Текст книги "Дыра"

Глава 3

Китай трясло в лихорадке, пока весь мир шатался по барам и ресторанам, а также жарил шашлыки в парках.

Китайский вирус добрался и до Америки и поджидал уже за углом, чтобы убить. Незначительные новости доносились до провинций, но ситуация усугублялась и в эру интернета поднялась шумиха, паника и вот-вот бы закрыли Техас на карантин и вместе с ним зараженный и опустевший Нью-Йорк.

Машины то и дело проносились мимо Липтикута, но всякая зараза обходила городок стороной, а чрезвычайную ситуацию все не объявляли, а войска все стягивались к эпицентру эпидемии. Люди, как зараженные крысы разносили коронавирус из Уханя по всей Америке.

Салли родилась в деревушке под Липтикутом, совсем рядом с Сэмом. Семейку ее вряд ли можно назвать нормальной, скорее она была совершено ненормальной.

Девочкой она жила без отца, потому что этот "старый козёл", кем она считала его, даже не здоровался с ней, ушёл на чёрную зарплату, чтобы не платить алименты и развелся со своей новой "мымрой", чтобы уж совсем не платить алименты, а платить часть себе же самому, в лице его "мымры". Хитрый ход конем, или скорее козлом.

Долгие годы её мать переезжала с квартиры на квартиру, от нового мужа она родила ещё одну дочь. Третий брак оставил на детях и на ней хороший долг, третий муж продал незаконно их маленькое паршивое жильё, и что самое главное, вышел сухим из воды. Но самым неприятным было её проживание со своими дедом и бабулей. Дед работал на грузовике, пока не взялся хорошенько за бутылку, и однажды упал в яму под грузовик, где ударился головой и промёрз, после чего его мозг просто умер, а сам он превратился в живой овощ, не способный говорить, мыслить. Дед ходил под себя, мочился в ванной, иногда кидался с ножом на внучек.

Бабуля, как особый фрукт в этой семье, никогда не работала, всю жизнь она сидела с сёстрами и братьями, которых было семеро. И так, из года в год, не получая ни опыта, ни знаний, она начала деградировать под жёстким деревенским воспитанием и сходить с ума. Бабушка и сошла с ума, съехала с катушек, суицидальные наклонности открылись в ней. Она прыгала в колодец, угрожала убить себя и других, убить внуков, она ненавидела всё, ненавидела всех, как и своего мужа, как и муж ненавидел всё и вся, живя в постоянном потоке изрыгаемой желчи, скандалах и сплетнях. Даже когда её поносило, она звонила своей такой же полоумной сестре и сплетничала, рассказывая какого цвета у неё кал и чем ее бедняжку травят в этом проклятом доме.

Драки, ругань, ненависть были постоянными жителями дома Салли. В такой идеальной обстановке для жизни и взошла Салли, но она то прекрасно осознавала своё положение, проблемы и перспективы жизни в этом гнилом городе. Осознанность Салли – маленькое чудо, практически невозможное в подобных условиях. Но все же, они были друг у друга – Сэм и Салли.

Говоря о самом городе – это самая настоящая дыра, реальная помойка, производственный отстойник, в котором всем на всё плевать, где каждый норовит вырваться или пристроить своего отпрыска или знакомого на доходное местечко. Семейка Салли – есть настоящее олицетворение этого города, его рядовая семья, состоящая из самых рядовых граждан.

Грязные улицы, разбитые фасады, такие же дороги, ужасные и дурные люди, гадящие у себя под носом, так и под носом соседа, наплевательство. Постоянное хамство, ужасные ржавые автобусы, серость, пробки, узкие улицы. Постоянная вонь, пыль и ужасный воздух, который испортили заводы и машины. У кого в этом городке нет машины? Конечно, все экологические и социальные проблемы можно было стерпеть, но людей, друг друга ненавидящих, страдающих всевозможными комплексами "царьков", "принцесс", "нарциссов", шизофреников, шизоидов, невоспитанной деревенщины, плюющей себе под ноги, отрыгивающей свои выделения из прокуренных лёгких, терпеть было невыносимо и тяжело. Город превращался в маргинала, ещё большего, чем был.

