Текст книги "Поэзия садов"

Сады голландского барокко

Как мы уже сказали, барокко, классицизм развивались некоторое время параллельно. Это дает нам право снова вернуться к вопросу о барокко.

Сравнительно с предшествующими формами садоводства барочное имело гораздо больше индивидуальных и национальных разновидностей.

Среди национальных разновидностей садов барокко особенную важность для всего севера Европы представляли сады Голландии. Голландское барокко имело особенное значение, как мы увидим, и для развития русского садоводства XVII и XVIII вв.

Представление о голландских садах XVII в. дают многочисленные гравюры Фредемана де Фриса (Vredeman de Vries) и его сына, продолжавшего дело отца.

Фредеман де Фрис издал большое число различных проектов и видов реально существовавших садов. Сады эти в основном небольших размеров, с огибными аллеями по периметру, привольно распланированными партерами и «независимые» по своему положению и планировке от дома хозяина[150]150
  См. каталог выставки: Bloem en tuin in de Vlaamse Kunst. Museum voor Schone Kunsten, Gent. Brussel, 1960. P. 35. За предоставление этого каталога благодарю И. В. Линник.


[Закрыть].

Голландские сады еще больше усиливали в барочных садах элемент иронии, шутливости, увеселительности. Голландские сады располагались на террасах, разделенных на «зеленые кабинеты», каждый из которых имел особый характер: один был посвящен душистым цветам, другой – плодовым растениям, третий – лабиринту, фонтанам и т. д. Сад был как бы разделен на «кабинеты», и каждый «кабинет» отделялся от другого балюстрадами. Эти балюстрады были заимствованы от итальянских ренессансных и барочных садов; они закрывали открывающиеся виды и служили уюту в большей мере, чем парадности[151]151
  В Англии «Dutch Garden» (Голландский сад) означает обычно небольшой участок сада для отдыха и для развлечения. Характерно, что дворец в Ораниенбауме (1762–1768) часто назывался Голландским, хотя и был построен в «китайском стиле» (ныне его называют только Китайским), но предназначался для частной жизни Екатерины II. О Китайском дворце см. журнал «Художественные сокровища России» (1902. № 5).


[Закрыть]. Центральная, довольно узкая аллея соединяла между собой «кабинеты», но «кабинеты» не были симметричны друг другу по тематике. По идее своей «зеленые кабинеты» с различной тематикой были выражением восхищения перед разнообразием природы, но в стиле голландского барокко они еще также служили и уединению утехи в большей мере, чем уединению размышлений.

Истон Пирс. Акварель Джона Обри. 1669. (Голландский сад с террасами к воде)

В связи с этим между французским садовым классицизмом и садами голландского барокко существовало и еще одно важное и как бы знаковое различие. Если во французском классицизме – будь то Версаль или Хэмптон-Корт – трехлучевая композиция аллей была раскрыта на дворец, открывала вид на его импозантный центр, то косые (диагональные) дорожки в голландском барокко шли по второй террасе и вид на дворец вовсе не раскрывали. Они шли в другом направлении, служа только удобствам сообщения и не позволяя наблюдать из окон дворца за гуляющими. Гуляющие были скрыты для наблюдения из дворца, а дворец полускрыт для гуляющих.

В голландских регулярных садах дворец обычно закрывался деревьями, хозяева и их гости могли уединяться в огибных аллеях, скрываться в беседках, павильонах, эрмитажах и за трельяжами. В голландских садах предпочитали душистые растения недушистым. Голландские сады в большей мере, чем французские, предназначались для уединенного отдыха и уединенных размышлений.

Характерная черта голландских садов – их пышная растительность, скрывавшая дом хозяина, который к тому же обычно не занимал центрального положения, а располагался сбоку, в углу сада, с фасадом, сплошь закрытым деревьями[152]152
  Т. Б. Дубяго предполагает (в своей кн. «Русские регулярные сады и парки». Л., 1963. С. 27–28), что главное здание ставилось не по центральной оси сада, а сбоку, чтобы придать ему «сельский вид». На самом деле это была характерная (но не обязательная) черта садов голландского барокко: сад как бы получал самостоятельность, и гуляющие в нем чувствовали себя в большем уединении, так как не были видны из окон дворца. Дворец был поставлен не по оси сада также.


[Закрыть].

Юведейл Прайс писал по этому поводу: «Количество деревьев, которые житель Голландии без боязни и неудобства для себя сажает вплотную к своему дому, совершенно не нужно для создания живописной композиции»[153]153
  Price Uvedale. Three Essays on the Picturesque. 1810. II. P. 188. Цит. по: Pevsner N. Studies in Art. Architecture and Design. New York, 1968. Vol. I. P. 134.


[Закрыть].

