Текст книги "Вирус Зоны. Фактор человечности"

Интерлюдия 3. Мокрушин

Москва

Александр Леонидович Мокрушин, директор телекомпании «Москва медиа+», с недавних пор утратил спокойный сон. И не сказать, чтобы у него для этого не было причин. Скорее, наоборот – казалось бы, их имелось более чем достаточно: один спецпроект Козыревой чего стоил! Но странность заключалась в том, что волнение Мокрушина проявлялось каким-то непонятным образом: весь день он был ровен и невозмутим, а вот ночью на него накатывало внезапное беспокойство, выливавшееся в постоянные ночные кошмары, после которых он просыпался разбитым и в отвратительном настроении.

Очередная пятница исключением не стала, и как раз по этой причине Александр Леонидович приехал на работу в несусветную рань – в шесть утра, за час до утреннего эфира. Сразу же по приходу он сделал себе кофе из автомата, который обычно не употреблял, предпочитая тот, что варила ему секретарша Лена. Но тут выбора не было. Организм требовал стимулятора, а Лена должна была появиться еще только через полчаса.

Мокрушин отхлебнул горячего напитка и поморщился: резковат вкус, резковат. Но для подчиненных сойдет. Он не запомнил своего кошмара и не мог понять, чем он вызван. Волнения по работе? С чего бы – обычная рутина. Спецпроект Козыревой? Чушь – это же заказ с самого верха. А если АПБР вздумает выступать, их быстро поставят на место из аппарата президента! Так что и лично он, Мокрушин, и вся его телекомпания надежно прикрыты как от наездов, так и от судебных исков. Наталья внезапно пропала, ничего не сказав? Ну так тоже беда невелика. Менеджеров по рекламе сейчас пруд пруди – выбирай не хочу! А любовницей она, если честно, была средненькой. Только внешностью и брала.

Тогда откуда эти чертовы кошмары? К врачу, что ли, сходить? Может, хоть таблетки какие-нибудь порекомендует. Решено – вот сегодня же и пойдет, после утреннего эфира. Там как раз профилактические работы начнутся. Кофе Мокрушин допивал уже в куда более позитивном настроении, а через пять минут и вовсе пришел в состояние своего привычного каждодневного олимпийского спокойствия.

Поэтому он лишь лениво удивился, когда еще через пять минут услышал звук открывающейся входной двери офисного блока. Это кто ж там такая ранняя пташка? Все задействованные в эфире приходят обычно за полчаса, если не за пятнадцать минут, а трудоголиками его подчиненных уж точно нельзя было назвать. Чуть больше он удивился, когда услышал в коридоре шаги сразу двух человек. Тяжелые и, похоже, мужские. Когда же без стука открылась дверь его кабинета, и на пороге появились двое незнакомцев, удивление стремительно переросло в тревогу, даже на грани страха.

– Александр Мокрушин? – поинтересовался один из мужчин, высокий худощавый блондин.

– Д-да-а, – запинаясь, отозвался уже изрядно струхнувший директор. – А-а-а в-вы, собственно, как в-вошли? Там ж-же пропуск электронный!

– Да что вы? А мы и не заметили. – Блондин оглянулся на своего напарника, плечистого усатого шатена, и тот широко ухмыльнулся. – Вам нужно пройти с нами.

Наглость незнакомцев не лезла ни в какие рамки. В конце концов, это была территория Мокрушина, и эти двое не предъявили ему никаких документов. А если б даже и предъявили, у него такое прикрытие, что они только так отсюда вылетят! Концентрируясь на этих успокаивающих мыслях, Александр Леонидович попытался вернуть себе прежнюю уверенность и поднялся с места, опираясь руками на стол так, чтобы их дрожание не было заметно.

– Не вижу оснований! – Нервное заикание ушло из голоса директора, за что он мысленно тут же поставил себе «отлично». – А вы вообще кто такие и по какому праву вламываетесь на территорию частной телекомпании?

Улыбка замерзла на лице блондина, а глаза потемнели… Казалось, зрачки увеличились в размере настолько, что поглотили всю радужку.

