Текст книги "Планшет"
![](/books_files/covers/thumbs_150/planshet-149264.jpg)
Автор книги: Дмитрий Ломов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Планшет
Вместо предисловия.
Однажды старшая дочь затеяла генеральную уборку на своей половине бабушкиного дома. Добралась до платяного шкафа и стала сортировать вещи на две кучки: полезное и хлам.
– Пааап, тебе это портмоне нужно?
Заинтересованно подошёл, у меня ведь никогда не было портмоне. Подошёл и глазам не поверил – был уверен, что офицерский планшет времён Великой Отечественной войны навсегда остался в моём детстве. А он, вот – лежит между двумя стопочками «полезное» и «хлам». Лежит и ждёт, в какую определят.
– Дочь, это не портмоне. Это планшет. В нём мои детство и юность, в этом планшете. И не только мои.
– Планшет???
– А ты думала – планшет придумали в компании Эппл?
![](_1.jpg)
А появился планшет у меня так…
***
Дядя Миша был танкистом и дальним родственником нашей семьи. Воевал в Великую Отечественную, вернулся победителем и стал пить. Про войну дядя Миша рассказывать не любил, но детей любил очень. Этот планшет – его подарок.
Чего я в нём только не хранил, в этом планшете, но всегда самое ценное. Однажды начитался про шпионов. Книжные шпионы делали из обычной книги контейнеры. Вырезали в листах полость и хранили в ней свои шпионские тайны. В детстве секретов у меня было не меньше, чем у шпионов и мне тоже был нужен такой тайник. Смастерил его из учебника английского языка для пятого класса. С тех пор с английским у меня не очень. С немецким почему-то тоже. Зато тайник получился отменный. Эту книгу-контейнер я тоже в планшете хранил. Лет двадцать после детства.
***
Мне всегда нравилось копошиться в ящиках бабушкиного комода. Столько интересных штук в одном месте и сразу я больше никогда и нигде не находил. У каждой – своя история.
***
За два года до смерти, дядя Миша бросил пить.
– Знаешь, – сказал он мне как-то, – Жизнь такая замечательная, а из-за водки я почти всю её пропустил. Теперь уж не наверстаю, – затушил сигарету и вернулся к взрослым.
Ничего больше не помню про дядю Мишу. Только слова эти и планшет.
Открываю планшет и достаю из него разные штуки. По одной.
![](_2.jpg)
ПОГОНЫ
![](_3.jpg)
В армию я идти не хотел – нет ничего страшнее неизвестности. Два года вдали от дома и тех, кого любишь – серьезное испытание для 18-летнего пацана.
Помню на призывном пункте, мы спасались от жары в тени трансформаторной будки и ждали, когда нас разберут «покупатели». Покупателями на армейском языке называли офицеров, которые приезжали в областные военкоматы за пополнением. Личные дела новобранцев тщательно изучались, сортировались в стопочки и если у «покупателя» были дружеские отношения с коллегами из военкомата, ему доставался первосортный материал. А если нет, подсовывали без разбора.
И вот, сидим мы в тенёчке трансформаторной будки, ждём, когда из июньского марева за нами вынырнет хоть какая-то определённость, ждём и боимся признаться себе, насколько нам страшно.
В этом теньке я впервые осознал – два года! Двадцать четыре месяца!! 730 дней!!! Вечность.
Вечность пролетела чуть медленнее истребителей МиГ-29, которые наша часть обслуживала в Ростове-на-Дону. Дембель.
Готовиться к демобилизации я начал за полгода до приказа министра обороны Дмитрия Язова. Последнего министра обороны СССР, последнего маршала Советского Союза.
Уходить из части решил в модернизированной парадке, но клоуном выглядеть решительно не собирался, поэтому улучшил парадную форму одежды по минимуму: шеврон на кителе на белой подложке и пластиковые вставки в погоны, чтобы погоны не мялись.
Для шеврона разработал собственное ноу-хау.
До меня миллионы дембелей Советского Союза мастерили подложку из десятка слоев подшивы для подворотничка, прихватывая их ювелирными стежками один к другому. Долго и муторно.