Другая черта голландских садов – обилие цветов, с середины XVII в. – тюльпанов, которые разводились, ввозились и вывозились, которыми торговали и которые представляли собой в XVII в. огромную ценность. Редкие тюльпаны были в XVII в. в такой цене, что луковицы их могли быть обменяны на роскошный экипаж, двух лошадей с упряжкой, небольшое поместье в двенадцать акров или на мельницу[154]154
  Были известны сотни сортов тюльпанов (см.: Hadfield Miles. Gardening in Britain. P. 210 и след.). Дж. Эванс (John Evans) отмечает начавшуюся с 1630-х гг. «тюльпаноманию». Тюльпан, прозванный «королевой всех цветов», был привезен в Европу Ожье Гизелином (Ghiselin) – послом Фердинанда I у Сулеймана Великолепного в 1554 г. В 1561 г. первые луковицы были привезены в Антверпен, который с 1630 г. – центр крупных спекуляций луковицами. Аддисон высмеял это увлечение тюльпанами в журнале «The Tatler» в 1710 г.


[Закрыть].

Голландский сад. Гравюра Криспина ван де Пассе из книги «Hortus floridus». 1614

Автор поэмы о садах Жак Делиль отметил особую любовь голландцев, и особенно жителей Гарлема, к цветам. В переводе Воейкова это место поэмы Делиля звучит так:

 
Гарлемцы[155]155
  Напомним, что Гарлем был первым европейским городом, в котором дольше всего жил Петр I. Это будет иметь значение в дальнейшем.


[Закрыть], страстию к цветам воспламенéнны,
С любимым их цветком средь сада заключенны,
С зарей встают смотреть, как лютик будет цвесть,
И одой анемон готовы превознесть…
 

(С. 87–88)

Голландское барокко оказало влияние на многие страны Европы, но особенное значение оно имело в Англии.

Майлз Хадфильд ошибочно объединяет в своей книге «Британское садоводство» оба стиля регулярного садоводства в Англии – французский классицизм и голландское барокко – в одной главе «Торжествующая Франция» («France triumphant», 1660–1719)[156]156
  Hadfield Miles. Gardening in Britain. P. 106–178.


[Закрыть].

Карл II спрашивал совета у Ленотра, нанимал садовых архитекторов Андре и Габриэля Молле и все же, как эмигрант, проживший некоторое время в Голландии, увлекался и голландским садоводством.

Королева Анна и король Георг ганноверской династии ввели в Англии моду на небольшие голландские сады, служившие в течение XVIII в. удовольствию и пользе.

В XVIII в. английское садоводство развили протестантские беглецы с континента: гугеноты из Голландии и Франции. Они ввели новые овощи, новые цветы, новые приемы в агрокультуре, особенно в Восточной Англии, где многие из них обосновались, но из двух стран, откуда прибыли гугеноты, влияние Голландии было более сильным.

Голландское садоводство распространилось и в других странах, особенно в Прибалтике.

Андре Молле написал для шведской королевы Христины выдержанную в голландском духе книгу по садоводству «Сад удовольствия» («Jardin de Plaisir»), которая была переведена в 1651 г. в Стокгольме. Там он, между прочим, рекомендует писать на холсте перспективные виды и помещать их в конце аллей, стараясь предохранить от непогоды[157]157
  См.: Cowell F. R. The Garden as a Fine Art from Antiquity to Modern Times. P. 159.


[Закрыть].

Эти перспективные «обманные виды», или «обманки», как их впоследствии называл в своих «Записках» А. Т. Болотов, уже в XVII в. привились и в Москве, служа, между прочим, одним из доказательств того, что московское садоводство было садоводством голландского барокко. Но об этом в дальнейшем.

Сохранилось довольно большое количество изображений голландских садов, дающих сравнительно четкое представление об их планировке. В каталоге выставки «Bloem en tuin in de Vlaamse Kunst» обращает на себя внимание гравюра безымянного художника, близкого к Фредеману де Фрису, из серии «Hortorum viridariorumque» (Брюссель. Королевская библиотека. Prentenkabinet, каталог № 259). Средняя часть сада окружена огибными аллеями и имеет фонтан, характерный для монастырских двориков, со струями, бьющими вбок и вниз. Сад симметричен в средней части и асимметричен в боковых. Дорожки занимают в нем бóльшую площадь, чем газоны. На акварели Онгена (С. Onghen, каталог 149а) изображено селение с целой серией садов, часть из которых плодовые, но геометрически разбитые, имеющие ограды и пышные ворота, а другие – для отдыха, разбитые на прямоугольные «кабинеты» с оригинальным геометрическим рисунком каждого.

III

 
Пусть бронза чувствует и мрамор оживает!
Да не вступает бог в права другого бога:
Пан любит жить в лесу, не требуя чертога.
Почто сей Нил, вотще венчанный осокой,
На суше с урною разбитой и пустой?
Почто встречаются Тритоны и Наяды
В безводном месте, где стоять должны Дриады?
 

