Текст книги "Когда умирают боги"

И я принялся изобретать хитрый способ оставить у себя спирт, а если повезет – то и все остальное. Главное – добраться до черных братьев. В рукопашную-то я всех негров на свете переломаю. Еще и папуасов прихвачу – за то, что они одного с ними цвета. Я не расист. Просто не люблю, когда у меня за просто так спирт отбирают.

Лу, кажется, просек, о чем я думаю. Потому что длинно сплюнул себе под ноги и окликнул посланца, который был настолько ленив, что все еще до меня не добрался:

– Эй, Коча! Ты ему первым делом по башке стукни, чтобы вырубился. А то он здоровый, как слон. Раздавит тебе череп двумя пальцами. Ни к чему это. Ты мне еще пригодишься.

Коча деловито кивнул, сделал несколько на удивление быстрых шагов вперед и стукнул меня прикладом автомата по макушке. «Калашников» рассердился и пару раз бабахнул. Коча, державший оружие за ствол, обзавелся двумя запасными дырками в голове и быстро умер. В этом месте я сообразил, что мне подобный расклад очень на руку, и сделал вид, что от удара потерял сознание. Пусть думают, что Коча не зря прожил последние секунды своей жизни. Теперь кому-то из них, – а может, и всем сразу, зависит от коллективной тупости команды, – придется подойти ко мне, чтобы произвести выемку автомата, зеленых денег и прочего добра. Потому что специально отряженный для этого человечек у самого финиша поломался. А Лу, скорее всего, не обладает способностью оживлять мертвецов. А даже если обладает – для этого ему все равно нужно оказаться рядом с Коча. То есть, на расстоянии моей вытянутой руки. Забрезжила неплохая перспектива сохранить для себя спирт и прочее обмундирование.

– Во придурок! – в момент падения я слегка выпустил Лу из поля зрения, и его удивленный голос прилетел откуда-то со стороны. – Жил, как придурок, и помер, как придурок. Лучше бы его вчера лев сожрал, когда он к его лежке срать пошел.

– Не, – возразил кто-то из черной команды. – Если бы его вчера лев сожрал, то он бы сегодня этого бугая не вырубил. Он же его вырубил, да?

– Так, я думаю. Или вообще грохнул. С такой силой по башке хрястнул, что приклад лопнул. Тут бы и слон вырубился. А я б на месте автомата тоже стрелять начал. Эй, Сонга! Ты стонал, что ногу проколол? Смотри, какие башмаки. Будешь в них ходить, пока не заживет. А куртку я себе возьму. Мне столько карманов – в самый раз.

– На фиг мне эти башмаки? Они здоровые, как у слона задница. Я в них утону.

– Поговори мне еще! Я тебе честную долю добычи предлагаю. Или ты на спирт свою черномазую губу раскатал? Ну, так успокойся. Спирт будем пить только по моей команде и только все вместе.

Я лежал, слушая их ленивую и абсолютно бестолковую перебранку. Голова побаливала, но не так, чтобы очень. Лопнувший приклад автомата наполнял мое тело гордостью. Значит, кой на что еще гожусь. Вот только болтовня черных братьев стала надоедать. Гордиться крепостью черепа в лежачем положении было неудобно. Хотелось поторопить Лу. Я с трудом сдерживался. Но молчал – чтобы не выдавать себя. И даже не шелохнулся, когда какой-то не то москит, не то термит укусил меня в ляжку. Люди, которых огрели прикладом автомата, на такие мелочи не реагируют. Я, конечно, не человек, я – Геракл, но Лу и его ребятам об этом знать ни к чему.

А черномазые бездельники не торопились. Ни хрена за прошедшие столетия не изменилось в их поведении. Как с основания времен привыкли лежать под пальмой и ждать, пока банан сам в рот свалится, так до сих пор и лежат. Ну, а к чему в таком деле суета? Лишняя трата калорий. Жопу в горсть собирают, только когда рядом лев рычать начинает. Но лев, за которого нынче я, лежит бездыханный, и ничто не мешает ждать банана.

