Текст книги "Высшая раса"

Глава 6

Каждое государство нуждается в элите, и в Германии такая элита – эсэсовцы. Но СС может действовать эффективно только в том случае, если его члены соответствуют современным социальным требованиям, имеют военный дух, получили подлинное германское воспитание, обладают благородной внешностью и отобраны по расовому признаку.

Генрих Гиммлер, 1936

Бавария, город Мюнхен,

Мюнхенский аэродром.

28 июля 1945 года, 4:03 – 5:12

Американская оккупационная администрация, конечно же, знала об имеющих место на юге, в Австрии, волнениях. Но никаких приказов не поступало, и безопасность аэродрома обеспечивалась так же, как и раньше, то есть по законам мирного времени. Система охраны, надо отдать ей должное, была основательно продумана, и отряду диверсантов-людей, что вздумали бы проникнуть на взлетно-посадочные полосы или же в здание диспетчерской, пришлось бы изрядно попотеть.

Но дело было в том, что существа, угрожавшие аэродрому, не были в прямом смысле слова людьми. Как можно назвать человеком создание, рвущее руками колючую проволоку, способное преодолеть стометровку за четыре секунды и протащить груз в сто килограмм от Вены до Мюнхена без сна и отдыха?

Часовые внешнего пояса ничего не заметили, в том числе и тот, который погиб первым. Занервничали они лишь в тот момент, когда в пять часов утра никто не пришел им на смену. Сменщики были перерезаны в здании караулки. В соседнем строении погибли все офицеры.

Оперативная группа «E» действовала быстро и решительно.

Саперы почти за час упорного труда заминировали все, что было возможно, а учитывая большую площадь аэродрома, цели выбирать надо было с исключительной точностью.

Те, кто прикрывал работу взрывников, попутно уничтожали тех из часовых, что решились вернуться к казармам, оставив пост. Те же, кто проявил выдержку, оставались в неведении до самого последнего момента.

Взрывы раздались одновременно. Башня пункта управления полетами, что обычно торчала над ВПП безобразным грибом, исчезла в клубах дыма. Земля дернулась, словно человек, ощутивший укол, и до уцелевших к этому моменту часовых донесся мощный гул. Взрывная волна швырнула их на землю.

Оперативная группа в этот момент уходила на юго-восток.

Ее командир, гауптштурмфюрер Больтке, улыбался. Задача была выполнена на сто процентов…

Нижняя Австрия,

город Санкт-Пельтен.

28 июля 1945 года, 4:45 – 5:01

Предрассветный сумрак полнился скрежетом двигателей. Солдаты, чуть очумелые по поводу раннего часа, но вполне проснувшиеся, сновали по улицам, занимали места в танках или грузовиках. Пахло бензином и машинным маслом.

Бригаденфюрер Беккер наблюдал за происходившей суетой молча. Все необходимые распоряжения он уже отдал и мог только смотреть, как тяжеловесный зверь военного отряда расправляет мускулы, готовясь к прыжку.

Приятные чувства у командира вызывало то, что кроме людей в отряд входило около трех сотен существ, которые к человеческому роду уже не относились, хотя внешне мало отличались от соратников. Слово «сверхчеловек» Беккеру не нравилось, а другого пока не придумали.

Сверхлюди были выделены в отдельный отряд, и на них бригаденфюрер возлагал особые надежды. На них, а также на танки. Их под его началом имелось предостаточно. «Шерманы», отобранные у самоуверенных хозяев, «Пантеры» и «Тигры», до мая служившие Рейху и лишь недавно освобожденные из позорного плена.

– Машина готова, герр бригаденфюрер, – доложил подбежавший ординарец, прервав размышления командира.

– Хорошо, едем, – коротко кивнул Беккер.

Решительным шагом он двинулся к фырчавшему «Виллису». Пришло время покорять Вену.

Бавария,

лагерь немецких военнопленных

около города Поинг.

28 июля 1945 года, 5:34 – 7:47

Странные мысли начали мучить оберстгруппенфюрера[33]33
  Генерал армии, высший чин в войсках СС.