Копировать чужой опыт мне было жаль времени, да и просто лень. Поэтому вырезал по контуру шеврона картон чуть большего размера, обтянул его белой тканью в два слоя и посадил на клей ПВА. Быстро, дешево, красиво. А чтобы шеврон был чуть выгнутым, сушиться я его приспособил к бутылке-чебурашке из-под лимонада.
Когда друзья-дембеля увидели результат, мне пришлось сделать еще с десяток копий.
Рубашку купил офицерскую, погоны прапорщицкие. К ним на ПВА приклеил буквы "СА" – советская армия. Всё.
И никаких аксельбантов!
Но даже с такой минимальной «красотой» патрулю на глаза лучше было не попадаться.
Из части я уходил вместе со своим закадычным армейским дружком Серёгой Поздняком. Уходили, переодевшись в гражданскую одежду – в нашей парадке за ворота нас никто бы не выпустил.
За пять минут дошли до квартиры сердобольной женщины Ирины, которая работала вольнонаёмной служащей в офицерской столовой части №65222. Молодая одинокая Ирина воспитывала сына призывного возраста, поэтому сочувствовала солдатикам.
Я неоднократно бывал приглашён к Ирине в гости на чай и домашние пироги, где отогревался душой от суровых армейских будней. Знаю, звучит фраза пошло, но так оно и было на самом деле – после казармы, обычное чаепитие в тесной хрущёвке, казалось маленьким чудом.
А ещё, Ирина любила хард-рок и бардовские песни. Любимой певицей Ирины была Сьюзи Кватро, а любимой группой "Pink Floyd". Стены малогабаритной Ириной квартирки украшали самодельные постеры рок-групп и графические абстрактные картины, выполненные чёрной тушью.
Наши вкусы совпадали.
Ирина была первым критиком моих песен, которые сами собой стали сочиняться у меня в армии. Критиковала Ирина безжалостно, но всегда по делу. Но и в обиду мои робкие начинания не давала.
– Подумаешь, песенку сочинил, – скептически морщился рядовой Ерохин, – Если бы у меня было столько свободного времени на боевом дежурстве у телеграфного аппарата в отдельной комнате, я бы ещё и не такое сочинил.
– Ероша, зависть – плохое чувство, – улыбалась Ирина, – Ты бы нифига не сочинил даже в отдельной комнате, даже со спиртными напитками.
– А чо, выпить есть, Ир? – оживлялся Ерохин.
– Ну, ты и наглец, Ероха! Иди, картошку чисть.
В общем, свою красивую, но совсем неуставную парадную форму одежды, мы хранили у Ирины и перед отъездом переоделись у неё в квартире.
До вокзала добрались без приключений – мы с Серёгой были очень осторожны.
У касс, где продавали билеты только для военнослужащих – в 1988 году ещё были на советских железнодорожных вокзалах такие кассы – мы предъявили документы, по которым полагался бесплатный проезд в плацкарте до места назначения – это был прощальный подарок от Родины. Но плацкарт это было так не празднично… И мы шиканули – доплатили за билеты в купейные вагоны – Серёга до Тулы, я до Саратова.
Поезд друга отходил раньше, и я проводил его до вагона.
Здесь меня патруль и прихватил.
– Нарушаем парадную форму одежды, боец? – офицер скорее не спрашивал, а констатировал факт, – Пошли…
До отхода моего поезда оставалось 20 минут.
В обшарпанной комнатке железнодорожного вокзала начальник патруля, не торопясь, проверил документы на значки, которые красовались на моём кителе и озадаченно хмыкнул – все значки были честно заработанными. Потом дошла очередь и до «дипломата».
– Закрыто? – подергал замки офицер, – Открывай.
Я похолодел – в модном по тому времени чемоданчике из чёрного кожзама лежал дембельский альбом с фотографиями секретных объектов.
Это могло стать проблемой.
***
Дембельский альбом я начал делать за год до приказа о демобилизации. К процессу подошёл основательно. Покупные фотоальбомы меня не устраивали, и я написал письмо деду, в котором просил сделать мне альбом из отдельных листов, скреплённых болтами.
Дедушка учёл все пожелания и сделал так, как его просили и даже лучше.
Начал я с того, что загрунтовал отдельно каждый лист гуашью и самодельным пульверизатором нанёс на них космической красоты брызги. Не на все листы нанёс – чувство меры воспитывалось во мне с детства.