Так они ни до чего и не договорились. Сонге не нравились мои башмаки (знал бы он, скотина, какая сумма денег в них заныкана – оторвал бы вместе с ногами), еще кому-то – штаны (тоже, видите ли, размер великоват; а ушить, мать его – так мы, самцы, отродясь не знали, с какой стороны иголка в нитку вдевается). Одного Лу все в моем снаряжении устраивало. Поэтому в итоге он плюнул, взял кого-то за шиворот и силком потащил делить добычу.

На всякий случай они сделали вид, что охотники опытные, и пнули меня в бок – проверяли, стало быть, сдох лев или втирает им очки. Я бы на их месте из автомата выстрелил – одного патрона не жалко, зато львы от очковтирательства навсегда излечиваются. Они сделали по-своему; что ж. Я сделал вид, что лев все-таки сдох. Правда, пинавший ушиб ногу об мою печень, от чего начал охать и кряхтеть – так это поделом. Говорю же – из автомата вернее было бы.

Дохлого зверя, впрочем, долго изображать не пришлось. Только до тех пор, пока шаги не захрустели в пределах досягаемости. Тогда я протянул руки, сгреб две ноги, стараясь, чтобы они не росли из одного человека (это у меня вполне получилось), и дернул.

Кажется, немножко сильнее, чем следовало. Упали оба. Но один сразу затих, тоже изображая дохлого льва, а второй принялся орать, на чем свет стоит – и, главное, все время нехорошими словами. Судя по тому, как самостоятельно повела себя его нога, когда я выпустил ее из ладони, ему действительно было больно, потому что я разделил его пополам в районе тазобедренного сустава. Половины оказались неодинаковыми – ну, так я не математик, черт подери. Я – Геракл. Уж как получилось.

Черные братья, к слову, приперлись ко мне с автоматами, а потому сами во всем виноваты, я считаю. И оставшиеся двое олухов – тоже сами виноваты. Сидели и ковырялись в носу вместо того, чтобы прикрывать своих. Автоматы валялись перед ними на земле, как две кучи ржавого дерьма. И я спокойно поднял оружие Лу и пристрелил бездельников по очереди – истратив на каждого по патрону.

Дрянные какие-то бандиты, аж зло берет. Ведь не с кем-нибудь связались – с Гераклом! А вели себя, как будто перед ними какой-то тупой турист, который Африку до этого только по телевизору видел. Да я, может, в свое время прапрадедушку этого самого Лу на соль и бусы у вождя выменял! А может, и не выменял: я работорговлей не особо промышлял – хлопотно. Это Крысенышу такие хлопоты в радость, а мне от них только головная боль. Но, в общем, урок я этим лесным бродягам преподал знатный. В следующий раз будут умнее. Хотя – кому из них тут быть умнее, если двоих пристрелил, одному ногу выдернул, а третий пластом валяется и, кажется, совсем не дышит?

К черту! Я перестал о них думать, подобрал свои пожитки и совершил легкое отступление – примерно метров на пятьсот. Тупо переться туда, где скрылся жуликоватый лейтенант Гамадрилло, отчего-то не хотелось. Хотелось сделать это не тупо. Он, ясен пень, слышал выстрелы, что-то заподозрил и о чем-то догадался, и, понятно, к чему– то приготовился. Нужно было как-то перехитрить его, преподнести сюрприз, чтобы бравый лейтенант, со всем своим арсеналом и личным составом остался без моего снаряжения – раз уж куда более бравому Лу оно не досталось. Но для того, чтобы сообразить, как этого добиться, следовало пораскинуть мозгами. Хотя, конечно, я не мыслитель, а Геракл.

Выбрав приглянувшееся дерево невдалеке от дороги – то ли баобаб, то ли еще какой местный эвкалипт, – я продрался к нему сквозь заросли травы, которая была невысокой – примерно по пояс, – но, падла, очень густой. По пути спугнул какого-то бабуина, который увлеченно занимался самоудовлетворением и не замечал меня до тех пор, пока я ему чуть удовлетворитель не оттоптал. Тогда он вскочил и с недовольным уханьем упрыгал в лес. Солидных размеров удовлетворитель болтался между ног и мешал скакать, но не так, чтобы очень. Забавная мартышка. Я тоже, бывало, в дальних походах… Ну да ладно, не о том речь.

