора работало 75 тысяч человек. Идут работы в зданиях города, в спешном порядке делают амбразуры, улицы перекрывают колючей проволокой, надолбами, насыпями с песком. А враг подошел к станции Мга, с ходу овладел ею и в один день прервал железнодорожную связь с Большой землей.

На следующий день, 2 сентября, «в Ленинграде произведено первое снижение норм продажи хлеба населению. Рабочие и инженерно-технические работники будут получать теперь по 600 граммов хлеба вместо 800, установленных 18 июля в связи с введением в стране продовольственных карточек. На 200 граммов снижена норма выдачи хлеба служащим: вместо 600 граммов – 400. Иждивенцам и детям до 12 лет, получавшим по 400 граммов хлеба в день, теперь будет выдаваться по 300»¹⁷.

События сентябрьских дней 1941 года, нашедшие отражение в сводках, директивах, дневниках и воспоминаниях жителей, солдат, советских и немецких офицеров, выстраиваются через призму цифр. Сформировано столько-то добровольческих батальонов, уничтожено столько-то танков и самолетов противника, взято в плен, пройдено, учтено, выписано, выверено, расстреляно, потрачено… А за каждой цифрой стоит живой человек. А за каждым донесением страх, боль, надежда. Город находится в огненном кольце, которое вот-вот замкнется окончательно. Город готовится к уличным боям. Создан штаб внутренней обороны города. Командный пункт фронта окончательно перемещается в Смольный.

Ситуация обостряется стремительно. 3 сентября немецкие войска подошли к городу на расстояние выстрела дальнобойной артиллерии. На улицах Ленинграда начинают рваться снаряды. Гибнут дети. Д. Д. Шостакович дописывает 1-ю часть 7-й симфонии, которую позже будут называть Ленинградской.

«Чтобы растянуть менее чем скромные, а если говорить точнее, ничтожные запасы муки, решением Ленгорисполкома от 4 сентября предложено примешивать к ней 12 процентов солодовой, соевой и овсяной муки, 2,5 процента размолотых жмыхов и 1,5 процента отрубей»¹⁸.

В сентябре вдруг стало ясно, что угроза захвата города войсками противника вполне реальна. Что бои могут идти в Летнем саду, что Московский проспект может превратиться в кровоточащую артерию, по которой немецкие танки будут прорываться в центр города. Бои разгораются уже в пригородах, линия Пушкин – Ям-Ижора – Колпино превращается в слоеный пирог. Например, на одном участке немцы прорываются силами батальона и уходят вперед: впереди наши войска, потом немцы, потом опять наши. В ряде подразделений отсутствует не то что взаимодействие – нет элементарной связи. Поэтому, к примеру, 402-й полк 168-й стрелковой дивизии думает, что у него фланг прикрыт, а там уже полдня хозяйничают немцы, а полк воюет в полуокружении. И такая картина повсеместно, на всем участке фронта.

В городе первые взрывы. Первые жертвы.

Впервые линию советской ПВО бомбардировщики люфтваффе смогли преодолеть 6 сентября. Теперь на улицы Ленинграда, в том числе и на Невский проспект, падают бомбы. Обстреливает город и немецкая артиллерия, подошедшая на расстояние прямого выстрела. Вот документальное свидетельство того, что натворил только один вражеский снаряд в этот день. Акт, позже заверенный Ленинградской комиссией по расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов и представленный на Нюрнбергском процессе, был составлен врачом 4-го батальона МПВО Берлином и медицинской сестрой Тверской: «6 сентября 1941 года снаряд разорвался на улице. На панели с распростертыми руками лежит убитая женщина. Рядом валяется корзина с продуктами. Деревянный забор скошен и обагрен кровью. На нем налипли куски размозженного человеческого тела, петли кишок, окровавленные осколки костей, куски мозга. На панели – разорванный пополам труп беременной женщины: виден труп почти доношенного младенца. Во дворе 5 трупиков девочек в возрасте 5–7 лет. Они лежат полукругом, в том же порядке, как стояли тут до момента смерти, играя в мяч»¹⁹.

