Текст книги "Последняя любовь в Черногории"

10

Сергей Львович закончил монолог и посмотрел на Марию. Она заинтересованно разглядывала загорелый пляжный поток, с сумками, полотенцами, надувными фигурами для плаванья.

– Я тебя, наверное, утомил, – предположил Сергей Львович.

– Я просто с удивлением смотрю на этих голопузых, с идиотски счастливыми выражениями лиц. Почему никто из них не ждет всплытия Китежа?!

Сергей Львович искренне рассмеялся.

– Да уж!.. Жизнь многослойна. Каждый живет в своем слое… Каждый – на своей волне.

– Ну ты-то веришь во всплытие?

– Не-не-не… Упаси, Боже! Я просто объективно вижу, что дело идет, скорее всего, как это ни парадоксально, именно к всплытию. Но думать об этом или веровать в это – это путь к дурдому. Дело в том, что человек исключен из планирования будущего. Видимо из-за того, что человек существо слишком кратко живущее, слишком зависящее от биологии. Будущее уже где-то заготовлено. Как какой-то прозрачный хрустальный мир уже построен и медленно надвигается на нас из будущего. Мы его только во сне иногда видим, а рационально просчитать не можем.

– Вот, я слушаю тебя и восхищаюсь: какая же я умная!

– Я думал, что ты сейчас восхитишься моим красноречием! – Сергей Львович от души рассмеялся.

– Нет, почему-то у меня выросло огромное уважение к себе: вроде бы мысли формулируешь ты, а лечу на них я. Хотя, я, честно говоря, я ни о Первой мировой, ни о Китеже, ни, уж тем более Австрии, я никогда не думала.

– Это значит, что по какой-то причине мы с тобой на одной волне. Бывает.

Оба замолчали, думая каждый о своем. Причем никто не смог бы угадать мысли другого, но у обоих мысли вдруг стали тревожными. За высоким взлетом души всегда следуют тревожные мысли.

– Сережа, а ты понимаешь, что я уеду и мы с тобой больше не увидимся? Не увидимся никогда. Ни разу в жизни.

Перед вопросом Марии Сергей Львович был погружен в задумчивость тоже беспокойную, но неопределенную. Вопрос просто обрушил его в панику.

– Что? Не понял… Ты завтра уезжаешь?!

– Нет, не завтра. Через неделю. Но после мы с тобой никогда не увидимся. Ты это понимаешь?

– Через неделю!.. Ну, а мы будем видеться? Мы же можем вот так же встречаться… кофе пить… разговаривать?

– Сережа, ты мой вопрос слышишь? Я спрашиваю: ты отдаешь себе отчет в том, что мы с тобой расстанемся и будем жить отдельно. Каждый своей жизнью. Мы не будем ни встречаться, ни переписываться, ни перезваниваться. Ты это понимаешь?

– Да, я это понимаю. Понимаю и принимаю, но – Марисоль! – ты можешь не напоминать об этом каждую минуту?

– Я говорю это первый раз.

– Ты каким-то магнетическим способом умудряешься сообщать мне об этом по пять раз на дню.

– Может, – вздохнула Мария, – может быть, это я себе напоминаю об этом по пять раз в день…

Они вновь замолчали. Вокруг все оживленно и бодро двигалось, звучало, но они находились на своей планете, окруженные своей прозрачной атмосферой, через которую не проникали даже посторонние звуки. Звуки окружающего мира сгорали на подлете к их столику, как сгорают метеориты в атмосфере Земли.

– Эту неделю я хочу провести с тобой, – сказала Мария.

– Тогда эта неделя – целая вечность!

11

Всегда немного смешно, когда человек начинает планировать «вечность». «Вечность», запланированная Сергеем Львовичем, прервалась в одиннадцать часов следующего дня, когда Мария спросила: «Где мои шорты?»

В эту ночь она осталась у Сергея Львовича. Проснулась она поздно, а накануне перед сном бросила в стиральную машинку свои шорты, заодно с валявшейся джинсовой курткой Сергея Львовича.