– Идемте с нами! – повторил он жестко.

На мгновение Мокрушину захотелось подчиниться, но что-то внутри остановило его.

– Так, – произнес он, сопротивляясь накатывающему страху. – Или вы немедленно уходите, или я вызываю охрану!

Незнакомцы недоуменно переглянулись.

– Не работает? – озадаченно проронил блондин. – Странно. Ну-ка, попробуй ты!

Вперед шагнул усатый шатен, и теперь уже глаза потемнели у него. Но Мокрушину было не до его глаз – его скрутила такая сильная боль, какой он в жизни не испытывал. Директор взвыл было, но чужая сила сдавила ему гортань, и из горла вырвалось лишь беспомощное хрипение. Александр Леонидович рухнул в свое кресло и продолжал корчиться там. Лицо его побагровело, и глаза полезли из орбит.

– Ну что, так более доходчиво? – небрежно поинтересовался блондин. – Мой напарник пока только разминается. Хотите увидеть, на что он способен, когда работает всерьез?

Мокрушин отчаянно замотал головой.

– Значит, пойдете с нами? Добровольно и без фокусов?

Директор закивал. Столь же отчаянно.

– Хорошо. Отпусти его, – бросил через плечо блондин, и боль ушла.

Мокрушина колотило, как в лихорадке, на лице выступила испарина. Остаточные болевые ощущения медленно растворялись в организме.

– Умойтесь и причешитесь, – посоветовал блондин. – Когда пойдем вниз, вы должны выглядеть нормально. И оденьтесь – на улице прохладно.

* * *

Вышли из здания без эксцессов, хотя у Мокрушина и возникло на миг искушение привлечь внимание охраны. Но он его быстро подавил – слишком памятным было то, что с ним сделал усатый. Похоже, эти незваные визитеры – оба Измененные, а раз так, с охраной они скорее всего справятся. А про то, что в таком случае станет с ним, Мокрушиным, не хотелось даже и думать. Поэтому директор вел себя как образцовый заложник – держался спокойно и не доставлял проблем.

На стоянке у офисного центра Мокрушина подвели к длиннющему белому лимузину «Хаммер» – жуткой эклектике, по мнению Александра Леонидовича, – и открыли перед ним заднюю дверь. Оказавшись внутри, Мокрушин слегка ошалел от того, как сильно была переделана машина представительского класса: вместо мини-баров, длинных диванов, динамиков, светомузыки и прочих излишеств здоровенный объем был занят каким-то оборудованием непонятного назначения, кушеткой, как в «Скорой помощи», мини-лабораторией, ну и сиденьями, конечно. Все это скрывалось за наглухо затонированными стеклами (похоже, законы о тонировке касались не всех).

На одно из сидений усадили Мокрушина, а его сопровождающие заняли места по бокам от него. В «лабораторном отсеке» сидела темноволосая женщина средних лет в белом халате. А напротив Мокрушина расположился невысокий лысоватый человек с квадратным подбородком и цепким холодным взглядом из-под мохнатых бровей. Очевидно, главный. Хоть он и был в штатском, однако наметанный взгляд Мокрушина сразу определил, что деловой костюм для него – не очень привычная одежда и что гораздо комфортнее он ощущал бы себя в военной форме. Более того – лицо лысоватого было смутно знакомо Александру Леонидовичу, и он напряг свою профессиональную память, надеясь извлечь из нее нужный фрагмент.

Между тем лысоватый скомандовал водителю трогать, и громада лимузина двинулась к выезду со стоянки.

– Ну, здравствуйте, Александр Леонидович! – произнес лысоватый, не сводя с директора телекомпании своего препарирующего взгляда.

– З-здравствуйте! – Заикание снова вернулось к Мокрушину, несмотря на все его усилия. – С кем им-мею честь?

Однако лысоватый вопрос проигнорировал и продолжал:

– Признаться, я не планировал нашей встречи, но вы стали доставлять мне хлопоты. А я этого очень не люблю.

