Текст книги "Муаллим"

Глава 7

«Кабинет русского языка и литературы», – Максим прочитал текст на небольшой табличке, после чего громко постучал в дверь.

– Войдите, – из кабинета раздался повелительный женский голос. Надавив на позолоченную ручку, Максим открыл дверь, вошел внутрь и осмотрелся.

Первым, что обратило на себя внимание директора, стали абсолютно голые стены аудитории. Максим ожидал увидеть развешенные портреты именитых писателей – Пушкина, Есенина, Достоевского, – всегда казавшиеся ему неотъемлемым атрибутом любого кабинета словесности, но ни единого изображения с обликом кого-либо из покойных литераторов в помещении не оказалось. Не было здесь и стеллажей, уставленных книгами. Из комнаты как будто специально убрали все посторонние предметы, оставив лишь пару шкафов, три ряда парт, учительский стол и большую доску. И только многочисленные цветы в глиняных горшках, стоявшие на широких подоконниках, немного разбавляли здешнюю консервативную обстановку.

За учительским столом сидела пожилая седовласая женщина с короткой стрижкой и в толстых очках. Кроме неё и Максима в кабинете больше никого не было.

– Максим Игоревич? – преподаватель русского языка с некоторым удивлением посмотрел на директора. – Чем обязана?

– Добрый день, Светлана Иннокентьевна, – поприветствовал её Максим. – Не возражаете, если я украду немного вашего времени?

– Прошу, – она указала на одну из парт, стоявшую напротив учительского стола. – До конца перемены я полностью в вашем распоряжении.

Максим быстро приблизился и сел на предложенное место. Под тяжелым взглядом немолодого педагога ему сделалось неуютно. По какой-то необъяснимой причине Максим вдруг ощутил себя не взрослым состоявшимся человеком, возглавлявшим школу, а незадачливым учеником, случайно прогневавшим своего строгого учителя и теперь оказавшимся с ним тета-тет.

– Перейду сразу к делу, – обычно уверенный в себе Максим немного нервничал, в то время как женщина продолжала испытующе смотреть на него, – я бы хотел поприсутствовать на одном из ваших занятий.

– Сомневаетесь в моих преподавательских способностях? – с налетом сарказма, холодно и спокойно поинтересовалась Светлана Иннокентьевна. Она держалась привычно горделиво, даже не пыталась проявлять заискивание или фальшиво любезничать с руководителем школы и, как всегда, оставалась в рамках сухой производственной этики.

– Нисколько, – ответил Максим. – Просто хочу как следует изучить учебные методики всех наших преподавателей.

Педагог смерила директора взглядом.

– Если вам так угодно, то пожалуйста, – по-прежнему безэмоционально ответила Светлана Иннокентьевна. – Хотя обычно этим должны заниматься завучи. Но дело ваше.

Повышенный интерес со стороны директора, намеревавшегося понаблюдать за её работой, совершенно не смущал опытную учительницу. За годы преподавания в школе она провела десятки подобных открытых уроков для многочисленных образовательных комиссий и дотошных родителей, и присутствие на занятиях посторонних людей давно не вызывало у закаленного филолога ни капли стеснения.

– Когда мне лучше всего будет подойти? – спросил Максим.

– Когда хотите, – ответила женщина. – Сейчас начнется занятие по литературе у девятого «Б», затем – русский язык у девятого «А».

– Не возражаете, если я останусь на урок литературы?

– Ради Бога, – с безразличием сказала Светлана Иннокентьевна. – Можете расположиться за задней партой, она как раз пустует. Только, пожалуйста, выключите телефон, чтобы не отвлекать учеников.

Когда дело касалось проводимых ею занятий, Светлана Иннокентьевна не стеснялась диктовать условия любому, даже главе школы. Тут же запустив руку во внутренний карман пиджака, Максим достал и выключил на телефоне звук.