На его месте был пустырь, затем на пустыре построили металлургический завод, вокруг началось заселение, небольшие местные деревушки, затем город, весь сброд, все маргиналы стекались за работой. Принося дикую культуру, они так и не переродились в городских жителей, оставшись в неком подобии химеры, представляющей из себя смесь свиньи и человека. Но в семье не без урода, если ты не пьёшь, не тусуешься в кругу модных чуваков, то ты просто неудачник, не берёшь от жизни всё, ты скучный, к таким и девушки не липнут, ты слишком серьезный для своего социального положения, ты отброс, возомнивший себя не отбросом, а хотя бы приблизительным подобием человека. Ты серость среди коричневого.

Поэтому друзей ни у Салли, ни у Сэма не было. Они им, казалось, были ни к чему, все хотели поиметь что-то, чтобы ты их развлекал, или приносил какую-нибудь выгоду, хотя бы бесплатно кормил. Здесь уже каждый первоклашка знал, с кем нужно общаться, чтобы подняться в будущем.

И как только Сэм и Салли начали встречаться, весь мир отвернулся от них. Жизнь в самоизоляции оказалась для них не нова и привычна.

Куда бы не пошел Сэм, он везде чувствовал себя одиноким, все это началось еще очень давно, в школе, где над ним с подачки мерзкого старшего троюродного братца издевались в младших классах старшеклассники. В старших классах Природа обделила Сэма красотой и паренек рос худощавым, но выше своих сверстников. Все почему-то сторонились его или быстро теряли к нему интерес, словно к чему-то чужому и непонятному. Во взрослой жизни все его отношения с людьми строились на деловой и профессиональной основе. Он возмужал, оброс мышцами и уже далеко отошел от своего старого образа.

Сэм прекрасно всё понимал, но словно купол над головой, над ним висело одиночество, и если бы не Салли, скорее всего жизнь его закончилась скверно и из года в год Сэм становился всё более угрюмым и серьезным, хотя от природы он был общительным и жизнерадостным.

По вечерам его скуку развеивали книги, иногда он смотрел в свою подзорную трубу на звезды, но главным способом уйти от мира было искусство, а рисовал он вроде бы неплохо, но никак ему не везло с продажей картин. Миру не нужны были картины, миру нужны были зеленые бумажки, красивые тачки и веселье. Три бога современного мира затмили собой бога солнца, искусства и смысла. Легкость, бессмыслица стала вкусом моды, чем проще и вульгарнее, чем быстрее для продажи – тем лучше. Так стало, или так было всегда?

Липтикут – это неудачное отражение образа города в виде зачахшего на стадии эмбриона.

Хотя, если человек втянулся и не видел другой жизни, вне этого индустриального хищника, жизнь казалась ему непримечательной, терпимой, хорошей и обычной. Все было не так плохо, помимо периодов депрессии и зимы. Человеку свойственно драматизировать, и он ко всему привыкает, особенно к хорошему.

Город не отличался архитектурой, все его постройки строились с полнейшей безвкусицей, какое только мог иметь провинциальный строитель.

Ни за какое строение нельзя было ухватиться взглядом, плавно перескакивая с одной крыши на другое, наоборот, не хотелось открывать и смотреть на весь сраный стыд. Наверное, это был самый гадкий и плохой городок во всей Америке, про который мало кто и знал. Неизвестно, почему его стороной обходил весь свет цивилизации и прогресса, словно какое-то проклятье, сонная чума или лень опутали его улочки. Но здесь было много заводов, даже пара крупных. Преступность держалась на продажных копах, мелких бандах молокососов и на наркоторговцах, торгующих курительными ядами для школоты. Убийства случались редко, но по лицу можно было выхватить на раз-два-три, просто ни за что, не имея даже двух баксов в кармане, просто если ты не понравился какому-то возомнившему себя королем улиц сопляку из дешевой качалки и спортзала.