– Д-да к-какие х-хлопоты? – почти искренне удивился Мокрушин, хотя в мозгу уже барабанным боем отдавалась короткая мысль: «АПБР!» – Я ж-же…

– Большие хлопоты, Александр Леонидович. Не в обиду вам будь сказано, не по рангу большие. Такие, как вы, должны вести себя осмотрительнее и понимать, с кем стоит связываться, а с кем нет.

И тут Мокрушин едва не вскрикнул от внезапного воспоминания. Точно! Валерий Арсеньевич Сивакин. Полковник АПБР, куратор Северо-Западного сектора! Его фотография была в файлах у Козыревой, когда она приносила их ему на просмотр. Но если АПБР, надо же им сказать, что этот проект он затеял не с бухты-барахты, и на то имелось указание чуть ли не от первого лица государства! Тогда он умерит свой пыл…

– Э-э-э, вообще-то… – начал было Александр Леонидович, но закончить ему не дали.

– Вообще-то слова вам пока не давали! – сурово отрубил Сивакин. – Успеете еще наговориться. Мы вам предоставим такую возможность. Идиотом вы не кажетесь, как с первого взгляда, так и по вашему досье. И если вылезли не на свой уровень, то на это у вас наверняка была очень серьезная причина. Сейчас вы мне ее назовете. И еще скажете, от кого вы получали информацию.

– Но послушайте же! Это заказ. Очень крупный заказ. Из… – Мокрушин непроизвольно понизил голос, – администрации президента. Понимаете теперь?

Все присутствующие переглянулись. Главный хмыкнул.

– Однако! Судя по вашему убежденному выражению лица, вы сами верите в этот бред. Но мы не будем полагаться на физиогномику. Еще один простой вопрос, и приступим к серьезному дознанию. Кто источник информации?

То, что слова о высочайшем прикрытии не произвели на апэбээровцев никакого впечатления, оказалось для Александра Леонидовича серьезным ударом, и успевшая лишь приподнять голову его уверенность мгновенно испарилась.

– Я не з-знаю, – пролепетал он. – К-клянусь! Это аноним! И общался он т-только с К-козыревой! Это ж-журналистка моя, автор п-проекта. У н-нее сп-п-п-росите!

– Спросим, – кивнул Сивакин. – Не сомневайтесь. Но сейчас мы спрашиваем вас, а вы дурака включаете. Но если думаете, что от нас можно что-то скрыть, то ошибаетесь.

– Шеф, – осмелился подать голос блондин. – У него стойкость к ментальному воздействию. Пси-блокиратора нет, я проверил.

– Вот даже как? – Полковник приподнял брови. – Дело становится интереснее! Можно было бы применить воздействие на уровне центров боли… – тут Мокрушин вздрогнул и съежился, внутренне трясясь от ужаса, – но подозреваю, что это ничего не даст. С ним хорошенько поработали, и очень бы хотелось знать, кто…

У Александра Леонидовича непроизвольно вырвался вздох облегчения, но Сивакин этого даже не заметил. Возникло ощущение, что он вообще перестал воспринимать своего пленника как живого человека. Теперь это был только любопытный ребус в человеческом теле.

– Что же, для таких трудных случаев у нас имеется свой метод, верно, Татьяна Николаевна?

Женщина в халате кивнула.

– На кушетку его! – скомандовал Сивакин.

Блондин и усатый тут же подхватили онемевшего от ужаса Мокрушина, сняли с него куртку и кепку, подтащили к кушетке, бросили на нее и туго притянули ремнями. Александр Леонидович даже не сопротивлялся. Почему-то именно в этот миг он вдруг совершенно уверился в том, что «свой метод для трудных случаев» окажется для него намного хуже, чем новая пытка болью. Руки и ноги Мокрушина разом отнялись, и все тело словно приняло консистенцию студня. Он пытался что-то лепетать, но из его бессвязной речи удавалось внятно вычленить только многократно повторяющееся слово «нет».