[Закрыть] Йозефа Дитриха примерно с середины июля. Вернулась решимость, уверенность в себе. Без видимых причин появилось и окрепло желание сбежать из лагеря.

О том, что ждет его впереди, останься он в плену, генерал, командовавший в годы войны одной из айнзацгрупп[34]34
  Специальные подразделения СС, занимавшиеся уничтожением отдельных категорий населения (в первую очередь евреев) на оккупированных территориях.


[Закрыть], не сомневался. Скорый суд союзников и беспощадный приговор. И ранее Дитрих ничего не предпринимал лишь по той причине, что просто не видел перспектив.

Теперь же из ниоткуда явилось странное убеждение, усиленное неявными слухами, что где-то в Австрии возник центр сопротивления, и армии союзников потеряли контроль над значительными территориями. Уверенность внушала болтовня американских солдат, которые говорили о сверхоружии, что помогало небольшим отрядам немцев одерживать победы над численно превосходящим их врагом.

Отношение к военнопленным в самом большом в Южной Германии лагере было не самое плохое. Немецким солдатам и офицерам позволили сохранить форму и знаки отличия. Свободу передвижения днем внутри лагеря не ограничивали, кормили хорошо, по субботам показывали кино.

Так что Дитрих надеялся встретить к идее побега самое холодное отношение. Но, к его удивлению, уставшие было от войны офицеры вермахта, а также частей СС поддержали его.

Благодаря тому, что сообщение с солдатскими бараками было свободным, удалось узнать настроение нижних чинов. А оно за какую-то пару недель разительным образом переменилось. Совсем недавно апатичные и равнодушные, рядовые вдруг загорелись идеей реванша.

В считаные дни созрел план восстания. Энергии и ума оберстгруппенфюрера хватило на то, чтобы организовать бывших офицеров дивизий СС «Викинг», «Норд» и «Гец фон Берлихинген», которых в лагере было достаточно. Остальным предстояло сыграть роль статистов.

В ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое в некоторых бараках лагеря заключенные не спали.

Ранним утром, за полтора часа до побудки, зевавший у одного из бараков часовой с изумлением услышал скрип двери. Но появившееся в дверном проеме лицо было сонным. А когда немец на ломаном английском попросил закурить, то сомнения американца сразу же рассеялись.

Он полез в карман и спустя мгновение ощутил сильный удар по голове. Череп американца оказался крепок, и сознания солдат не потерял, лишь впал в оцепенение. Еще успел увидеть, как с лица того немца, что попросил закурить, сонливость исчезла, будто крупинка сахара в кипятке. Затем был еще удар, после которого стало темно…

Оглядев неподвижное тело, просивший закурить Дитрих досадливо усмехнулся:

– Черт возьми! Проклятые янки, голова – как каска!

– Так точно, герр оберстгруппенфюрер, – кивнул офицер, ранее служивший у Скорцени[35]35
  Отто Скорцени, оберштурмбаннфюрер СС, командир частей специального назначения.


[Закрыть]. Именно он, выбравшись через крышу, подошел к незадачливому часовому сзади.

– Не ори, не на параде, – буркнул Йозеф Дитрих, аккуратно обходя поверженного рядового. – Свяжи его лучше да забери автомат.

Вслед за оберстгруппенфюрером из барака начали выходить эсэсовцы. Лица их были суровы и сосредоточенны, в глазах блестела готовность убивать. От соседнего барака долетел условный свист – там тоже все прошло по плану.

Дитрих довольно хмыкнул, но в тот же момент над лагерем разнеслась автоматная очередь. Кто-то из немцев ошибся, и американский солдат, умирая, успел нажать на курок.

Оберстгруппенфюрер выругался и принялся выкрикивать команды в полный голос. Повинуясь ему, пленные офицеры и солдаты побежали к казармам охраны. Оттуда начали стрелять. Несколько десятков человек было убито сразу, но это не остановило пленных, которые действовали как берсеркеры, впавшие в боевое безумие.

Вооруженные немцы атаковали ворота. Несколько минут продолжалась перестрелка, в течение которой охрана была уничтожена. Загодя подпорченная телефонная линия не дала американцам возможности вызвать подкрепление.