Ж. Делиль. «Сады»

Русские светские сады XVII века

В описании своего путешествия в XVII в. по России Адам Олеарий пишет: «Хорошей зелени и цветочных растений в прежние годы в России было не много. Но прежний великий князь, предместник настоящего, вскоре по прибытии нашем в Москву, приказал устроить свой сад и украсить его всевозможными дорогими растениями и цветами. До этого времени не знали также там о хорошей, полной розе, довольствуясь и украшая сады свои просто дикою розою, или шиповником. Назад тому только несколько лет один знатный купец, Петр Марцелий, привез в Москву первые полные садовые розы из Готторфского сада моего милостивейшаго князя и государя, и розы эти принялись там как нельзя лучше»[158]158
  Олеарий Адам. Книга третья. Описание нового путешествия в Персию, повествующая о России и ея жителях. Глава II. О свойстве воздуха, грозы (бури), о качестве почвы, о растениях и садах страны // Чтения Общества истории и древностей российских. 1868. Июль – сентябрь. М., 1868. Кн. III. С. 121.


[Закрыть].

Свидетельство Олеария очень важно. Оно говорит о том, что светские сады в России были уже не позднее XVII в. и что они «украшались», т. е. не были чисто утилитарными.

Об огромном количестве государевых садов в Москве и в Подмосковье в конце XVII в., что само по себе свидетельствует о наличии большой и длительной «садовой» традиции, дает представление хранящаяся в Рукописном отделе Гос. Исторического музея рукопись – «Список дворцовых садов на Москве и в Московском уезде дворцовых сел» 1705 г. (фонд Барсова, ед. хр. 450)[159]159
  Полное название рукописи такое: «Книга какова прислана ис приказу Большого дворца в Ингермонландскую дворцовых дел канцелярию в прошлом 705-м году июня в 16 день, а в ней является что на Москве и в селах государевых садов и им мера длинник и поперечник и что каких дерев и у тех садов садовников и государева им денежного и хлебного жалованья» (л. 1).


[Закрыть]. В селе Преображенском – сад у «передних ворот» и «Малый сад». В селе Измайлове – «три сада да огород». В селе Коломенском – 6 садов. Из них особенно – «сад старый большой по сторон государева двора». Затем – сад в «приселке» Борисове, три сада в селе Покровском, сад в селе Павловском, в Можайске «другой сад». Много государевых садов указано в Новгороде, из них самый значительный «сад Словенской на Словенской большой улице». Сады в Новгороде шли «по обе стороны городовые стены», сад был на Городище, сад «на погосте Большой земли», сад на «Ключевой земли», сад «на Горной земли», сад «в Бурешском погосте» и пр.

В Москве был еще «Аптекорской сад» по Большой улице у Неглинской, «где был Воловей двор». Был еще и Васильевской сад в Белом городе «у Яузских ворот».

Дворцовые села вокруг Москвы еще в XVI в. имели сады: Красное, Рубцово, Черкизово, Воробьево, Коломенское. Имела сады и московская знать. Сад был в Александровской слободе, в Борисове городке в конце XVI в. В Борисове городке – как это видно из описи 1664 г., резиденции Бориса Годунова – был правильной формы сад с большим прудом, искусственным островом на пруде, Лебяжьим двором. «В саду были потешные чердаки (беседки. – Д. Л.) и ездили на лодках»[160]160
  Раппопорт П. А. Борисов городок // Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1955. № 44. Т. 3. С. 59–76.


[Закрыть].

Не перечисляю всех садов.

Наряду с плодовыми деревьями, ягодными кустами, как явствует из описи, в основных садах разводились цветы и душистые травы: касатики, лилéи желтые и белые, гвоздика душистая, гвоздика ранняя, калуфер, розы травные, пижмы, мята немецкая, пионы кудрявые, кусты иссопа, тюльпаны, девичья краса, пионы «суховатые», гвоздика репчатая, орлик, кусты «мамрасу», фиалки лазоревые, фиалки желтые, кусты винограда, «сереборинник русский и немецкий», белый и красный и т. д. и т. д. Исследование всех этих сортов цветов должно быть проведено историками цветоводства. Отмечу только, что наряду с декоративными кустами и цветами в садах сажались и деревья явно не для дохода, а для красоты: кедр, пихта и другие, а также сажался исключительно для красоты и виноград (для государева дворцового обихода съедобный виноград привозился из Астрахани). Что сады делались не только утилитарные, но и «для прохлады», ясно свидетельствует наличие в них большого числа различных садовых построек для отдыха – теремцов, беседок и прочего, а также забота о красоте оград, об устройстве красивых ворот. О красивых оградах с балясинами и воротах дают представление их изображения в рукописях различных «Вертоградов».

Сады «красные» (т. е. красивые) должны были одновременно услаждать вкус и обоняние. Об этом впоследствии писал Андрей Денисов в одном из своих писем: «Яко же кто посещением касается прекрасного и доброплодного сада, таковый наслаждается зрением красоты, обонянием благоухания, вкушением пресладких плодов…»[161]161
  Гос. Публичная библиотека. 0.XV.15. Л. 31–31 об. Сообщено мне Н. В. Понырко.


