Текст книги "А вместо сердца пламенный мотор (сборник)"

И вот уже мы сидим за столом, на котором обычно Салеев или Ваня препарируют отказавшую аппаратуру. Ромик не умолкает ни на секунду. Что поделать, элоквенцией его прорезало. Элоквенция – красноречие (словоблудие). Так, по крайней мере, говорит энциклопедический словарь имени Брокгауза и какого-то Ефрема… Не берусь подписываться под точностью энциклопедических формулировок, но именно такой формой словесного расстройства страдал наш милейший Ромик.

Он с чувством читал Акутогаву вслух, страстно ненавидел Акунина с его «Алмазной колесницей» и при этом оставался, совершеннейшим образом, холоден к творчеству Лао-Цзы. Любимый вид интеллектуального застолья, не так ли? Мне такое застолье сегодня ни к чему. Меня посещают другие, совершенно посторонние мысли, связанные с гражданской обороной.

В мечтах моих появляется очаровательная, как печатный пряник, Тома Музыченко, моей несравненной музы поры студенческого ученичества, которая заклинает мои готовые улизнуть в действительность мысли:

– Я самая лучшая сандружинница на всём белом свете… Я целую Димыча жарко и с пониманием… Я этому так долго училась… Очнись, мой условно тяжело раненный в сердце… Обними меня покрепче и попробуй искусить… Ну, что ты, шалун… Не так же быстро…

* * *

Немного странно… Я просыпаюсь в курилке здания аэровокзала (ах! сколько гласных подряд, убил бы… сам себя). Рядом стоит Слава Михайлов и рассказывает мне о своём посещении Чернобыля в далёком уже начале лета 1986-го года…

И почти следом за тем, как я всё это выведал у Михайлова вполне легальным путём… Да, что там говорить, выведал – не то слово. Слава сам мне всё с удовольствием рассказывал. Похоже, нашёл он во мне благодарного слушателя, нимало не сомневаясь, что я спрашиваю из чистого любопытства, а не потому, что меня сын попросил.

Так вот, почти одновременно с тем, как мне были рассказана история ликвидаторства с точки зрения отдельно взятого человека, у нас на предприятии началась учёба по гражданской обороне и устранению (а, желательно, предотвращению) чрезвычайных ситуаций. Странно, что я вам уже сообщил эту незабвенную случайность…

Казалось бы, я должен был проникнуться ответственностью момента и внимать суррогатному бреду от бывшего военного врача со всем возможным старанием и огоньком в глазах. А вышло всё совсем не так, как ожидалось. Кто не верит, пусть перечитает выдержки из конспекта, приведённые выше.

Ну что, число моих почитателей, надеюсь, резко уменьшилось? Этим особам обоего пола желаю найти себе более достойного автора для проявления к нему непременно дружественных намерений. Всем остальным рекомендую попробовать кофе по моему рецепту…

Намелите свежеобжаренной арабики, а лучше робусты (там кофеина больше) вместе с африканским чаем ройбуш (кора дерева семейства какао)… Мелите мелко. Дальше варите с добавлением сахара… и воды… Если кто-то экономит экологически чистую воду, можно просто так пожевать…

Пейте горячим. Ибо помните – кофе должен быть крепким, горячим и сладким, как поцелуй любимой женщины… Так любит говорить Салеев. И сие есть – абсолютная истина. Правда, Тома?

Тома Музыченко, какое ты имела право вторгаться в мою личную жизнь… даже таким виртуально-внутривенным методом? Я же давным-давно женат, и супруга вовсе не обязана поощрять мои умозрительные проказы, помноженные на грёзы недогулявшего в молодости зрелого мужчины в полном расцвете сил ижеланий. Ву компроне? Впрочем, понимаю… Да-да, моя милая, мир именно таков, каким ты хочешь его видеть. Жаль только – угол обзора крайне невелик.

* * *

Ну, а теперь всё-таки позвольте приступить к изложению истории, которую поведал мне Михайлов, а то мой сын так и не дождётся предназначенной для него информации.

