Текст книги "Сопроводитель"

– Так вот, об идее. Не знаю, как вы, а я в нее, натурально, влюблен. Идея такая. Сейчас вы разворачиваетесь и несете все это добро обратно. Кстати, что у тебя там? – я ткнул Юрка в сумку.

– Да так… – убито промямлил он. – Рыжье, брюлики, шелест. Шмотье разное.

– Нехорошо! – я укоризненно покачал головой. – Люди горбатились, здоровье гробили, а вы за одну ходку – раз, и все. Нельзя же так. Хоть бы раза три сходили, чтобы хозяева к потере постепенно привыкали…

Я почему-то всегда думал, что я один такой дурак. Ан нет, оказалось. Пернатый тоже не прочь был почувствовать себя героем. Он выронил телевизор из рук. Ящик, даже не расколовшись, ударился об асфальт, подпрыгнул и откатился в траву. А тот, кто еще недавно держал его в объятиях, змеей метнулся ко мне и ловким ударом выбил «Браунинг» из руки.

Больше он со мной ничего сделать не успел. Потому что я лягнул его в живот. И, пока он, корчась на земле, пытался нащупать выроненный мною пистолет, вынул «Смит-и-Вессон». И поинтересовался:

– Вы чего, ребята? Вас что, мамка стоя рожала? На бетонном полу? Зачем вы так со мной? У меня же целый арсенал. Я же, если открою огонь из всех орудий, на молекулы вас разнесу. Лежи и не вошкайся, – это уже к Пернатому в индивидуальном порядке. – А лучше всего встань и возьми телевизор обратно туда, откуда выронил. Все равно у тебя руки больше ни на что не годятся.

Пернатый послушался, встал с видом одновременно недовольным и виновато-побитым, поднял телевизор и, исподлобья глядя на меня, застыл, ожидая приказаний.

Юрок на протяжении всего представления постоянно менялся в лице, и краем сознания я все время удивлялся его пропавшему дарованию клоуна-мима. Какие деньги мог огрести товарищ, уйди он вовремя из тюрьмы в цирк! Но не приняли, видать. Сперва, когда «Браунинг» вылетел из моей руки, у Юрка радостно заискрились глаза и затрепетали ноздри. Совсем, понимаешь, как собака Баскервилей, учуявшая, получается, очередного Баскервиля. А когда я вынул «Смит-с-Вессоном», он стал совершенной тухлой селедкой, даже глаза сдохли. Мол, что с меня возьмешь – мыши, и те мараться не станут.

В общем, презанятная парочка. Я махнул револьвером в направлении подъезда:

– Вперед, орлы! Нас ждут великие дела.

Они понуро побрели в указанном направлении. Первым – Пернатый с телевизором наперевес. За ним – Юрок, обвешанный сумками. Я подобрал «Браунинг» и пристроился замыкающим. По пути Юрок попытался присесть мне на уши, тихо, но настойчиво бубня на ходу, якобы себе под нос:

– Послушай, командир, ты что, мусор, что ли, в натуре?

– В натуре, гадом буду, нет, – ответил я. – Даже рядом не сидел, век воли не видать. Да заболят мои наколки.

– Эггх… – поперхнулся он. – Это… А зачем ты тогда мусарскую работу лопатишь?

– А это… – передразнил я его. – Я вас, гадов, терпеть не могу. Меня самого раз обворовали. Все вынесли. Целый месяц до получки тараканов рубал, потому что больше нечего было. Вы же, суки…

– Ты не сучь! – гордо вскинул голову Юрок и заработал по загривку.

– Ты пасть закрой, – посоветовал я. – И слушай на меня. Если командир сказал – суки, значит – суки. И никаких доберман-пинчеров. Будешь несогласный – я и побольнее ударить могу. Места у человека разные бывают. Промежность, например. Я, говорю, вас, сук, потому не люблю, что вы же не смотрите, у кого хату выставляете. Работяга он или халявно бабки огреб. Вам главное – нажива. А представь реакцию человека, который вернулся со смены, потом провонялся, устал, как скаковой ежик. А тут, оказывается, у него еще и все вещи поперли. Шакалы вы.