Сэму было не до такой жизни, он ее сторонился. Обживая свой небольшой дворик, живя с отцом и решая уже вопрос о переезде на квартиру с Салли, у него имелись свои нерешенные проблемы. Аура города была враждебной и Сэм не находил места, где можно было бы насладиться природой или видом на город, кроме единственной любимой ими всратой кафешки.

Весь мир от него чего-то требовал, не давая ничего взамен, поэтому этот мир стоял на месте, как вкопанный, вокруг которого крутится жизнь, и чтобы этот инертный неповоротливый мир сдвинулся с мертвой точки, нужна была невероятная сила, нужен был настоящий атомный взрыв. Нужен был новый политик, нужна была настоящая «ядерная» реформа, но их миром правила стабильность, тишина, граничащая со стерильностью, которую никому не давали нарушить. Этот мир не принимал героев, супергероев или революционеров, он принимал только купюры.

Сэм чувствовал себя батарейкой, человеческой батарейкой, которая заряжалась по ночам во сне и получала энергию, путем переработки химических веществ, получаемых из пищи.

Все было не так плохо. Правда была в то, что светлые дни были всегда, только Сэм падал в глубокую депрессию, вместе с Салли. Помогая друг другу, они все же не сдавались и боролись, поддерживая другу друга. Счастливые времена, когда они вместе, всегда любят друг друга, счастливы и беззаботны, как дети.

Сэм думал о том, чем ограничен человек и что нужно, чтобы быть больше, чем батарейка для заводов. Вот-вот и настанет один светлый день длиною в жизнь, переломный момент, в который они верили. Для человека нужно немного надежды, чтобы не терять дно под ногами и потерять ориентир.

Сериалы, книги, прогулки, ничего было не чуждо, современный мир стоял на трех гигантских китах: развлечение, наука и искусство. Но стоило обществу подкинуть кость извращенного развлечения, или какую-нибудь мистическую дрянь, оно хватало ее и с жадностью кусало. Сэм был не из таких, иногда критицизм доводил его до упадка сил и депрессии, но даже депрессию он подвергал критике. Ему было тяжело, он замечал негатив вокруг и не мог его не замечать и страдал от этого. Его голова становилась большой и тяжелой, а сам он занудой, но Салли вытаскивала его из негативных мыслей, и служила, своего рода, противовесом. Сэм был одиноким парнем, пока его не встретила Салли и лишь тогда он почувствовал себя хорошо.

Глава 4

Метеорологи уже обещали неделю ливней, такой резкой перемены погоды еще не бывало, хотя пока страна сидела на самоизоляции можно было и потерпеть.

В городе чуть ли не объявили штормовое предупреждение и как всегда отключили свет.

Ливень колотил по раскинувшейся крыше завода. Хотя никто в городке ни к чему не готовился, никаких мер на случай наводнения не предпринималось, никогда в истории современного Липтикута настоящего потопа не было. Случались наводнения, когда еще не существовало плотины и водохранилища, но это было совсем другое время – время Великой депрессии.

– Свет погас, – сказал Сэм самому себе, когда производственная линия потухла, – у-у-у-у, – удивился он.

С крыши лилась вода и на улице творилась жуть, канализация вывалилась прямо на асфальт и уже затапливала территорию завода, затекала в цеха. Оставив рабочее место и собрав вещи, Сэм двинул в столовую, туда же стекались его коллеги. Горело аварийное освещение, парни включали фонарики на телефонах и весело кричали друг другу в темноте.

Все спешили к кулеру, пока вода в трубках не остыла, наливать себе последние горячие капли воды для кофе.

В столовой стоял шум от толпы.

– Потоп, – весело сказал ему Боб сзади, – второй цех плывет, как бассейн! – и засмеялся.

– Уточек не хватает, – улыбнулся ему Сэм, – наверное, нас домой отпустят, как ты думаешь? Включат свет или нет? Настоящий блэкаут!

– Что на улице творится ты видел? Стена воды с крыши, по колено уже натекло! Как мы пойдем? – спросил его растерянный и впечатленный Боб.