26 апреля 1986-го года произошла авария на четвёртом энергоблоке Чернобыльской АЭС, причины которой, кстати говоря, однозначно не называются и сегодня. Но мы не станем ставить перед собой неподъёмную задачу выяснения обстоятельств случившегося, искать виновных. Не для этого я со Славой Михайловым беседовал в нашей курилке и у него в штурманской. Просто увидеть последствия произошедшего в Припяти глазами очевидца – вот в чём наша задача.

Итак, 26 апреля 1986-го случилось то, чему не было аналогов до того момента. Конечно, теоретически различные варианты аварийных ситуаций просчитывались, но, сами понимаете, одно дело теория, и совсем другое – практика…

Спустя какую-нибудь неделю-другую (после проведения Первомайской демонстрации в зоне, подверженной радиоактивному заражению) со всем соГЛАСНОЕ советское правительство тогда ещё «порабощённой» Украины с позволения «человеколюбивого» Политбюро осмелилось довести до сведения своего податливого пластилинового народа некоторые мало приятные сведения о том, что где-то в неприметном местечке Припять, что близ Чернобыля, городка также весьма незначительного, приключилась небольшая авария. Не то на ТЭЦ, не то на ином каком объекте не сильно стратегического значения. Да, собственно, и не авария вовсе, а обычный выброс радиоактивных отходов. Ну, примерно, такой, как в радоновых ваннах на курорте. Даже немного полезнее. Особенно для психически нездоровых личностей.

Об истинном положении дел знала довольно ограниченная группа лиц, большая часть из которых прислуживала отдельно стоящему мужчине в кепке-картузе и шинели, какового вынужден был объезжать автотранспорт, движущийся в окрестностях Лубянской площади столицы. Они, эти обличённые непосильной ответственностью лица, слегка приоткрыли завесу тайны, чтобы организовать отряды ликвидаторов-добровольцев.

Ах, до чего замечательно жилось в советской стране. Ты добровольно отправляешься почти задаром туда, не знаю куда, а тебя взамен могут запросто отоваривать в партийном распределителе. Целых два раза. Или даже три. А уж про бесплатные похороны с прочувствованной речью сытого чинуши у гроба и говорить нечего. Это, так сказать, входит в комплект поставки. А по-нынешнему, по туристическому – «все ритуальные услуги включены».

Ну, да, оставим эти привилегии на совести таких милых и трогательных плачущих коммунистов Рыжковского толка с Горбачёвским бесстыдством консенсуса и пришедших им на смену неполнокомплектных в части отростков на верхних конечностях, включая голову. Нет, пожалуй, ещё пару слов хочется добавить. По поводу первого харизматического демократа из всех ныне живущих, дай Бог ему здоровья (рассказ в первоначальной версии был написан в апреле 2005-го года).

Когда все политологи, эксперты и журналисты до сих пор в один голос говорят о несказанном таланте Первого, о его несравненном уме и силе убеждения, да, мало ли, ещё чего хорошего, начинаешь ощущать себя полным идиотом. Я не понимаю, в чём сила гения Всероссийского танкового дедушки. В том ли, что он долгие годы доводил страну вместе с экономическими патологоанатомами до состояния клинической смерти? Или, может быть, в том его величие, что взрастил чеченский сепаратизм, лично вооружил его, а потом бездарно делал вид, что воевал?

Или вы в виду имели, уважаемые лизоблюды, приватизацию методом воровского общака, то есть перепадает больше собственности тем, у кого «ходок» к «хозяину» больше и за душой немало добра, нажитого незаконными способами, имеется? А тем, кто живёт на одну зарплату, извините, ничего из, собственно, собственности не полагается. Хорошо, хорошо, не стану спорить.

Действительно, огромный, можно сказать, глобальный умище нужен, чтобы проспать официальный визит на высшем уровне по пьянке, по пьяному делу же подирижировать военным оркестром иностранного государства, или упасть с моста мимо обеспокоенных охранников. Тут без харизмы просто никуда.