Женщина тут же прикрепила к его голове и рукам несколько электродов, немного подумала, расстегнула рубашку и добавила еще парочку на грудь. Затем на шее Мокрушина защелкнулся холодный металлический зажим. Только тут, совершенно обезумев от страха, он попытался дернуться. Хотя попытка успехом не увенчалась, женщина скомандовала: «Успокоительное!», и через несколько секунд в ее руках оказался шприц с прозрачной жидкостью, которую она ввела в вену пленника.

Сквозь туман, заполняющий его сознание, Александр Леонидович услышал голос Сивакина:

– Ну что, можно начинать?

– Пусть сначала отключится, – ответила женщина. – Его дикий страх будет вносить помехи в показания.

Она начала говорить что-то еще, но Мокрушин ее уже не слышал – он полностью перестал воспринимать действительность.

* * *

Ему кажется, что он плывет в каком-то странном океане из зеленоватого тумана, сквозь который проступают фрагменты его ближайшего прошлого. Словно череда стоп-кадров в обратной перемотке… Визит блондина с усатым… Он, Мокрушин, с чашкой кофе за столом… Утро, он вскакивает с ошалелыми глазами, весь в поту после кошмара… Ночь, он мечется в кровати, время от времени поскуливая, будто обиженный пес… Вчерашний вечер… Он, спокойный не как удав даже, а как танк, пьет с друзьями пиво… Вчерашний день… Он на работе, обычные рутинные дела… Орет за что-то на начальника рекламщиков… Ах да, из-за Натальи – неприятно получилось… Середина вчерашнего дня… Он заходит в кабинет и обалдевает – в его кресле кто-то сидит… Странно, он об этом совсем забыл! Мужчина среднего роста, лет пятидесяти, с серыми волосами, среди которых почти не заметна седина… Лицо еще такое… неприметное… А ведь они знакомы… кажется…

Внезапно внутри Александра Леонидовича что-то екает, и череда «стоп-кадров» сменяется «видеороликом»… Похоже, этот момент кого-то очень интересует – Мокрушин прямо ощущает давящий интерес и внимание… чьи? Это же его голова, кто еще может в нее залезть и подсматривать воспоминания? Такое невозможно же… Или возможно? Мокрушин слышит свой голос:

«– А… Н-наталья? Она ост-тавалась в офисе… Вы… ч-что-то с ней?..

– Беспокоитесь о ней? Ай-ай-ай, господин Мокрушин! Спать со своей подчиненной – это так по́шло!

– В-вы ее…

– О нет! Ничего такого. Можно сказать, что она… гм… решила стать поближе к природе. А теперь, если вы не возражаете, я хотел бы перейти к делу».

К делу… К делу… Какое же у него дело?

«– Скоро вам нанесут визит некоторые весьма… гм… агрессивные личности.

– Н-но кто?! И з-зачем?!

– Вам этого знать не надо. Все равно, когда я уйду, вы все забудете. Но вас следует хорошенько подготовить…»

И он начинает готовить… Делает что-то… Мокрушин не видит что – он почти без сознания… Ощущает только боль и полный хаос в голове… Но у него такое ощущение, что сероволосый буквально копается в его теле руками, словно долбаный филиппинский хилер! И делает… делает… ЧТО ОН ДЕЛАЕТ?!

В этот самый момент нечто чужое и могучее буквально вламывается в его сознание, вышибая личность Мокрушина куда-то на задворки, и по-хозяйски занимает ее место…

* * *

Когда Мокрушин потерял сознание, блондина усадили на сиденье рядом и тоже подключили к аппарату, установив электроды только на голову. Он, псионик, должен был работать на прием, разбираясь в хаосе образов, всплывающих в мозгу директора телекомпании, и вычленяя из них главное.

С ментальным блоком какое-то время пришлось повозиться. Но «мемоскан» был поистине революционным аппаратом, изобретенным учеными АПБР совсем недавно, на основе прибора профессора Воскобойникова, извлеченного из его бункера. «Мемоскан» мог взламывать даже самую совершенную защиту мозга от пси-воздействия и добираться до воспоминаний (пока лишь до сравнительно недавних), защищенных не только ментальным щитом, но и такими естественными блоками, как ретроградная амнезия или болезнь Альцгеймера.