– А чего… – Юрок, видимо, решил объяснить мне законы воровской романтики, но я, знавший их чуть не на зубок, не пожелал слушать снова, а потому больно ткнул его в шею. Юрок быстро раздумал читать лекцию, махнул рукой и буркнул: – А, ладно. Чего там, в натуре.

А чего, в натуре. Ничего. Пернатый вот уже до двери добрался. Несколько уверенных движений распальцованой дланью, и она гостеприимно распахнулась. Вот это, в натуре, дело.

Мы оказались в шикарном белом фойе. Я грубо протолкнул воров вперед и устроился перед списком жильцов, не выпуская, однако, своих спутников из виду. Боковым зрением, но все же.

Л.С. Сутягин, адвокат, как и следовало ожидать, оказался только один. Жил он на пятом, предпоследнем этаже. Можно было подняться на лифте, можно было и пешком пройтись. В принципе, невысоко. Но я предпочел сначала спросить у домушников:

– Эй, парни, а вы из какой квартиры барахло сперли?

– Из восемьдесят шестой, – буркнул Юрок. – Слышь, командир, хочешь, мы тебе все бабки скинем и уйдем, а? Тебе проблем нет, а мы шмотье пихнем, и тоже в наваре будем? А?

– Бэ! – сказал я. Восемьдесят шестую квартиру занимал В.Г. Козин, предприниматель. Хрен его знает, что он предпринимал, но воров я действительно не любил, а потому мотнул пушкой в сторону лифта и скомандовал: – Вперед!

Наша грустная процессия поднялась на шестой этаж, где, собственно, находилась обворованная квартира, и подошла к нужной двери.

– А теперь занесите вещи внутрь, – посоветовал я. – Сделайте человеку приятное. Телевизор, думаю, все-таки стряхнулся, но это лучше, чем вообще ничего.

– А может… – протянул Юрок.

– Совсем не может, – я грустно покачал головой. – Импотент давно. Вперед.

Они подчинились. Юрок вынул из кармана связку отмычек, вставил одну в замок, маразматически побултыхал ею из стороны в сторону, и дверь бесшумно раскрылась. Быстро выпростав руку, я выхватил связку из его руки и покачал головой – мол, без возмущений. Оба вора вошли внутрь, а я, подлый, как канцелярская кнопка на стуле, закрыл за ними дверь. На замок. А чтобы они не вздумали чего учинить, выстрелил в потолок. Теперь соседи проснутся, начнут звонить в разные милиции, и эти двое будут сидеть тихо, как мышки. Даже носа наружу не покажут.

А я, чтоб меня не заметили, быстро и бесшумно сбежал вниз и позвонил в дверь Сутягина Л.С., адвоката. Ау-у! Я пришел дать вам волю.

Особой радости за дверью мой визит, однако, не вызвал. Он вообще ничего не вызвал. Дверь мне просто не открыли. Конечно, а чего я ожидал? Будь там посланцы Коновалова, они бы при звуке выстрела повели себя так же, как Юрок с Пернатым. А если Леонида Сергеевича посадили под замок, то он не сможет мне открыть, даже исчешись у него пятки от желания сделать это.

Опять приходилось полагаться только на себя. Впрочем, ладно, я привык. Осмотрев связку отмычек, выбрал одну, на мой взгляд, наиболее подходящую, и вставил в отверстие для ключа. Угадал. После недолгих манипуляций замок щелкнул и открылся. Как раз вовремя – наверху послышался скрип открываемой двери и встревоженный женский голос. Сжав поплотнее пистолет, чтобы он подбодрил меня своим весом, видом и другими достоинствами, я заскочил внутрь.