Но, с другой стороны, милый Старикан твёрдо следовал заветам социализма: «всё лучшее детям» и «дети наше будущее». На всех чад Первого не хватило, харизмы стало жалко. Но зато своим родным девочкам устроил папа хорошую жизнь, которую все дружно назвали демократическим развитием России. С одной из них «Аэрофлотом» поделился через зятя и встревоженного господина с лондонской регистрацией патологоанатомического представителя радиоактивной составляющей. Другой поручил управлять страной посредством беспринципных электриков-нанотехнологов и Чукотских начальников «Челси». Король Лир, да и только… Но Шекспиру было бы стыдно, когда б его героями оказались такие ГАРАНТЫ феодально-финансового невежества…

О покойниках плохого не говорят?

Так извините, мои дорогие, писано было ПРИЖИЗНЕННО… Что теперь делать, если жажда пресмыкаться не входит в мои должностные обязанности?

«… и все мы не о том поём, и потому так смело…»? Помните такую строку из бардовской песни времён кухонной демократии? Вернее, поём-то уже о том, но не тогда… и не там. А если даже ТАМ и ТОГДА, власть предержащим нет никакого дела до твоего героического пения. Собственно, в этом и заключается «берёзовая» демократия по Чубайсу, нано-нанайцы его раздери.

Каждый говорит и обличает кого угодно. Но НИКОМУ нет дела до этих обличений. Свобода, одним словом. Любой гражданин свободен, как послать, так и быть посланным без каких-либо конкретных обязательств, связанных с отправлением государственных нужд. То есть, вроде бы, есть государственная структура, а самого государства нет. Одна только нужда – вечно сбегать по маленькому или основательно присесть по большому.

Аппарат бесконечно сам себя перестраивает, называя это нелепое мельтешение реформами, а народ где-то там внизу пытается выжить, а государевым опричникам фискального и мобилизационного толка показать спелую дулю во всей её пролетарской красе. Не жизнь, а сплошная игра во взрослых.

ОНИ делают вид, что заботятся о НАС. А МЫ делаем вид, что хотим со всем старанием исполнить ИХ дурацкую волю, но у НАС плохо это получается. Тем не менее, когда-то такое зыбкое равновесие просто обязано нарушиться. Что будет? Ничего страшного. Придёт умный счетовод с Капитолийского холма, всех нас пересчитает и займёт какой-нибудь не сильно обременительной работой для афро-русских – например, копать. Или – не копать, а закапывать. Хрен от турнепса голландского, как говорится, не очень далеко осеменяется.

А если к тому времени Пентагон накопит новых вооружений, то у нас немного постреляют прицельно. Что вы испугались? Я же просто так неудачно и НАУДАЧУ шучу. Не станут же, в конце концов, американцы бомбить землю, родившую для Великобритании Платона Еленина и Романа-из-Предместья. Почему? Так англичане же их попросят. Нельзя, в конце концов, один из ведущих футбольных клубов Европы невзначай обезглавить! Удары-то крылатыми ракетами хоть и точечные, но мало ли что…

В свете последних исполненных британской тайной Фемидой решений в одном загородном доме, претендент на выживание с отжиманием бабла остался один… но что-то он заскучал, сдулся. Оно и понятно – закон свободного рынка олигархов: нету в твоей нише конкуренции, начинай сушить сухари… или лучше – пиши записку покаянную да в петлю… по методике некоего духовного лица в Озерках. Да, непременко в Озерках… где-нибудь под Лондоном.

* * *

Однако вернёмся в конец мая 1986-го года. Почему именно в конец мая? Просто в это время экипаж Славы Михайлова вместе с бортом МИ-8 и в сопровождении техников отправился к месту ликвидацию аварии на Чернобыльской АЭС (близ города Припяти).