Когда листы высохли, покрыл их лаком и отложил в сторону – настал черёд обложки.
Не помню уже, сам догадался или подглядел у кого, но обложку решил сделать из зимней портянки. Как раз перед зимой нам выдали новенькие комплекты пэша (полушерстяная форма) и ни разу не надёванные байковые портянки. Они-то и пошли в дело.
Портянки на ощупь были совсем как плюшевые игрушки, но белого цвета, а по замыслу должны были стать "как небо на погонах – голубыми". Должны были стать и стали – развёл в тазике синьку и замочил в ней портянки. Результат превзошёл все ожидания – байковое небо в руках, да и только.
Двадцать восемь лет прошло, а обложка альбома не потускнела.
Целый год я вырезал из фольги уголки для альбомных листов, рисовал на кальках смешные сюжеты из армейской жизни, печатал фотографии…
Печать фотографий. Сейчас, когда почти у каждого в мобильном телефоне есть не только фото, но и видео камера, которая снимает в формате Full HD, трудно себе представить насколько трудоёмким был процесс получения отпечатка одного единственного кадра.
Сначала в фотоаппарат заряжалась катушка с плёнкой. Но сначала плёнку нужно было в эту катушку заправить. Делалось это так: с обратной стороны рукавов пальто просовывались руки, пальто заматывалось вокруг рук на манер женской меховой муфты по моде 18-19 века и рулончик плёнки наощупь наматывался на катушку, которая на ощупь же вставлялась в светонепроницаемую кассету. Были и другие способы зарядки плёнки в кассету, например, залезть в шкаф или дождаться ночи или закрыться в ванной… Но дверь шкафа могла предательски открыться со скрипом в самый неподходящий момент, а свет в ванной могли включить домашние, позабыв о вашей просьбе не трогать выключатель хотя бы пять минут.
Итак, плёнка заправлена в кассету, а кассета вставлена в фотоаппарат. Дело за малым – сделать снимок. Цифровые камеры автоматически определяют расстояние до объекта съёмки и сами же выставляют выдержку и диафрагму. Фотоаппараты из моего детства делать этого не умели. Но ленинградский завод ЛОМО выпускал для начинающих фотографов фотоаппарат «Смена-8м», на объективе которого были изображены значки облачков, солнышек и расстояние в метрах. Ясный день – выставляешь выдержку на солнышко, пасмурный – на солнышко за тучкой, потом крутишь колёсико с метрами, взводишь спусковой механизм и жмёшь на кнопку.
Правда, была ещё и диафрагма, но выставить её – это уже высший пилотаж и постигался он на километрах загубленной фотоплёнки.
Когда плёнка была отщёлкана, её в полной темноте и снова наощупь нужно было зарядить в бачок для проявки, строго по технологии развести реактивы и минут десять крутить в проявителе, потом промыть в холодной воде, потом влить в бачок закрепитель и закреплять негатив минут двадцать-тридцать, затем снова промыть и в сушку. Если плёнка была цветной, количество операций увеличивалось в разы.
Сушили негативы обычно на кухне, на верёвочке, пристёгивая их к верёвочке бельёвой прищепкой.
Но все эти процессы были только прелюдией к получению фотографии. Печать фоток – это было священнодействие и камлание одновременно, только не при свечах, а при свете красного фонаря – красный свет не засвечивал фотобумагу.
Фотобумага продавалась в плотном бумажном пакете, внутри которого скрывался ещё один пакет, но уже из чёрной светонепроницаемой бумаги. Листов в таком пакете обычно было двадцать. Стоила фотобумага не сказать чтобы дорого, но и не дёшево – фотография в СССР не являлась предметом первой необходимости и потому фотоальбомы были далеко не у всех. А у тех, у кого фотоальбомы были, снимки в них исчислялись десятками, а не гигабайтами, как сейчас. Одним словом, фотобумагу мы берегли.
Однажды я засветил целую пачку. Расстроился жутко, но решил минусы обратить в плюсы и разыграть закадычного своего школьного дружка Серёгу Незнамова.
– Смотри, какую мне фотобумагу дядя из Риги привёз – она не засвечивается!
– Врёшь! – не поверил Серёга.
– Зуб даю! – и я смело вытянул из чёрного конверта уже засвеченный лист фотобумаги.
