Текст книги "Где ночуют боги"

– Ладно, – согласился Антон.

Поразили Антона картины. На стенах в коридоре были картины, сделаны они были фломастерами, кончающимися. Это был настоящий дадаизм, а Антон всегда любил дадаизм.

Антон так прямо и спросил Эдо:

– Дадаизм?

– Да, – неуверенно согласился Эдо. – Хотел купить картины, что в городе продаются, «Все для дома» у нас есть магазин, там и сантехника, и обои, и картины – все, что хочешь. Но там что за художники, не знаю, что эти люди рисуют? Везде голые женщины или моются, или по лесу бегают.

– Античные мотивы, – сказал Антон.

– Пидарастия, – гневно согласился Эдо. – У меня же отдыхающие с детьми приезжают. Хотя щас дети стали… С трех лет в Интернете порнуху качают! Но я это не поддерживаю, братан, чтоб ты знал. Ну я что буду делать? Гостиницу без картин тоже не оставлю. Один день настроение имел, эмоциональный момент поймал, взял нарисовал сам. Бомба?

Антон согласился. Так он понял, что слово «бомба» имеет и искусствоведческий смысл, и стал смотреть на картины внимательней.

Сюжеты были самые простые и честные. Был нарисован восход над морем, в небе летали две большие чайки, в море были видны плавники дельфинов, а один дельфин даже выпрыгнул из воды целиком, чтобы можно было удостовериться, что он дельфин. Это на одной картине. На другой были нарисованы горы: на одной горе сидел орел, а на другой какая-то кошка. Когда Антон попытался понять, что это за кошка и как она попала на гору, Эдо пояснил:

– Снежный барс. Если свободен буду, в один день покажу тебе барса, но он высоко в горы уходит, скотина, чтоб его увидеть, идти в горы три дня надо. В горы ходишь?

– Ну так вообще был. На Тибете, – ответил Антон.

– В Осетии тоже горы, я ничего не говорю, – кивнул Эдо. – Но у нас вообще горы! – Эдо с гордостью указал на другую картину. – Два часа рисовал!

На картине была нарисована зеленая поляна. На ней, в несколько противоестественных, но выразительных позах, были бараны. Их пасли два косматых коричневых существа. Сначала Антон подумал, что это медведи, и усомнился, что медведи могут пасти стада, слишком уж дурна их хищническая слава. Эдо, видя сомнения Антона, уточнил:

– Кавказские овчарки. Мощные собаки, я тебе скажу, братан. Волков маму ебут, отвечаю!

Далее на любимой картине Эдо на краю поляны стояло дерево. На дереве были огромные плоды, похожие на дыни оранжевого цвета. Эдо пояснил, что это хурма сорта «королек». В тени дерева сидел пастух. Он играл на дудуке. Привлеченные звуками его игры, откуда-то из-за дерева выходили две косули. В небе парили птицы, как уточнил Эдо – утки. Фауна Кавказа была представлена Эдо достаточно полно. Наконец, вдали были нарисованы заснеженные шапки гор. На одной из вершин, очень-очень далеко, стоял человек. Фигуру его едва можно было рассмотреть, но было видно по силуэту, что он в бурке и с ружьем.

– Это я, короче, – сказал Эдо скромно.

– Я понял, – кивнул Антон. – Автопортрет?

– Да. Ну как? Ты же в картинах шарить должен, раз в Москве живешь?

– Хорошая работа, – признал Антон. – Много героев.

– Два часа рисовал, говорю тебе, – сказал Эдо, глядя на любимую картину. – От души.

В конце коридора Антон вдруг увидел еще одну картину небольшого формата, столь любимого малыми голландцами. На картине была нарисована желтая дорога. Она уходила куда-то далеко в сторону гор. Горы были очень далеко, в прозрачной дымке, достигнутой последним издыханием фиолетового фломастера. По желтой дороге шел один человек. Шел явно давно, о чем свидетельствовала сутулая, усталая фигура. Больше на картине ничего не было, что смотрелось довольно непривычно на фоне других, густонаселенных работ Эдо.

Антон спросил, указав на человека на дороге:

– Тоже автопортрет?