11

Квартира Леонида Сергеевича встретила меня совсем не тем, чего я от нее ожидал. Ни шума, ни гама. Никто даже не выстрелил в меня для разнообразия. Скучно живем, братцы. И темно, потому что внутри – хоть глаз выколи. Ни в одной комнате, ни в ванной, ни в туалете, свет не горел. Даже с улицы не проникал ни один лучик дохлого ночного света, уж какой бы там ни был. Видно, шторы были задернуты. Зачем и почему – вопрос.

Сперва я прикинулся ветошкой и застыл. Фиг их знает, может, умные попались. Услышали выстрел наверху и погасили свет. Просто так. На всякий случай. А тут и я нагрянул.

Однако темнота настолько густо была перемешана с тишиной, что я в конце концов решил, что квартира пуста. Похоже, генерал обманул меня, подлый. Но, как бы там ни было, я пришел сюда и должен был проверить что и как.

Осмелев, я принялся блукать во тьме в поисках выключателя. Дважды цеплялся за что-то ногой, запутался в вешалке, полной одежды, и лишь потом догадался чиркнуть зажигалкой. Выключатель сразу нашелся – торчал рядом с вешалкой и гнусно ухмылялся, глядя на мои шараханья во тьме.

Обидевшись, я больно ткнул выключатель в пипку, и он послушно зажег для меня свет. Пользуйтесь, Михаил Семенович! Премного благодарен, обязательно воспользуюсь.

И ведь воспользовался! Хотя что ж здесь удивительного – лампочка горит, глаза на месте. И дурак воспользуется.

Прихожая у адвоката была обставлена шикарно. Ну, видно – привык мужик хорошо жить. С душой. Но самое главное, что жил-то он, судя по всему, не один, а с женой. И даже с парой-тройкой малых детишек. Иначе зачем ему потребовалась гора женской и детской обуви? Ладно, детской – может, у человека ностальгия и сандалеты дороги ему, как память. Но нахрен тогда женские итальянские и другие какие полусапожки? Не извращенец же, в самом деле. А если и извращенец, то не до такой же степени.

В общем, что хотите со мной делайте, а я буду стоять на своем – Леонид Сергеевич был человек семейный. Или даже не так. В этой квартире проживала семья. А если исходить из того, что мое вторжение эту самую семью мало обеспокоило, можно было предположить, что указанная ячейка общества в данный момент в данном месте отсутствует. Опять же, если исходить из того, что часы показывали что-то около пяти утра, напрашивалось еще одно предположение – семья покинула квартиру на довольно длительный срок. Ибо с детьми на вечеринки, продолжающиеся до утра, обычно не ходят.

Из всего вышеперечисленного вытекало, что прихожая, в которой я стоял, вполне могла принадлежать Сутягину Л.С., адвокату. Ведь если дядька сам рванул подальше от города, то вполне логично, что еще раньше он позаботился о подобном путешествии для остальных членов семьи. В общем, дело для настоящего мужчины – разгадать предложенный ребус.

В качестве первого шага на пути к разгадке я уверенным жестом распахнул ближайшую дверь. И попал в спальню. Ничего, впрочем, необычного – кроме того, что на обстановку потрачено побольше денег, чем у простых тружеников. Двуспальная кровать, прикроватные тумбы, пара кресел, трюмо, полустенка, в углу – телевизор. Покрывало на кровати аккуратно разглажено. Ежику понятно, что на ней не спали, так что заходить внутрь я не стал – все с порога видно. Закрыл дверь и, пройдя по коридору, толкнул следующую.

Детская. Срач, бардак, колготки, свисающие со второго яруса кровати. Мячи, машинки, пистолеты-автоматы. Рай для пацанов, которых в данный момент из рая изъяли. В эту комнату я тоже заходить не стал. А зачем? В игрушки играть – так из возраста на днях вышел. Уборку наводить – так это не есть мое хобби даже в собственном домашнем хозяйстве, скорее, это есть моя маленькая человеческая слабость. У меня порой тоже женские колготки с шифоньера свисали.