Урок начался через несколько минут. Максим занял указанное место и принялся наблюдать, как аудитория медленно наполнялась детьми. Заходя внутрь, ученики то и дело недоуменно глядели на директора. Но Светлана Иннокентьевна вела себя так, словно не замечала ни находившегося позади класса мужчину, ни перешептываний учеников.

– Перестаньте разговаривать, – тихо, но повелительно скомандовала она, и в кабинете тут же повисло гробовое молчание, в котором можно было различить даже писк комара. – Всем доброе утро. Сегодня мы продолжим изучать роман Михаила Лермонтова «Герой нашего времени».

Она достала из стола небольшой, исписанный синей ручкой бумажный лист с фамилиями учеников и пробежалась по нему глазами.

– Итак, начнем с проверки домашнего задания. Кто готов поведать нам про композицию романа?

Несколько учеников подняли руки.

– Нет, давайте лучше я сама выберу желающего ответить, – сказала Светлана Иннокентьевна и принялась водить глазами по классу в поисках жертвы.

Суровая манера, с которой вела урок эта женщина, вселяла страх не только в учеников. От острого взгляда пожилого педагога по телу Максима внезапно прокатилась дрожь. А в голове вдруг прочно завертелась одна и та же абсурдная, но навязчивая мысль: «Только бы не спросили меня». Будто бы педагог могла так поступить. Или всё же могла? Когда взгляд Светланы Иннокентьевны на секунду остановился на директоре, Максим почувствовал в груди ледяной ужас.

– Иван Крылов, поделитесь, пожалуйста, вашим мнением, – вежливо сказала учительница и посмотрела на щуплого светловолосого мальчугана, сидевшего в середине класса. Как только выбор «добровольца» был сделан, Максим облегченно выдохнул.

С первых же минут урока директор лично убедился в том, что Светлана Иннокентьевна была хорошим, пусть и весьма строгим педагогом. На своих занятиях она установила жесткую, почти армейскую дисциплину и удерживала внимание учеников ежовыми рукавицами. Но строгость при этом совершенно не мешала ей относиться к детям с уважением. Она обращалась к ученикам исключительно на «вы», не перебивала и не критиковала их личное, пусть и ошибочное, мнение.

Будучи ребенком, Максиму уже приходилось встречать подобных Светлане Иннокентьевне педагогов, которым не осмеливались перечить даже самые отпетые задиры и хулиганы. Наверное, в любой школе можно было найти пару-тройку таких преподавателей – волевых, несгибаемых и обладавших особой, поистине уникальной способностью завоевывать беспрекословный авторитет среди своих учеников. Иногда этот авторитет зиждился на взаимном уважении, иногда – на лютом страхе, но чаще всего – на некоем синтезе этих двух составляющих.

Максим с легким трепетом в сердце вспомнил одного из своих первых школьных учителей – высокого, крепкого как скала Ислома Хаджаева. Как будто сошедший с иллюстрации книги о турецких башибузуках громадный мужчина с лысой головой и черной густой бородой одним своим видом вселял в учеников страх. Даже родители зачастую теряли дар речи, когда впервые сталкивались с этим рослым здоровяком. Мало кому удавалось с первого взгляда распознать в нем преподавателя. А тем более преподавателя начальных классов.

Но внешность его была крайне обманчивой. За холодными глазами и громким голосом скрывался удивительный педагог, одинаково ценивший всех своих учеников – и круглых отличников, и редкостных разгильдяев. Умело сочетая свой необычный угрожающий образ, необходимую строгость и неподдельную любовь к окружавшим его ребятишкам, этот великан не столько учил детей, сколько воспитывал в них ценнейшие для любого человека качества: ответственность, чувство долга, взаимопомощи и сострадания.