– Нет. Рамка одна оставалась. Ну, я нарисовал. Это – один человек, короче.

Антон долго смотрел на картину. Этот одинокий человек, идущий по желтой дороге, о многом заставил задуматься его. И Антон сказал Эдо:

– Сильная вещь. Бомба.

– Нравится? – удивленно спросил Эдо. – А я хотел ее выбросить уже.

– Не смей выбрасывать, – сказал Антон. – А ты вообще философ.

– А что делать, братан, – ответил с грустью Эдо.

Потом Эдо повел Антона еще выше. На самый верхний, четвертый этаж. Без лифта Антону было трудно. Он много курил. Он был креативный.

На четвертом этаже явно располагались люксы, потому что в коридоре был персидский ковер. Антон сразу оценил античные статуи, украшавшие коридор этажа. Тут была и Афродита ню и Гермес в сандалиях. Они были из гипса. Эдо подвел Антона к двери его номера. Это был, несомненно, лучший номер, на что указывали два гипсовых льва. Один лев был справа от двери в номер, другой – слева. Антон с трудом сдержал смех, когда увидел, что один лев спокойно спит. А другой тоже спокойно спит, но один глаз у него открыт.

– Хитрая скотина, – сказал Эдо. – Спит, а движения, видишь, контролирует. Три тысячи рублей мне сели. Каждый!

– Львы – бомба, – сразу признал Антон.

– Суперлюкс – один такой номер имею, – сказал далее Эдо о месте, в котором посчастливилось остановиться Антону. – До тебя начальник ГАИ Адыгеи жил две недели, с женой конфликт у него получился, я ему скидку сделал, надо помогать друг другу в этой жизни, все мы люди, что.

– Да, – признал Антон. – Все правильно.

Затем Рампо всем своим видом показал, что уже трудно дается ему поток новой информации и неплохо было бы остаться в одиночестве.

– Ну как помоешься, спускайся, я внизу буду, – сказал Эдо и тактично удалился.

Первым делом Антон решил осмотреться в номере. Номер был большим. Имелись удобства, кондиционер был, и был даже письменный стол. Кровать была большой, двуспальной. Антон заглянул в ванную. Там была просто гигантских размеров ванна-джакузи, в ней можно было искупаться впятером. Туалетной бумаги, как и обещали, было два рулона. На вешалке висел белый халат. Он был чистый, на груди было вручную, явно руками Сусанны, сидевшей на ресепшн, вышито слово «Бомба» – название отеля. Антон улыбнулся.

Из окна, большого, почти во всю стену, был отличный вид на море. Гостиница стояла на самом берегу. Море было синим, как на картинах Эдо. Антон вышел на балкон. Улыбнулся морю и произнес вслух:

– Привет, море. Ну как ты?

Вдруг откуда-то сверху раздался громкий «Чвирк!». Антон удивленно оглянулся. Прямо под козырьком балкона свили гнездо ласточки. Это было очень непривычно. В Москве Антон не видел ласточек, потому что они не вили гнезд на Тверской.

В общем и целом Антону все понравилось. Это было Зимбабве, но Зимбабве с удобствами, а они важны для креативного человека. Так что Антон решил провести здесь, в Сочи, недельку-другую, почему бы и нет.

Потом Антон вдруг вспомнил про Васю. Когда он смотрел на море, он подумал: «Послезавтра день рождения Васи».

Бывшая жена Антона, Лена, была архитектором. У нее были красивые руки и ноги. И глаза. Но потом все стало сложно. Антон ведь был креативный. Дома он бывал очень мало. А Лена была архитектором, и поэтому для нее очень важен был дом, а у дома – колонны и портики. Такой дом Антон и Лена построили, когда одновременно взяли большие заказы. Антон сделал концепцию для «Жигулевского»: «Пиво из детства», а у Лены купили проект дома в помпейском стиле какие-то убийцы из Красноярска. Дом Антон и Лена построили в старом дачном поселке в двадцати километрах от Москвы. Тишь, сосны, речка рядом. Дом был из дерева: светящийся, янтарно-желтый, пахучий. Проект дома Лена сделала сама, исходя из всего, что к этому моменту о себе и Антоне знала. В нем было удобно все. Каждый квадратный сантиметр. Ну и камин. Камин купили английский. Каким еще должен быть камин?