Из гражданских лётчиков там собралось пять экипажей вертолётов МИ-8 (Печора, Ухта, Архангельск, подмосковный аэропорт Мячково (радиационная разведка), Свердловск). Они и стали одними из первых ликвидаторов. Свердловский экипаж умер в тот же год и в полном составе, поскольку работал рядом с военными в девятикилометровой зоне от реактора, поливали крыши домов клеем ПВА и битумом, чтобы радиоактивная пыль не поднималась в верхние слои атмосферы. У военных-то лётчиков была защита… Специально оборудованные вертолёты со свинцовыми вставками, да, и сами лётчики экипированы были в специальные костюмы. Защитить гражданских почему-то никому не пришло в голову. Или, может быть, просто на всех этих специальных защитных средств не хватало… А партия, между тем, сказала: «Надо! Потерпите, ребята!» Кто бы с ней стал спорить…

Экипаж Михайлова был занят тушением и локализацией пожаров за пределами опасной девятикилометровой зоны, но и у них на борту приборы зашкаливали. Слава пожаловался кому-то из военных. Приняли меры – отключили дозиметрию внутри и снаружи летательного аппарата.

Конечно, в конце рабочего дня все гражданские пилоты проходили процедуру дезактивации, и радиационные замеры с них снимать не забывали. Но – что именно суровые, будто только что спущенные с цепи, офицеры радиационного поста записывали в личные карточки лётного состава, одному Богу известно. А на индивидуальные дозиметры образца 1954-го года, щедро выданные с военных складов горстями, надежды было мало.

Подумайте сами, на какие дозы рассчитывал великий стратег Жуков, когда гнал тысячи молодых здоровых парней в эпицентр ядерного взрыва во время учений на Тоцком полигоне? То-то и оно, что на дозы военного времени, когда необходимо превозмогать и преодолевать. Соответственно, и шкала в дозиметрах военно-метрическая, с допусками типа «плюс-минус трамвайная остановка».

Но теперь-то обычная работа, нужно бы как-то потщательнее к своему здоровью отнестись… Подумал так Слава Михайлов и однажды осмелился спросить, каковы же суточные дозы, которые они вместе с экипажем получают за полётный день с сопутствующими обстоятельствами нахождения в опасном районе. Но вместо ответа на свой простой, казалось бы, вопрос, командир печорской «восьмёрки» был немедленно препровождён к вальяжному особисту.

Тот очень грамотно прочёл пилоту лекцию о политике партии и правительства, о злонамеренных кознях вражеских разведок, провоцирующих разброд и шатание в сплочённых рядах ликвидаторов. Михайлов подумал, что особист, по всей вероятности, с целью пресечения нелепых и подлых высказываний несознательных гражданских работников, сидит постоянно на одном месте, в бункере-бомбоубежище киевского аэропорта «Жуляны» и даже поесть толком не успевает.

Иначе, отчего бы тогда сей особист так невероятно раздулся, что в кресле не помещается? Это, скорее всего, он от голода пухнуть начал, и малоподвижная оперативная работа тоже сказалась. Пожалел Михайлов особиста и мысленно отпустил ему все грехи, вместо «амен» «твою мать-то!» в конец молитвы поставив. Тут и беседа наставительная кончилась. А напоследок Славе напомнили старую истину о том, что многия знания преумножают скорбь. Иди, дескать, парень и не чирикай, а то быстро тебе в сопроводиловке на родное предприятие такую характеристику напишем, что вовек не отмоешься.

Михайлов никогда не был идеальным героем и поэтому решил перетерпеть унижение, которым военное руководство оперативного штаба по ликвидации отблагодарило гражданских лётчиков за помощь. Действительно, воспринимали их, как к людей второго сорта: нет погон – не интересен ты державе, а на здоровье твоё можно положить «с большим социалистическим прибором, украшенным молоткастым серпом имени всехного интернационала».

Да, собственно, и к солдатикам срочной службы отношение было не лучше. На военном аэродроме возле Чернобыля, где происходила дозаправка «вертушек» в течение полётного дня, в качестве авиамехаников использовались как раз эти молодые ребята. Из-за жаркой погоды солдаты бегали с топливными шлангами от борта к борту, по пояс обнажёнными и в тапочках на босу ногу.