Блондин знал, что делать, – он уже не в первый раз управлял этим прибором, да и пси-способности у него были изрядные. На весьма хитрый и многоуровневый ментальный блок у него ушло около десяти минут. Ничего удивительного, что его не удалось вскрыть без прибора – ставил его, похоже, мастер своего дела, но никак не Мокрушин. Сделанный параллельно анализ крови пленника показал, что способности Измененного у него отсутствуют в принципе.

Дальше пошло проще. С помощью «мемоскана» блондин листал последние воспоминания Александра Леонидовича, как посты на страничке в соцсетях – от самых последних к более ранним, к тому моменту, когда появился некто, поставивший Мокрушину ментальный блок. Пусть даже самого пленника заставили все забыть, «мемоскан» это воспоминание обнаружит…

Вот! Кажется, оно! Блондин остановил «прокрутку» и остановился на конкретном фрагменте памяти Александра Леонидовича. Его ошеломление и испуг стали отсечкой. Псионик через «мнемоскан» теперь полностью воспринимал картину памяти пленника, преобразовывал ее в своем мозгу в понятные образы и выводил их на монитор прибора. Лицо… Лицо визитера, к немалой досаде присутствующих, было как в тумане, будто человеческая память просто не смогла его в себе удержать. А вот то, что делал этот неизвестный, было очень странно, если не сказать больше.

Но пока псионик, а вместе с ним и все остальные пытались истолковать странный образ, возникший на мониторе, ситуация резко изменилась – пленник открыл глаза. Первой заметила это женщина, и рот на ее изумленном лице принял форму буквы «О». Однако сказать она ничего не успела – заговорил Мокрушин. Только голос был вовсе не мокрушинским, а принадлежал хорошо знакомому кое-кому из присутствующих экстрасенсу Мальцеву.

– Добрый день, господа! Я знал, что у вас хватит энергии и ума, чтобы вскрыть мой ментальный блок. Браво – я в вас не ошибся! Хотите знать, что я делал с этим отжившим? Сейчас узнаете. Я за последнее время много чему научился. Постиг и кое-какие области биоинженерии – например, научился встраивать неживое в живое без оперативного вмешательства и без потери функциональности обеих частей. Заинтриговал? В общем, вам небольшой сюрприз, господа, – этакая ловушка для умных. Прощайте!

Сивакин побелел как полотно и хотел выкрикнуть водителю приказ остановиться, но не успел – на месте едущего по Варшавскому шоссе лимузина возникла дымно-багряная опухоль взрыва, разметавшего по окрестностям обломки машины вместе с кусками плоти ехавших в ней людей.

Глава 9. Шатун

Питерская Зона

Шатун чувствовал себя довольно-таки паршиво: болело почти все тело (где ушибы, где ожоги), продолжало зверски знобить от последствий атаки фризера, во рту стоял мерзкий привкус и постоянно тошнило. До кучи он устал как собака, и ушибленная правая коленка плохо сгибалась, мешая нормально идти.

Ситуацию усугублял его донельзя подозрительный вид. Сталкеру требовалось срочно умыться и переодеться во что-нибудь чистое и целое. С одеждой как раз была напряженка: задумывая свой безумный прорыв мимо заправки, Шатун, чтобы предельно облегчить рюкзак, избавился от всего, что не считал предметами первой необходимости. Запасная одежда попала под эту категорию, и теперь ему оставалось только локти кусать: футболки и смены белья для его целей было категорически недостаточно.

Да, был вариант попытаться отыскать поблизости и ограбить магазин одежды: вряд ли он сейчас охраняется. Если судить по навигатору, в окрестностях находилось сразу несколько здоровенных торговых центров, но сталкер не рискнул туда соваться. Во-первых, он знал такие магазины – попадал в них несколько раз. Ему, жителю маленького городка, эти гиганты представлялись чудовищно запутанными лабиринтами, в которых можно бродить часами и не отыскать того, что тебе нужно. К тому же все они находились слишком близко от места катастрофы, и когда прибудет «кавалерия» Новых, находиться тут – последнее, чего бы ему хотелось. Нет, чем большее расстояние он оставит между собой и полыхающей заправкой, тем лучше.