[Закрыть]

Несмотря на наличие многочисленных работ И. Забелина[162]162
  Главные из работ И. Забелина: 1) Московские сады в XVII столетии // Журнал садоводства. 1856. № 8; 2) Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст. М., 1862. Ч. I; 3) Выписка заморских деревьев в 1654 году // Журнал садоводства. 1859. Январь. Отдел «Смесь»; 4) Материалы для истории города Москвы. М., 1884; 5) История города Москвы. М., 1905; 6) Опыт изучения русских древностей и истории. М., 1873. Ч. II. До И. Забелина писал также И. М. Снегирев: Взгляд на историческое садоводство в Москве до Петра I // Ведомости Московской городской полиции. 1853. № 168.


[Закрыть], специально или попутно касающихся русских садов второй половины XVII в., в искусствоведческом плане сады эти остаются неопределенными, не охарактеризованными. У Забелина есть, однако, одно чрезвычайно важное замечание: для XVII в., пишет Забелин, «удивление было равносильно красоте»[163]163
  Забелин И. Е. Черты русской жизни в XVII столетии // Отечественные записки. 1857. № 1. С. 339.


[Закрыть]. Если исходить только из одного этого замечания, то уже по нему мы можем догадываться, что эстетика русского XVII в. была близка к барокко, так как последнее всегда стремилось поражать, изумлять, разнообразить впечатления, множить «курьезы», раритеты, создавать кунсткамеры и т. д.

Материалы, собранные И. Забелиным, достаточно ясно свидетельствуют, что сады Московского Кремля и подмосковного Измайлова, где любил жить Алексей Михайлович, были садами, примыкающими по стилю к голландскому барокко.

И действительно, о голландском характере московских садов свидетельствует не только их общий характер, но и конкретные связи, которые в XVII в. протягивались между Москвой и Голландией в области искусств. В частности, это сказалось в факте приглашения голландских мастеров для работы в Оружейную палату[164]164
  Успенский А. И. Царские иконописцы и живописцы XVII века. М., 1916. Т. IV. С. 8, 15.


[Закрыть].

Московские сады имели «зеленые кабинеты», располагались уступами (террасами), стремились к разнообразию и обилию. В них были беседки («чердаки»), кресла («троны»)[165]165
  Типичные для барокко тяжелые и пышные садовые кресла были распространены в Европе особенно в XVII в. Правда, самое старое в Англии железное кованое садовое кресло в готическом стиле относится к XVIII в. (находится сейчас в Лондоне в Victoria and Albert Museum; см.: Hardy John. The Garden Seat 1650–1850 // The Connoisseur. 1979. June. P. 118–123). Эти, как их по-русски в свое время называли, «сиделки» предназначались для уединенного наблюдения природы. Самое старое из сохранившихся в России садовых кресел – «царское место» в Коломенском – имеет несколько иное назначение: это все-таки не столько садовое кресло, сколько трон, с которого Алексей Михайлович наблюдал за церемониалом соколиной охоты на противоположном берегу Москвы-реки, где располагались обширные заливные луга. Одиночные железные кованые «сиделки» XVIII в. в стиле рококо были еще на моей памяти в Старом, или Голландском, саду в Царском Селе, и помещались они обычно перед цветочными клумбами, перед фонтанами или с видом на пруды и озера. Их было всего несколько. Небольшие кованые диваны в стиле рококо были и в Царском, и в Павловске – их было больше.


[Закрыть], «царское место», теремы, шатры, шатрики, смотрильни, типичные для голландского барокко балюстрады, отделявшие один «кабинет» от другого, и т. д. Сады предназначались для уединенных размышлений, огораживались высокими изгородями (стенами), в которых делались окошки для обзора окружающей местности, «меняли природу»: создавались пруды с неестественно высоким уровнем воды, на прудах делали островки уединения (в Измайлове), пускали плавать целые флотилии потешных судов (небольшие лодки – как бы модели больших кораблей), стремились населить сады необычными и поющими птицами и собрать в них возможно большее число редких растений, из которых преимущество отдавалось душистым и плодоносящим. Наконец, не следует забывать, что сады были местом учения царских детей. В селе Коломенском в более поздние времена – в XVIII и XIX вв. – показывали дуб, под которым Зотов учил Петра I[166]166
  Любецкий С. М. Окрестности Москвы в историческом отношении и в современном их виде для выбора дач и гулянья. М., 1880. С. 142–149.


[Закрыть].

Все это создавало садовую атмосферу голландского барокко.

В XVII в. в садах появляется элемент «курьезности». «Вертоград многоцветный» Симеона Полоцкого помогает это понять. Если прежний «Лимонис» был серьезным и «прямым» собранием всего лучшего, что могла дать духовная литература, то «Вертоград многоцветный» Симеона был собранием энциклопедическим и занимательным прежде всего. Занимательность и даже элемент иронии проникают в «сады» литературы и в сады, осуществлявшиеся в натуре. Идея просветительного характера сада, идея учения, сообщения знаний отчетливо выражена Симеоном Полоцким в его «Вертограде многоцветном»[167]167
  Цитирую по экземпляру, хранящемуся в Библиотеке Академии наук СССР. Полное его название следующее: «Вертоград многоцветный ползы ради душевныя православных христиан, божиим наставлением и пособием, а трудоположением многогрешнаго во иеромонасех Симеона Полоцкаго утяжанный и насажденный в лето от создания мира 7186, а от рождества еже по плоти Бога Слова 1678 совершися месяця аугуста 2 день». Рукопись привезена в Петербург из Кремлевской царской библиотеки Петром I.