– Странный цвет какой у неё, в желтизну отдаёт. Точно не засветим мы её?
– Да ты чо! Это ж покрытие такое… специальное! – вдохновенно врал я.
– Вещь! Ведь могут, когда захотят!– восхищался Серёга, – Это чего же, теперь можно в ванной не закрываться по ночам и прямо днём фотки шлёпать?!
– Ага.
– Класс!
Сразу после уроков мы с Серёгой забурились ко мне домой, быстро собрали увеличитель – это прибор такой: вставляешь в него негатив, матовая лампа просвечивает плёнку, а специальная линза фокусирует изображение негатива на фотобумаге. Перемещая колбу увеличителя вверх-вниз по штативу, можно было изменять размер фотографии и даже кадрировать снимок. И здесь снова важна была выдержка – чуть переборщил и лист бумаги оказывался безнадёжно засвечен, недодержал, и тогда изображение выходило блёклым. Золотая середина достигалась только опытным путём.
– Чего это? – удивлённо поднял на меня глаза Серёга, когда я вынул из кюветы с проявителем почерневший лист фотобумаги – Передержали что ли? Пару секунд ведь всего выдержку делал! Там инструкции не было к этой специальной бумаге твоей?
– Да обычная это бумага, Серёг. Только засвеченная. Случайно засветил целую пачку и решил вот…
– Ну, и гад ты, Диман! – и Серёга ушёл, хлопнув дверью. Друг разозлился на меня не за то, что я его разыграл, он и сам частенько меня подкалывал, Серёга обиделся на меня за то, что я разрушил его веру в чудо.
Чудо возможно, Серый – теперь фотобумага вообще не нужна. А там, где ты сейчас, я уверен, есть фотобумага, которой солнечный свет нипочём.
***
На следующий день после розыгрыша, Серёга подошёл ко мне на перемене и спросил:
– Осталась ещё эта, твоя супер-фотобумага? Я Барулину её хотел подогнать.
– Конечно осталась, Серёг! Приходи, забирай хоть всю!
– Конечно, для друга говна не жалко! – и Серёга рассмеялся, и мы помирились.
***
В общем, фотопечать в конце 80-х годов прошлого века была делом трудоёмким даже на гражданке, а в армии превращалась в самую настоящую секретную операцию – ведь командование части не поощряло фотодела, если оно носило стихийный характер. А оно носило. Поэтому раз в месяц мы закрывались с киномехаником Димкой Грицоем в его кинобудке и печатали фотографии, сюжеты которых могли стать поводом для нескольких нарядов вне очереди. Минимум.
Фотки я вклеивал в дембельский альбом на клей ПВА, придерживаясь определённой концепции, которая по ходу работы то и дело менялась, и тогда неудачные листы уничтожались и переделывались заново. Так я скрашивал свой солдатский досуг, не забывая о том, что военную тайну никто не отменял. Но, несмотря на запреты командования, мы продолжали делать фотографии себя на фоне секретных объектов и про военную тайну не думали.
О военной тайне думали начальник особого отдела и замполит части майор Коломейцев. Майор время от времени устраивал обыски на всех секретных объектах в части и безжалостно изымал запрещённые в армейском быту вещи. Поэтому дембельские альбомы мы прятали тщательно.
Друг мой Валерка Чулков хранил свой альбом в самой настоящей землянке.
Валерка нёс боевое дежурство на дальнем приводе – это такая радиостанция, которая наводит самолёты на взлётно-посадочную полосу. Спрятать в маленьком домике запрещённые уставом вещи, было решительно негде. Но парни проявили солдатскую смекалку и вырыли глубокую яму во дворе дальнего привода. Вход в нору был замаскирован листом железа, поверх которого уложили аккуратно срезанный дёрн и строительный мусор.
Помнишь сцену из фильма "Терминатор-2", где Сара Коннор на какой-то свалке берётся за конец цепи, торчащей из земли, тянет изо всех сил и открывает вход в подземный тайник, забитый разнокалиберным оружием?
Почти в таком же тайнике свой дембельский альбом хранил мой друг Валерка. За четыре года до мировой премьеры американского блокбастера.