И ни один из отцов-командиров, ни словом не обмолвился об угрожающей молодым парням опасности. А зачем? Сами-то они в специальных армейских комплектах по стоянкам рассекают. Хоть и пот льёт ручьём, зато безвредно. А на всех защитного обмундирования всё равно не хватит. Вот пусть срочники и терпят тяготы и лишения… как в Уставе записано.

Гражданские лётчики и технари помогли снарядить кой-кого из бойцов технической одеждой и обувью из привезённой с собой. Сами-то они были одеты в обычную техническую робу, которую на месте выдали с военных складов. Офицеры, отягощённые толстыми погонными созвездиями, только усмехались на эти малозначительные попытки гражданских сберечь для будущего молодое поколение солдат советской армии. Типа, велика держава – бабы ещё нарожают!

* * *

Базировалась аэрофлотовская вертолётная техника в Киевском аэропорту «Жуляны». В течение рабочего дня дозаправка, как я уже отмечал выше, проводилась на военном аэродроме близ Чернобыля. Вояки с подачи академика Велихова, уверяли, что возле телевизора сидеть вреднее, чем проводить по 10–12 часов в окрестностях Чернобыля. Если, скажем, в Припяти, рядом со станцией ещё имеются кое-какие остаточные признаки, то здесь их и в помине нет. А сами, между тем, продолжали ходить в специальных костюмах со свинцовым бандажом вокруг заветного мужского достоинства, невзирая на жаркую погоду.

Каждый вечер после прохождения обязательных процедур по дезактивации экипаж Михайлова шёл на ужин в столовую, где его уже поджидали послеполётные сто пятьдесят граммов водки «на нос», в обязаловку. Таким образом, вроде, по уверениям врача, очень хорошо выводятся радиоактивные «альфа-частицы», случайно попавшие в организм вместе со встречным ветром. Хотя известно, что для восстановления поражённой крови лучше пить «Каберне». Никакое другое красное натуральное вино блтзко не имеет подобных реабилитационных свойств, не говоря уже о водке.

«Странно, неужели весь сорт «Каберне» повывели Горбачёвские ханжи-прихвостни, если даже ликвидаторам не хватает?» – думал Михайлов, закусывая положенные ему «лечебные» граммы практически не радиоактивным огурцом. В такие минуты экипажи рейсовых самолётов, забредающие в лётную столовую «Жулян», бывали поражены вопиющей картиной, когда авиаторы-вертолётчики вместе с техниками распивали «наркомовскую норму» на глазах всего народа в самом, так сказать, центре авиационной безопасности.

Однажды кто-то из любопытных лётчиков с рейсового АН-24 подошёл к столику печорского экипажа, на котором в графинчике, замаскированный под легальную водку, стоял местный самогон.

– Вы что, ребята? Как можно пить… здесь? И вам к семи вылетать? Да вы с ума сошли! Стартовый медпункт вас же не выпустит… – командир АН-24 кипел от негодования, непонимания и, бог знает, ещё от чего.

– А нас на трезвянку вообще к вылетам не допускают, – грустно пошутил Михайлов.

– Так вы куда барражируете?

– Мы вертолётчики. В Чернобыле работаем, слыхали про АЭС?

По залу быстро распространился слух, что добровольцам-«смертникам» из Чернобыля ЗАПРЕЩЕНО вылетать на АЭС трезвыми. Впоследствии из Печоры на ликвидации аварии работало ещё два экипажа, в июле и августе того же 1986-го года. Но на них «наркомовская норма» больше не распространялась. Видно, радиация радиацией, а партийная дисциплина превыше всего. Кто-то успел сдать «красивое радиационное застолье». Не иначе…

* * *

Как я уже замечал, работа печорского экипажа заключалась в тушении пожаров в брошенных деревнях (самовозгорание чаще всего, но бывало, что и мародеров спугивали). Огнеборческие работы производили специальным устройством ВСУ-2, вместимостью две тонны, прикреплённым на подвеске. Набор воды проводился в режиме «висения» из окрестных водоёмов. Для тушения и заправки ВСУ старались в девятикилометровую зону не залетать. Там военные вертолёты, защищённые специальным образом, работали.