Усевшись под деревом, я осмотрелся. Нормальная позиция. Не джунгли, конечно – там вообще любая позиция нормальная. Но и в этой саванне меня, сидящего, никто с десятка метров не увидит. Так что спокойно можно посидеть, подумать. Чем я и занялся.

Достал фляжку со спиртом, отвинтил крышку и сделал глоток. Хорошая штука, забористая. На вкус, конечно, не амброзия, которую мы на Горе пивали – зато по мозгам шибает, что надо. Амброзию я, помнится, ведрами пил, чтобы вставило. Аж самому противно делалось, когда в желудке булькать начинало. А спирту мне всего пары литров хватает. Ну, тройки – чтобы совсем уж допьяна. Только я допьяна напиваться не любитель. Когда допьяна – контроль теряется, а это опасно. Вдруг буянить начну – стыда потом не оберешься. Я, все-таки, Геракл, а не Нарцисс, к примеру. Помнится, как-то раз такого наворотил, что… Ну, да дело прошлое.

Я сделал еще глоток и вернулся мыслями к Гамадрилле. Кое-что за истекшие тысячелетия все-таки изменилось. Прежде Африка понятно и логично была поделена между племенами. На правом берегу Нила, к примеру, жило племя тутси, а на левом – племя бутси. И когда тутси попадал к бутси, его аккуратно засаливали на зиму. Хотя зима в Африке – понятие относительное, но практичность еще никто не отменял. То же самое – если бутси попадал к тутси – его тоже… Ну, скажем, засушивали впрок. А рядом жило племя прутси, которое занималось заготовкой мяса тутси и бутси. Человека же со стороны, например, европейца, ни одно из трех племен в зиму солить (сушить/вялить) не рисковало. Потому что он не тутси, не бутси и не прутси – и как знать, вдруг у него мясо ядовитое? И такой человек со стороны – не без риска, конечно, но все же, – мог переходить границы племен легко и непринужденно. Нынче тутси, бутси и прутси тоже сохранились, и даже заботы у них те же самые, только к ним еще добавились непонятные государства с непонятными границами, что прорисованы только на карте. А лейтенанты Гамадрилло – пофигу, из тутси он, из бутси или из прутси; менталитет во всех трех племенах один и тот же – шляются по огромным территориям, собирая с путешественников оброк в свою пользу. Потому что до центра далеко и никто их не контролирует. А ежели путник одинокий, то его вообще лучше убить и получить в наследство все наличное имущество. Поэтому нынче путешественникам-одиночкам шататься по Африке стало затруднительно. Даже для меня, хотя я не простой бродяга, а Геракл.

Оно, конечно, можно получить визу, только какой прок от той визы будет? Виза приведет меня в столицу или в другой крупный город. Но мне нужен Пан. А Пан – он ведь явно не в столицах рассиживается. Шляется где-то в джунглях-сельвах-пампасах, как привык еще с незапамятных времен. Уж я-то его знаю. К тому же наверняка на границы внимания не обращает. И плевать ему на всяких Гамадрилл – изучил, небось, все козьи тропы. Даром, что сам козел. И какую визу прикажете при таком раскладе получать? Тут же государств напридумали – что собак нерезаных. Уганда, Руанда, Бурунди, Кения, Эфиопия, Конго… Две штуки. А мой локатор указывает только направление. Страну не называет. Так что визой тут не отделаешься. Поневоле пешком шерстить приходится. И нарываться на таких вот Гамадрилл. Потому что я не Пан, мне козьих троп мало. Мне хоть какое-то подобие дороги нужно.

Положа руку на сердце, Руанда да Бурунди – страны маленькие. Если разогнаться, как бульдозер, то можно за день пройти их насквозь и выскочить вообще где-нибудь в жопе мира. И никакое Гамадрилло меня не остановит. Только это ничего не даст. Потому что неизвестно, что окажется жопой мира. Может быть, какая-нибудь Центрально-Африканская республика, а ее за день уже не пройдешь. Успеют подтянуть танки, артиллерию. А я хоть и Геракл, но не до такой же степени. Значит, бульдозерный вариант отменяется. Лейтенанта Гамадрилло нужно проходить по возможности тихо. А как это сделать?

Я снова приложился к фляге. В ней осталось совсем немного. Хорошо, что еще три таких в запасе имеется.