– Придется через цех, все равно всё стоит, – Сэм налил себе теплой воды и отпил, он почувствовал ее несвежесть из-за нечищеных водопроводных труб, в этот момент в столовую вошел мастер смены.

– Сегодня не работаем, всех отпускают. Завод стоит, ребята! – обратился он ко всем.

– Плывет, Робби, плывет, а не стоит!!! – отозвались из толпы и раздался хохот.

– Не то слово, пока всё не смыло, все домой, и ждите звонка, ситуация продлится долго, может день, может быть два. Начальство не знает, когда запуск, передают целую неделю дождей и ситуация может усугубиться.

Спустя несколько минут Сэм в компании коллег, не мытый из-за отсутствия света, пересекал залитый водой цех и под проливной дождь добежал до стоянки, сел в машину, вытер мокрое лицо и завел мотор.

Впереди его ждала особо тяжелая дорога домой. На дороге валялись ветки, грязь, камни устилали асфальт, сверкала молния и долбил нескончаемый гром.

Ехать в такую погоду всегда тяжело, почти всегда на тормозах. Из под колес его машины била вода, которая расступалась на асфальте и затем вновь собиралась в поток.

Будущее. Киберпанк. Сэм не верил во всю эту чепуху, будущее не наступит, никакие роботы не отнимут у людей работу. Отнимать работу могут только сами люди, путем обесценивая труда, что происходит с обеих сторон трудового договора.

Высокие технологии для Липтикута оставались где-то за горизонтом, а все повседневное превращалось в долгую томительную обыденность, высокие технологии подразумевают рост, инновации и замену старого новым, а нужно было заменить сам Липтикут, вынуть из него систему и залить вместо нее нечто новое и совершенное, кристально чистую суспензию роста. Но это были лишь фантазии, и то не Сэма, а единичных жителей округи, собранные по слову от каждого.

Человеческий труд был слишком дешевым, чтобы его ценить и в это же время незаменимым из-за его все той же незатейливой дешевизны.

Всегда ценился труд редких специалистов, но и его система пыталась обесценить путем нехватки таких кадров и конкуренцией. А что было бы в обществе роботов, у которых отсутствуют амбиции и эмоции, для которых не существует социального статуса? Их можно было бы эксплуатировать не щадя – подумал бы какой-нибудь техношовинист, и оказался бы прав. У машин нет прав – только инструкции, у скотины нет прав – только ярмо. У роботов и скотины были бы свои паспорта – небольшой штрих-код, в то время, для людей цифры в документах и имена, а это уже огромная разница между штрих-кодом и QR-кодом.

Капитализм. Если у кого-то прибывает, то где-то чего-то не хватает. Бесплатная рабочая сила – волшебная палочка, по взмаху которой обогащается меньшинство.

Рынок диктует стоимость вашего труда, а рынок – это потребность в нем. Замкнутый цикл самовоспроизводства роботов был бы идеальным выходом из всевозможных кризисов, ведь тогда бы отпала надобность в труде и торговле, следовательно, и в самом человеке. Липтикут был идеальным образцом эры производства с ручным трудом.

Социализм и коммунизм. Для тех, кто не верит в капитализм и рынок, а верит в диктатуру пролетариата. Понятия легко спутать, обгадить и построить нечто совсем не похожее на идеал, который при такой сильной любви индивидуума к власти и деньгам способен существовать только на бумаге и в умах идеалистов или маразматиков.

Сэм верил в гармонию, что все рано или поздно успокоится во вселенной и в мире, а если и суждено потерять работу, скитаться в нищете в поисках хотя бы минимальной оплаты труда, то от судьбы не уйти, какой бы жестокой она не оказалась и поэтому он немого боялся своего будущего.

Конец в качестве всеобщего затухания, возможен ли он? Будет ли предшествовать ему нещадная и жестокая борьба за место под лучами солнца? Как жестоко люди борются перед смертью за последний глоток воздуха в газовой камере? Но разве Земля – газовая камера? Итак, люди умеющие выполнять одинаковую, монотонную работу из года в год, и не задавать при этом лишних вопросов – идеальные люди эпохи производства.