[Закрыть]. В предисловии к «Вертограду» Симеон пишет:

«Предисловие ко благочестивому читателю.

Твари светом разума во плоти от Бога украшенной обычай есть: еже аще кому прилучится во вертоградех богатых быти и различных цветов сладким благовонием и сердцевеселящим доброличием и краснолепым цветением увеселитися и о ползе их здравию телесному много и скоро успешной извещенну быти, то абие всеусердное тщание полагати, да от тех же обилия нечто себе получит и в домашних своих оградех или насеет семена, или насадит корение на общую ползу и веселие всем домашним и не успевшым отстоящих посещати вертов цветоносных… человек нест зверь дивый, но содружный, от него дуже градове и села вину насаждения прияша: да во содружестве жителствующе взаим помощ нам деем…

И Господ, яве истяжущ быти показуется, занеже не единому человеку, не единому селу, граду или царству вся нуждная отаи есть, но различным странам различная земли плоды, роды их, виды и сила, художества же, обилия, богатства, искуства, благовония дарствовати, да вси всех требующе, нуждею ко знаемости и дружеству убеждаеми, любовь взаим творимую стяжем. Аще же в чювственных мирскому сожитию палезных сицега обычай, не токмо гаждени непричастен, но ублажения достоин калми паче…» и т. д. (л. 2–2 об.).

К теме «вертограда» – сада Симеон Полоцкий неоднократно обращается и в тексте своих стихов. Стихи для него – те же цветы, служащие вразумлению человека, его учению и его моральному наставлению. Подчеркивается «мимотекущность» красоты, ее скорое исчезновение – тема, типичная для барокко. Вместе с тем сад символизирует собой богатство и разнообразие мира. Симеон пишет о «пребогатоцветных вертоградах» (л. 2 об.), о том, что «цвéта красоты сам Господь устроитель» (л. 239 об.), что «блага воня (благовоние. – Д. Л.) в кринах от Бога бывает» (л. 239 об.), и о том, что в садах «в немнозе пространстве многшая заключающеся» (л. 3 об.).

В стихотворении «Глас последний ко Господу Богу» Симеон Полоцкий пишет:

 
Сад новый, аще водами поится,
цветет, и овощ от него родится.
Ты ум свой словом Бога да поиши,
добродеяний плод да сотвориши.
 

(Л. 14)

Выходной лист «Вертограда» несет на себе изображение сада и главного атрибута сада – его ограды, причем отдельные элементы этой ограды (ворота, столбы, прорези в ограде и пр.) также имеют явные признаки стиля барокко – барокко московского.

Сочинения, создаваемые «по образцу» садов и называемые фигурально «садами», «вертоградами», «огородами», встречаются в конце XVII в. и у других авторов, завися в известной мере от польской литературной традиции. Лазарь Баранович опубликовал в Чернигове в 1680 г. на русском и польском следующее сочинение: «Цветы святых оправ в венец Божией Матери». «Вертоград духовный, различными цветами благоугоднаго учения украшенный» принадлежал Гавриилу Домецкому и был составлен им в 1685 г. В статье «Ко читателю» главной задачей своего «Вертограда духовного» Гавриил считает «врачевство» – как «внутренего, яко и внешняго человека доброе начало»[168]168
  Библиотека Академии наук СССР. П. 1. А. Л. 77 (см.: Библиотека Петра I. Указатель-справочник / Сост. Е. И. Боброва; Под ред. Д. С. Лихачева. Л., 1978. С. 23).


[Закрыть].

* * *

Сады в Москве и под Москвой были не только для красоты, от них получали плоды и ягоды. Однако не следует это практическое назначение преувеличивать и противопоставлять его эстетической значимости московских садов. На Западе также в садах, в их «зеленых кабинетах», было много плодоносящих деревьев и кустов. Плодоносность была, как я уже неоднократно указывал, одним из элементов садовой эстетики во все века. Плод считался таким же красивым, как и цветок: красив видом и вкусом. В саду должно было быть услаждение не только зрения, но слуха, обоняния и вкуса. То, и другое, и третье служило основанием для удивления перед мудростью мира. Поэтому эстетический момент не уменьшается от того, что русские предпочитали в своих садах сажать «полезные» растения.

Как видно из документов, приводимых И. Забелиным, русские были озабочены тем, чтобы в садах их были не только плодоносящие деревья, кусты и иная растительность, но чтобы вся даваемая ими снедь была в какой-то мере экзотической[169]169
  См. об этом же применительно к Англии в трактате: Austen Ralf. A Treatise of Fruit Trees. London, 1653.