Метрах в пятидесяти нарисовался носорог. Заметил меня, остановился и принялся сверлить тупым скотским взглядом.

– Че вылупился? – я отрыгнул в его сторону чистым спиртом. – Ни разу не видел мыслителя за работой? Да, мы вот так выглядим.

Носорог поскреб копытом землю. Получилось очень задумчиво. Но сам он на мыслителя ни разу не тянул. Свинья-переросток в противной пупырчатой шкуре, в которой наверняка копошится целый зверинец. И эти два бивня на носу – вообще уродство. Нахрена такое таскать?! Я еще раз рыгнул и, допив спирт, отбросил пустую фляжку:

– А ты, вместо того, чтобы таращиться на меня, присоединяйся. У нас с тобой и проблемы одинаковые. У тебя тоже рога с морды отобрать хотят. Рога, конечно, не спирт и не деньги, толку с них нет. Только все равно ведь жалко. Наверное. Но ничего, скотина, мы с тобой еще повоюем!

Скотина поняла эти слова слишком буквально. Всхрапнула и решила повоевать со мной прямо сразу. Для чего еще ниже склонила голову и, выставив большой рог, как таран, побежала вперед – при этом вовсю делая вид, что действует внезапно. Но меня не проведешь. Я за тысячи лет жизни еще и не такую внезапность видывал. А потому вскочил на ноги, приготовившись отпрыгнуть в сторону, когда эта уродина окажется совсем рядом – а потом схватить ее за рог и ловкой подножкой свалить на землю. Это ведь не страшный крылатый зверь Бодо, которым я замазывал глаза бедным доверчивым неграм. Это всего лишь носорог. Или он думал, что таким тупым наскоком сумеет одолеть меня, победителя Немейской гидры и Лернейского льва – я уж молчу о всяких циклопах?! Хо!

Между прочим, если бы я захотел, то стал бы очень неплохим тореадором. От мощной дурной туши, что летела на меня, топая, как целое стадо амазонок, я увернулся. И за рог сумел ухватиться, призывая в свидетели своего триумфа всех обитателей Горы – пусть оценят мое мастерство! А дальше случилось совсем неожиданное. Я просто не принял во внимание, что на Горе давно никого нет, и ее божественные силы уже никому из наших не помогают – каждый располагает лишь тем даром, каким был наделен изначально; что мой папаня, Зевс, склеил ласты, и Прометей отправился выяснять, каким образом это могло произойти. Я, конечно, все еще Геракл, и в одиночку управлюсь с десятком-другим человек. Но, как оказалось, не с носорогом – пусть и одним-единственным.

Эта уродливая скотина, не замедляя бега, мотнула головой, и я, державшийся за ее рог, стукнулся о дерево, под которым прежде сидел. Хорошо так стукнулся – не чета тому, как меня черный брат прикладом приласкал. Аж перед глазами все поплыло. Хотя, может быть, поплыло из-за спирта. Но удар все равно получился знатный.

Встряхнувшись и заставив глаза смотреть в одну сторону, я обнаружил, что носорог с грацией бронепоезда совершает левый разворот. Вся его фигура выражала желание повторить атаку. Я выругался. Он, конечно, не зверь Бодо, а всего лишь носорог, а все равно ну его на хрен! Наплевав на то, что я Геракл, я развернулся и стал удирать. Бросив под покосившимся деревом автомат и пустую фляжку. Все остальное, к счастью, осталось при мне, а повторять на «бис» роль тореадора, спасая оружие, почему-то не хотелось. Черт бы подрал всех этих бегемотов, слонов и других толстокожих! Со львами и гидрами куда проще. Те, хоть и свирепые, но легкие. А эти просто массой задавят.

Дороги я не разбирал – не до того было. За спиной, ничуть не таясь, пыхтел носорог. Травоядное возжаждало крови. И не абы какой, а именно моей, геракловой. Ему было плевать, что я древнегреческий герой и бог, хоть и в отставке. Он хотел меня, как я в свое время хотел Артемиду – неистово и извращенно. На стадо диких ослов, что мы вспугнули по пути, даже внимания не обратил – они его не возбуждали. Мерзкая тварь.