Ислом Хаджаев погиб двадцать лет назад в Душанбе. Максим и его семья к тому моменту уже покинули Таджикистан и о случившемся узнали из письма от друзей, чудом дошедшего в Россию по почти разрушенным почтовым каналам. Друзья рассказали, что Гора – так прозвали дети своего могучего учителя – пытался спасти и укрыл в здании школы одного из своих бывших воспитанников и его беременную жену, которых преследовали разъяренные бандиты. К сожалению, беглецов и прятавшего их мужчину нашли. Всех троих расстреляли в упор прямо в классе школы.

Слегка встряхнув голову, Максим как будто попытался выкинуть из головы горькие воспоминания и снова сконцентрировался на проходившем уроке. Ближе к середине занятия в его кармане тихо завибрировал мобильный телефон. Номер звонившего был незнакомым. Повинуясь выработанному когда-то давно рефлексу, Максим сложил руки на парте, а затем поднял одну из них, при этом не отрывая локтя от столешницы и направив раскрытую ладонь вверх. Жест был привычен и понятен любому человеку – директор просил у преподавателя разрешения задать вопрос.

– Слушаю вас, – Светлана Иннокентьевна посмотрела на него.

– Можно выйти? – попросил Максим.

По классу прокатился тихий смех. И даже учительница не смогла сдержать легкую улыбку.

– Ступайте, Максим Игоревич, – ответила она.

Пройдя вдоль стены, Максим вышел из кабинета и плотно закрыл за собой дверь, после чего достал из кармана телефон, намереваясь ответить на звонок, но не успел. Ровно в ту же секунду человек по другую сторону невидимого провода повесил трубку. Максим негромко чертыхнулся и отправил мобильник обратно в карман.

– Фиг с ним, – пробормотал он. – Наверняка реклама.

На урок Максим решил не возвращаться. Всё, что ему хотелось увидеть, он и так уже увидел, а потому не стал тратить время и направился на свое рабочее место разгребать завалы накопившихся дел. В кабинете его встретила Марина, которая сидела за столом и уверенно заполняла шариковой ручкой какой-то журнал. Заметив Максима, она отвлеклась от писанины и с интересом посмотрела на коллегу. Директор уже поделился с ней намерением по очереди посетить занятия всех педагогов школы. И хотя Марина посчитала эту идею пустой тратой времени, но отговаривать начальника всё же не стала.

– Ну что? – с легкой иронией в голосе поинтересовалась Марина. – Проинспектировал работу Светланы Иннокентьевны?

– Проинспектировал, – бросил Максим, садясь в свое кресло. – Мощный педагог. Как ты и предупреждала. Складывается впечатление, что она может одним только взглядом таракана прихлопнуть. Честное слово, я боялся, как бы меня самого не вызвали отвечать у доски! Лет сто так не волновался.

Марина тихо усмехнулась.

– Да, она совершенно феноменальный учитель. Один из немногих, кто умудряется обходиться без конфликтов с учащимися. Дети от неё, конечно, стонут, но результат себя оправдывает.

– Её ученики, как правило, неплохо сдают экзамены, – покачал головой Максим, вспомнив результаты прошлогодних тестирований, с которыми недавно ознакомился.

– Ага, – согласилась Марина. – Даже самые беспросветные лодыри, еле-еле перебивающиеся с двойки на тройку, умудряются пройти итоговую аттестацию по русскому языку с хорошими показателями. При этом ты даже не представляешь, сколько жалоб от родителей за минувший год получила на неё школа.

– И на что жаловались? – спросил Максим.

– На занижение отметок. Твердили, будто Светлана Иннокентьевна необъективно оценивает успехи их чад. Но если честно… – Марина выдержала короткую паузу, обменявшись взглядами с Максимом, – она действительно занижает баллы своим ученикам.

– То есть сама себе портит показатели успеваемости? – удивился Максим. – Зачем?

– Школьные отметки ни на что не влияют, – пояснила Марина. – По большому счету, это лишь внутренняя статистика. Настоящее значение имеют только результаты итоговых экзаменов, по которым дети могут быть зачислены в высшие учебные заведения. И экзамену безразлично, кто его сдает – круглый двоечник с колом за предмет или зубрилка-отличник, у которого весь дневник исписан пятерками.