Потом пришла беда. Потом Лена захотела, чтобы, помимо камина, в доме был еще и Антон. Лена почему-то чувствовала себя заброшенной, сидя у камина. Однажды Лена сказала, что если Антон приходит домой в четыре утра и спит до двух часов дня, это еще не значит, что он гений. А потом еще сказала, что «на бруньках» его потолок. Антон тогда придумывал концепцию для водки на бруньках. Антону хорошо за эту работу платили, и обидные слова эти Лена сказала в дизайнерском свитере «Прада», который Антон купил ей из аванса за «бруньки». Когда Антон сказал это Лене, что свитер на ней, между прочим, куплен за «бруньки», Лена заплакала, сняла и выбросила свитер в окно, и он повис на сосне за окном. Тогда Антон понял, что все кончилось.

Они расстались. Антон жил сначала у Конста, который все равно дома бывал очень редко – он жил на работе. У Конста жить Антону не понравилось, там повсюду были материнские платы и тараканы. Потом Антон попросил у Миши Минке аванс, а Миша удивленно спросил:

– Аванс? За какую работу?

Тогда был кризис, не только в личной жизни Антона Рампо, но и в мировой экономике, и Миша в те дни не запускал никакого проекта.

Антон сказал:

– За будущую, мне жить негде.

Миша Минке был не то чтобы хороший человек, но хороший менеджер, он умел смотреть вперед и делать фьючерсные вложения. Миша дал Антону аванс в полном смысле авансом. Антон стал жить на съемных квартирах. В квартиру родителей Антон не хотел не то что переезжать, а даже показываться там не желал. Потому что его родители обожали Лену. Мама Антона стала набожной после поездки во Владимир. Что там с ней во Владимире сделали, неизвестно. Но она стала богомолкой. Она говорила Антону, что Лена – ангел, посланный Богом Антону, убогому. А папа Антона – фотохудожник Илья Рампо – очень ценил Лену за то, что она была фотогенична, и сделанные им портреты Лены на фоне патефонов, сломанных статуй, июльских сеновалов и прочего декаданса принесли ему «Гран-при» на биеннале в Литве. На основании того, что Лена – фотогеничный ангел, Антон должен был с ней прожить всю свою жизнь. Так считали родители.

Сын Антона и Лены, Василий Рампо, появился на свет за два года до развода его креативных родителей. Появился на свет он с трудом. Была угроза и для матери, и для плода. Антон потом смеялся над тем, что в роддоме, где Лена рожала, Васю называли плодом, как будто Вася – айва. Антон потом, много позже, над этим смеялся, а когда Вася рождался, было совсем не смешно. Антон очень испугался, когда ему сказали врачи, что есть угроза и для матери, и для плода. Антон тогда первый и единственный раз в жизни молился. Антон говорил Богу, что если он, Бог, есть, то пусть он спасет и мать Лену, и плод Васю. Антон тогда уже знал, что назовет сына Василием. Хорошо это как-то, основательно: Василий Антонович. Так решил Антон, когда придумал имя для сына.

Бог помог Антону, и все спаслись: и Лена, и Вася. Когда это случилось, Антон подумал, что люди относятся к Богу нехорошо, потребительски. Обращаются к Богу люди только тогда, когда возникают проблемы. Или угроза для плода. Почему к Богу не обращаются, когда все хорошо? Потому что, а зачем? Когда людям хорошо, они атеисты. А когда плохо, к Богу бегут: «Помоги». А просьбу часто начинают словами «Если ты есть». То есть просят и еще выражают сомнение, фактически хамят: «А есть ли вообще, к кому обращаться тут, алло? Или я зря трачу время?» Даже с Богом люди ведут себя как скоты. Что уж говорить об окружающей среде.

Так думал Антон. А еще он думал тогда, когда Лена и Вася спаслись, что обязательно будет разговаривать иногда с Богом в знак благодарности даже потом, когда будет все хорошо. Но потом он забыл про свое обещание. Не специально, просто было много работы. Угроза для плода прошла, все наладилось, Бог был больше не нужен, Вася рос, Антон видел его всегда спящим.