Следующая дверь была двойной, с рифленым стеклом. Я сразу примерно понял, куда попаду, и не ошибся. Зала. Гостиная. Комната для приемов. Место, наилучшим образом приспособленное для того, чтобы пустить дорогим гостям в глаза пыль, а то чего и покрупнее. Под настроение. Здоровая такая комната с роялем в углу, библиотекой – скорее всего, показушной – вдоль стены, тремя могучими столиками и кучей стульев. Под потолком – люстра. Шикарная. Если такая гробанется на пол, нижних соседей потом придется неделю, перепуганных, по подвалам отлавливать. Но и в этой комнате мне делать было нечего.

Потом я пропустил еще две комнаты – вторую детскую, выглядевшую слегка получше предыдущей, и кабинет, который вообще никак не выглядел. Сплошное нагромождение бумаг, в том числе и в углу – скомканных. Только присмотревшись, я обнаружил в этой куче краешек урны. Два сейфа, покрытых толстым слоем вековой пыли. Похоже было, что рабочее место Леонида Сергеевича для остальных членов семьи – табу, и что тут никто и никогда не убирался, потому что у самого хозяина, единственного субъекта, который мог себе это позволить, руки до уборки не доходили.

А потом случился резкий поворот в кухню. Я едва в него вписался. Прямо не квартира, а трасса «Формулы-1», натурально.

В кухне я в первый раз насторожился. Потому что на совершенно пустом столе стояла пепельница, полная окурков. Леонид Сергеевич, чтобы не соврать, провел со мной в машине добрых два часа и ни разу не совершил попытки закурить. Валидол жрал – да, было. Но курить – нет. Так что пепельница с окурками в его доме наводила на определенные, причем, не самые приятные, мысли.

Пистолет в руке дрожал от нетерпения, как ищейка, напавшая на след, когда я входил в кухню. Но, как оказалось, напрасно. К моменту моего появления курильщиков и след простыл. Более того, даже запах успел подвыветриться. А времени на это должно было уйти немало – накурили, судя по количеству бычков, изрядно. В кухне, наверное, топор можно было вешать. Но сейчас здесь не повис бы и перочинный ножик.

Я опоздал. На что – неизвестно. Знаю только, что самое интересное происходило в этом доме в мое отсутствие. Ну, что ж поделаешь. Может, и на мою долю осталось что-нибудь, кроме окурков. Я не обследовал еще два помещения, самых интимных – ванную комнату и сортир. Поскольку туалет был под боком, а до ванной – целых три метра, я решил начать с ближайшего.

Отодвинул щеколду и потянул дверь на себя. Что я там себе думал, что воображал – сразу и окончательно отошло на второй план. Никто адвоката, как оказалось, не охранял. Заперли – да. Но не так уж и надежно. Однако убежать он, как и сообщил авиагенерал, никуда не мог. Сидел себе на закрытом крышкой унитазе, расслабленно свесив руки вниз, а голову – на грудь. В том же светлом костюме, в котором был утром. В том же галстуке и той же рубашке. Разве что босой. Да еще маленькая красная дырочка в груди в районе сердца. Без лишней грязи и кровоподтеков. Работал профессионал. Работал заточкой. Один удар – чик, и все. Клиент готов.

При всей моей нелюбви к Леониду Сергеевичу смерть его стала для меня неприятной неожиданностью. Во-первых, потому, что фиг его знает, как мне теперь общаться с теми, кто нанял меня для его поисков. Они запросто могут отказаться платить десять штук баксов – или, вернее, семь, потому что три посыльный должен был опустить в мой почтовый ящик до того, как им станет известно о печальном конце Сутягина – на основании того, что, дескать, сам проворонил клиента, сам за это и расплачиваться должен.