На северно-восточном направлении корпуса 16-й немецкой армии в двухдневных изнурительных боях выбили из-подо Мги 1-ю стрелковую дивизию НКВД полковника С. И. Донскова. Обозначилась угроза форсирования немцами Невы, но они продолжили движение вдоль ее левого берега. Их целью был «Ключ-город» – Шлиссельбург. Он пал 8 сентября. Именно эту дату принято считать началом полной блокады Ленинграда. 8 сентября 1941 года. В городе на этот момент находится 2 миллиона 544 тысяч жителей. Из них 649 тысяч не доживут до освобождения города. Но 8 сентября они этого еще не знают. Эта цифра официально была озвучена на Нюрнбергском процессе. При этом от артобстрелов и бомбардировок погибло 16 747 человек. 632 253 человека умерли от голода²⁰. Этот день воистину является черным не только на фактическом театре военных действий, когда захлопывается узкое бутылочное горлышко в районе Шлиссельбурга от правого берега реки к левому. 8 сентября – предвестник страшного голода на уровне понятийном, смысловом. В этот день массированной бомбардировке подверглись знаменитые Бадаевские склады. Огонь здесь полыхал около пяти часов. В огне погибло 3 тысячи тонн муки и 2,5 тысячи тонны сахара[4]. По оценкам историков, этих запасов продовольствия на складах хватило бы городу на 2–3 недели, и определяющей роли они не играли. Но в ледяном январе 1942-го даже две недели это тысячи жизней. Тысячи оставшихся в живых. Пять часов горели склады, горячие сахарные ручейки стекали в канавы, люди обступили место пожара и наблюдали, как горят их жизни и текут по улицам их души сладкими ручейками…

Относительно планов А. Гитлера в отношении города. Нет никаких сомнений, что фюрер собирался стереть его с лица земли, но директив за его личной подписью на этот счет нет. Знаменитая «директива Гитлера № 1601 от 22 сентября 1941 года» на самом деле таковой не является. Это реальный документ, он был приведен в качестве доказательства на Нюрнбергском процессе и нет оснований сомневаться в его подлинности. Но называется он иначе: Директива начальника штаба ВМФ Ia 1601 от 22 сентября 1941 года²¹. Вот ее полный текст:

«Будущее города Петербурга

1. Чтобы иметь ясность о мероприятиях кригсмарине в случае захвата или сдачи Петербурга, начальником Штаба руководства морской войной был поднят вопрос перед ОКВ о дальнейших военных мерах против этого города.

Настоящим доводятся до сведения результаты.

2. Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России дальнейшее существование этого крупнейшего населенного пункта не представляет никакого интереса. Финляндия точно так же заявила о своей незаинтересованности в существовании этого города непосредственно у ее новых границ.

3. Прежние требования кригсмарине о сохранении судостроительных, портовых и навигационных сооружений известны ОКВ, однако удовлетворение их не представляется возможным ввиду общей линии, принятой в отношении Петербурга.

4. Предполагается окружить город сплошным кольцом и стереть его с лица земли огнем из артиллерийских орудий всех калибров и непрерывными воздушными налетами.

Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты, так как проблемы, связанные с пребыванием в городе населения и его продовольственным снабжением, не могут и не должны нами решаться. В этой войне, ведущейся за право на существование, мы не заинтересованы в сохранении хотя бы части населения.

5. Верховное командование кригсмарине в ближайшее время разработает и издаст директиву о связанных с предстоящим уничтожением Петербурга изменениях в уже проводимых или подготовленных организационных мероприятиях и мероприятиях по личному составу.

Если командование группы армий имеет по этому поводу какие-либо предложения, их следует как можно скорее направить в Штаб руководства морской войной».

Документ подписан начальником Штаба руководства морской войной вице-адмиралом Куртом Фрике.