Лене это не нравилось. Она говорила, что Васе не хватает общения с отцом, а Антон только смеялся в ответ. Потому что Вася был головастиком, наряженным в пижамки с гномами, феями, звездочетами и прочей делириозной фигней, которую, как принято считать, любят дети. Антон не понимал, как может младенцу, который всегда спит, не хватать общения с кем бы то ни было. На это Лена Антону всегда говорила, что он, Антон, не понимает главного, что сейчас и происходит самое главное общение, самое космическое. Антон какое-то время терпел эти Ленины гонки, потому что знал, что у женщин в период беременности, родов и еще последующие года три сносит башню, это природа специально так сделала, так работает инстинкт материнства. Но у многих женщин, Антон это тоже знал, так потом крыша и остается снесенной. И он очень боялся, а иногда и впрямую подозревал, что с его Леной именно так и случилось. Хотя раньше она была абсолютно нормальной: любила кино, горные лыжи, пила вино и курила траву с ним за компанию. Когда появился Василий, Лена перестала пить вино и курить траву и стала ныть про космическое общение ребенка с отцом. Василия Лена называла «ребенком». Это слово звучало всегда угрожающе или осуждающе, потому что звучало оно всегда в контексте какой-то нехватки. Лена утверждала, что ребенку не хватает космической связи с отцом, или ребенку не хватает лица отца над кроваткой, или ребенку не хватает голоса отца, который читал бы ему на ночь рассказы про гномов. В итоге они развелись. Антону было поначалу жалко, что так получилось, один раз он даже заплакал, потому что выпил грузинского вина, а оно делает человека очень сентиментальным. Но потом опять было много работы, и плакать Антон перестал, а грузинские вина старался не пить, предпочитая французские – от французских хочется не плакать, а есть. Но по Васе Антон скучал все равно.

Он звонил Васе. Лена их общению не препятствовала и даже, наоборот, говорила:

– Если бы Вася получал столько тебя, когда мы были семьей! Если бы я знала, что тебе нужно разойтись со мной, чтобы стать хорошим отцом для ребенка!

Антон стал звонить сыну, как только Вася смог держать в руке трубку. Вначале он мог держать в руке трубку, но не мог говорить. Поэтому говорил Антон. Он рассказывал Васе, как живет. Вася слушал внимательно, иногда гукал, как бы давая понять, что ему интересно. Со временем их общение становилось сложней. Антон начал советоваться с Васей, рассказывал, над каким проектом сейчас работает, и привлекал даже Васю к мозговым штурмам. Вася весело гукал. Ему штурмы нравились.

Потом Лена стала усаживать Васю перед веб-камерой ноутбука. Антон не только слышал, но и видел сына и Лену. На заднем плане сидела Лена. Она умиленно улыбалась, глядя, как Вася пучится в окошечко, в котором шевелится папа. Так они и жили.

Потом Вася подрос. Через день, послезавтра, Васе исполнялось восемь лет. Он стал большим. С веб-камерой и прочими гаджетами Вася обращался легко, как Стив Джобс. Они с Антоном иногда говорили подолгу. Правда, теперь все изменилось. Теперь Антон ничего не рассказывал, потому что Васе неинтересно стало слушать про мозговые штурмы. Зато Васе стало интересно самому рассказывать про свою жизнь. Жизнь у Васи была интересная, потому что она только начиналась и он каждый день чему-то учился и удивлялся. Однажды Антон вдруг понял, что его, Антона, интересная креативная жизнь на самом деле неинтересная, потому что он редко чему-то учится и еще реже чему-то удивляется. У Антона был здоровый цинизм, за это его ценили коллеги. Но Вася ценил Антона не за здоровый цинизм, а за способность слушать и молча смотреть в веб-камеру. Так Антон превратился в бессловесную сову, за молчание и внимательный взгляд эту птицу так ценят зоологи.