Не скажу, чтобы ветер хлестал в лицо. Я его просто не замечал. Мысли были заняты другим. Например – как бездарно просрал автомат. Или тем, что из-за твари, топочущей и сопящей за спиной, не могу приложиться к фляжке. А мне бы это сейчас не помешало – чтобы безболезненно принять всю глубину падения.

Мы перепрыгивали с холма на холм с неутомимостью марафонцев. Увлеченный процессом, направления я не разбирал. Носорогу вообще было пофигу, куда бежать – лишь бы впереди маячила моя спина.

Так продолжалось до тех пор, пока слева не раздался выстрел и голос лейтенанта Гамадрилло не проорал:

– Пересечение государственной границы без уплаты таможенных сборов карается расстрелом на месте!

И снова – стрельба. На сей раз короткой очередью и почему-то по мне. Носорог лейтенанта не интересовал.

Судя по голосу, а еще по тому, откуда прилетели пули, границу мы все-таки успели изрядно пересечь. Но, коль такое дело, не грех бы повидаться с лейтенантом еще раз. Не для уплаты таможенных сборов, само собой – на такие глупости у меня просто не было времени. Но у Гамадриллы было оружие, а у меня за спиной – возбужденный носорог. Они бы нашли друг другу применение.

Мы с носорогом находились на склоне холма. Гамадрилло – ближе к его вершине. Отличная позиция, с которой он легко обнаружил нас, несанкционированно пересекающих границу. И с которой запросто мог пристрелить разбушевавшуюся скотину.

Носорог – животное тупое и в подобных тонкостях не разбирается. Сообразив, что автоматная стрельба ему не нравится, он по собственной инициативе изменил направление и поскакал к Гамадрилло. А я, увидев это, остановился – осмотреться и слегка отдышатся, хоть совсем не запыхался. Ну, и глоток из фляжки сделать, ведь торопиться было уже ни к чему – носорогая тварь сама себя обрекла на героическую гибель. Тут двух мнений даже быть не могло – справа, у подножья холма, тулился серо-зеленый полосатый домик. Явно караулка, которая у погранично-таможенной службы все-таки наличествовала. И даже со шлагбаумом – почему-то, открытым, – от той же известнейшей фирмы, что и украшения на кителе лейтенанта, «Сделай сам». Не смотря на убогость оборудования, в караулке наверняка оставался кто-то из подчиненных Гамадриллы, и тоже небезоружный. Этот «кто-то» подстрахует командира, если тот вдруг окажется клиническим дебилом.

Гамадрилло оказался. То ли клиническим дебилом, то ли клиническим трусом, то ли еще чем-то клиническим, мне доселе неведомым. Он почему-то решил, что стрелять в носорога куда опаснее, чем в меня, а потому просто побежал к своему серо-зеленому домику. Который, говоря откровенно, в качестве убежища был полное говно, ибо ваяли его то ли из фанеры, то ли вообще из циновок. Следом за Гамадриллой побежали его давешние спутники – похоже, лейтенант настолько торопился, что даже им забыл приказать пристрелить разбушевавшегося зверя, а сделать это без приказа они не решились.

Крякнув с досады, я попытался свернуть вправо и покинуть теплую компанию, раз уж носорог нашел себе новое увлечение. Однако тот, завидев это, вильнул в мою сторону и даже, кажется, приглашающе мотнул рогом – мол, не отлынивай. Двигай вместе со всеми к зеленому домику. Пришлось подчиниться, хоть и было невыносимо обидно сознавать, что подчиняешься глупой скотине.

Не утешало даже то, что отступал я теперь не в одиночку. Гамадрилло воспринимался не как товарищ по несчастью, а как скотина похлеще той, что преследовала нас. Хотелось догнать его и стукнуть по голове. Я сдерживался лишь потому, что такой жест высшей справедливости целиком пойдет в кассу носорога.

Обитатель серо-зеленого домика, моя последняя надежда, оказался истинным близнецом лейтенанта по духу. При виде толпы, отступающей перед носорожьим натиском, он покинул конуру и возглавил отступление. Даже не прихватив оружие. Судя по отсутствию каких бы то ни было реплик, Гамадрилло не возражал.