– Где мои шорты? – повторила вопрос Мария, стоявшая перед Сергеем Львовичем в купальнике с накинутой сверху незастегнутой светлой блузой. Сергей Львович мгновенно понял, что именно сейчас с абсолютной неизбежностью произойдет именно то, чего он боялся больше всего. Но он попытался сопротивляться неизбежному.

– Они.. испортились и я… я их отнес… я их выбросил. Я сейчас быстренько сбегаю – куплю новые.

– Как «выбросил»? Куда «выбросил»?

– Они испортились… их нельзя больше носить. Я сейчас куплю новые! Подожди минутку! – Сергей Львович сделала порывистое движение к двери.

– Подожди! – голос у Марии стал сухой и властный. – Остановись! То есть, ты без моего разрешения выбросил мои вещи? У тебя с головой все в порядке?

Сначала она просто произнесла слова, а затем, вслед за сказанными словами, в ее глазах появилась и сама мысль: а не сумасшедший ли он? Она стремительно прошла в коридор к своей сумке с пляжными принадлежностями, по пути задев Сергея Львовича – он едва успел увернуться от серьезного столкновения. Мария достала косметичку, достала из нее ключи от отеля и прочие мелкие предметы.

– Ты больше ничего из моих вещей не выбросил?

– Нет! Ты не поняла… твои шорты стали непригодными, они, можно сказать… отравились…

Мария проверила все предметы в косметичке, одела шлепанцы, повернулась к Сергею Львовичу и, замерев на время, очень внимательно молча посмотрела на него. Он тоже замер и замолчал, почувствовал бесполезность любых объяснений. Мария развернулась и вышла из квартиры.

Сергей Львович догнал ее в лифте, заскочив в него.

– Выйди из лифта!

Сергей Львович успел только едва открыть рот.

– Выйди из лифта!

Сергей Львович под каким-то невероятным энергетическим натиском вышел, но тут же побежал вниз по ступенькам. Однако этаж был четырнадцатый, поэтому пробежав пару этажей он, запыхавшись, остановился и вызвал освободившийся после Марии лифт.

Марию он догнал только на подходе к ее отелю. Она шла в светлой блузке, из которой торчали длинные голые ноги. Впрочем, это не привлекало внимания: и дом, где жил Сергей Львович, и отель находились в негласно признанной «пляжной зоне», которую ограничивала Средиземноморская улица, отрезавшая от города примерно одну треть, прилегавшую к морю. Привлекал внимание, семенящий вокруг нее крупный мужчина, пытающийся ее остановить. Сергею Львовичу удалось остановить Марию только прямой угрозой, что он схватит ее за плечи и будет держать силой пока она не выслушает его в течении одной минуты. Он сказал это негромко, но голос его как будто был рожден не его легкими и горлом, а был порожден был всем его внушительным телом. Мария остановилась.

– Я прохожу свидетелем в уголовном деле, – сказал он, приблизившись и еще чуть понизив голос. – Меня могут арестовать и передать российской полиции. Это маловероятно, но может случиться. Один шанс из тысячи. Я решил не сдаваться и заготовил ампулы с ядом. В той джинсовой куртке была ампула – я про нее забыл. В стирке она разбилась и от греха подальше я выкинул и куртку, и твои шорты.

– Все сказал?

– Все.