Арсенал трофейного оружия располагался рядом с лагерем, как любезно объясняли сами американцы, «для возможной борьбы с русскими», и подчиненные Дитриха захватили его без боя.

Генерал первым вошел в широкий и длинный ангар, где витал запах оружейной смазки, и на морщинистом лице появилась довольная улыбка. Блестящие тела пистолетов-пулеметов и штурмовых винтовок внушали уверенность, штабелями громоздились ящики с патронами.

После подсчетов выяснилось, что оружия хватит, чтобы снарядить три тысячи солдат. Предпочтение было отдано эсэсовцам. Солдатам вермахта оберстгруппенфюрер в краткой речи разрешил идти на все четыре стороны. В глубине души он понимал, что использует их в качестве отвлекающей цели для американцев, и жалел о том, что не сможет вывести всех.

Но обстоятельства таковы, что спастись должны только лучшие, а именно – эсэсовцы.

В половине седьмого утра его отряд появился на территории Поинга. Звуки из лагеря, расположенного на некотором удалении от городка, сюда не долетали, и жители пребывали в неведении.

При виде марширующей по дороге колонны эсэсовцев в глазах обитателей городка появлялся ужас. С максимальной скоростью они исчезали в домах. Одна за другой хлопали закрываемые двери.

Дитриха все это не смущало. Ему нужны были автомашины, и к ним – бензин. Три грузовика с ничтожным запасом горючего, которые удалось захватить в лагере, мало на что годились.

Но одна из женщин сама выбежала навстречу солдатам, и на ее лице была самая настоящая радость.

– Зиг хайль! – крикнула она, вздергивая руку в нацистском приветствии. – Я знала! Знала!

От воплей оберстгруппенфюрер поморщился, но и только. Нежданная поклонница идей фюрера избавила его от поисков информатора. Женщина выложила все, что знала о городских властях.

– Спасибо, фрау, – сказал Дитрих. – Родина не забудет вашу помощь.

И они отправились дальше.

Не успевший удрать бургомистр извивался от страха, ожидая, что за сотрудничество с американцами явившиеся словно из ада фашисты расстреляют его. Но от градоначальника потребовали автомобилей. Он, вздохнув с облегчением, начал говорить. Надеялся спасти свою шкуру. Зря.

К половине восьмого Дитрих погрузил пятьсот человек в машины, и автоколонна, ревя моторами, понеслась на восток. Остальным придется добираться пешком, пробивая путь с оружием в руках.

Дорогу в двести семьдесят километров до Линца, где, по слухам, находился центр восстания, сам оберстгруппенфюрер надеялся преодолеть к вечеру. О взрыве аэропорта в Мюнхене он ничего не знал, но чутье старого вояки настойчиво шептало, что налета с воздуха можно не опасаться.

Нижняя Австрия,

западная окраина города Вена.

28 июля 1945 года, 9:08 – 9:45

Окоп был вырыт наспех, и сержант Усов чувствовал себя в нем неудобно.

Если бы не приобретенная за два года привычка сражаться в сложных условиях брянских чащоб и болот, то он наверняка ощущал бы себя вообще мерзостно. А так – лишь морщился время от времени, когда очередной снаряд рвался в непосредственной близости от окопа, и смертоносные осколки начинали с ядовитым шипением полосовать землю.

Готовиться к обороне начали вчера, вскоре после полудня. К земляным работам были привлечены все бойцы гарнизона, даже Усов, у которого после утреннего боя осталась на затылке здоровенная шишка. Враг, не желая тратить на сержанта патрон, попросту ударил его прикладом.

С диагнозом «легкое сотрясение мозга» и заключением командира «ничего, и с дырой в черепе воевали!» он вернулся в строй. И до самого вечера командовал солдатами, что под жарким, как будто не австрийским солнцем разделись, подставляя лучам светила спины и плечи. К концу работы многие обгорели и начали облезать белесыми лохмотьями, словно меняющие шкуру ужи. Сержант лишь благодаря бинтам на голове уберегся от солнечного удара, но все равно досадовал на командование, непонятно зачем приказавшее подрывать корни Венского леса.