Каждый день рождения Васи перед Антоном вставал вопрос: что подарить сыну? Для большинства взрослых простейшим способом получения авторитета в глазах ребенка является его, авторитета, прямая покупка. Поэтому накануне очередного дня рождения сына Антон действовал как Васин инвестор. Он проводил ресёч, выясняя, о чем Вася в данный момент мечтает. Все дети о чем-то мечтают, и это довольно нетрудно выяснить даже обычному взрослому, что уж говорить о взрослом, много лет проработавшем в рекламе. Выяснив мечту, Антон формировал финансирование. И мечта Васи сбывалась. Это всегда работало. Один раз Антон даже сам летал в Китай за роботом, читающим рэп. Вася мечтал о роботе-рэпере. Оказалось, есть такой робот, он хорошо читает рэп, лучше большинства русских рэперов. Когда Антон покупал этого робота в Китае, он подумал, что если китайцы начнут не только делать роботов-рэперов, но и сами начнут делать рэп, от этого рэпа будет негде спастись.

А один раз случилась катастрофа. Антон забыл про день рождения Васи. Антон всегда помнил, просто в те дни было очень много работы, Миша Минке взял крупный заказ от кандидата в губернаторы Красноярского края, и Антон придумал концепцию: «Сибирь! Наконец-то освоили!» В тот день, вернее в ту ночь, которую Антон навсегда запомнил, ему вдруг позвонил Вася, по скайпу. Вася плакал в веб-камеру. На заднем плане сидела Лена с горьким упреком в глазах. Оказалось, Вася шесть часов сидел перед дверью и ждал, что появится папа с горным велосипедом, о нем тогда мечтал Вася. Антон просто забыл про день рождения сына. Просто забыл. У Антона вспыхнуло все, когда он понял, что случилось. Сначала вспыхнули щеки от стыда. От щек загорелся весь мозг, и Антону казалось, что мозг через секунду-другую выгорит весь, как старый процессор.

Антон сказал Васе, что он едет к нему, конечно, едет, конечно, с подарком, но едет медленно, потому что он в пробке. Хотя он сидел в агентстве, в «BRAIN-ROOM-е», и придумывал положительный образ красноярского губернатора. Когда позвонил Вася, Антон был близок к прорыву, он уже предложил простую, но крепкую платформу образа губернатора: «Хороший ты мужик, Геннадич!», и Миша Минке уже сказал, что в этом есть что-то, есть искренность, есть Сибирь. Миша Минке, Изабель, Валя Матвеев и другие коллеги удивились, когда посредине мозгового штурма ведущий концептолог вдруг вскочил и убежал, бросив недостроенную платформу образа.

Полночи Антон искал горный велосипед. Оказалось, что ночью в Москве можно купить что угодно: кокаин, проститутку, лазерный принтер, путевку в Египет, украинский борщ. Горные велосипеды ночью в Москве не продаются. Эта ниша на рынке совершенно пуста. Тогда Антон попросил помощи у Изабель. Французская гюрза могла сделать все, если хотела. Антон знал, что за эту услугу будет потом должен гюрзе свои идеи, свои мозги, а может, и всю свою жалкую креативную жизнь. Но ему в тот момент было все равно. Он два часа ездил по проклятой Москве, которая не спит никогда, но в которой нельзя купить велик для сына, и ему было все равно. Гюрза позвонила своим друзьям, куршевельским кретинам, и через полчаса Антон забирал у одного из них шикарный горный велосипед. Его Антон и подарил Васе, долетев до Лениного дома по мокрой весенней дороге и едва не разбившись.

Вася был рад. Он утирал слезы и улыбался. Правда, Васе было тогда всего семь лет, а велосипед был взрослый, мог ездить по отвесным стенам, стоил треху евро, и в общем, им, вероятно, гордился куршевельский кретин, у которого Изабель отняла велосипед в два часа ночи. Но Васе даже понравилось, что велосипед взрослый. Он решил, что отец считает его уже большим. Он поверил, что отец спешил к нему, что отец о нем не забыл. Он же папа, а папа не может забыть.

С того самого дня Антон позорно три раза, как налоговая служба, предупреждал сам себя: за месяц, за две недели и за три дня писал в блокноте-календаре, который для этого только завел: «ВАСИН ДР!!! ВАСИН ДР!!! ВАСИН ДР!!!» Это работало. Больше Антон не забывал о дне рождения сына.