– Она заранее готовит учеников к более трудным испытаниям, чем ждут их на самом деле? – Максим уловил ход мыслей завуча.

– Да, – кивнула Марина. – Знаешь, как она любит говорить ученикам? «На оценку “отлично” русский язык знает только Бог. Я знаю на отметку “хорошо”. Ну а вы, в лучшем случае, на “удовлетворительно”».

– Почему-то я не удивлен.

Улыбнувшись, Максим откинулся на спинку стула. Соединив кончики пальцев, он некоторое время сидел молча, пытаясь уловить пока ещё нечеткую мысль, зарождавшуюся у него в голове.

– В школе часто происходят конфликты? – Максим резко выпрямился и посмотрел на Марину, которая зарылась глазами в разложенные на столе документы.

– Что-что? – переспросила она.

– Ты сказала, что Светлана Иннокентьевна – один из немногих педагогов, обходящийся без конфликтов с учениками. А остальные?

– Наверное, конфликт – не очень правильное слово, – Марина снова отвлеклась от бумаг. – Скорее, случаются мелкие инциденты. То ребенок нагрубит преподавателю, то попытается сорвать урок. Как правило, подобные ситуации удается разрядить с помощью воспитательной беседы, в крайнем случае – вызвать родителей ученика для приватного разговора.

– Но это не всегда помогает? – Максим уловил небольшое смущение в глазах Марины. Как будто она сама не до конца верила собственным словам.

– Нашей школе повезло, – сказала Марина и в её словах явно сквозили эмоции. – Здесь не так много отпетых хулиганов, намеренно портящих жизнь учителям. Но трудных подростков хватает везде. Всегда найдутся ребята, которым родители недодали воспитания. Наглые, самоуверенные дети, пренебрежительно относящиеся ко всем вокруг. И далеко не каждый учитель способен держать их в узде.

Марина грустно опустила глаза, тяжело вздохнула и продолжила.

– Но что самое прискорбное – мы ничего не можем поделать с такими учениками. Плохие оценки их не пугают. От общения с родителями толку тоже зачастую нет. Да что там! Порой родители сами жалуются, что не в силах контролировать своё чадо. «Вы школа – вот вы и разбирайтесь», – говорят они. Отдают нам детей, как будто школа – это концентрационный лагерь для перевоспитания. А что остается нам? Только терпеть. Вот поэтому учителя, особенно молодые, регулярно выгорают на работе – они оказываются заложниками системы и не способны ничего изменить. Ученики хорошо знают о бесправии педагогов и часто воспринимают это как признак собственной вседозволенности.

С трудом, но женщина нашла в себе силы, чтобы улыбнуться.

– К счастью, далеко не все эти дети – закоренелые мерзавцы. Для некоторых агрессия оказывается лишь выражением мимолетного протеста, который со временем проходит. Но так или иначе, безнаказанность учеников – одна из неотъемлемых составляющих всех школ в нашей стране. Сложно представить, чтобы подобное происходило где-нибудь в колледжах при Оксфорде или Кембридже.

– Да уж, – грустно вздохнул Максим и покачал головой в ответ.

Марине явно хотелось и дальше выговориться на эту тему, но продолжать она не стала. Лишь угрюмо поджала губы, после чего вернулась к работе. Примеру коллеги последовал и Максим. Он включил компьютер и принялся неторопливо разбирать письма в электронном почтовом ящике, большинство из которых пестрело очередным калейдоскопом задач от Управления образования. И каждое новое поручение, прилетавшее от районных чиновников, казалось Максиму абсурднее предыдущего.

– До конца дня Управление образования требует предоставить им списки учеников-потенциальных победителей всех городских олимпиад в текущем учебном году, – возмущенно сказал Максим, читая заголовки входящих сообщений и чувствуя, что начинал закипать от злобы. – Чёрт, мы что, в будущее должны слетать? А ещё они хотят получить отчет по совпадению прогнозируемых Центром качества образования учебных результатов и реальных оценок учащихся за предыдущий и текущий год.