Рано утром из умиравшего под лучами восходящего светила тумана донесся рык танковых моторов. Пришла команда приготовиться к обороне. Солдаты заняли положенные места, засуетились артиллеристы около хоботастых стальных чудовищ, замаскированных ветками и цельными кустами.

С удивлением увидел сержант странные, незнакомые танки, идущие в первых рядах наступающих. До сих пор ему не приходилось сталкиваться с американскими машинами.

Но на долгое изумление времени не было. Жерла танковых пушек все, словно по команде, выплюнули огонь, и со всех сторон начали рваться снаряды. В ответ грянула противотанковая артиллерия. Один из танков сразу задымил, а остальные, не ожидавшие организованного отпора, принялись отползать. По пути они огрызались смертоносными плевками, и даже в столь скоротечном бою не обошлось без жертв. В одном отделении Усова убито было двое и ранено трое бойцов.

Тогда, час назад, сержант думал, что на этом все и закончится. Что наглецы, посмевшие возмечтать о реванше, не осмелятся атаковать еще раз. Он не без интереса проводил взглядом ладную фигурку медсестры, одной из тех, что явилась за ранеными, после чего закурил, наслаждаясь тишиной. Даже нывшая словно дуплистый зуб голова не мешала отдыху…

Идиллию нарушил противник, начав новую атаку. Немцы, судя по всему, кроме танков, привели к Вене и несколько десятков «САУ». Со свистом рухнули на позиции советских войск первые снаряды, и на протяжении пятнадцати минут обстрел не прекращался.

Один из снарядов воющим джинном ворвался в окоп совсем недалеко от Усова. В выкопанной в земле щели не осталось живых, а почва вокруг окрасилась красным.

Тяжелой артиллерии в гарнизоне Вены не было, и поэтому отвечал немцам лишь дивизион самоходных артиллерийских установок. Но их было только шестнадцать, и серьезной поддержкой они стать не могли.

Обстрел закончился резко, словно кто-то нажал кнопку, отключив все пушки. И вновь полезли в атаку танки.

– По местам! – гаркнул Усов. Голос его после говора орудий показался до жалости слабым. Но солдаты послушно зашевелились, отряхивая с пилоток и гимнастерок землю.

Вместе с танками в этот раз шла пехота. Треск очередей вплетался меж ударов орудий, создавая звуковое полотно боя.

Атакующим ответили пулеметы, отрыгнули убийственные для бронированных ползучих монстров подарки противотанковые орудия.

Вскоре стало ясно, что отделение Усова оказалось на острие вражеского удара. Чуть левее пролегала дорога от Линца, и именно по ней противник намеревался провести войска через Тиргартен[36]36
  Парк на западной окраине Вены, фактически – часть Венского леса (Винервальда).


[Закрыть] непосредственно к Вене.

Танки и пехота противника упрямо шли вперед, несмотря на плотный огонь. Немцев, казалось, не смущали потери. Они сражались так, словно их гнало нечто более сильное, чем простой страх смерти и желание победить.

В окопе, где находился Усов, росли потери. Без стона рухнул на дно пулеметчик с аккуратной дыркой во лбу. Сержант поспешно подскочил, ухватился за теплое тело «СГ-43», кивнул второму номеру. Потекла лента, и тело пулемета задергалось в ладонях, словно эту боевую машинку распирала ярость.

Сквозь щель прицела хорошо было видно, как падают фигуры в серых мундирах, вошедшие в соприкосновение с темной нитью, тянувшейся от пулеметного дула. Сержант испытал досаду, когда очередь прошла по туше танка. Броне «Тигра» пули калибра 7,62 не страшны.

Усов повел ствол дальше, и тут случилось такое, отчего бывалый партизан едва не помянул вслух бога, нарушив тем самым кодекс поведения строителя коммунизма. Немец, который должен быть перерублен пулями пополам, с непостижимой быстротой согнулся, пропустил очередь над собой, а затем вновь распрямился.

Лейтенант дернулся, послав несколько десятков пуль в небеса, а когда выровнял ствол, то немцы начали отступать. Дав напоследок еще одну очередь по врагам, Усов вытер со лба пот и решился закурить.