Через день Васе исполнялось восемь лет. За месяц до этого Антон спросил сына, о чем он мечтает. Вася, не по годам развитой, ответил:

– Я мечтаю, чтобы ты жил с нами. С мамой.

– Ну ты же понимаешь… – сказал Антон.

– Да, я понимаю, – кивнул Вася.

Тогда Антон спросил:

– А о чем вообще, дружище, ну то есть не считая того, чтобы мы с мамой жили вместе, о чем вообще ты мечтаешь, Василий?

Вася подумал и сказал:

– Не знаю. Хочу быть орлом, наверное.

– Я понял. Ну… Ладно, – сказал Антон после паузы.

Невозможного нет и быть не может. Если бы у Антона был герб, а на гербе – девиз, он звучал бы именно так. Антон знал пару event-агентств, которые могли воплотить в жизнь любой бред в сжатые сроки и даже заявляли об этом в своих рекламных слоганах. Им ничего не стоило нарядить Васю орлом и поднять в небо на самолете, вертолете или дельтаплане – в зависимости от бюджета. В конце концов Антон склонился к дельтаплану с инструктором. Схема простая: Антон привозит Васю на аэродром, где собираются фрики-дельтапланеристы. Дельтаплан – это раскладушка, на которой можно летать, используя восходящие течения воздуха. Раскладушка может достигать километровой высоты. Это очень высоко и очень страшно, и наверняка Вася не выдержит и половины такого подъема. Расценки у фриков сдельные: чем выше, тем дороже. Это справедливо. Таким образом, решение было и эффектное, и бюджетное. Антон такими решениями и выделялся среди коллег по цеху.

Заказ на создание позитивного образа Сочи нарушил все планы Антона. Но отказаться нельзя, это стало ясно Антону при первом же взгляде в грустные глаза Путина. Нужен был компромисс, и Антон нашел его. Запасной план был надежен и немного позорен, как и подобает запасному плану. Антон решил поручить ребятам из event-агентства переодеться в чудесных фей (за деньги они это исполнят безропотно). Затем феи отвезут Васю на аэродром, где его встретит наемный фрик-дельтапланерист, переодетый в ниндзя – Васе нравятся ниндзя, – правда, за переодевание фрик-инструктор запросил отдельные деньги, но это справедливо. Ниндзя в дельтапланериста переодеваться тоже бесплатно не стал бы. Таким образом, ниндзя-фрик будет управлять дельтапланом, а Вася будет орлом. Вася будет летать. Ну а сам Антон может остаться таинственным волшебником, который все это придумал, спродюсировал и профинансировал, но не смог явиться на саму акцию, потому что, как подобает волшебнику, сейчас занят созиданием нового чуда – позитивного образа Сочи. В конце концов, это нормально, когда главный волшебник не может показаться на глаза, так делали многие: Сталин, Гудвин и другие. Антон выдал ребятам из event-агентства бюджет акции и уехал. Он и на этот раз сделал все, что мог, чтобы мечта сына сбылась.

Все эти мысли пронеслись очень быстро, пока Антон стоял на балконе гостиницы «Бомба» – у мыслей высокая скорость. Потом Антон покинул свой номер и спустился вниз. В холле гостиницы его встретил Эдо, и они отправились в офис креативного штаба Олимпиады.

По дороге машина Эдо прыгала на кочках, ямках, провалах, щелях и трещинах. Дорога была похожа на тренировочную стену для альпинистов, только лежащую в горизонтальной плоскости. Эдо, прыгая вместе с «девяткой», сказал, не уточняя, о ком идет речь:

– Пидарасы.

С чем Антон Рампо, тоже не уточняя, о ком идет речь, согласился.

У входа в здание креативного штаба сразу бросались в глаза три флага: России, Краснодарского края и МОКа – Международного олимпийского комитета. Медленно, торжественно подъехали ко входу в штаб под трепещущими на весеннем ветру флагами. Антон улыбнулся. Это было похоже на церемониальное прибытие кортежа Виндзоров, только Виндзоры почему-то ездили на тонированной «девятке».