У меня тайник был попроще – аккумуляторный отсек бесперебойного питания связи. В нём, надёжно обёрнутый в несколько слоёв полиэтилена, мой дембельский альбом и дожил до приказа министра обороны о демобилизации. И теперь, когда до дома было рукой подать, мой альбом мог стать препятствием на пути к гражданской жизни.
***
– Таааак, дембельский альбом… – старший патруля аккуратно достал из дипломата мой небесно-голубой шедевр и с трудом удерживал его в руках – весил альбом килограмма три.
– Товарищ старший лейтенант, у меня поезд через десять минут. Может быть…
– Может, а может и не быть… А это что тут у тебя? – офицер отложил в сторону убойную улику и с интересом рассматривал содержимое дипломата. На дне чемоданчика лежал двойной альбом «the Beatles» – сборник песен о любви, выпущенный болгарским лейблом "Balkanton". Винил был куплен на черном рынке Ростова-на-Дону во время очередного увольнения в город. Пластинки меня и спасли – начальник патруля оказался битломаном и закрыл глаза на фотографии секретных объектов в дембельском альбоме.
В вагон я вскочил за три минуты до отхода поезда.
***
Утром следующего дня быстрым шагом я шёл от вокзала домой. Не смог ехать на троллейбусе. В троллейбусе нужно было стоять, а мне хотелось лететь. И я летел.
Дверь открыл своими ключами. Все два года я хранил их на режимном объекте. Брал в руки связку ключей и дом на минуту переставал быть миражом.
Два года я мысленно открывал дверь и представлял, как шагну за порог. И я шагнул, и мама сказала:
– Сынок!..
Потом еще что-то сказала, а что я уже не могу вспомнить.
Помню, мы пошли к бабушке с дедом. Форму я снял только у них в доме, там она двадцать лет и хранилась в платяном полированном трёхстворчатом шкафу.
***
– Что с твоей формой делать? – спросила меня тётушка лет десять назад, – пусть и дальше висит или?..
– Или. Только погоны от рубашки отстегни, пожалуйста.
Тётушка вынесла парадку к мусорным бакам. Через пятнадцать минут форму кто-то забрал. Только погоны и остались.
![](_4.jpg)
СКАЗКА старшей ДОЧЕРИ
Когда старшая была младшей и единственной, мы купали её на кухне.
![](_5.jpg)
Ванной комнаты в бабушкином доме тогда еще не было, как и горячей воды, и туалета. Канализации не было тоже и помойную воду выносили вёдрами на улицу. Выливались вёдра прямо на дорогу, из-за чего зимой улица Гоголя обрастала ледяными торосами самого причудливого цвета, а летом пахла так…
В туалет нужно было выходить во двор, где в самом дальнем углу ютился неказистый деревянный домик. Дожди, снег и ветер давно смыли с него почти всю краску, и потому цвет этой будки определить было невозможно. Хотя нет, цвет начинающего гнить дерева был у туалета. Серо-чёрный. С морщинами трещин и сучков в досках.
И вот, выходишь ты на дальняк зимой, темно, ты сидишь над выгребной ямой и сверху тебя греет мех искусственной шубы, а снизу из очка твои голые ягодицы обдувает холодный вонючий ветерок. Представил? Это не так страшно, как кажется. Но купать грудного ребенка зимой на улице, да ещё и в шубе – это уже слишком. Поэтому купали старшую дочь на бабушкиной кухне, но в холодной воде. Шутка.
Потом старшая подросла, а кухня нет, и девочке захотелось расширить горизонты. Способ был один – сочинять.
Текст, приведенный ниже, судя по почерку, может быть датирован концом 20 века, между 1998 и 1999 годами.
Местами текст утрачен от слёз, но общий его смысл доступен даже неискушенному исследователю.
![](_6.jpg)
Фото автора сказки двумя или тремя годами ранее даты написания текста.
![](_7.jpg)
Жаль дальше завязки история не рассказалась.
ДЖИМ
1995-й год. Спешу на работу в издательство «Слово», там на последнем этаже располагалась редакция газеты «Заря молодёжи», где я уже несколько месяцев работаю штатным корреспондентом. Подхожу к парку «Липки» и рядом с памятником революционеру-разночинцу Чернышевскому, встречаю своих бывших коллег из ВГТРК «Саратов». Коллеги останавливают на улице прохожих и задают один и тот же вопрос: До какого колена вы помните своих родственников?