После некоторых размышлений пришел к выводу, что произошедшее – не что иное, как случайность. Ну, наклонился боец зачем-то. На войне и не такого навидался, взять хотя бы тот случай еще под Брянском, когда пуля, пробив каску, попросту отскочила от крепкого солдатского лба…

Дым папиросы лениво уползал к небесам, сердце лейтенанта, во время боя бившееся со страшной скоростью, потихоньку успокаивалось, а над Тиргартеном воцарялась мирная тишина.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг.

28 июля 1945 года, 9:53–10:46

Виллигут, как всегда, появился в комнате Петра без стука.

Лицо его было усталое, на нем резко проявились признаки возраста, которые ранее были почти не видны. Обозначились морщины, проступили вены на шее, что за одну ночь стала дряблой. Во всех движениях бригаденфюрера чувствовалась слабость.

– Доброе утро, Петер, – проговорил бригаденфюрер, дыша тяжело, словно вытащенная на берег рыба.

Капитан не ответил. Он угрюмо спросил, продолжая лежать на кровати:

– Что, опять на ритуалы поведете?

– Нет, – покачал головой Виллигут. – Вас решено допустить на совещание арманов.

Петр не знал точного смысла чудного слова, но из разговоров успел понять, что так в замке называют фашистских главарей. Понимая, что спорить нет смысла, а из услышанного на совещании можно будет многое узнать, он поднялся.

Они выбрались из комнаты и в сопровождении конвойных двинулись по коридорам и лестницам Шаунберга. Прошли двор, уже начинавший нагреваться. Еще несколько шагов – и за спиной закрылись двери главного зала.

Но на этот раз бригаденфюрер повел Петра дальше. Они оставили позади помост с кубическим камнем, которому Виллигут отвесил церемонный поклон. А потом нырнули в спрятанную за драпировкой дверь.

За ней оказался короткий коридор без окон, со стенами из необработанного камня. Пахло здесь мышами, а свет давала лишь свеча, которую Виллигут вытащил из кармана штанов.

Коридор закончился дверью, помеченной огромной, нарисованной золотом, руной Ар. Открылась она бесшумно. Пахнуло застоявшимся воздухом помещения, где очень давно не открывались окна. Капитан переступил порог и оказался в широкой и короткой зале, на одной из стен которой висели большие картины.

Тут стояла полная тишина, и она рождала ощущение тонкого, непонятного, но в то же время сладостного страха…

Петр вздрогнул, когда Виллигут резко повернулся к нему.

Сам собой выскочил нервный вопрос:

– Что?

Тон походил на кудахтанье, и Радлов устыдился собственного поведения.

Но бригаденфюрер словно ничего не услышал.

– Всем, кто приходит сюда впервые, – сказал он, – должны быть показаны картины, отражающие дух арийского учения. Следуйте за мной.

Как марионетка за кукловодом, разведчик двинулся за провожатым. А тот подошел к первой из картин и поднял свечу выше. Пламя вырвало из мрака насыщенное контрастными цветами изображение: темно-фиолетовая бездна, плывущий в ней шар ослепительно оранжевого пламени, и слева от него – исполинская, вполовину огненного шара, глыба голубого, играющего огоньками льда.

Картина, нарисованная с необычайным искусством, странным образом привлекала взгляд. Когда Петр смог отвести глаза, ощутил, что вспотел, словно после тяжелой работы.

– Вы видели рождение нашего мира, огонь и лед в их первоначальном виде, – нараспев проговорил Виллигут и направился к следующей картине.

На ней оказался пейзаж.

Необычные деревья, похожие на хвощи-переростки, заснеженные горы на горизонте и двое человеческих существ. Назвать их «людьми» не поворачивался язык – золотая кожа, идеальное сложение и раскосые глаза на треугольных лицах подошли бы скорее гостям с Марса. Мужчина и женщина были одеты в набедренные повязки, а изображенный рядом древний ящер позволял судить о размерах тел.

И они потрясали!

Золотокожие существа мало уступали в росте тираннозавру. При этом они не выглядели длинными и нескладными. Художник смог передать рельеф мускулатуры и непринужденную грацию движений.

– Кто это рисовал? – спросил Петр, облизав пересохшие губы.