Офис сочинской Олимпиады оказался не похож на офис московской «PRoпаганды» со стильными надписями на английском и креативным беспорядком-порядком. Это был строгий, совершенно безликий офис со свежим ремонтом и одинаковыми темными дверями во все кабинеты. В переговорной Антон обнаружил, однако, нечто общее с офисом «PRoпаганды». Комната была полна людей, которые говорили, перебивая друг друга. Мозговой штурм – так подумал Антон.

На появление Рампо никто не обратил поначалу никакого внимания, Эдо хотел было исправить ситуацию, но Антон коротким жестом попросил его не делать этого. Ему было так удобнее рассмотреть людей, с которыми придется работать в их естественном состоянии. В переговорной было всего семь человек, но казалось, что их больше, потому что один из семи беспрестанно передвигался, разговаривая по телефону и активно жестикулируя. Он был одет в костюм «Армани» и узконосые черные туфли, на руке у него были золотые часы. По телефону он говорил тоном решительным и напористым:

– Слушай меня. Я много говорить не люблю. Работу сделай, а как ты ее сделаешь, это твои проблемы, мой брат! Что? И что, что сложно? Я же тебе не рассказываю, сложно мне или нет. Хотя мне знаешь как сложно! Если я расскажу, ты растеряешься. Ты тоже меня не грузи! Делай свое дело. Я – свое, ты – свое. Все понял?

Антон сразу подумал, что этот молодой армянин умеет работать с людьми, обладает моторным началом и навыками мотивации персонала и его можно будет сделать своей правой рукой.

Остальные присутствующие горячо обсуждали, что же делать теперь. Явно что-то недавно случилось, и теперь все боятся, что их отымеют за это, понял Антон. Когда любопытство победило желание и дальше изучать сотрудников в их естественной среде, Антон спросил небрежным тоном:

– Что за проблема, коллеги?

Человек в остроносых туфлях коротко взглянул на Антона и сказал:

– Деньги спиздили. А с нами не поделились. Обидно!

– Ясно, – понимающе кивнул Антон. – И много денег пропало?

– Нет, не много. Все! – улыбнулся Антону человек в остроносых туфлях.

В этот момент он еще больше понравился Антону как кандидат в правую руку; у него была способность прямо смотреть проблеме в лицо и не скрывать от руководства масштаб катастрофы. В этот момент Эдо, указав на Антона, все же представил его присутствующим:

– Человек из Москвы, – и добавил не без гордости: – Я привез.

Воцарилась нехорошая тишина. Все смотрели на Антона, и даже человек в «Армани» и остроносых туфлях вдруг изменившимся тоном сказал в телефон, по которому по-прежнему говорил: «Перезвоню», положил трубку и тоже стал внимательно смотреть на Антона.

Антон выдержал паузу, которая заложила основы уважения к нему, и сказал:

– Присядем?

Быстро оглядев всех и никого конкретно, Антон Рампо легко и демократично присел за стол. Все шумно и торопливо сели, как в электричку. Садиться, как Антон, легко и демократично, никто не умел. Выдержав еще одну паузу, Антон тяжелым взглядом руководителя оглядел присутствующих. Присутствовали: пара теток с сиськами и челками – энергичные дуры в белых блузках, которые составляют основу любого офиса, – так выглядят секретари и менеджеры. Затем одна тетка постарше, то есть женщина, с туго стянутыми назад волосами и стянутой туда же сексуальной энергией. «Такая, хоть одна, тоже всегда есть в любом офисе. Это начальник канцелярии» – так подумал Антон. Затем присутствовала группа добродушных кретинов в костюмах. «Это клиентские менеджеры» – так подумал Антон. Далее помятый пряник с сережкой в ухе – явно сисадмин. И, наконец, имелась пара очень некрасивых, страшных девушек. «Это креативщицы, – так подумал Антон. – Ну что делать, креативные девушки, они и в Москве в основном некрасивые». И, наконец, молодой армянин в «Армани» и остроносых ботинках, которого Антон заранее за моторное начало и умение смотреть проблеме в лицо сделал своей правой рукой. Именно к нему и обратился Антон Рампо за комментариями:

– Ладно. А поподробнее? Кто украл, как, при каких обстоятельствах?