Надо было срочно найти укрытие, чтобы дождаться ночи. Наиболее подходящим для этого местом представлялось Серафимовское кладбище. Туда он и направился, огибая по большой дуге пылающий перекресток, на котором учинил такой разгром. Сталкеру повезло никого не встретить – очевидно, все окрестные Измененные, в том числе и боевая бригада Сида, в данный момент пытались совладать с пожаром и разобраться, что же произошло на заправке. Если повезет, они сочтут сталкера мертвым – ведь труп читающего на водительском сиденье «Дискавери» наверняка сгорел в угли в таком-то аду. И тогда охота на него прекратится. Но, если честно, в подобное развитие событий верилось не слишком: это все же Новые, а не обычные бандиты с большой дороги. А если подключится Сид… Просекут, гады, как пить дать просекут! Но Шатун по крайней мере выиграл себе немного времени – единственный положительный эффект от устроенной им катастрофы. В остальном – одни минусы.

Когда, с великими предосторожностями завершив свой обходной маневр, сталкер добрался наконец до внешней кладбищенской ограды, его состояние было таково, что прямо хоть сейчас присоединяйся к давно и покойно «отдыхающим» от земных забот местным обитателям. К счастью для Шатуна, вход на кладбище находился совсем рядом – непосредственно с Богатырского проспекта. Туда он и поспешил нырнуть с видимым облегчением. И только оказавшись в сотне метров от входа, он позволил себе ненадолго остановиться, перевести дыхание и хлебнуть минералки из припасенной в рюкзаке бутылки, несколько смягчив прохладной водой саднящее горло и чуть пригасив сжигающую его жажду.

С каждой минутой кладбище казалось ему все более привлекательным убежищем. В конце концов, там есть церковь Серафима Саровского, которая почти наверняка пустует – Измененные к религии абсолютно равнодушны. Правда, Шатун слышал, что некоторые из них умеют высасывать из подобных мест накопленную там пси-энергию. Ну так Питер под их властью уже не один месяц – наверняка уже все сдоили… Итак, церковь. Если она есть, то должны быть и хозяйственные постройки при ней. А значит, воду здесь наверняка можно найти, да и с одеждой скорее всего вопрос решится. Такие размышления не только подняли Шатуну настроение, но даже, казалось, сил прибавили. Поэтому когда он, двигаясь на юг по главной аллее, добрался до часовни Георгия Победоносца и мемориала воинам-интернационалистам, то хромал уже меньше, да и тошнота слегка отпустила. Вот она – сила позитивного мышления!

Сталкер брел по кладбищу, оглядываясь по сторонам. Если б не холодное время года, за три месяца небрежения оно бы изрядно заросло травой, а так выглядело вполне пристойно. Видно было, что в добрые времена (при людях) за этим местом ухаживали. Но Шатуну в жизни приходилось видеть всякое. Бывал он в совершенно нормальных людских городах, к которым Зона и близко не подступала, а кладбища в них выглядели местами полного забвения, будто, уйдя из жизни, покоящиеся там уходили насовсем и из памяти живых. Да, равнодушия в людях тоже хватало, хотя оно и не принимало такие гипертрофированные формы, как у Новых.

Вокруг действительно не было ни души, по крайней мере живой. Да и откуда? В городе Измененных перемены коснулись даже этой обители мертвых. Тут теперь нет ни охранников, ни вандалов, ни посетителей, ни кладбищенских служащих. Кладбище все больше мертвело без тех, кто помнит и скорбит, без живых цветов, которые раньше можно было встретить даже в снежную пору. Искусственные и те приобрели уже жалкий, непотребный вид. Удручающая пустота… А всегдашняя тишина даже усугубилась. Дивный новый мир, чтоб его!