![](_8.jpg)
Останавливаюсь и я, и тоже и отвечаю на камеру о том, что лично мне стыдно, но я помню свой род только до прадедушки. А вот в паспорте моего пса родословная записана до пятнадцатого колена.
Вот эта родословная:
![](_9.jpg)
Щенка ирландского сеттера я купил в 1990-м году. По случаю. Вожак комсомольской ячейки нашего факультета, красавица Вера Воробьёва, по совместительству оказалась ещё и заводчиком этой породы.
До армии я очень хотел собаку, мечтал о кокер-спаниеле.
– Да зачем тебе этот кокер?! – удивилась Вера, – У меня неделю назад сука ощенилась, приходи в гости и забудешь обо всех кокерах в мире! Обещаю.
Вера не обманула.
Когда я увидел, как табунок маленьких ирландцев бежит мне навстречу по прихожке, ни о какой другой собаке уже не думал.
Щенок стоил 400 рублей. Стипендия у меня была сорок. Но Вера пожалела меня и согласилась сбросить цену до 250-ти. Таких денег у меня тоже не было. Я их занял у бабушки. ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ РУБЛЕЙ. Почти две средних зарплаты служащего в СССР.
Эти деньги я вернул. Устроился на работу санитаром на полставки в «3-ю Советскую». Днём учился на филолога, а ночью встречал пациентов в приёмном покое и носил трупы в морг.
Выбирал щенка так:
– Вон тот, самый бойкий, можно будет мой?
– Можно.
Вытащил его из кучи-малы братьев и сестёр, усадил в спортивную сумку и мы пошли домой.
По дороге нам со щенком попалась толпа гопников. Их предводителя я очень хорошо знал – Роджерс. Роджерс ненавидел меня давно.
***
У меня есть друг Серёга. Учились вместе на Подготовительном Отделении Саратовского университета, на филологическом. В 90-е мы сошлись с Серёгой на музыке, но были абсолютно разные и тогда, да и сейчас тоже неодинаковые. Серега жил в районе, который примыкал к Городскому парку и водил дружбу с одним из бандитских бригадиров парковых. Это и был Роджерс. Редкостный отморозок – грабил, насиловал, убивал. Где была милиция? В демократичные 90-е у милиции дел хватало и без роджерсов.
Не смотря на брутальность, Роджерс сильно ревновал ко мне друга. Поводы были. Почти всё свободное время мы с Серёгой проводили вместе: писали и играли свою музыку, бегали по девчонкам и читали одни и те же книжки. Кроме того, Роджерсу не нравилось, что я заносчив, ношу очки и хайер ниже лопаток. И не пролетарий. Ещё нужны поводы для ненависти?
Как-то ночью в мою дверь позвонили. За дверью стоял Роджерс. За его спиной угрюмо молчали несколько быков из парковых.
– Я тебя убивать шел. Серёга отговорил. Сказал, что дружить со мной перестанет. Убивать не буду. Но хочу убить.
И Роджерс ушёл.
В моей крохотной однушке спали жена и 4-летняя дочь. За час я выкурил пачку.
Демократия в стране только начиналась.
***
И сейчас этот самый Роджерс стоял передо мной, а за его спиной стояли еще человек шесть гопников.
– Чего в сумке? – делано равнодушно поинтересовался Роджерс. И я показал ему щенка.
– Ух-ты, бля! Смешной. И уши висят, как у тебя патлы. Ну, ладно, топай дальше, патлатый.
Метров пятьдесят ещё я ждал, что меня вот-вот окликнут. Передумают и окликнут. Не окликнули.
***
Джим стал Джимом не потому, что «Дай Джим на счастье лапу мне». Своё имя мой пёс получил благодаря Рони Джеймсу Дио. Очень я тогда увлекался хард-роком. Я и сейчас им увлечён, но совсем не так, как тогда. Спроси меня сейчас, когда я последний раз слушал Дио и я не вспомню. А тогда и вспоминать было нечего, ответ был – всегда!