Максим с раздражением кликнул по клавише компьютерной мыши, закрыл программу документооборота и повернулся к Марине.

– Тебе никогда не казалось, что у служащих в Управлении образования слишком дохрена свободного времени? – с нескрываемой язвительностью спросил директор. – Похоже, им откровенно нечем заняться на рабочих местах, и они от скуки соревнуются в способности придумать для подведомственных школ как можно более бесполезное и одновременно максимально трудозатратное задание. Это же до какой степени маразма нужно докатиться, чтобы сочинять такие поручения?

– Поздравляю, ты, наконец, постиг истинный дзен системы образования, – шутливо ответила Марина.

– Эти кровопийцы как будто пытаются устроить аналог итальянской забастовки и парализовать нас запросами, – продолжал негодовать Максим. – Ладно бы это имело хоть какой-то смысл, но даже идиоту очевидна ненужность подобных задач. А знаешь, что самое мерзкое?

– Знаю, – ответила Марина, – я ведь была на твоем месте.

– Всю эту ерунду мне приходится спускать для исполнения вниз, вешать на завучей и учителей, – всё же пояснил директор. – И вы вынуждены заниматься этой белибердой вместо по-настоящему важных дел. Не учить, а писать какие-то отчеты, готовить списки, строчить справки и разъяснения. А в итоге страдают дети, потому что из-за этой чертовой писанины у преподавателей уже не остается времени на качественную работу с учениками.

– Твоими бы устами да мёд пить, – покачала головой Марина. – Теперь понимаешь, почему я в гробу видала твою должность? Государственные органы давно поставили на образовании жирный крест. Они просто скачут верхом на директоре. Директор – на учителях. А учителям только и остается, что стиснуть зубы, продолжать впахивать по полной программе и надеяться, что когда-нибудь всё изменится к лучшему.

Обмен мнениями снова закончился на грустной ноте. Максим и Марина вернулись к накопившимся делам. Пятнадцать минут спустя в холле раздался громкий звонок, сигнализировавший об окончании занятия. Школа начала быстро и равномерно погружаться в пучину гама, который несли с собой радостно выбегавшие из классов дети. Голоса, смех и крики моментально наполнили всё вокруг.

– Наверное, я никогда не привыкну к этой суете, – посетовал Максим, подняв голову и прислушавшись к нараставшей шумихе. – Когда я занимался бизнесом, в нашем офисе обычно стояла могильная тишина. А здесь, в школе, после каждого урока начинается настоящая вакханалия, которая напрочь выбивает из рабочего ритма.

– А по-моему, шум школы – это здорово, – возразила Марина. – Он наполняет здание жизнью. Вселяет надежду. И напоминает о том, зачем мы здесь на самом деле находимся. Просто нужно прислушаться к происходящему, поймать вдохновение от этого бардака – и на сердце сразу станет немного радостнее.

– Иногда ты бываешь очень поэтичной, – сказал директор. – Сразу чувствуется душа настоящего филолога.

Резко откатившись на кресле от стола, Максим поднялся с места.

– Пойду разомну ноги, – сказал он. – Посмотрю на этот сумасшедший дом. Глядишь, может и мне удастся поймать вдохновение.

Улыбнувшись Марине, директор вышел из кабинета и принялся неспешно прогуливаться по школе подобно самовлюбленному надзирателю темницы, обходившему коридоры вдоль рядов металлических дверей тюремных камер. Миллионы звуков доносились со всех этажей. Снующие туда-сюда дети то и дело здоровались с директором и поначалу Максим даже пытался отвечать им словами, но вскоре понял, что гораздо проще ограничиваться простым кивком головы.