[Закрыть]. Особенно много усилий делалось, чтобы пересадить в московские сады виноград. И это потому, что виноградное дерево считалось райским, как и яблоня.

Характерная особенность русских садов XVII в. – висячие сады. И. Забелин пишет: «…в начале XVII ст. верховые сады были устроены при хоромах государя царевича Алексея. Комнатный сад Михаила Федоровича поддерживался и старательно украшался и при Алексее. В 1668 г. в этом саду поставлено было царское место, великолепно украшенное живописью. Перила и двери были также расписаны красками»[170]170
  Забелин И. Московские сады в XVII столетии. С. 13.


[Закрыть]. Из последнего замечания видно, что это были внешние сады на уровне комнат, а не сады в комнатах, что по тем временам вряд ли могло и быть. Сады эти устраивались на сводах хозяйственных зданий, над погребами, подвалами и т. п.[171]171
  Там же.


[Закрыть]

«Каждое отделение дворца, – пишет И. Забелин, – имело свой собственный, отдельный садик»[172]172
  Там же.


[Закрыть].

Помимо «верховых» или «комнатных» садов, в Кремле было два главных «наберéжных» каменных и «красных» сада – Верхний и Нижний[173]173
  Забелин И. Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст. С. 72.


[Закрыть]. Первый располагался «на сводах большого каменного здания, фасад которого со стороны Москвы-реки опускался до подошвы кремлевского подола или до самого берега. Это здание в XVII столетии называлось запасным, а в XVIII – комиссариатским двором. В нем сохранялись запасы хлеба и соли»[174]174
  Там же. С. 74.


[Закрыть]. Сад простирался на 62 сажени в длину, но был сравнительно узок. Нижний сад также располагался на сводах здания «подле Набережной палаты к Тайницким воротам»[175]175
  Там же. С. 75.


[Закрыть]. Комнатные сады располагались и у Потешного дворца. У последнего была «Потешная площадка», на которой малолетний Петр потешался воинскими играми с «малыми ребятками»[176]176
  Там же. С. 79.


[Закрыть]. Цветники и «грядки» находились в этих комнатных садах в ящиках. О Верхнем саде в Кремле И. Забелин пишет: «Верхний сад… был обнесен каменной оградой с частыми окнами, которая составляла собственно стены здания, где помещался сад. Из окон, украшенных резными раскрашенными решетками, открывался обширный вид на Замоскворечье. В таком виде сад изображен на панораме Москвы, изданной в Голландии при Петре Великом (Достопамятности Моск. Кремля, г. Вельтмана).

Деталь плана Московского Кремля. Из книги А. Вельтмана «Достопамятности Московского Кремля» (М., 1843). (На плане обозначены «Верхний сад» и «Нижний дворцовый сад»)

Среди сада находился пруд, в который вода проведена была с Москвы-реки посредством водовзводной машины, устроенной в угольной Кремлевской башне, получившей оттого название Водовзводной. Подле сада стояла другая такая же водовзводная башня, построенная в 1687 г. Верх ее украшался часами, а в середине помещалась машина, наполнявшая пруд водою. В пруде и в разных местах сада били фонтаны, или водометы, называвшиеся также водяными взводами. В углах сада, с набережной стороны, стояли два чердака[177]177
  «Чердаками» назывались открытые помещения и отдельные строения, у которых не было стен, а крыша держалась на столбах или стенках, не закрывавших с них вида, а к ним – доступа воздуха.


[Закрыть], или терема, украшенные резьбою и расписанные узорочно красками. Это были беседки. На пруде этого Верхнего сада малолетний Петр Алексеевич плавал в лодках, в потешных маленьких корбусах и ошняках (шнеках), украшенных обыкновенно резьбою и красками»[178]178
  Забелин И. Московские сады в XVII столетии. С. 12.


[Закрыть].

Набережные сады были на разных уровнях – высоко над уровнем Москвы-реки. Со стороны последней недалеко от Водовзводной башни располагался Верхний набережный сад на крыше Запасного дворца. Здесь же, на крыше, с машиной для подъема воды, устроенной в 1623 г. Христофором Галовеем, в специальном свинцовом резервуаре был сделан в 1681 г. большой пруд, в котором плавала целая потешная флотилия. Западнее Верхнего набережного сада на крыше каменного здания в 1681 г. был устроен Нижний набережный сад со специальной (другой) водовзводной башней с часами. Севернее обоих садов рядом с Постельным крыльцом и Шатерной палатой помещался Комнатный сад. Комнатным он назывался не потому, что помещался в комнатах, а потому, что располагался, как я уже писал, рядом с жилыми помещениями и имел вход прямо из дворцовых комнат.