И вообще, Слава старался не подсаживаться и тем более не садиться с выключением двигателей там, где имелся риск попасть в зону возможного выброса радиоактивных элементов. Поясню для несведущих, что подсаживается вертолёт, когда двигатели не выключаются полностью, а молотят на средних оборотах. Хотя колёсами машина земли касается, но аппарат готов взлететь в любой момент.

Итак, Михайлов предпочитал не сажать машину, но всё же иногда это делать приходилось – когда экипаж сталкивался с нестандартными ситуациями. Как правило, подобные обстоятельства были связаны чаще всего с неполадками заборного механизма ВСУ-2. Подвеску в этом случае приходилось сбрасывать, сажать вертолёт рядом с пожарным механизмом и производить устранение неисправности силами экипажа. Первый раз подсели рядом с рыбаком. Откуда он здесь взялся, если людей давно эвакуировали, непонятно.

Рыбак, весёлый мужичок лет сорока с хвостиком, подбежал к тарахтящему вертолёту и попросил закурить. Оказалось, что он живёт один в брошенной деревушке. По социальному происхождению – из бомжей. Уехать в другое место Киевской области не захотел.

– А что мне там делать, – спрашивал мужик риторически, – если у меня даже паспорта нет… Опять по КНС-кам мыкаться зимой и с пьянотиками за тёплое место драться? Нет уж, увольте! А здесь мне теперь хорошо. Хозяин деревни, можно сказать, не кривя душой. Ближайшие соседи, старик со старухой, живут в четырёх верстах от меня. Рыбы в реке полно, главное – не лениться. В огороде овощи, в сельпо мешков десять муки обнаружил. На мой век хватит. Не жизнь, в общем, а мечта. Одно плохо, сигареты приходится экономить. Мало их у меня. Ну, да, ничего. Схожу по соседним деревням, может, найду чего.

В заключение беседы мужик принялся было угощать экипаж, подаривший ему три пачки «Опала», свежей, только что пойманной, рыбой. Но Михайлов брать не рискнул. У рыбы из Припяти глаза были подёрнуты белой плёнкой, как у той, что в уху бросили, за минуту до её полной готовности.

На пятый день по рулёжке Чернобыльского военного аэродрома примчалась какая-то специальная команда и установила под сиденья экипажу свинцовые пластины. В ответ на дружеское «спасибо», военные буркнули что-то неразборчивое в ответ и поспешили уехать в сторону Киева. Именно в этот день пришлось Михайлову со товарищи впервые (и в единственный раз) попасть в запретную 9-ти километровую зону. Строп на ВСУ-2 так запутался, что сбросить его было необходимо немедленно, во избежание аварийной ситуации. Сбросили и приступили к снижению. Было это километрах в восьми от реактора, судя по штурманской карте.

Ещё сверху Слава заметил около двух десятков человек, бегущих к спускающемуся с небес вертолёту. Бортмеханик с летнабом (лётчиком-наблюдателем) помчались к сброшенной подвеске, а Михайлову со вторым пилотом выпала честь встречать делегацию молодых людей в возрастном диапазоне от восемнадцати до двадцати пяти лет. Одеты они были в обычную домашнюю одежду. В основном – джинсы и футболки, на ногах кроссовки.

– Дяденьки, что нам делать? – обратились они к экипажу. – Скоро две недели будет, как мы сидим в полной боевой готовности. Когда нам дело найдут? Вы уж там про нас скажите! Напомните в штабе, что мы готовы на всё….