– На меня не смотрите. Мне сколько дали денег, я все пожарил, – сказала правая рука Антона, армянин в «Армани».

Антон подумал, что «пожарил» – это, вероятно, местный сленг, означающий «освоил». Говорят же тут «бомба» про все хорошего качества и говорят «это тебе сядет» вместо «это тебе встанет». Но в этот момент придурок с сережкой в ухе сказал, указав на молодого армянина в «Армани»:

– Овик у нас барбекю занимается.

– Чем занимается? – невольно переспросил Антон.

– Шашлыком, до! – сказал Овик в «Армани», правая рука.

– То есть? – удивился Антон.

– Жарит мясо для МОКа, – пояснил придурок с серьгой. – Когда комиссии из МОКа приезжают олимпийские объекты смотреть, мы для них барбекю делаем.

– Шашлыки! – уточнил Овик, улыбнувшись Антону. – Эти люди из МОКа, что за люди? Бедолаги. Шашлык не знают, барбекю знают, ну я говорю «барбекю», чтобы люди понимали, что кушают. Когда опять приедут, мне надо заранее знать. Я уже сколько раз просил? Заранее предупредите меня, по-братски, что люди едут, хотя бы за день, я же мясо сам мариную; мясо, маринованное чужими руками, не могу в руки взять, брезгую. А если сам мариновал, гарантирую, барбекю будет бомба.

Антона удивило, сильно удивило все, что сказал Овик.

– Наверное, надо представить вам членов нашего штаба, – в этот момент догадался придурок с серьгой. И представился сам для начала: – Игорь Иванович Беленький, для вас просто Игорь. Я буду вашей правой рукой.

Затем самопровозглашенная правая рука Антона представила ему остальных членов креативного штаба. Оказалось, что Антон ничего ни про кого не понял. Тетки с челками оказались сочинскими креативщицами. Антон сразу понял, что будет их иметь безжалостно. И как креативщиц, и, возможно, еще как-нибудь. Женщина с туго стянутыми назад волосами, которую Антон отрядил было в начальницы канцелярии, оказалась пресс-атташе, она отвечала за связи со СМИ. «Надо ее при первой возможности перевести в начальницы канцелярии», – упрямо подумал Антон. Группка добродушных кретинов в костюмах, наоборот, отвечала за канцелярию. Две девушки с ужасными лицами были личными секретарями руководителя штаба, то есть Антона. Придурок с сережкой был не сисадмин, а правая рука по фамилии Беленький. А правая рука, которую выбрал Антон, оказался шашлычником.

Узнав все это, Антон подумал:

«Пиздец!»

Чтобы не пасть духом, он вспомнил про карточку, на которой лежал миллион долларов, вспомнил про собственный остров, на котором он будет жить, босой и прекрасный, в окружении эбонитовых женщин. Антону сразу стало легче.

В это время Беленький спросил:

– Простите, а как к вам обращаться?

– Да! Как вас представить? – спросила Антона страшная, как совесть, девушка-секретарь.

– Антон Рампо, – ответил он, стараясь не смотреть на лицо своей личной секретарши.

– А по отчеству? – настаивала секретарша, улыбаясь Антону большими желтыми зубами.

– Антон Ильич, – сказал Антон сухо. – Рампо.

– Лампо? – переспросила секретарша.

– Рам-по. «Р» – первая буква, – сказал Антон.

Он хотел сказать еще: «Р – рампа». Но подумал, что это ненадежный спеллинг в данном случае. Потом хотел сказать – «Р – Роттердам». Но тоже передумал. И сказал:

– «Р» – рашпиль.

– Я поняла, – радостно кивнула девушка, которой рашпиль был явно хорошо знаком.

– Ну что ж, Антон Ильич, – сказала в этот момент правая рука Антона, Игорь Иванович Беленький. – Я уже сломал голову о железную стену бюрократизма. Теперь будем ломать ее вместе!

Потом Игорь Беленький крепко пожал руку Антону и несколько раз очень сильно моргнул, как будто собираясь выплюнуть свои глаза на Антона. У правой руки был такой тик, и, вероятно, не единственный.