Неделю щенок скучал по маме и братьям-сёстрам и плакал. Не скулил, а именно плакал. Неделю я спал рядом с его подстилкой на кухне. Варил ему кашу из гречки на мясном бульоне и выводил гулять шесть раз в день, ради чего прогуливал лекции. Мы стали закадычными друзьями с Джимом.
Тем же летом я впервые вывез щенка на турбазу на Волге и уже на второй день Джим потерялся. Я обыскал весь остров. И когда отчаялся найти, случайно обнаружил щенка в нашей же палатке. Джим во сне завалился за матрас, сладко спал и не слышал, что его ищет вся турбаза.
![](_10.jpg)
Пёс обожал воду, поэтому на Волгу мы с ним ездили регулярно. Эта фотка сделана на турбазе «Три тополя». Правда, на путёвке название турбазы почему-то было написано по-английски: «Three popla
n
s». В нашей стране тогда все очень любили, чтобы по-американски было. Хотя бы название. И сейчас любят, но уже не так.
Так, вот, эта фотка сделана в августе 1991 года, в «Трёх тополях».
![](_11.jpg)
В тот же вечер Джим влез лапой в костёр. Уголёк застрял у него между пальцами, и я минут пять ловил своего пса по берегу. Поймал, вытащил уголёк, успокоил, лечил потом. Соскучиться с Джимом было нельзя.
Когда мы гуляли, и нам навстречу попадалась красивая девушка, Джим всегда останавливался, оборачивался и долго смотрел девушке вслед, словно оценивал. Кобель явно копировал своего хозяина.
Когда рядом с тобой по улице идёт такой жизнерадостный красавец, познакомиться с девчонками было парой пустяков.
– Это у него натуральный красный цвет?!
– Ага.
– Ой, я тоже такой хочу!
– Можешь погладить. Он не кусается.
***
2001-й год.
Джим поднял меня в четыре утра. Обычно гулять мы выходили в семь. Чертыхаясь, я оделся, и мы спустились во двор. В то утро мы выходили ещё трижды, и каждый раз Джим поднимался на пятый этаж всё медленней. Я злился – лифт в нашем доме на ночь отключали.
В семь утра, когда Джим без сил лёг на лестнице, не дойдя этаж до дверей квартиры, я наконец-то сообразил – Джим заболел. Серьёзно. Телефона у нас в квартире не было. Добежал до работы, вызвал знакомого ветеринара и вернулся.
Джим встретил меня у порога. Мёртвый.
Прикрыл за собой входную дверь, сел рядом на пол и завыл.
Похоронил Джима в саду бабушкиного дома под яблоней и запил. От водки становилось только хуже. Я стоял под душем, но продолжал чувствовать запах своего пса. Казалось я сам и есть мой пёс.
Утром четвёртого дня запоя я заставил себя поесть, вылил в раковину остатки спиртного, открыл настежь окна и убрался в квартире. Потом собрал в сумку самые необходимые вещи и уехал в Москву. Жить.
***
1990-й. Мастерю поводок для Джима.
![](_12.jpg)
В 90-е с деньгами у меня было очень тяжело. Поэтому, что мог, мастерил своими руками. Карабины для поводка, срезал с
дядьмишиного планшета. Таких карабинов ни у кого больше не было. И второго такого Джима тоже не было. И не будет.
УПК
Учебно-производственный комбинат. Была и такая форма обучения в СССР. Взрослые люди учили здесь сотни школьников на слесарей и токарей, продавцов промышленных и продовольственных товаров, на инженеров-радиомонтажников и на швей. Мы считали это игрой, весёлой понарошкой. А всё было всерьёз. Когда после сдачи экзамена на профпригодность, мне вручили удостоверение…
![](_13.jpg)
…это была не какая-то бумажка, а самый настоящий документ. И он давал мне, 17-летнему пацану, право работать по полученной в школе специальности на всей территории СССР.
Дело было в 1983-м году, в девятом классе.
А начинался мой УПК совсем не радужно.
***
– Дедушка – токарь шестого разряда, говоришь? – трудовик с сожалением смотрел на меня сверху вниз, – Не в дедушку, значит.
Ну, а как он должен был смотреть и что сказать, если за 10 минут я угробил три резца?
– Знаешь, как называется этот станок?
– Токарный?
– "ДиП" он называется. То есть, Догоним и Перегоним Америку. Но с твоими талантами это вряд ли.