Мария развернулась и пошла. Сергей Львович обычно видел Марию как-то особенно: он видел ее преувеличенно подробно, а все остальное видел неким расплывчатым безсодержательным фоном. Смысл всегда был сосредоточен в ней. Теперь вдруг, впервые, он увидел всю улицу равномерно и непредвзято, как на фотографии. Каждый человек, растение и предмет были видны безпристрастно. В этом пейзаже Мария была просто удаляющейся женщиной. Сорокалетняя чуть ссутулившаяся женщина в рубашке, из-под рубашки торчат тонкие ноги, в походке и в самой немного ссутулившейся фигуре – обида. Жалкое зрелище! Жалкое в том смысле, что ничтожное и не заслуживающее внимания. По улице навстречу проехал легковой автомобиль. Мария ни на сантиметр не уступила ему дорогу – она его просто не видела, и автомобиль едва не чиркнул ее по руке. Навстречу вразвалочку шла какая-то пляжная группа тоже полураздетая. Самое странное, что эта приближавшаяся полураздетая группа зрительно занимала все больше и больше места в пространстве, а Мария все меньше и меньше. «Самый удобный момент, чтобы расстаться», – такая мысль пришла в голову Сергею Львовичу. Не дожидаясь, пока Мария исчезнет из вида, он развернулся и спокойно пошел домой. Никакой магнит его больше не тянул к «сказочной Марисоль».

12

«Это, действительно, самый удобный момент, чтобы расстаться, – еще раз подумал Сергей Львович уже на следующий день. – Мария, конечно, очень красивая женщина, страстная. Умная… пожалуй, сердечная и… немного влюбившаяся в меня, но… к чему эта сердечная привязанность на две недели? Меня эти любовные или… окололюбовные отношения выворачивают наизнанку. Зачем мне что-то менять в себе, привязываться на семь… нет, на шесть дней?»

Так думал Сергей Львович, сидя в «Моцарте», ожидая Марию. Мария не пришла. На следующий день он снова ждал Марию в кафе, но уже не так усердно, как накануне. Он дважды отлучался освежиться в море. Чтобы не столкнуться с Марией на Могрене, купаться он ходил на Славянский пляж – внутренний городской пляж не такой чистый из-за большого количества людей, моторных лодок и яхт. Мария не пришла и во второй день. Круг мыслей был тот же самый с тем отличием, что мысли о прекращении отношений с Марией казались более увесистыми, плюс он не чувствовал никакого притяжения к ней. Более того, к концу дня он подумал, что она, эта Мария, несмотря на все ее здравомыслие, – странная, такая же странная, как и ее тайное имя – Марисоль. Во второй день ожидания Сергей Львович взял с собой в кафе ноутбук и плодотворно поработал. Во время работы выяснилась приятная необходимость съездить на неделю в командировку в другую страну. Срочности не было, но ехать надо не позже, чем через месяц.

На третий день он сидел в кафе только потому, что решил ждать Марию три дня. Он был совершенно свободен от мыслей о ней, поэтому помимо работы через интернет, он начал мысленно планировать командировку в один северо-итальянский городок. Он подумал, что на обратном пути он заедет в Рим побродить по улицам, нырнуть на целый день в музеи Ватикана, долго-долго постоять под куполом Пантеона, чтобы почувствовать силу, вытягивающую вверх твое физическое тело… Остановиться, кстати, можно в той самой гостинице, возле Колизея, где та самая горничная-тайка… Пожалуй, он поедет в Италию завтра. На автобусе до Загреба, дальше на пароходе до Венеции, как обычно…

Мысль работала свободно, четко и быстро, но через секунду он вдруг понял, точнее ясно увидел каким-то внутренним взглядом, что мысль его – это маленькая бессмысленная муха, которая летает внутри его пустого большого тела, как внутри стеклянной банки. И тут же он сам как-то вдруг разом увеличился и занял объем своего тела. Это произошло потому, что возле его столика возникла Мария.

– Здравствуй. Мы можем поговорить?

– Можем. Только – не здесь, – сказал Сергей Львович, аккуратно убрал ноутбук в сумку, посмотрел чек, оставил необходимую сумму на столе и встал.

– Я к тебе не пойду.

– На любой лавочке, но не в кафе.

Сергей Львович был, сосредоточен, спокоен и уравновешен, в общем, для Марии он был как бы новым человеком.