В ходе Нюрнбергского процесса подсудимый, бывший главнокомандующий ВМС гросс-адмирал Эрих Редер был допрошен относительно этого документа. Вот его показания: «Я просил Гитлера, когда я услышал, что он намерен в ходе войны обстреливать Ленинград, что он должен сохранить порт и доки, потому что они будут полезны для нас, так как мы хотим переместить наши базы дальше на восток по причине британских воздушных атак в Прибалтике. Незадолго до даты, о которой Вы упомянули, адмирал Фрике был в штаб-квартире Фюрера – я не знаю по какой причине – и там говорил с фюрером в мое отсутствие. Фюрер объяснил ему, что планируют обстреливать Ленинград, особенно с самолетов, и он использовал эти весьма преувеличенные слова, которые затем были написаны в документе. ВМФ не имел абсолютно ничего общего с обстрелом Ленинграда. Мы не получали приказов об этом. Мы были заинтересованы только в одной вещи, что следует сохранить верфи и портовые сооружения.

Фюрер проинформировал Фрике, что, к сожалению, он был не в состоянии сделать это, потому что попадания, особенно если с самолета, не могут быть направлены так точно. Все, что мы могли бы сделать – это сообщить генерал-адмиралу Карльсу, что Ленинград в случае захвата не может использоваться в качестве базы и генерал-адмиралу Карльсу придется остановить приготовления, которые он уже начал: выделение немецких рабочих и, вероятно, техники, которая была предназначена для использования в Ленинграде позже. Карльс должен был знать об этом, и так называемый Департамент интендантства ВМФ должен был знать об этом, и именно поэтому адмирал Фрике написал эту бумагу. К сожалению, он включил в этот документ выражения, используемые Гитлером, которые никак не связаны с делом, поскольку мы были обеспокоены, потому что ничего не делается с обстрелом. Тем самым он не берет на себя в любом случае ответственность, в том смысле, что он одобрил его. Он считал только, что он должен был включить формулировку Гитлера в документ. Военно-морской флот не имел ничего общего с этим вопросом. Не было бы необходимо издавать его, и, к сожалению, и очень неуклюже, выражение, используемое Гитлером, было введено в этот документ»²².

Редеру можно не доверять, но его слова подтверждаются выписками из журнала боевых действий группы армий «Север», в которых первые данные о решении блокировать город встречаются 28 августа 1941 года. Далее день ото дня данные сбивчиво и неуверенно подтверждаются с небольшими вариациями и деталями. Вариации, понятное дело, вносят защитники Ленинграда. Поэтому достоверно сказать, когда именно Гитлер принял решение заморить Ленинград голодом, неизвестно. Рискну предположить, что решение об отмене штурма Ленинграда было принято в последний момент, Гитлер и сам не знал, что ему делать. Основной целью была Москва, и войска ему нужны были на центральном направлении. Блокировав Ленинград, можно было перебросить часть войск (особенно танковые корпуса) на Москву. С другой стороны, имеющихся у В. фон Лееба сил было явно недостаточно для штурма. Каждый сентябрьский день стоил немцам огромных усилий. Продвижение давалось все труднее. Защитники города дрались насмерть. В конце концов 25 сентября В. фон Лееб написал в ОКХ: «Группа армий “Север” с оставшимися у нее силами более не в состоянии в полной мере продолжать наступление на Ленинград. Тем самым отпадает и систематический артиллерийский обстрел города. Чтобы вынудить город к сдаче, остаются только бомбардировка и измор»²³.

Поэтому разговоры о том, что город был открыт для врага и Гитлер-де сам не захотел его брать (а именно так представляет ситуацию писатель-фронтовик Д. А. Гранин в своем романе «Мой лейтенант»), полностью не соответствуют действительности. Советские войска остановили врага на подступах к городу. Ценой огромных потерь и проявлений массового героизма. Остановили. Сами. Без всяких директив Гитлера. Через несколько месяцев фон Лееб будет отстранен от должности командующего группой армий «Север».

Блокада началась. Впереди была смена командования Ленинградского фронта. 14 сентября в критические для города дни командование принял генерал армии Г. К. Жуков. Судьба города будет решаться в этот короткий промежуток: с 14 по 21 сентября. В городе заминируют мосты, здания, будут разработаны план-схемы ведения боев в городской черте. О сдаче никто и не помышлял. Город готов биться за каждый дом, за каждый канал, за каждый кирпич и камень. Но это все впереди.