Сам лейтенант между тем делал вид, что все это – тактический маневр, и ничего кроме. Правда, пробегая мимо домика, он налетел на шлагбаум, отчего поднятая вверх лапа с шумом рухнула на рогатку, но и тут Гамадрилло постарался показать, что все идет по плану – на бегу похлопал брус черно-белой зебровой окраски и помчался дальше.

На носорога, надо сказать, это произвело впечатление. Он даже специально заложил крюк, чтобы в один прием растоптать и будку, и шлагбаум. Это дало нам пять метров форы, которые, правда, зверь быстро отыграл. А в общем, можно было сделать вывод, что преодоление любой границы – сущий пустяк, если у тебя за спиной имеется боевой носорог.

С изрядной долей гордости я осознал, что бегу быстрее всех, хотя во мне добрых полтора центнера. И у меня такая скорость не потому, что я боюсь, а потому, что я Геракл. Сперва начали заметно отставать – а вскоре и вовсе пропали из виду, – бежавшие с правого фланга Гамадрилло и его неразговорчивые спутники. Затем и четвертый пограничник-таможенник снизил скорость и позволил поравняться с ним. Когда это произошло, я приметил, что парень из черного стал серым и дышит с присвистом. Однако глаза у него были целеустремленно выпучены далеко вперед, из чего я заключил, что сдаваться он не намерен. Мне это понравилось, и я ободряюще хлопнул его по плечу:

– Поднажми!

Наверное, стоило хлопать потише. Парня снесло в высокую траву. Я не стал останавливаться, чтобы извлечь его оттуда. Во-первых, потому что взял хороший темп и не хотел его сбивать, а во-вторых, когда на плечах висит озверевший рогоносец – каждый сам за себя.

Оказавшись лидером, я еще сильнее выпятил грудь и наддал. Ибо только первым пристало быть герою легенд и сказаний, сыну самого Громовержца! Если, конечно, он соревнуется с людьми. Усталости я не испытывал вовсе.

Носорог, гнида, не был ни героем древних легенд и сказаний, ни сыном Громовержца, но усталости почему-то тоже не испытывал. Так мы и мчались – с холма на холм, от озерца до болотца, от ручейка к ручейку. По пути распугали прайд львов, три стада каких-то не в меру рогатых антилоп, двух леопардов и одного охотника, который, уговорив бутылочку, мирно дремал на солонце, делая вид, что сидит в засаде.

Местность постепенно становилась все лесистее – или джунглистее, как это в Африке правильно называется? – и ручейки, которые в сезон дождей обращались полноценными реками, затапливая все окрестные низменности, попадались все чаще. Мухам цеце сплошное раздолье. Однако до сезона дождей было далеко, ручейки оставались ручейками, а низменности – сухими и твердыми. Бежать по ним было легко. И я бежал.

Часа четыре, никак не меньше. Пока, наконец, не устал от самого факта. Тогда, выбрав лесок погуще, я повернул к нему. Там, в чаще, у меня будет больше шансов оторваться. Потому что, хоть я и Геракл, а по габаритам сильно уступаю носорогу. Там, где мне придется продираться между деревьями, он вообще застрянет. Это было гениальное тактическое решение.

Последние сотни метров я промчался с поистине невиданной скоростью. Спурт совершил уже скорее для самого себя. И, ворвавшись в лесок, задрал вверх руки и закричал:

– Хо! Геракл еще может! А вы сомневались в этом?!

Потом споткнулся обо что-то и упал. С десяток метров прокатился по земле – потому что упругий, как мячик, – затормозил об дерево и, сев на задницу, постарался унять головокружение. Передвижение способом качения – не самое для меня привычное, вот голова и закружилась. Но о носороге я не забывал – между прочим, каждую секунду нашей сумасшедшей четырехчасовой гонки, – а потому первым делом проверил, что творится у меня в тылу.

Носорогой скотины и впрямь не было. Впрочем, успокаиваясь, я начал с неудовольствием припоминать, что уже давным-давно не слышал ее топота и сопенья за спиной. Выходит, бежал наперегонки с самим собой, пока взбесившаяся тварь предавалась разнузданной похоти в компании пограничников. Они – там, а я – здесь. Сижу на земле и играю в гляделки с каким-то парнем, у которого из плеч растет башка сокола.