Оказалось, что эти парни и девушки (!) добровольцы-ликвидаторы из Чернобыля по линии военкомата. Свезли их в сельский клуб неподалёку от Припяти, где и бросили, предоставив самим себе. Перед отъездом, правда, всё позакрывали. Окна, двери, чтобы радиоактивная пыль не так интенсивно внутрь проникала. Запретили из помещения выходить. Кормили, поили три раза в день. Пищу на БТРе привозили. А по утрам ещё и врачей доставляли. В защитных костюмах и специальных масках, какие вы, наверное, видели в фильмах Голливуда о распространении всяческой заразы из загашников Пандоры.

Врачи брали кровь и мочу на анализы, измеряли давление и что-то ещё непонятное странным дребезжащим прибором. Ничего вам такое отношение державы к своим подданным не напоминает? Славе Михайлову напомнило, хотя по возрасту он просто не мог видеть специальных фашистских лагерей, где исследования медицинские проводились. Хотя я на фашистов даже наговариваю, они же военнопленных для этих целей использовали. А наша разудалая держава, так ловко избавившаяся от сталинского наследия, своих добровольцев пользовала втёмную.

Смертники эти ребята, одним словом, как подопытные кролики. Или вроде того. Никому, собственно, они в качестве рабочей силы нужны не были. Тут серьёзный эксперимент на выживаемость в случае ядерного удара, не какое-нибудь маханье лопатами или ломами. А что вы хотели – сами же ребятишки изъявили желание оказать помощь в ликвидации… Тут же не только вопрос об устранении последствий стоит. Бери выше – престиж державы на кону и, самое главное, возможность в мирных условиях выяснить потенциал человеческого организма при воздействии на него радиации.

Экипаж был просто в шоке от наивности молодых людей. Слава сказал:

– Бегите отсюда, как можно быстрее… хлопцы! Пока ещё не поздно…

Не думаю, что все из них, этих отчаянных добровольцев, последовали совету командира печорской «вертушки». Тогда ещё слово «патриотизм» и «самопожертвование» означали то, что должны были означать, а не виртуальный изыск позёрствующих журналистов и депутатов Государевой Думы всех мастей, со всех волостей.

* * *

Что ещё запомнилось Михайлову из той ликвидаторской жизни? Немногое. Пятнадцать дней работы с утра до вечера. Какие тут могут быть впечатления? В Киев выбрались всем экипажем всего один раз. Ночёвки в гостинице УТО аэропорта Жуляны не в счёт. Славу поразила пустынность улиц и практически полное отсутствие детей. Но в магазинах с вино-водочным ассортиментом очереди не переводились. Что это, пережиток догорбачёвской эпохи или попытка обновить заражённую кровь? Оставим этот вопрос без ответа и снова вернёмся к операции по ликвидации.

За две недели работы в зоне отчуждения Слава наблюдал более шести-семи, так называемых, выбросов радиоактивных ингредиентов в атмосферу, после которых образовывались графитовые концентрические окружности с центром на пуповине взбрыкнувшего реактора. Как циркулем их проводили, настолько идеально выверены были чёрные полосы. Однажды экипажу из Печоры объявили перед вылетом: «Реактор заработал». В результате – день простоя. Тогда-то и удалось прогуляться по Крещатику.

Под вечер всё же полетели. И видимо, напрасно. Выбросы продолжались.

– Вы видите впереди оранжевое облако? – надрывалась УКВ-связь на борту МИ-8.

– Наблюдаем.

– Сворачивайте, на хрен, а то сгорите заживо, даже не почувствуете!

Михайлов тогда не понял, о чём идёт речь. Просто пыльное облако розового оттенка двигалось навстречу его вертолёту, и всё. А ведь могла бы получиться, так называемая, «смерть под лучом»…

Хотя нет, простите. Что-то я сильно загнул. «Смерть под лучом» – это в истории «мирного атома» встречалась всего два раза: на той же Чернобыльской АЭС… в рядах пожарников, которые спасли половину Европы… честь им и хвала…. И немного раньше на субмарине К-171… Спокойно, господа голосистые ястребы войны. Перечисленные мною факты общеизвестны всему миру. Теперь их никто не замалчивает.