О потешной флотилии И. Забелин пишет в другой своей работе: «В июне 1682 г. плотники делали на этот пруд лодки и тесали тес на дело корбуса, а в 1683 г. сюда же сделаны были два потешных корбуса и потешный ошняк с чердаками, или беседками, узорочно украшенные резьбою и расписанные красками. В 1684 г. эти потешные суда были починены, и вновь куплены у торговых людей лодка и комяга (род лодки однодеревной) с веслами, лодка за 2 рубли, комяга за 29 алт., 4 денги. В последующие годы те же потешные корбусы, шняги, суды и стружки появились уже в Преображенском на Яузе и в Измайлове на тамошних прудах»[179]179
  Забелин И. Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст. С. 76.


[Закрыть].

Замечательно, что именно на этих «Наберéжных прудах», в прудах Измайлова и Преображенского мальчик Петр получил свое пристрастие к навигационному искусству. Именно здесь был его первый потешный флот (позднее – на Яузе и Плещеевом озере у Переславля-Залесского). Потешный флот соответствовал потешным полкам Петра в тех же садах.

Тем не менее встает вопрос: почему доставляло удовольствие плавать в потешных лодках и разного типа потешных кораблях не на естественном уровне Москвы-реки, а на искусственном уровне – над рекой?

Ответ, я предполагаю, должен учитывать то обстоятельство, что и сады в Кремле делали на искусственном уровне – высоко над естественным уровнем почвы. Комнатные сады, о которых говорит И. Забелин, – это, конечно, не сад в комнатах по типу «зимних садов» и оранжерей, которые были модны в XIX в., это сад потешный (как потешный дворец, потешные флотилии, потешные полки Петра, типичные для барокко).

Устройство висячих садов на каменных сводах, под которыми хранились требующие сухости запасы соли и зерна, стоило огромных средств. В них на определенной высоте устраивались пруды, стоившие также огромных средств, так как, для того чтобы удержать воду, необходимы были сотни пудов свинца, требовалось устройство водопровода, надо было поднимать воду на большую высоту и пр. и пр. В 1685 г. для нового Верхового каменного сада пошло, например, 640 пудов свинца, из которого лили доски, клали их по сводам и запаивали. Курьез состоял и в том, что водная поверхность прудов располагалась рядом с водной поверхностью Москвы-реки. Но она была значительно выше, и эта разница уровней – натурального и искусственного – создавала особое ощущение «ненастоящности», которая требовалась для барочных садов. Ощущение «ненастоящего» поддерживалось и росписями – травным орнаментом в садах, где были и натуральные цветы, и тем, что собирались и сажались растения «не по климату», в частности виноградная лоза. На Набережных прудах строились лодки различных типов, но, что важно, меньшего, чем натурального, размера.

Затем необходимо помнить, что многие церкви конца XVII в. также учитывали потребность в обозрении местности с высоты и имели над своими подклетами высокие гульбища. Прежде чем войти в храм, молящиеся поднимались по открытой лестнице на некую платформу, с искусственной высоты которой открывался вид на окружающую местность. На это высокое гульбище молящиеся могли выйти во время службы из душной церкви, чтобы отдохнуть. Гульбище создавало особое настроение «вознесенности» молящегося над землей, над ее обычным уровнем. Такие гульбища имели церковь Покрова в Филях, Успения на Покровке, гульбищами обстраивался в XVII в. Василий Блаженный. В селе Коломенском в церкви Вознесения были также гульбища и на стороне, обращенной к Москве-реке и к заливным лугам, на которых часто происходила охота, при Алексее Михайловиче было поставлено «царское место», откуда царь мог любоваться далью. Гульбища существовали вокруг трапезной церкви в Троице-Сергиевой лавре и во многих других церквах XVI–XVII вв.

Висячий сад был устроен и в Ростове Великом по инициативе знаменитого ростовского строителя митрополита Ионы[180]180
  Свирин А. Н. Корбуха. Сергиев Посад, 1925. С. 7–8.


[Закрыть].

Архитектура в конце XVII в. стремилась быть «ненатуральной», «потешной», как бы игрушечной. В церквах эта «игра» была серьезная, в садах же и прудах Кремля – несерьезная. Но обе эти игры стремились оторвать человека от естественного, заставить его ощутить нереальность реальности, победить в нем чувство тяжести. Своды с висячими гирьками, как бы опирающиеся на воздух, затейливой и чрезвычайно разнообразной формы купола, маковины, шатры, кровли разнообразной формы, в которых устраивались различные выпучины, бочковидности и пр., – создавали то же впечатление нарушений законов тяготения. Проблема преодоления пространства в постановке высоких церквей и колоколен, издали видных, всегда была на Руси одной из основных проблем особого восприятия окружающего мира. В конце XVII в. определился еще один аспект этого стремления к преодолению пространства путем подъема человека на искусственную возвышенность, создания искусственного более или менее высокого уровня, как бы конкурирующего с уровнем земли и воды в естественной среде.

Плавание в потешных прудах высоко над уровнем воды в Москве-реке давало, по-видимому, наиболее острое ощущение ирреальности окружающего.