Как показывают сводки боевых действий в районе Пулковских высот, в районе Стрельны и Петергофа, со стороны Колпина, на Дудергофских высотах – враг всеми силами рвался в город. Если бы ему это удалось – не было бы никакой блокады, все решения и фантазии Гитлера были только на словах в общении со своими генералами. Пора назвать вещи своими именами: генерал-фельдмаршал фон Лееб просто не смог сломить сопротивление ленинградцев.

Впереди были героическая оборона крепости Орешек и трагическая гибель Петергофского десанта, попытки прорыва блокады в 1942 году и Дорога жизни, спасшая сотни тысяч ленинградцев, окружение 2-й ударной армии генерал-лейтенанта А. А. Власова и подвиг советских бойцов в страшной мясорубке Невского пятачка. И, конечно же, голод, страшный голод первой блокадной зимы.

Иногда ночью мне снится сон. Снятся незнакомые мне люди, которых я никогда не видел, не знал, но чье присутствие, чья твердая поступь будоражат слух, вспарывают пласты глубинной памяти и открываются неведомые эпохи. Из глубины столетий на меня смотрят мои предки. Ни о чем не спрашивают, не говорят – просто смотрят. Отдавшие жизнь за Родину, ушедшие с небесным воинством защищать Россию на небесах, присматривать за мной, далеким и бестолковым потомком. Кости их давно сгнили в земле, легенды и были не сохранили их рабоче-крестьянских имен. Грубые, словно выточенные из камня, мягкие, как глина, мощные, как платяные шкафы, и худые, жилистые, – не люди, а промасленные канаты… Добрые, злые, гулящие, разухабистые, крикливые, спокойные… Разные. Настоящие. Погибшие в бесчисленных боях за Отечество. И если я чувствую их боль, слышу их голоса из своего сегодняшнего настоящего, то это значит, что через двести лет кто-то также будет чувствовать меня. Кровь моя не сгинет бесследно. Это и есть чувство родной земли, каким его может сформулировать для себя русский человек. Кровь и плоть наших предков сделали эту землю живой, жирной и родящей. И все, что мы можем сделать для своих потомков – сохранить ее в том виде, в котором получили от своих дедов и прадедов, а если понадобится – удобрить ее словом, делом и собственной плотью. Ибо плоть тленна, а душа человеческая вечна. Мертвые сраму не имут.

Чаще других мне снится вихрастый семнадцатилетний парень, задира и хулиган ленинградских окраин. Его зовут Алимпий Афанасьев, старший брат моей бабушки. В ноябре 1941 года он будет ползти по ночам на совхозные поля в районе Пулковских высот. Поля эти расположены на нейтральной территории, заминированы, обстреливаются немцами и нашими. Пулю можно поймать с любой стороны. На этих полях когда-то росла капуста. В ноябре 1941 года капуста сгнила под ненастной осенней хлябью, но остались кочерыжки. Их-то и собирал этот парень, набивая тугой холщовый мешок. Моя прабабушка сварит щи из этих кочерыжек и победит смерть еще на несколько дней.

Тогда же в ноябре этот парень будет собирать землю на месте сгоревших Бадаевских складов. Вся семья будет эту землю перебирать, отделяя уголь от крупинок сахара. Смерть где-то рядом, но пока этот чубатый белокурый парень улыбается ей нахальным голодным оскалом – ей нечего делать в моей семье.

Еще помогла профессия моего прадеда: он был столяр-краснодеревщик. В наших комнатах в коммунальной квартире хранились внушительные запасы столярного клея. Раньше клей делали на муке, поэтому его можно было варить и есть. Вместе с гнилыми кочерыжками. Так мои предки выжили в первую блокадную зиму. Весной бабушку эвакуировали на Большую землю, а вот Алимпий к этому моменту будет уже мертв. В январе 1942 года его призовут в армию, и он почти сразу же погибнет на Невском пятачке. Погибнет для того, чтобы жили его сестры и мать, его страна, чтобы много десятилетий спустя я появился на свет и написал эту книгу.