Кладбище еще не приобрело окончательно заброшенного вида, но если за пару лет в город не вернутся люди… А вернутся ли они вообще? До сих пор Шатун старался не заглядывать столь далеко. На повестке дня были другие вопросы: визиты в Зоны, борьба за выживание, сейчас вот – поиск клиентки… А вот о том, что будет, когда (и если) люди все-таки одолеют Измененных и сумеют остановить возникновение новых Зон, подумать до сих пор ему было как-то недосуг. Да и зачем? Вся его нынешняя жизнь была завязана на эти чужие территории. Шатун привык к ним, сроднился с постоянным риском, чувством смертельной опасности, необходимостью постоянно следить за временем, которое ты пробыл на чужой территории, и удерживанием ментального щита на уровне рефлексов.

Но кладбище эти мысли навеяло просто само по себе, являясь хорошей иллюстрацией того, во что превращается мир, переходя в руки новых хозяев. Да, нет пьяных, преступников и хулиганов, нет криков и скандалов, хаоса и бушующих страстей… Но нет, кажется, и самой жизни. Точнее, она есть, но какая-то совершенно иная, непривычная, нечеловеческая. Все то, что создано и взлелеяно людьми, для Новых, казалось, не имело никакого значения. Религия, культура, литература, искусство, музыка – с этим-то все понятно, они служили людям и созданы были для людей, для удовлетворения их эстетических чувств. Для Измененных все это неактуально. Их чувство прекрасного (если оно, конечно, имелось у них в принципе) отличалось от человеческого настолько сильно, что и представить невозможно. Да и собирались ли они заморачиваться на эстетику сейчас, колоды деревянные, чурбаны бесчувственные? Вряд ли. Все, что не имело для них реального прикладного значения, исчезало из обихода и оказывалось на задворках их мира, очевидно, чтобы там и сгинуть.

Прекрасного… Это слово вновь выдернуло Шатуна из вовсе ему не свойственных философских размышлений в реальный мир, к его главной цели – поиску Джилл. Она была охотницей за произведениями искусства… Черт, почему «была»?! Есть – она жива, наверняка жива! Ее только надо найти. Где? Возможно, как раз поблизости от крупнейших музеев – Русского, Эрмитажа… Она говорила, что сейчас – последний шанс спасти хоть что-то из их сокровищ. Потом холод и влажность погубят все… Да, это он помнил… Холод, влажность… Что с ними было связано еще? Кроме того, разумеется, что они – непременные атрибуты Питера. Было что-то… странное, аномальное, даже для Зоны… Особенно для Зоны… Шатун тогда еще очень удивился, что… Что? Смутное воспоминание крутилось где-то на периферии сознания, но зацепиться за него, притянуть, сделать более ясным и четким никак не удавалось.

Погруженный в раздумья Шатун и сам не заметил, как добрался до церкви Серафима Саровского. Она была достаточно компактной. Деревянная, двухэтажная, выкрашенная в цвет морской волны и с синей крышей, она, если б не купола, казалась бы обычным дачным домиком, ну, разве что богатым, и выглядела удивительно нарядной и позитивной для такого места. Вообще-то Шатун в церкви заходил раз в пятилетку, если кто-нибудь затащит или просто как в музей, но сейчас от нее веяло таким теплом и удивительным уютом, что у сталкера аж сердце защемило. Или это окружающий мрак и безысходность сделали его столь чувствительным, что он пытался тянуть позитив из самых простых вещей исключительно ради собственного душевного здоровья?

Слева от церкви располагалась маленькая одноэтажная постройка, выдержанная в том же стиле. Церковная лавка. Кроме того, два выкрашенных в зеленый цвет одноэтажных деревенских дома находились чуть поодаль справа, а слева, несколько в глубине, среди деревьев, – двухэтажное кирпичное строение с острой крышей и пристроенным сбоку гаражом. Хозяйственная постройка, или и в ней тоже жили? Чуть поразмыслив, Шатун предпочел кирпичное строение – там вероятность найти искомое была выше.