А во-вторых, я все-таки побывал у адвоката в доме, когда тот, холодный, как Северный полюс и мертвый, как полюс Южный, отдыхал на своем унитазе. Побывал и, наверное, оставил массу отпечатков пальцев. Я, конечно, протру перед уходом все, к чему прикасался, но на душе от этой мысли легче не становилось. Потому что, помимо прочего, наделал здесь немало глупостей. К примеру, выстрелил в потолок на шестом этаже. Менты найдут пулю, это как пить дать. А если пистолет, одолженный мной у мертвого охранника в замке Коновалова, был зарегистрирован, то идентифицировать оружие им труда не составит. Соответственно, и связать два этих события – нападение на коттедж главного авиатора области и убийство по улице Заводской – тоже будет раз плюнуть. А, раз так, они начнут копать – где провел свои последние часы в бозе почивший адвокат, кто вез его в Томск и почему не довез. А у меня еще хватило ума – или дури, кому как больше нравится – продемонстрировать свою фотокарточку, причем в самом выгодном ракурсе, двум этим ублюдкам, Юрку и Пернатому. Кто их, головой нездоровых, знает – может быть, сидят они сейчас в ближайшем отделении милиции (голоса-то командирские не зря из подъезда доносились) и поют одну на двоих песню о том, как какой-то сумасшедший мужик под дулом пистолета заставил их занести барахло туда, откуда взяли. А потом окажется, что этот самый дурной бэтмэн, защитник, мать его, слабых и угнетенных, и есть тот самый тип, что не довез Леонида Сергеевича до Томска. И у милиции сразу возникнет куча вопросов ко мне, я так думаю.

Не по-детски распереживавшись по этому поводу, даже носом зашмыгав, я вышел из квартиры, а затем из подъезда, и обнаружил, что милицией вокруг уже и не пахнет. Наверное, в квартире Леонида Сергеевича я таки пробыл изрядное время, хоть и не заметил, как оно пролетело.

Но сразу садиться в машину не стал. Кто их знает, может быть, придурки-домушники указали на мою «Субару Леоне», и теперь за ней из кустов внимательно следит какой-нибудь страдающий бессонницей опер.

На всякий случай я прошел метров пятьдесят по аллее, свернул в кусты и, тихий, как индеец, прокрался обратно.

Никто вокруг моей «Субары» не крутился, но это я заметил и сразу по выходе из подъезда, не стоило ради такого открытия тащиться сквозь кусты. А ежели кто за ней и наблюдал, то наблюдателя я подручными средствами – парой сонных глаз на добродушной физиономии – все равно не вычислю. В общем, если я хотел разрубить этот узел, то просто нужно было быстро и решительно начинать действовать.

Выскочив из-за кустов, я галопом подбежал к машине, открыл дверцу и бухнулся на сиденье. Вокруг – никого. Быстро выехав со двора, я нащупал колесами дорогу и понесся в направлении восхода солнца. Там, на загородном шоссе, стоял мотель, не мотель, забегаловка какая-то с возможностью снять на ночь комнату. Домой ехать раздумал. Страшно захотелось напиться. Я, в самом деле, не патологоанатом, чтобы в таком изобилии любоваться трупами. И еще меньше я учитель физики, чтобы тратить такую кучу нервов за одни только сутки. Если есть желающие занять мое место – пожалуйста, а я поехал дробить градус.

Как выходить на связь с теми, кого в единственном лице представлял роялеобразный крепыш, я по-прежнему не знал. Но ведь нужно было как-то сообщить, что работа закончена в рекордно короткий срок, хотя и отнюдь не благодаря моему усердию. Усердие проявил кто-то более конкретно настроенный на жизнь, чем я. Либо черное, либо – белое. Либо пряник в зубы, либо – заточку в сердце. Причем решение во всех случаях принимал именно этот конкретно запрограммированный.

Впрочем, речь не о том, кто порешил Леонида Сергеевича. Речь о связи. Меня – исполнителя с холодным умом, горячим сердцем и чистыми руками – с его друзьями, уж не знаю, какие у них были ум, сердце и руки. Выходить на них придется по проторенной дорожке – через Пипуса. А это значило – тратить лишнюю кучу нервов, выслушивая его ахи да охи. Самой пострадавшей стороной при сложившемся раскладе оказался именно Пипус, и он имел полное право поохать и поахать. Я это право не оспаривал, но у меня самого было не менее полное право его охов и ахов не слушать. Только вот выбора у меня не было.