А взрослые тем временем предпочитали держаться от суетливой перемены подальше. Учителя брали передышку, закрывались в своих кабинетах, как улитки в скорлупе панциря, и старались ненадолго отрешиться от постоянно окружавших детей.

Тридцать лет назад Максим впервые переступил порог школы – обычной районной школы в Душанбе. Маленький щуплый мальчуган-первоклассник очутился в непривычном, чуждом ему мире среди незнакомых людей. Но очень быстро тот новый мир пришелся Максиму по душе. Общение со сверстниками и внимание заботливых и приветливых учителей, неравнодушных к подопечным, просто не оставило Максиму иного выбора, кроме как полюбить свою школу. Такую теплую и уютную. Тогда никто не мог и представить, что этому уюту может настать конец.

Но начавшаяся в стране гражданская война доказала обратное.

Родители Максима до самого последнего момента не верили, что и их семья окажется в петле кровавой смуты, обуявшей Таджикистан. Вот только у судьбы имелось на сей счет иное мнение. По счастливому стечению обстоятельств Максиму и его родным повезло – они вовремя сумели вырваться из того ада, уехать из охваченной ненавистью страны. Платой за спасение стал брошенный ими дом. Семья перебралась в Россию, в небольшой городок на севере, найдя временную крышу над головой у дальних родственников, милосердно согласившихся приютить беженцев.

Вместе с новым городом Максима ждала и новая школа. Ветхое здание, слепленное из бетонных плит и явно нуждавшееся хотя бы в минимальном ремонте, встретило беглеца неприветливо и враждебно. Теперь вместо привычного и уютного храма науки, оставшегося далеко позади, тринадцатилетний мальчик очутился в холодном и мрачном месте, наполненном жестокими одноклассниками и унылыми учителями, огонь в глазах которых то ли давно потух, то ли никогда и не пылал. Если прежняя школа вызывала у Максима радость, то новая порождала совершенно противоположное чувство – отвращение. И даже по прошествии многих лет, став взрослым, Максим так и не начал испытывать ни малейшего душевного тепла от воспоминаний о том месте.

Предавшись раздумьям, директор сам не заметил, как поднялся на четвертый этаж и остановился около большого просторного холла, по которому, подобно молекулам в броуновском движении, с шумом носились младшеклассники. Точно так же сам Максим когда-то бегал по maktaʙ[5]5
  Школа (тадж.)


[Закрыть], ставшей для ребенка продолжением родного дома.

– Дом, – тихо произнес Максим.

Вдохновляющая идея, как молния, резко поразила его ум. Быстрым шагом мужчина спустился по лестнице и вернулся в кабинет.

– А ведь наши проблемы не только из-за недостатка денег и корявого управления со стороны министерства, – с порога сказал он Марине.

– Ты сейчас вообще о чем? – она посмотрела на директора с непониманием.

– Да о школе, – пояснил Максим. – Здесь нет домашнего уюта. Здесь как… как в налоговой инспекции или каком-то другом казенном учреждении – серые стены и смертная скука. Нет ничего, что притягивало и удерживало бы детей в школе по их собственной воле. Ребята как будто отбывают здесь повинность. Когда учебный день заканчивается, школа пустеет. Остаются лишь единицы учеников, которые рассасываются по дополнительным занятиям и кружкам. А остальные? Они просто бегут отсюда куда подальше.

– Разве это не логично? – пожала плечами Марина. – Что им здесь делать?

– А почему они должны обязательно что-то делать? – вопросом ответил Максим. – Почему бы просто не дать им площадку, на которой будет приятно проводить свободное время? Бьюсь об заклад, это поможет создать здесь хорошую атмосферу, улучшить взаимоотношения между учителями и учениками. Круто же будет!

– Говоришь так, словно начитался умных книжек по управлению и теперь предлагаешь быстренько сделать в школе скандинавский хюгге, – улыбнулась Марина. – Ну а конкретные предложения есть?