Огромный токарный станок из 50-х годов и худенький прыщавый я, почти на тридцать лет станка моложе – у нас не было ни шанса на взаимопонимание.
Помощь пришла неожиданно.
***
– Хочешь быть продавцом продовольственных товаров? – спросила меня завуч Учебно-производственного комбината и по счастливой случайности мама моего школьного приятеля Женьки Соколова.
– И никаких токарных станков?!
– Но зато больше ответственности, работа с людьми и с наличными деньгами.
К своим 16-ти я не имел профессиональных контактов ни с живыми людьми, ни, тем более, с живыми деньгами. Но люди не представлялись мне такими же монстрами, как три тонны металла с почти древнегреческим олимпийским именем ДиП.
***
– Что ж мне с вами делать, с продавцами-то? – задумчиво протянула директор магазина «Молоко» на проспекте Кирова, – Ладно, будете продавать на улице яйца, кисломолочку и чай. А там посмотрим.
Это был вызов. И мы с Серёгой его приняли. На каждую позицию товара был придуман рекламный текст в стихах. Выглядело это приблизительно так:
Байховый чай!
Поскорей налетай!!
Последняя пачка!
Доставай заначку!!!
Или вот, еще:
Болеешь?
Здоровье поправить легко!
Покупай кефир, ряженку,
Молоко!
Спешащие на работу граждане дрогнули, улыбнулись и выстроились в довольно длинную очередь к нашему лотку.
– Чего дают-то? – спрашивали крайние передних. И когда узнавали, что байховый чай, плевались от досады. Плевались, но продолжали стоять – срабатывал инстинкт советского покупателя – либо сегодня байховый, либо завтра никакого.
***
– Вы до обеда продали ящик чая?! – удивлялась директор магазина, – Вот этой дряни целый ящик?!!
Мы с Серёгой скромно улыбались и молчали.
– Вот вам три рубля премии. Лично от меня. Еще ящик продать сможете? Он там, в подвале уже год стоит.
К концу рабочего дня мы продали и тот ящик, и получили еще трёшку. Итого, три рубля чистой прибыли каждому. За день работы! Таких денег мы с Серёгой в руках не держали никогда.
***
Магазин «Молоко» и дальше не уставал удивлять нас с Серёгой финансовыми перспективами – подтащил продавщице к прилавку несколько ящиков кефира – рубль, убрал пустые бидоны из-под сметаны в подсобку – ещё рубль. При этом грузчики в магазине были и получали зарплату.
А записка на баклаге со сметаной: «Валя! Сметану не разбавляй, я её уже разбавила»?
Баян?* В нашем магазине этот баян играл для покупателей каждый день. Но все были довольны: покупатели внезапно выброшенными в продажу курями, которые почему-то всегда имели легкий синеватый оттенок, продавцы – покупателями за то, что покупатели есть даже тогда, когда покупать почти нечего. И те и другие называли советскую полупотрошёную курицу СИНЯЯ ПТИЦА. Первые за удачу её обретения, вторые за всё остальное.
Денежный разврат в магазине «Молоко» длился недолго – нас с Серёгой перевели в рыбный магазин на углу Кирова и Горького.
Взвешивать мы умели. С деревянными счётами было сложней. Поэтому под счёты мы положили клочок плотной коричневой обёрточной бумаги с таблицей цен.
Обёрточная бумага… Теперь её можно встретить лишь в "Икее" на упаковочных столах у выхода. Такая упаковка сегодня считается экологически чистой и стильной. А в СССР в эту "стильную" бумагу паковали всё. В кондитерской – конфеты, в рыбном – рыбу, в магазине одежды – костюмы и платья. Перевязывали свёртки с покупками суровой бумажной верёвкой. Сплошной винтаж.
Вот на таком клочке жуткой упаковочной бумаги мы с Серёгой и написали шариковой ручкой, сколько стоил каждый грамм сельди пряного посола, свежемороженого минтая, хека, мойвы и кильки.
До сих пор помню цену килограмма свежемороженой кильки – 12 копеек. Рыба была в длинных брикетах. Мы ломали их о край чугунной ванны, которая стояла у кафельной стены. А когда никто не смотрел в нашу сторону, ломали ногами. Хрусть! И пополам.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?