– Феликс Дан, один из арманов, – ответил Виллигут. – Это первая раса, изначальные носители разума, появившиеся на нашей планете много веков назад, еще под первой Луной. Пойдемте дальше.

Петр ощутил, что третью картину он хочет видеть. Испытал почти физиологическое желание, вроде жажды или голода. Пожелал вырвать из рук бригаденфюрера свечу и самому броситься вперед.

С трудом капитан сдержал почти животный позыв.

Третье полотно изображало пустынную, унылую равнину. Серо-коричневый пейзаж внушал тоску. На черном небе, усеянном редкими звездами, царила огромная алая Луна. Она почти впятеро превышала размером привычный спутник и ощутимо давила.

Нависала тяжелым шаром, готовым вот-вот рухнуть на землю.

В багровом свете, льющемся сверху, лицом друг к другу на фоне холмов стояли две пары существ. Двое – знакомые золотокожие гиганты, на этот раз одетые в меховые накидки. И напротив них – люди, высокие и статные. Волосы их серебрились в лунном свете, почти сливаясь с белой кожей, а черты лица были подчеркнуто резкими. В руках светловолосые держали оружие – тяжелые копья с каменными наконечниками.

– Встреча наших предков, родившихся во времена низкой луны, с гигантами, – проговорил Виллигут. – Пойдемте дальше.

Четвертое по счету изображение оказалось панорамой города, показанного с большой высоты. Скопление зданий самой разной архитектуры разрезалось на одинаковые сегменты каналами с чистой голубой водой. Каналы сходились в озеро, в центре которого словно плыл остров-дворец. Белоснежные колоннады, начинавшиеся от самой воды, напомнили Древнюю Грецию, а стрельчатые, невесомые башни – готику.

Все вместе производило впечатление изящества и легкости, некой нереальности.

– Атлантида, – сказал Виллигут, и в голосе его послышалась грусть. – Потерянный рай наших предков. Город этот Платон назвал Посейдонисом, истинное его имя нам неизвестно.

Петр промолчал. Язык словно ссохся, превратившись в полоску сухого песка во рту. Сердце бухало в груди гулко и тяжело, как огромный колокол, и одолевали противоречивые чувства. Хотелось стоять, созерцая полные грозной красоты и магической притягательности картины. Но первоначальный страх никуда не делся, скребся остренькими коготками где-то в глубине души. И он-то кричал о том, что нужно как можно скорее убраться отсюда, от этих картин и странных рассказов…

Следующая картина возбудила странное чувство омерзения. Показанная на ней комната была убрана с роскошью, достойной Креза. Стены покрывали тканные золотом занавеси, повсюду стояли беломраморные статуи, отдаленно похожие на греческие.

Посреди покоя, на огромном ложе, возлежал одетый в золотистые одежды мужчина. Лицо его дышало негой и довольством, а в руке он держал чашу, инкрустированную алыми и зелеными драгоценными камнями.

Рядом с ложем на четвереньках, соблазнительно изгибаясь, стояла обнаженная женщина. Черные ее волосы блистающим водопадом падали на изящные плечи, грудь вызывающе топорщилась, и даже кожа, непривычного серо-синего цвета, не портила впечатления невозможной, бьющей по глазам, привлекательности. От нее словно исходил призыв к соитию, неслышный, но необоримо могучий…

– Грехопадение, – сурово прокомментировал Виллигут, и рука его, державшая свечу, дрогнула. – Наши предки согрешили со зверьми, породив низшие расы.

Стараясь не вдумываться в смысл сказанного, Петр с усилием оторвал глаза от соблазнительной фигурки. С ужасом представил, что было бы, встреть он синекожую женщину в жизни.

Шестое полотно было батальным. Громадная битва растянулась до самого горизонта, где терялась в дымке. Но на переднем плане бойцы были прорисованы отчетливо, с какой-то болезненной детальностью.

С одной стороны – высокие, могучего сложения воины с длинными прямыми мечами и в сверкающих панцирях, все как на подбор – светловолосые. С другой – орда смуглокожих лохматых существ, вооруженных кривыми клинками. Фигуры сражавшихся переплетались, образуя черно-белую мозаику, так что определить, кто одолевает, не было возможности.