– И что именно может Геракл? – уточнил этот парень. Он стоял, привалившись плечом к дереву и скрестив на груди руки. Очень расслабленная поза. И очень мирная.

– Пробежать четыре часа во всю прыть и не запыхаться, – недовольно, потому что не люблю, когда свидетелями моих падений становятся посторонние, объяснил я. Даже если падение было случайным – все равно не люблю. А потому, приняв независимый вид, поднялся и стал отряхивать одежду. Она в этом действительно нуждалась.

– Впечатляющий результат, – согласился он. – А зачем тебе понадобилось бежать четыре часа во всю прыть?

– Я герой! – сказал я. – Я совершаю подвиги и разные невозможные вещи.

– Ага. – Он сказал это с таким видом, словно сразу все понял. Что он понял на самом деле, было неизвестно – по соколиной физиономии эмоции не читались совсем.

Покончив с одеждой, я еще раз оглядел собеседника. И отметил, что, в сравнении с ним, выгляжу куда современнее. Потому что на мне был камуфляжный костюм, а на нем – лишь два куска ткани на все немаленькое тело цвета красного дерева. Один кусок прикрывал задницу, второй, соответственно, передницу.

– А я тебя знаю, – внезапно сообразил я. – Ты египтянин. Хор.

– Ага. А ты Геракл, я уже слышал. Наш свойственник из Греции. Пятнадцать подвигов или что-то вроде того.

– Больше гораздо! – в детали вдаваться я не стал.

– Ага, – снова сказал Хор. – Шило у тебя в жопе, вот что. Значит, тоже решил в Африку перебраться? Оно и правильно – все-таки, отсюда и люди, и боги пошли.

– Не собираюсь я в Африку, с чего ты взял?

– Ты уже здесь.

– Я проездом.

– Пробегом.

– Это уже детали.

– А откуда пробегом? Где, вообще, так сказать, кости кинул?

– Последние полтораста лет – на Дальнем Востоке.

– Ага. Ну, раз тебя в такую даль занесло, пошли к нам в поселок. Угостим, чем сумеем. Проголодался, наверное, после четырех часов непрерывного бега?

2

Они все были одеты так, как египтяне изображали их на своих фресках. Цивилизация сюда не добралась. Да и как она могла добраться, когда поселок затерялся в каких-то неведомых притоках Конго, куда даже охотники из местных племен редко забирались, не то, что цивилизация. И обитателей поселка это вполне устраивало. Амон прямо так и сказал, почесывая безволосую грудь:

– Ну, я-то ладно. Ну, Исида. А Хор куда пойдет? А другие со звериными головами? У нашего народа была извращенная фантазия, я так скажу.

– Это точно, – Хор валялся около костра на циновке, задрав ноги на какую-то пальму. – Если я перееду жить в какой-нибудь Нью-Йорк, там половина населения свихнется.

– Не, – я обгладывал ляжку какой-то местной зверюги, которой меня угостили древнеегипетские свойственники. Действительно проголодался, пока марафонил, чего греха таить. – Свихнуться никто не успеет. Тебя быстренько в специальную лабораторию упрячут – изучать, что за мутация такая.

– Ага, – легко согласился Хор. – Тебе виднее. Ты теперешние нравы лучше знаешь.

– Стоп! – я убрал мосол от бороды. – А откуда вам про Нью-Йорк известно? Вы же от цивилизации отгородились?

– Все равно раз в год какие-нибудь гости случаются.

– И как? Многие с ума сходят?

– Еще никто не сошел. Для местных мы просто маленькое племя со своими причудами. Они думают, что мы на головах маски носим. Для них это нормально. Тут в неделе пути живет одно племя – так те ноздри себе обрезают и резцы для красоты выбивают. Мало ли, у кого какой бзик?

– Это вам местные, с вырезанными ноздрями про Нью-Йорк рассказали?

– Да зачастили тут лет тридцать назад какие-то партизаны. Сами-то тоже из негров, только с ними разный народец случался. В основном журналисты и военные советники. Они нас слегка и просветили о том, что в мире делается. Земля им пухом…

Я достал фляжку со спиртом, глотнул и протянул сидящему справа Осирису. Тот отрицательно качнул головой:

– Ты это пойло сам пей. Я к нашей самогоночке привык. Я в ней уверен.