Как и все, Сэм не любил распространяться на счет политики, это было чревато последствиями, все в этом городе, и не только в нем сидели по углам и думали только о своей собственной шкуре. Никто не говорил о политике, если вы чувствуете воздух, вы говорите о нем? Политику чувствовал каждый, как от нее смердит трупами и войной, а сейчас от нее несло трупами нью-йоркеров из ковидников.

Глава 5

Бар пустовал.

Уже стемнело. Бармен стер пену со стойки и вымыл кружки.

Завсегдатаи не рискнули выходить в такой ливень на улицу и идти за выпивкой и поэтому бармен грустил.

Закрывая забегаловку "Олений кусок", он посматривал щенячьими глазами за окно, где городок смывало в овраг. Грустил, грустил и грустил, вместо тревоги, в нем поселилась грусть, он начал тосковать по родным.

Официантка мыла столы до блеска, и в самом дальнем углу зала все еще торчала пара сопляков. Одним из "унылого говна", как их называла Шелби, был сын местного шерифа Арона Джонсона, который вечно покрывал своего отпрыска, когда тот бил кому-то морду.

Вторым пареньком был его поверенный, мальчик на побегушках, заискивающих и вечный говнюк Карл, необразованная деревенщина, без гроша за пазухой. Карл жил с подачек Уэсли, пил за его счет и являлся фактически его "сучкой".

– Свет, наверное, сегодня уже не включат, – сказал бармен Шелби, глядя куда-то в темноту и о чем-то думая, на его лице отразилось разочарование.

– Уже ни к чему, ночь на дворе, – ответила та, – в такой вечер никто не придет не останется на ночь. Нужно закрываться раньше и идти домой, а не ждать с неба погоды!

– Ты права, – кивнул бармен, нелегкая неделька выдалась, не нужно было сегодня и открываться, нужно было и тебя оставить дома и самому оставаться.

Когда Шелби принялась мыть столы рядом с "вонючими говнюками", они стали переговариваться между собой и хихикать.

– Бар закрывается, – сказала им Шелби, – через пять минут.

– Насрать, – ответил Уэсли, – там все равно дождь, милочка, неужели вы выгоните нас на улицу? – Уэсли отпил пива, и сплюнул харчу на пол, – там дождь и мы не допили.

– Да, дождь и что? И я тебе не "милочка", – огрызнулась она, и ушла.

– Вроде ничего зад, – захихикал Карл.

– Мать его, вшивого одноклашки, ответил Уэсли, – я бы ее трахнул и его тоже.

– Так трахни, слабо? – засмеялся пьяный Карл, – слабо? Кишка тонка.

Пьяный Уэсли встал, и опрокинув рукавом наполовину пустую кружку пива, влепил по морде Карлу.

– Ты чего? – завизжал тот.

– Заткнись Карл, не беси меня, – милочка, тащу сюда свою швабру! – закричал он, бармен вышел из-за стойки и направился к ним.

– А ну, щенки, выметайтесь отсюда! – бармен, замер, упершись руками в бока, это был толстый и грузный мужчина, сорока лет, в темноте он казался огромным.

– Ладно, ладно, грязнуля, а то папке моему позвонишь? – засмеялся Уэсли, – пойдем Карл, всякий раз, когда посещаю эту помойку, меня тошнит от этого вонючего пойла.

– Так и не посещай, нехер тебе здесь делать, малолетка, – бармен выпустил молокососов, проводя их взглядом, Уэсли злобно посмотрел на него, фыркнул, выпалил себе под нос "мудак".

– Не надо было, Мэттью, они ненормальные, вечно ведут себя как свинья, хотя им уже и по двадцать два года.

– Давай не сегодня, тебя проводить? – спросил ее бармен.

– Сама дойду, там дождь, не мокни, – Шелби махнула рукой и вышла на улицу.

В баре погас свет, Мэттью задул свечи и выключил фонарики и уже не видел ее, исчезнувшую в темноте.