– Недочеловеки расплодились во множестве, – у этого изображения Виллигут был более многословен, чем ранее, – и начали войну с нашими предками. Она не затихает уже тысячи лет…

Седьмая картина была последней в ряду. По желтой пустыне под белесым, каким-то мертвенным небом, мчались несколько рыцарей. Вопреки реалистичности, художник одел их в полный доспех. Полоскались на ветру белые накидки с алым крестом, сверкали наручи и шлемы.

Дорога – коричневая лента на теле пустыни – уходила за горизонт, мимо скал болезненного оранжевого цвета. Над дорогой, у самого горизонта, висела в воздухе, распространяя приятное глазу голубоватое мерцание, серебряная чаша.

– Тамплиеры, взыскующие Грааля, – пояснил Виллигут и добавил: – Реликвия ариев была похищена евреями и укрыта в Палестине. Истинной задачей нордического по своей сути Ордена Храма было возвращение чаши в Германию.

Петр не ответил ничего, это полотно подействовало на него слабее предыдущих. Сердце успокоилось и лишь сладостно вздрагивало, когда в мозгу мелькали фрагменты увиденных картин.

– Теперь вперед, – проговорил бригаденфюрер.

Колебавшийся при движении язычок свечи осветил очередную дверь, из темного дерева, с ручкой в виде когтистой лапы неведомого зверя.

Пройдя дверь, они очутились на небольшом возвышении, с которого вели широкие, покрытые ковром, ступеньки. Дальше протянулся длинный и узкий, словно штык, стол. На нем горели свечи, позволяя различать контуры сидевших за ним людей. Петр насчитал семь человек.

Здесь, судя по всему, были окна, но их скрывали плотные многослойные занавеси, не пропускавшие света. Потолок терялся во мраке, помещение заполнял сладковатый, мерзкий аромат.

Пока разведчик осматривался, его провожатый поприветствовал сидевших за столом немцев.

Ответил ему, судя по голосу, Хильшер:

– Проходите и садитесь, – сказал он властно. – Ожидание наше и так было долгим.

Петр послушно опустился на указанный стул. Он показался жестким и неудобным, а полумрак неизвестно почему действовал угнетающе. В один миг капитану почудилось, что за одним столом с ним сидят не живые люди из плоти и крови, а кровожадные существа, столь же мало похожие на человека, как муха на лебедя.

Наваждение пропало, когда вновь заговорил Хильшер.

– Да славятся Господа Земли, и да пребудет с нами их благословение, – сказал он. За этой фразой последовал жуткий, словно вернувший языческие века, ритуал, связанный с пролитием крови.

Петр, за время пребывания в замке успевший наглядеться всякого, наблюдал за ним с некоторым отупением. По-видимому, мозг, перегруженный впечатлениями, отказался как-то реагировать.

Легли на стол маленькие изящные кинжалы, только что отведавшие крови хозяев, и ритуал закончился.

– Хорошо, – выспренно проговорил Хильшер, и по лицу его скользнула довольная улыбка. – Товарищ Беккер ведет войска к Вене, и засевшие там коммунисты вскоре будут разгромлены.

Петр с трудом сдержал смех. Две стрелковые дивизии – около пятнадцати тысяч человек, размещенные в столице Австрии, легко отобьют атаку немногочисленной армии нацистов, и никакие «сверхчеловеки» тут не помогут.

Хильшер же продолжал в том же духе:

– Мощь нашего оружия заставит врагов, осмелившихся вторгнуться на территорию Рейха, убраться восвояси. И сейчас нам надлежит поговорить о том, что в первую очередь осуществить на освобожденных территориях.

– Можно сразу конкретное предложение? – раздался звучный баритон Августа Хирта, который сегодня нацепил на мундир награды времен Первой мировой войны – Железный крест второй степени и Серебряный крест фронтовика.

– Говори.

– Надо восстановить Маутхаузен![37]37
  Концентрационный лагерь неподалеку от Линца.


[Закрыть] – решительно заявил Хирт.