– Есть. Для начала давай создадим здесь точки притяжения. Небольшие, не требующие огромных усилий. Места, где ребятам было бы интересно находиться после уроков.

– И как ты это сделаешь?

– Как? – переспросил Максим и на секунду задумался. Затем он достал из кармана телефон, быстро застучал пальцами по экрану, после чего приложил динамик к уху и, в ожидании ответа, покосился на Марину – Думаю, если поднапрячься, то нам удастся учудить кое-что толковое.

* * *

«И главное, сынок, – заботься о матери. Только ты у неё пока остался. Держись! Не сгибайся! Уже совсем скоро я буду рядом», – Егор Миронов прочитал последнюю строчку бумажного письма, написанную ровным, аккуратным почерком. По щеке юноши потекла слеза, которую он тут же смахнул рукой, словно опасался, будто кто-то мог заметить это проявление чувств. Он сложил пополам письмо и убрал его обратно в небольшой бумажный конверт.

Получать послания от отца всегда было тяжело. С каждой переданной из тюрьмы весточкой Егор заново начинал терзаться тоской и сожалением от разлуки, горечь которых только было притуплялись в его сердце. Гораздо легче для Егора было бы даже не распечатывать этих чертовых писем от сидевшего в заключении отца. В самом деле, о чем тот мог сообщить сыну? Рассказать, как перевыполнил норму по изготовлению варежек в швейном цеху или перекинул проводку в дежурке охранника? А может поделиться очередными наставлениями и заурядными истинами, которые Егор за последние годы сполна изучил на собственном опыте? Например, напомнить о важности заботы о вечно пьяной матери, делавшей всё от себя возможное, чтобы поскорее угодить в могилу. Или завещать ребенку не повторять отцовских ошибок?

Да, ради лишней толики спокойствия и сохранения ясности рассудка Егору следовало бы отправлять эти письма в помойное ведро сразу после получения на почте.

Но поступать так он не мог.

Отец угодил за решетку два года назад, когда Егору только-только исполнилось тринадцать. На плечи семьи к тому времени уже лежали горькие тяготы: Миронов-старший лишился работы и никак не мог устроиться на новое место, а мизерной зарплаты его супруги еле-еле хватало на то, чтобы свести концы с концами. Холодильник часто оказывался пуст, электричество несколько раз отключали за неуплату. Вдобавок, как будто нарочно, к списку неприятностей добавилась ещё одна беда – маму Егора поразила болезнь, для купирования которой постоянно требовались лекарства. Дорогостоящие походы в аптеку окончательно истощили семейный бюджет и денег стало с трудом хватать даже на еду.

Чтобы хоть как-то помочь родным, отчаявшийся глава семейства решил пойти на преступление. Иного выхода, кроме банальной кражи денег из кассы магазина, он не нашел. Скоропалительная поимка вора, возмездие и «справедливый» суд не заставили себя долго ждать. Мужчину быстро арестовали и не менее быстро отправили отлеживать тюремные нары на долгие четыре года.

С того момента дела у Егора окончательно покатились под откос. Убитая горем мать начала с пристрастием налегать на алкоголь, из-за чего её рассудок постепенно затуманился. Всё чаще она стала выпадать из реальности и забывать о своем несовершеннолетнем сыне. Почему-то в её голове крепко засела ложная, ошибочная мысль, казавшаяся чистой правдой.

«Мой сын уже взрослый парень и сам может о себе позаботиться», – думала женщина.

И Егору действительно пришлось повзрослеть. Вскоре только он и тащил на своих плечах дом: платил по счетам, самостоятельно покупал еду, одежду и с трудом выискивал для матери жизненно важные лекарства, на которые та уже махнула рукой.

Некоторое время потеребив в руках бумажный конверт, Егор поднялся с кровати и кинул его в ящик стола к остальным письмам отца. В заднем кармане джинсов вдруг начал беззвучно вибрировать мобильный телефон – дешевенький Xiaomi с разбитым экраном, по которому паутиной тянулись белые трещины.