Это стремление относиться к реальному как к нереальному было сильно даже у Аввакума. Его отношение к сибирским горам в Даурии как к палатам корреспондировало его общему отношению к существующему в мире порядку: демонстрировало призрачность настоящего мира и настоящность потустороннего, в котором совсем другие ценности, иная, подлинная, «вечная» стабильность.

Искусственные сады, пруды, насаждения создавали особые миры, микромиры, подобно тому как создавали их типичные для Москвы здания-ансамбли. Даже церковь Василия Блаженного в XVII в. была именно таким ансамблем микромиров, в котором «каждая отдельная церковь имела кругом себя проходы; каждая имела свой причт, свое управление и свой праздник, в честь которого и называлась. В проходах устраивались торжественные крестные ходы»[181]181
  Сухов Д. П. Архитектура собора Василия Блаженного в Москве // Русская архитектура. М., 1940. С. 50.


[Закрыть].

Для разведения садов вербовались русские садоводы: «старцы» монастырей (в русских монастырях, как и в западных, имелись сады), «иностранцы» с Северного и Южного Кавказа (обязанность их была привозить семена редких растений, черенки винограда и пр.) и западноевропейцы – по преимуществу голландцы.

Основная обязанность западноевропейских садоводов состояла, конечно, не в том, чтобы создавать стиль сада, а в том, чтобы насаждать в садах различные редкостные, экзотические растения, строить, расписывать, населять сады заморскими птицами в клетках и вольерах и т. д. Все это уже само по себе создавало в садах стиль голландского барокко. Стиль последнего входил в садоводство как бы сам собой. «Во всех садах висели клетки с канарейками, рокетками и даже попугаями. Но любимая нашими предками и преимущественно садовая птица была пелепелка (перепелка. – Д. Л.). В 1667 г., при царе Алексее Михайловиче, в комнатном саду висело несколько клеток с пелепелками, сетки у этих клеток были шелковые»[182]182
  Забелин И. Московские сады в XVII столетии. С. 14–15.


[Закрыть].

И. Забелин опубликовал документ (вернее, содержание документа), по которому гости Андрей Виниус и Иван Марсов 6 сентября 1654 г. купили по царскому указу и повезли в Москву из Голландии через Архангельск:

«2 птицы попугая.

Да садовых дерев:

2 дерева оранжевых яблок,

2 дерева лимонных,

2 дерева винных ягод,

4 дерева перзиковых слив,

2 дерева априкозовых яблок,

3 дерева шпанских вишен мореллен,

2 дерева миндалных ядер,

2 дерева болших, сливы».

Во время их пути на Двине один из попугаев – «маленкой попугайчик словет парактита, кой дан двенадцать яфимков, занемог и помер»[183]183
  Забелин И. Выписка заморских деревьев в 1654 году. С. 52–53.


[Закрыть].

Самое, может быть, интересное для садового искусства XVII в. состоит в том, что в кремлевских и подмосковных садах устраивались типичные для барокко «обманные перспективы» – «trompe l’oeuil» (сохранившиеся, впрочем, и впоследствии – в садах романтизма).

И. Забелин сообщает о Верхнем кремлевском саде: «В 1684 г. першпективный мастер Петр Энглес украсил и этот сад першпективным письмом»[184]184
  Забелин И. Московские сады в XVII столетии. С. 13.


[Закрыть].

И. Забелин пишет про Измайлово, что в его «виноградном саду» «стояли три терема или беседки, украшенные резбою и расписанные красками. Около теремов были гульбища или галереи, также украшенные. В Просяном саду также строились два чердака или терема. В том и другом саду стояли, сверх того, перспективы – картины, писанные состоявшим при Измайлове живописцем перспективного дела мастером Петром Энглесом»[185]185
  Там же. С. 9.


[Закрыть].

После смерти Алексея Михайловича сады в Измайлове были описаны. Вот некоторые о них данные по И. Забелину: «Виноградный сад, огорожен кругом заборы в столбы, а в заборе четверы ворота с калитками, крыты тесом, верхи у ворот шатровые. А по мере того саду шестнадцать десятин. А в саду яблони, вишни, груши, сливы, дули, малина, смородина, земляница, клубница и розныю всякие травы с цветами; десять кустов винограду, одиннадцать кустов орехов грецких. А среди саду три терема со всходы и с красными окнами, кругом их перила; около теремов пути, меж путей столбцы точеныя. Теремы, столбцы и грядки писаны красками…» В том же роде идет описание дальше. Затем дается описание Просяного сада: «Просянской сад, а в нем 142 яблони, да в нем же два чердака, один несовершен да переспективно писаны красками. Меж творил (парниками. – Д. Л.) столбы и к ним прибиваны грядки, писаны красками. Меж столбов и меж грядок барбарис и крыжевник, малина и смородина. А творила обиваны тесом; а в сад шестеры ворота и в том числе двои ворота с вышками, крыты тесом; одне писаны красками, наверху три яблока золоченых; четверы ворота крыты шатрами тесом. Да в том же саду смотрильня да пруд… Сад, что на острову, не в доделке…» и пр.[186]186
  Там же. С. 10–11.


[Закрыть]