И убежал в одну из хижин. Откуда и впрямь появился с пузатым кувшином, от которого разило самогоном. К кувшину он и припал.

Я пожал плечами. Лично у меня от самогона на следующий день всегда башка трещит. А напитка чище спирта я еще не встречал. Но – на вкус и цвет товарищей нет. И, глотнув еще раз, я спросил у Хора:

– А чего ты им землю пухом желаешь?

– Так Сет их сожрал. Здесь, понимаешь, пять отрядов уже побывало. Все с каким-то страшно новым оружием. И все в нашем поселке свою власть устанавливали. Прямо по одной схеме – приходят под вечер, ночь ночуют, как добропорядочные гости, а с утра начинают свою власть устанавливать. Постреляют из пулеметов по деревьям, чтобы мы, дикари, прониклись их могуществом. Оно конечно: один раз посмотришь, как пулемет работает – и не захочешь особо сопротивляться. Поэтому мы после показательной стрельбы всегда сдавались и соглашались работать на партизан за два не очень сытных пинка в неделю. Партизанам это нравилось. Только потом день заканчивался и начиналась ночь. И Сет – ты знаешь Сета? Он у нас всегда голодный. И до власти, и до секса, и до жратвы. Короче, Сет их сжирал. Вместе с журналистами и военными советниками. Два раза даже с пулеметами. Вот такая печальная история.

– Врешь, – прогудел огромный, почти как я, Сет. Он валялся в той же позе, что и Хор, только по другую сторону костра. Набедренная повязка свалилась с задранных кверху ног, и все его мудье – побольше, чем мое?! гм! – торчало наружу. Сета это ни разу не смущало. Это вообще никого не смущало. Даже Исида, сидевшая рядом с быстро косеющим Осирисом, выглядела равнодушной. Смущался только я. Потому что не привык, чтобы у кого-нибудь что-нибудь было больше, чем у меня. Тем более такая нужная и важная вещь, как мудье. – Пулеметы я не сжирал. Они в оружейной смазке, а у меня от нее изжога.

– Нежный, – заметил Хор. – Сет у нас, ко всему, еще и нежный.

– А вы, значит, по всему свету разбрелись? – Ра отобрал у Осириса кувшин и переменил тему разговора.

– Ну да. Халява закончилась, а лафа-то еще нет. Я как был Геракл, так и остался Гераклом. Батя мой как был прожженным делягой, так им и остался. Подумаешь – молниями больше кидаться не умеет. Зато на пустом месте миллион срубит – и не поморщится. Ну, в смысле – рубил. Сейчас уже все. Отрубился. Ласты склеил старичок.

– Вот как? – лениво заметил Пта. Он был пьянее Осириса, но находился в таком состоянии с момента моего появления и, кажется, очень задолго до. Пока он не начал говорить, я вообще думал, что Пта спит – под деревом, на голой земле, в обнимку с кувшином. От них двоих шел такой дух, что насекомые падали рядом в алкогольной коме. Даже одна мартышка упала. Оказалось – Пта не спит. Оказалось – это его естественное состояние. – Значит, отжил свое старичок Зевс? Ну, того нужно было ожидать. Нельзя быть таким жадным. За жадность рано или поздно наказывают. Верно я говорю, Сет?

– А че я? Че сразу я?

– Ты тоже жадный. Только ты еще и осторожный. Не поперся в люди, сидишь тут рядом с нами – и жадничаешь втихаря. Здесь ведь все свои, к твоему характеру привыкли, все прощаем… Теперь догадываешься, Геракл, почему мы все вместе держимся? У нас у каждого есть недостатки. И как бы не посерьезнее, чем в вашей семейке. Вот Сет с Осирисом. Они, как напьются – начинают друг друга убивать. Исида их постоянно разнимает, только они ведь без этого не могут. На следующий вечер все заново повторяется. А разбредись они по разным континентам – как вечера коротать будут? Ну, допустим, партнера для драки найти – не проблема. Только можно ведь однажды нарваться на такого, который совсем без тормозов. И прихлопнет он нашего Сета, как кто-то твоего папашку прихлопнул.