В школе у большинства одноклассников были хорошие и дорогие смартфоны. Многие из ребят воспринимали гаджеты как своеобразное мерило крутости, показатель статуса своего обладателя. Дешевые «трубки» в их глазах зачастую выглядели чем-то позорным и унизительным. Но Егору было плевать на подобные суждения. В отличие от сверстников, которым всё доставалось с родительского плеча, Егор собственноручно заработал на свой телефон, сам его оплачивал и хорошо понимал истинную цену таким вещам.

Лишь однажды недорогой смартфон, купленный Егором с рук в подземном переходе, вызвал чужую усмешку. Один из неприятелей заметил гаджет в руках Егора и злорадно назвал устройство «нищенской дешевкой для простаков». Реакция оскорбленного юноши последовала тут же: с яростью Егор отлупил слишком много о себе возомнившего подростка.

– «На ваше объявление оставлен отклик», – Егор вслух прочел высветившееся сообщение.

Несколько дней назад он выставил на продажу паяльную станцию, которую когда-то подарил отец. Это было старое, но качественное оборудование для сбора плат и микросхем, без которого не мог обойтись ни один радиолюбитель. Сам Егор уже давно потерял интерес к изучению электроники и с тех пор как отца посадили в тюрьму ни разу не брал в руки пластиковую ручку паяльника с раскаленным жалом на конце. А теперь острая нужда в деньгах толкнула Егора и вовсе распрощаться с инструментом для его бывшего хобби.

Молодой человек ответил на сообщение и быстро договорился о встрече. Пожелавший купить станцию аноним предложил не терять времени и увидеться сегодня же. Отказываться Егор не стал. Он ещё раз бегло осмотрел тяжелое устройство со всех сторон, после чего аккуратно переложил массивный блок питания с приделанным к нему паяльником в рюкзак. Денег от продажи как раз должно было хватить на лекарства матери и на оплату тепла и горячей воды в квартире.

Из тесного коридора послышался скребущий звук: по входной двери со стороны лестницы громко елозили ключом, как будто не могли найти замочную скважину. Через несколько секунд ключ, наконец, попал в нужное отверстие и провернулся вокруг своей оси. В квартиру, пошатываясь, вошла мать Егора. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять – женщина еле стояла на ногах.

– Егорка, это я, – заплетающимся от опьянения языком громко сказала она. – Ты дома?

Егор промолчал и даже не стал выходить из комнаты. Ему совершенно не хотелось в очередной раз общаться с нетрезвой матерью. В такие моменты юноша предпочитал сделать вид, будто его просто нет дома.

Женщина сбросила с себя потрепанный пуховик прямо на пол, совершенно не заботясь, что одежда помнется. Затем, держась за стену, прошла к себе в комнату, рухнула на кровать и уже через минуту разразилась громким храпом. Она всегда храпела во время сна после того как напивалась. Для её сына эта неприятная повадка уже давно стала отличительной меткой, сигнализировавшей о состоянии матери.

Накинув рюкзак на плечо, Егор вышел в коридор и заглянул в спальню родителей. Мама, не удосужившись раздеться, без чувств распласталась на кровати. Душевная боль с силой уколола молодого человека. На его глазах чуть было снова не навернулись те же слезы, что потекли недавно во время чтения письма от отца, но парень сразу подавил даже малейшее проявление жалости к самому себе. Он взял со спинки стоявшего рядом стула клетчатый плед и аккуратно, заботливо укрыл мать.

– Спасибо, Егорка, – сквозь сон проговорила женщина. – Что бы я без тебя делала.

Изо всех сил Егор сжал ладони в кулаки, как будто старался этим жестом задушить охватившие его злобу и отчаяние. Почему жизнь была так несправедлива и жестока по отношению к этому парню? За какие прегрешения он вынужден был терпеть то, что терпел? Ответов у Егора не было.