Я остановил машину перед той самой забегаловкой. Все равно эти вопросы решать не сейчас. Минимум – через несколько часов. А сейчас я жестоко – до спазмов в горле – хотел напиться.

Подойдя к стойке, я подозвал бармена и, указав на водку, предъявил для просмотра два пальца. Бармен оказался человеком понятливым, кивнул и, налив сто граммов, остался рядом – ждать, пока я выпью, чтобы повторить. Зато обтиравшая стойку неподалеку шлюха истолковала мой жест по-своему и стала клеиться ко мне. Не то, чтобы с позавчерашнего дня я настолько прибавил в своем внешнем виде, скорее уж наоборот. Просто шлюха была рангом пониже тех двух, что торчали на Набережной, да и вдатая была изрядно.

Заняв стоявший рядом стульчик, она спросила, хрипя, как простудившийся боцман с китобоя, но думая, что говорит голосом любви:

– Тебе одиноко?

– Шутишь? – удивился я, отхлебнув для лучшего скольжения слов в гортани. – Вокруг куча ублюдков, каждый готов упасть на хвост.

Она не поняла намека, вынула из лифчика пачку «парламента», достала сигарету, и прохрипела прямо мне в ухо:

– Огонька не найдется?

Я сунул ей зажигалку под нос, и, пока шлюха, пыхтя, как паровоз, раскочегаривала свою сигарету, бегло осмотрел ее. Подвыцветшая блондинка моего возраста. Для панели старовата, хотя раньше, наверное, зарабатывала на этом неплохие деньги. Но то – раньше. В то время и я бы, возможно, на нее клюнул. Тем более с моими нынешними деньгами в кармане. Но в данный момент я имел совершенно растрепанные нервы, истерзанную сомненьями душу и мозги старого циника, кроме того, прошло слишком мало времени с того момента, как я вылез из кровати генеральской дочки, и платить деньги за то, чтобы затащить в постель еще кого-то – нет уж, извините. Короче, на шлюху я смотрел, как на пустое место.

– Что ты на меня так смотришь? – подозрительно спросила она.

– Да вот, думаю, – сказал я.

– О чем?

– Не забыл ли выключить утюг? Есть, понимаешь, грешок за мной – склерозен стал. В туалет хожу – иногда штаны забываю снять. Натурально.

Она вытаращилась на меня в полном изумлении и забыла выдохнуть дым. Я с серьезным видом допил водку, и бармен, повторив, отошел.

– Может, угостишь? – спросила, наконец, шлюха, сменив простуженный хрип любви на ошарашенный шепот. Мое заявление относительно ахового состояния памяти, видимо, изрядно ее потрясло.

Я пожал плечами. Почему бы и нет? Не обеднею. Жестом вернул гарсона и указал на шлюху. Та заказала бренди, и гарсон, все так же безмолвно выполнив заказ, испарился. Ему было не до нас. Он хотел спать.

– Послушай, а ты за рулем, – сообщила халявщица.

– Да ну?! – удивился я. – Совсем забыл. Говорю же совсем склероз это… замучил.

Мы помолчали, отхлебнули, проглотили. Мне с ней было неинтересно, но она этого не понимала, все еще на что-то надеялась. Глупая, как противогаз. Долго ворочала мозгами в поисках темы для продолжения разговора и, отыскав таковую, спросила:

– А ты хоть помнишь, что с женщинами делать надо?

– Коллекционировать, – вяло отозвался я.

– А-г-х! – раздельно произнесла она, поперхнувшись. Потом зло выдохнула: – А ты знаешь, что будет, если два пальца в розетку сунуть?

– Рок – это музыка протеста, – все так же вяло откликнулся я.