Входная дверь, к счастью, была не заперта, и сталкер без проблем проник внутрь. Чтобы найти санузел, ему потребовалось еще несколько минут. Вода текла слабенько, совсем без напора, но этого хватило, чтобы смыть с рук и лица грязь и копоть. Неплохо бы, конечно, еще и душ принять, но это уже на «чистых» территориях: если не работают электростанции – не работают и насосы, нагнетающие воду в трубы. Там, куда приходит Зона, уходит цивилизация. Точнее, человеческая цивилизация, технологическая. Что придет на ее место – неизвестно, а пока – только хаос и разруха…

Шатуну очень хотелось спать, но сначала надо самым тщательным образом обследовать церковь и все соседние строения на предмет разного рода неприятных неожиданностей…

Мысли материальны. С каждым годом своей жизни Шатун все больше убеждался в справедливости этого утверждения. Стоило ему только подумать о неприятных неожиданностях, как одна из них тут же произошла. На него вдруг упала чья-то тень, и незнакомый мужской голос произнес:

– Так-так, и кто это у нас здесь?

* * *

В первый момент, услышав этот голос, Шатун просто-напросто оцепенел. Вспыхнувшая было безумная надежда, что это не Измененный, а человек, была сразу отметена как несуразная: откуда тут, в самом сердце Зоны, взяться человеку? Есть, правда, один безумец, но это он, Шатун. Других чокнутых тут не найдешь.

А с Новыми резких движений совершать нельзя – эти ребята скоры на расправу. К тому же, будь Шатун даже в лучшей форме, успеть развернуться и выстрелить в Измененного с боевой способностью, когда тот настороже, у него шансов не было. А уж сейчас и подавно. Единственный шанс – не внушить ему подозрений. Да, порванная одежда. Да, расцарапанные руки и лицо. Но если этот тип – не читающий, можно попытаться сойти за своего. А что покоцанный такой, так ведь заправка рядом рванула, а он случайно поблизости оказался. Чудом выжил.

Разработав такую стратегию на предстоящую непростую беседу, Шатун медленно развернулся… и удивился еще раз. Перед ним стоял священник. Самый настоящий, с окладистой бородой и в черном церковном облачении. Только глаза его были несколько затемненными. Измененный, причем почти готовый применить свою силу. Кто бы сомневался!

– Я тут случайно. – Когда надо Шатун мог выглядеть спокойным, как сфинкс на Университетской набережной. – Заправка взорвалась рядом с вами. Я мимо проезжал и чуть не погиб. Мне нужно…

– Да знаю я, что тебе нужно! – перебил его священник. – Вода, еда и одежда, чтобы восстановить нормальный вид и дальше передвигаться по городу, не внушая подозрений. Так ведь, человек?

Шатун внутренне вздрогнул, оставшись внешне невозмутимым. Раскрыл. Так легко. Снова читающий? А черт их знает, по внешнему виду не различишь. Если он – читающий, то шанс в схватке у Шатуна есть, и неплохой, а вот если нет… И потом, что за странная для Нового оговорка – «человек»? Все они уже давно называют людей исключительно отжившими. Так кто перед ним? Как бы проверить? И почему у него правый глаз слегка дергается?

– Бывший человек, – спокойно произнес сталкер, изобразив на лице легкую и чуть нетерпеливую полуулыбку. – Я изменился…

– Только сказок мне не надо! – Священник вновь его перебил. Что же он так дергается-то? Не похоже на обычное поведение Измененных. – Деревья сейчас стоят голые, и с колокольни в бинокль распрекрасно было видно, что ты устроил у заправки. А бинокль у меня хороший – морской. Я за тобой наблюдал с самого начала. Как ты того человека связанного за руль сажал. То есть Нового, конечно. Как с машиной что-то делал, к прорыву готовясь. И саму попытку прорыва наблюдал тоже. Эффектно получилось! Мои аплодисменты! – Он действительно сделал вид, что аплодирует. – Значит, это на тебя Сид охоту объявил, апэбээровец?

Вот тут Шатун не выдержал. Умом-то понимал, что ничего у него не выйдет, но инстинкты сработали быстрее. Правой рукой он рванул из кармана пистолет и даже почти успел вскинуть его, когда сильная парализующая боль во всех мышцах буквально согнула его в бараний рог. Он рухнул на пол, сжимая зубы, чтобы не взвыть от жуткой боли.