– Что, доктор, не терпится вернуться к коллекционированию еврейских черепов? – с иронией спросил человек с аристократически правильным лицом, сидевший напротив Петра.

– Я говорю очень серьезно! – Глаза Хирта сверкнули, уродливое лицо перекосилось. – Наверняка на территории, попавшей под нашу власть, находится множество недочеловеков, и самые страшные из них – евреи! Оставлять их в живых нельзя! Именно из-за того, что окончательное решение еврейского вопроса так и не было достигнуто, Рейх и пришел к катастрофе!

В голосе доктора звучала фанатичная убежденность в собственной правоте. Его поддержал круглолицый, невысокий человек, в котором Петр узнал фон Либенфельса.

– Да! – почти крикнул он. – Уничтожим евреев! Концлагерь нужен!

– Тише, товарищи, – с неудовольствием пробормотал Хильшер. – В принципе вы правы, признаю. Но у нас на данный момент нет ресурсов для того, чтобы воссоздать Маутхаузен. Практически нет подготовленных сотрудников для него, нет охранников и времени на восстановление хозяйства лагеря.

– Но ведь надо что-то делать! – горячо воскликнул круглолицый.

– Да, Йорг, вы правы, – покачал головой Хильшер и повернулся к человеку с аристократическим лицом: – Скажите, Феликс, как идет подготовка младших арманов?

– Десять человек уже готовы, – ответил тот. – Они обучены работе с блуттерами, и можно потихоньку привлекать их к участию в Посвящениях. А то мы все очень устали.

– Хорошо, – Хильшер кивнул и обратился к сидевшему рядом морщинистому бригаденфюреру, тому самому, который когда-то, очень давно по внутренним часам, издевался над Радловым: – А что у вас, Ульрих? Сколько блуттеров удалось сделать?

– Пять, – отозвался морщинистый.

– Вот и выход, – Хильшер обвел всех взглядом, на миг задержав глаза на Петре. В темных зрачках мелькнуло недовольство. – Половину новичков с блуттерами пристроим к тотальной проверке жителей освобожденных районов, а остальные пусть помогают при Посвящении.

– Ну и что? – спросил Виллигут, и сомнение послышалось в его голосе. – Определим мы скрытых евреев, и что дальше?

– Десяток автоматчиков, приданных к группе проверки, решат вопросы, – ответил Хильшер. – Будем расстреливать тварей прямо на месте, а убирают тушки пусть пленные американцы.

И тут Петр не выдержал. Чувствуя, что совершает глупость, но будучи не в силах себя сдержать, он вскочил и почти закричал:

– Как вы так можете? Они же люди, такие же, как и вы!

Восемь пар глаз обратились на него. В них капитан, к собственному ужасу, прочел в основном жалость, подобную той, что испытывают к человеку, в силу нехватки образования или умственной отсталости не понимающему очевидных вещей.

– Спокойнее, – сказал Хильшер. – Не стоит кричать. Боюсь, что вы еще находитесь в плену предрассудков, которые евреи вам и навязали. Арийская наука пришла к выводу, что евреи людьми не являются.

– Да как же так?! – Петр продолжал упорно стоять. Ярость, кипевшая в сердце, не давала вернуться на стул. – Они внешне мало чем отличаются от вас, у них такая же красная кровь, те же мышцы и кости! А вы хотите их уничтожать, словно крыс?

– Они… – начал было Хильшер, но его прервал фон Либенфельс.

– Эти твари хуже крыс! – фанатично блестя глазами, выплюнул он. – Как бы вы отнеслись к крысам, которые выдавали бы себя за людей, занимали их место в городах и деревнях? Издевались бы над людьми, богатели бы на их труде? Пытались бы управлять людьми?

– Они… – попробовал возразить Петр, но его возглас потонул в громкой речи оппонента:

– Они развращают людей, закрывают для них дорогу к свободе! – орал низенький арман, брызгая слюной. – Они заперли арийскую расу в темницу расового смешения! Если не уничтожить разумных крыс сейчас, то они заполонят землю, захватят все жизненное пространство! Поэтому мы видим только один выход – убивать, беспощадно уничтожать недочеловеков, очищая землю для настоящих людей!