– Это ты о чем? В каком смысле?! – шлюха принялась тихо выпадать в осадок.

– Смысл прямой, – я провел пальцем по стойке бара. – Из пункта А в пункт В. Вот ты сама-то поняла, что давеча сказала?

– Да пошел ты, козел! – обозвала она меня. – Если импотент, то так и скажи, и нечего голову людям морочить!

Я медленно развернулся и безразлично оценивающим взглядом посмотрел на нее. Я ей – бренди, а она стоит и бублики на меня крошит. Нехорошо. Некрасиво. Неблагодарно, в конце концов.

Шлюха сообразила, что я не просто так на нее пялюсь, а прикидываю, что бы с ней сделать, и отшатнулась. Правда, слегка опоздала. Моя рука рванулась вперед, и ее нос оказался зажат между средним и указательным пальцами. По детству у нас это называлось «сливкой». Весьма болючий, надо сказать, сухофрукт.

Хамка пискнула и забилась в истерике, пытаясь избавиться от моей бульдожьей хватки. Ее нос, видимо, не был приспособлен для такого времяпровождения. Он, в буквальном смысле слова, непередаваемо страдал. Его владелица страдала за компанию. А нечего грубить.

– Повторяй за мной, – строго потребовал я. – Извините меня, Михаил Семенович, я совсем не это хотела сказать, просто у меня язык без костей, гнется во всякие стороны, меня не спрашивая. Запомнила? Повтори!

Гнусаво она повторила мою фразу так, как сумела запомнить. Откровенно говоря, с памятью у нее оказалось хреновастенько, хуже даже, чем я ей про свою расписывал, но я милостиво простил ей это. Все-таки, старалась баба. Не ее вина, что память оказалась в дырочках, словно молью почиканая.

Отпустив нос, я буркнул:

– Все, свободна. Сделай вид, что тебя нету. Ты мне надоела. Совет прихвати: за базаром следить надо. Это я такой добрый, только за нос тебя потаскал. Другой за «козла» и за «импотента» тебе глаз на жопу натянет и моргать заставит. Потому что нечего говорить, о чем не знаешь. Вали давай.

Шлюха шмыгнула уже начавшим пухнуть носом, слезла со стула и пошла прочь, обиженная, подальше от меня, нехорошего. Но ведь она сама виновата, правда? В конце концов, я ее за язык не тянул. Наоборот, я всеми силами старался намекнуть, что рядом со мной ловить нечего, даже блох. Разве что открытым текстом не сообщил об этом. Ну, а то, что она моих намеков не поняла – ее проблемы, пусть теперь ходит с лиловым носом.

В забегаловке кроме меня и жестоко оскорбленной мною шлюхи было всего три человека. Не густо. Но другого не следовало и ожидать – в последние предутренние часы не так много народу, горящего желанием кутнуть. Для шлюхи такое времяпровождение было профессиональной необходимостью, мне требовалась конкретная эмоциональная разрядка. Что за причины не спать и пить водку были у остальных троих посетителей, не знаю, но, судя по насупленным физиономиям каждого из них, им тоже нужно было снять стресс.

Бармену было скучно. Он хотел спать, но вынужден был бодрствовать. Пять полоумных типов время от времени требовали его внимания. Я тоже потребовал. Получив третью стограммовку, скучающим взором обвел помещение. Шлюха клеилась уже к другому типу, обладателю весьма грустной морды. Тот угостил ее выпивкой, они перекинулись несколькими фразами, и шлюха, получив по физиономии, гордо уединилась в углу. А ведь я ее предупреждал.

В общем, ничего особенного. Харчевня, как харчевня. Сто граммов и бургер для любого желающего. Внутри не особенно чисто, но и не сказать, чтобы грязно. Обычная забегаловка, разве что особо жаждущие могут снять себе на ночь комнату. За границей, сказывают, такие заведения мотелями называют. Но, поскольку у нас не заграница, то назвать так ночную кафешку с некоторыми признаками дома свиданий язык не поворачивался. Пусть остается забегаловкой.