А между тем, Пентагон, прокалывающийся не однажды, продолжает хранить скромную мину девственно чистого, в радиационном смысле департамента. Боже, храни Президента страны, которая считает себя непогрешимой в любых случаях. Потому, наверное, и заготовил несколько миллионов пластиковых гробов в пустынных охраняемых местах: забота о погребении оппонентов власти – высшее проявление демократии, как я понимаю.

А Слава Михайлов вспоминает… Еле в тот раз ушли от выброса радиоактивного йода и ещё, чёрт знает, чего. Тяги от жары почти никакой, вертолёт ползёт, как беременная черепаха. Пришлось сбросить подвеску с баком для тушения пожаров. Правда, на следующий полётный день экипаж удостоился права искать её «вне зачёта».

«Чернобыльские часы», регистрирующие время командировки, затикали по воле военных кураторов только после того, как Михайлов доложил о готовности экипажа к пожарным подвигам на территории брошенных деревень. Сами понимаете, что тогда уже ВСУ-2 болталось на подвеске, а летнаб (лётчик-наблюдатель) строго бдил сквозь занесённый радиоактивной пылью блистер.

Чуть позже тушили пожар в деревне Машево. Вылили полтора десятка порций из ВСУ-2. Летнаб передал Михайлову, что пожар локализован. А он уже оттранслировал начальству с ошибкой, мол, ЛИКВИДИРОВАН пожар. Назавтра в Машево опять горело. Летнаба хотели отстранить от работы, но Михайлов взял вину на себя. Впоследствии эта ошибка сыграла свою роль. Так, по крайней мере, считает Слава.

Два командира экипажей МИ-8 из Печоры, которые работали в Чернобыле уже летом, были награждены Орденами Трудовой Славы. Михайлова удостоили лишь медалью. Я-то думаю, здесь, в решении «наградить – не наградить» превалировала вовсе не ошибка при докладе о пожаре в деревне Машево, вернее, не только она. Две встречи с особистом за период работы тоже дали о себе знать.

Ах, да, я же не рассказал, каким образом Слава Михайлов оказался у особиста во второй раз. В этом случае он сам напросился на встречу с распухшим от непосильных забот офицером из запасников господина Крючкова. Цель визита, я думаю, будет вам понятна. Слава попытался рассказать о незавидной судьбе молодых добровольцев, которых держали в клубе, как скот, предназначенный на жертвенное заклание.

Я также думаю, что для вас не составит никакого труда вообразить, какой ответ получил Михайлов. Верно, ему намекнули, что если командиру МИ-8 так не повезло, что он узнал секретную информацию, то будет лучше, если это знание останется вместе с ним до самой смерти. Весь экипаж тоже был обслужен заботливыми органами в смысле подписки о неразглашении. В этот раз Славкина молитва была несколько короче, и волшебная фраза «твою мать!» не только завершала его обращение к Вседержителю КГБ, но и открывала его.

Что ж, за чуть более чем двухнедельный срок Михайлов заработал 25 рентген (по официальным данным), малозначительную медаль и свинцовую пластину, которую удалось стащить с военного вертолёта. Зона отчуждения позднее поставила свою радиоактивную печать неутешительного диагноза в Славкиной жизни. Об этом я упоминал в рассказе «История болезни».

И, как Михайлов сам мне признался, он до сих пор видит странные цветные сны, связанные с Чернобыльской АЭС. Будто навстречу вертолёту движется красивое и подвижное оранжевое с переливами облако радиоактивной пыли. Славик Михайлов в своём сне пытается развернуть машину, но управление потеряно, и тяжёлая длань вышедшего из-под контроля реактора накрывает его вместе с неясной тревогой сиюминутности…

Примечание: в феврале 2009-го года Слава Михайлов погиб при пожаре собственной квартиры; такая ирония судьбы – выжить в авиакатострофе, не получить смертельного заболевания во время ликвидации Чернобыльской аварии, чтобы потом сгореть по неосторожности.