Глава 6

Небеса разверзлись. Казалось боги гневаются на маленький и беззащитный Липтикут, как гневается сто килограммовый отец с ремнем на своего худенького отпрыска, за то, что тот помочился в постели. Он лупит и лупит его, а из глаз малыша текут потоки воды, сквозь облака, затапливая и заливая все ковры в гостиной на первом этаже. Это досадно. Когда все вокруг мочит твои газонные лужайки, смывает твой благоуханный райский сад в канаву и закрепляет твой зад к креслу, или рано загоняет в постель без всяких удобств, как всеобщий карантин, к примеру. Но вряд ли Липтикут спал в это время, когда бушевала гроза, скорее ждал чего-то, наверное, когда включат свет и каждый продолжит смотреть телевизор или сидеть за компьютером или в ТикТоке.

Но нет! Город обесточили и жители, дождавшись двенадцати раскинули покрывала, и под грохот дождя сунули свои носы в подушки и уснули, не беспокоясь о завтрашнем дне.

Сэм едва гнал обратно, пробиваясь чрез тьму. Сеть на телефоне упала до нуля, фары пробивали на несколько метров вперед, колеса то и дело цепляли лужи и поток воды, заливая ударом лобовое стекло, дворники не справлялись и приходилось постоянно притормаживать. Ничего не видно, всё смешалось.

– Черт! – выругался Сэм, – доеду, потихоньку, – подумал он, и сильнее стал всматриваться вперед. Вдали, в зеркале заднего вида появился свет, исходящий от шумящей и грохочущей фуры.

Сэм задумался. Погода напомнила ему тот зимний вечер, когда он отвозил Салли домой, шел сильный снег, машина буксовала на обочине, мешая сырую грязь с белым снегом. "И откуда столько влаги?" спрашивал Сэм, "ведь снег – это просто замерзшая вода".

– Снег лучше, – решил Сэм, – по крайней мере, видишь, куда едешь.

Фура пронеслась и скрылась на бешенной скорости, обдав машину Сэма, залив ее от самого верха, и нагнав волну до самого края обочины.

Сэм ударил по тормозам, едва уловив движение слева, его машина скользила вперед на мутное существо. Глаза существа отражали свет, его голова всплыла из под обочины и показалось тело, высокое, на длинных ногах, едва не задев копытом бампер машины, существо нырнуло вглубь зарослей, от холки до холки существо занимало всю ширину дороги и всю обочину справа.

– Ебать! – заорал Сэм, машина дернулась и заглохла, собравшись с духом, парень повернул ключ и завел машину, руки его дрожали и он вздохнул. Еще пару метров, и, возможно, животное влетело бы в него, прямо в лоб, разворотив весь верх и счесав заодно и башку Сэму. Животное на длинных ногах чуть не убило Сэма, чуть не оставила от себя и него мясную кашу.

– Лось, – неуверенно сказал Сэм дрожащим голосом, – он никогда не видел живого лося, но все так быстро произошло, – вроде бы похож. Да, лось, только огромный, – решил он, отъехав уже совсем далеко от тех зарослей, ему захотелось позвонить Салли и обо всем рассказать, он нащупал сотовый и проверил сеть.

Сэм вспомнил пост о лосе из соцсети. Один парень сшиб лося, всё содержимое лося развалилось из разорванного брюха и плюхнулось прямо в рот парню и его попутчику, залило глаза, от чего те гноились еще долго. Кишки растянуло по трассе от раскуроченного металла до трупа парнокопытного. Парень видел и попробовал на вкус то, что лось переваривал и успел переварить, еще и говно лося. Но тот чувак остался жив, хоть и с разбитой головой и привкусом дерьма во рту.

– Пусто, – сеть отсутствовала, Сэм включил дальний свет, впереди никого не было видно, и затем сбавил газ, проезжая через дамбу. Гудящий поток водоворота сбрасываемой воды скрывала тьма.

Сэм успокоился, постарался сосредоточиться, ища по обочинам собак или лосей.

– Окей, окей! Подожду до дома, – бросил он телефон на сиденье и вот уже были видны стволы деревьев справа и слева, Сэм въезжал к себе домой, где ему, как казалось, ничего уже не угрожало.