Я жаждал снять комнату. Надо же было где-то отоспаться после трудных и нервных рабочих часов. Подозвал было бармена, чтобы сообщить ему эту приятную новость, как вдруг судьба подарила мне еще одно – надеюсь, последнее в этот бешеный день – развлечение.

В дверь, развеваясь волосами и полами распахнутого плаща, ввалился едва держащийся на ногах юнец. Он опирался на молодую леди, которая, блюдя дамскую честь, выглядела раза в два приличнее своего кавалера.

Покачавшись на пороге и вдоволь насмотревшись на внутреннее убранство забегаловки мутными глазами, новый клиент прошел к бару, ведя подругу на буксире, хотя, по правде, логичнее смотрелся бы обратный вариант. По пути они совершили маленькое чудо – сумели не задеть ни одного столика. При виде такого профессионального владения техникой пешего слалома, я хотел было захлопать в ладоши, но сдержался – еще обидятся. Пьяные, что с них возьмешь.

Оказалось, что я с таким же успехом мог бы поаплодировать – они все равно на меня обиделись. Хотя и по другому поводу. Сперва волосатый, навалившись грудью на стойку бара, потребовал:

– Гарсон! Нам койку и бутылку шампанского, мы трахаться будем! – Потом подумал и повернулся ко мне. Некоторое время изучал, затем грозно спросил: – А ты чего так смотришь на нас?

Я давно смотрел совсем не на них, я рассматривал собственный опустевший стакан, но реплику парня без ответа оставлять было невежливо, потому я сказал:

– Ты, если поссориться с кем-нибудь хочешь, так лучше сбегай, застрелись, натурально. Могу даже пистолет одолжить.

– Не, ну ты – лох! – все тем же грозным голосом проговорил волосатый. – Я с тобой, как с человеком разговариваю, а ты что-то мычишь! Ты чего уставился?!

На этот раз я отвечать не стал, потому что отпала необходимость: бармен нажал какую-то кнопку, и в дверях, ведущих в сердце недомотеля, появился могучий тип. Уловив кивок, направленный барменом в сторону волосатого и его подруги, амбал подошел к нарушителям спокойствия и взял их под локти, нежно, на манер бронепоезда, прогудев:

– Давайте, ребята, на улицу выйдем, освежимся. Там прохладно, там полегчает, – и попытался подтащить их к двери. Но волосатый вырвался и с неожиданным проворством трижды ударил амбала в корпус.

Если вы думаете, что вышибала заметил удары, то фиг вы угадали. Спокойный, как танк в нелетную погоду, он протянул руку и снова попытался взять волосатого под локоть. Но тот опять возбуянил – подпрыгнул и ударил большого человека каблуком в грудь. И разбудил в нем зверя.

Охранник сгреб вихрастого за грудки, без труда подтянул к себе и с оттяжкой ударил кулаком по лбу. После чего подхватил враз обмякшее тело и поволок его к выходу. Тело уже не сопротивлялось. Подруга волосатого побежала следом, матерясь и стеная.

– Ну и порядки у вас, – заметил я бармену. – Чуть что – и сразу в лоб.

– Блюдем заветы Александра Невского, – зевнул тот. – Кто с лицом к нам придет, тот по лицу и получит. Ты что-то еще хочешь заказать?

– Хочу, – кивнул я. – Комнату на одного и маленькую водки в постель. Скушаю на сон грядущий.

– Блевать не станешь? – на всякий случай уточнил бармен.

– У желудка спроси, – посоветовал я и, вняв приглашающему жесту, последовал за метрдотелем этого беззвездочного заведения.

Бармен довел меня до выделенной комнаты, сунул в руки ключ и бутылку, принял деньги и ушел, даже не пожелав спокойной ночи. Хотя, какая на хрен, может быть спокойная ночь в таком клоповнике? Чтобы не чувствовать их укусов, я перед сном основательно надрался. Ничего, помогло.