Книга: Высокая вода венецианцев - Дмитрий Макунин

Повесть подкупает изысканным языком. Рубина ярко рисует Венецию: вот отражения домов дрожат в темной воде каналов, вот звенят колокола Сан-Марко, вот туман окутывает узкие улочки. Каждое описание – маленький шедевр, каждая метафора точна и свежа. Но за этой внешней красотой скрывается история, которая оставляет горький привкус.

Главная героиня, получившая страшный диагноз, бежит в Венецию, словно надеясь, что красота города исцелит её душу. Параллельно разворачивается история её прошлого – сложные отношения с братом, наполненные недосказанностью и болью. Этот сюжетный пласт добавляет повести дополнительное эмоциональное напряжение, которое, признаюсь, местами кажется избыточным и отталкивающим.

Рубина виртуозно переплетает темы жизни и смерти, любви и утраты, красоты и тлена. Венеция в её изображении становится идеальной декорацией для размышлений о конечности всего сущего – город, медленно уходящий под воду, как человеческая жизнь, утекающая сквозь пальцы. Эта атмосфера обреченности делает чтение временами невыносимо тяжелым.

Несмотря на бесспорные художественные достоинства повести – блестящий стиль, тонкий психологизм, многослойность смыслов – я не смогла проникнуться историей так глубоко, как хотелось бы. Возможно, причина в том, что автор слишком погружается во внутренний мир героини, оставляя за кадром более широкую картину жизни.

В итоге "Высокая вода венецианцев" остается для меня произведением, которым я могу восхищаться рационально, но которое не затронуло моих эмоциональных струн. Это как смотреть на прекрасную картину через стекло – видишь красоту, понимаешь мастерство, но не можешь прикоснуться.

Эта книга представляет собой сборник разрозненных историй.

Конечно же, логично начать с заглавного произведения. Главная героиня узнаёт о вероятной скорой смерти и в попытке эскапизма убегает в Венецию. Постепенно мы узнаём, что женщину мучает смерть брата-наркомана (с попытками сублимировать его инцестуальные идеи), надсадный кашель и приближающаяся смерть. На фоне ухудшающегося самочувствия, ещё более пронзительно звучат слова о красоте города на воде (см школьные сочинения о небе Аустерлица, старом дубе (Война и мир) и водах Дона). А ещё одной красной линией идёт тема семитизма, жизни вне земли обетованной. Раскрыта тонкими намёками.

Во вратах твоих

Своего ангела-хранителя я представляю в образе лагерного охранника – плешивого, с мутными испитыми глазками, в толстых ватных штанах, пропахших табаком и дезинфекцией вокзальных туалетов.

В повести свой рассказ ведёт женщина, что работает в издательстве книг по иудаизму. Но теперь история про адаптацию в репатриации. Как разделить "наши" здесь и "наше" там. История не то чтобы пронзительна, но наполнена сомнениями, не про веру "ну теперь заживём", а про "как жить-то теперь", "к этому ли мы шли?". Даже если звучит "здесь люди другие", иногда люди остаются людьми, можно найти "хлебные крошки" со старой родины.

Гладь озера в пасмурном дне Краткая история поездки израильтян по Италии, с хлёсткими заметками на фоне дождя в горах.

Камера наезжает Начинается историей "как я сделала из книги сценарий", а заканчивается очередной болтовнёй про израильские будни

Воскресная месса в Толедо Теперь читаем про любовь мужа ГГ к Испании, а сама героиня словно имеет испанские корни. Но всё равно, даже находясь в великолепной стране с "резинового сапога", героиня произносит:

И ни в каком ином месте на земле я не думала так много об Иерусалиме, как в Толедо…

Я и ты под персиковыми облаками... Вполне милая история про бесконечную любовь собакена к человеку.

Большеглазый император, семейство морских карасей Сложнопонимаемый поток сознания, который, может и несёт в себе смысл, но мной он не понят.

Итого. Этот сборник про жизнь в Израиле, репатриации и осознании себя частью небольшой, но дружной страны, которую пытаются превратить в землю обетованную. Я, честно, во многом понимаю эти тексты, но не разделяю. Написано на русском языке, возможно, хорошая редактура, крепкий алкоголь (Минздрав предупреждает: употребление алкоголя вредит вашему здоровью), отсутствие закуси и сделает этот сборник более удобоваримым, но у меня этого не было. Совсем-совсем итого. мне не понравилось, читать, перечитывать, обсуждать не хочу.

За эти несколько минут изматывающего, окликающего ее зова колоколов она все поняла: этот город, с душою мужественной и женской, был так же обречен, как и она, а разница в сроках – семь месяцев или семьдесят лет – такая чепуха для бездушного, безграничного времени! И это предощущение их общей гибели, общей судьбы – вот что носится здесь над водой каналов. Величие Венеции с ее вырастающими из воды, прекрасными обшарпанными дворцами, с ее безумными художниками, с этим ее Тинторетто, готовым расписать небо… ее зыбкость, прекрасная обветшалость, погрузившиеся в воду, скользкие и зеленые от водорослей нижние ступени лестниц, ее бесчисленные мосты… И блеск, и радость единственной в мире площади, и лиловый шлейф ее фонарей, и узкие, как турецкие туфли, гондолы, и фанфары старинных печных труб – все обречено, твердила она себе, обречено, обречено…