Они сели на уединенную тенистую лавочку в парке возле большой цветочной клумбы. С противоположной стороны большой круглой клумбы, по касательной, протекал поток идущих туда-сюда отдыхающих. С той стороны, где они сели на лавочку, была «тихая заводь» – еще две лавочки стояли пустыми в тени сосны и эвкалипта.

– Можешь еще раз объяснить?

– Могу. Я около десяти лет в Москве я работал с финансовыми инструментами: валюты, крипто валюты, всякие акции-облигации и прочее. В той сфере главное – математика, а у меня высшее техническое. Пять лет назад компанию, где я работал, обвинили в неуплате налогов. Такое обвинение можно выдвинуть любой компании в любой стране. То есть это не использование бюджетных средств, не воровство. Причина – какие-то трения в финансовых верхах. Я могу пояснить более подробно, но для понимания моего положения – это не важно. Я был просто наемным работником. Меня вызывают к следователю в качестве свидетеля. Есть, правда, один заусенец: на одном сомнительном договоре владельцы компании подделали мою подпись. Если я попаду на допрос и буду молчать, то меня переведут из свидетеля в обвиняемого. Если же я расскажу о подделке подписи, – что легко доказать, – то меня просто убьют. Я поддерживаю связь с руководством компании, они уверяют, что решат вопрос, но неизвестно когда. В сухом остатке: два года я живу заграницей. Живу нормально, спокойно, но в Россию вернуться пока не могу. То, что именно меня будут целенаправленно искать, один шанс, даже не из тысячи, а один из миллиона. Я обдумал этот вариант и решил, заготовить ампулы с ядом. Такое математическое решение. Все.

Мария слушала внимательно. Между бровей у нее легла напряженная складка.

– То есть ты сейчас заряжен ампулой?

– Нет, с собой я никогда не ношу. Я не такая персона, чтобы за мной охотились какие-то спецагенты. Если что-то и будет – то это долгая бюрократическая волокита.

– Почему же они у тебя по дому разбросаны?

– Дома у меня никого не бывает. Кроме тебя.

– Не надо быть психологом, чтобы понять, что ты за человек. На тебе десять раз написано: «Бабник», и ты мне вешаешь лапшу на уши, что у тебя никого не бывает!

– Вообще-то я перед тобой не обязан отчитываться, но так и быть, отвечу: с одноразовыми женщинами я встречаюсь в одноразовых гостиницах. В этой квартире последний раз был в гостях один мой старый знакомый из Петербурга. Это было два… нет, почти три года назад. Я никого даже не приглашаю убираться. Даже окна сам мою.

– Это просто – героизм какой-то! Но почему же такой герой, находясь под уголовным преследованием, заводит знакомства? Пользовался бы одноразовыми женщинами. Получается, что вместо отдыха я получила бункер с ампулами яда и попала в поле слежки за преступником через оптический прицел!

– За мной никто не следит – ни официально, ни неофициально. Я живу законно, меня никто не разыскивает, я езжу в любую страну свободно. Пока – нежелательно в Россию. Случай с ампулой – досадный… виноват. Они все лежат в недоступном месте… Одну забыл по причине… уже объяснил.

– Все по отдельности понятно, все складно, а все вместе – бред собачий! Это в том, случае, если ты меня больше не обманываешь. Если и сейчас ты врешь – то это… двойной бред собачий. Получается, что мне пора уезжать, чтобы не попасть в какие-то неприятности.

– Я больше ничего не скрываю. Согласен – «бред собачий», но этот «бред собачий» – моя жизнь. И я эту жизнь буду жить. Я так решил… А уезжать тебе не надо. Я сам завтра уезжаю в командировку, вернусь не раньше, чем через месяц.

Над лавочкой повисло молчание. Молчание волнами исходило от Марии. Сергей Львович его не чувствовал. Он ничего не чувствовал. Он со сжатыми челюстями упрямо смотрел в одну точку перед собой, в этой невидимой точке была пустота. Он ждал, когда уйдет Мария. Он это ждал, и он этого хотел всем напряжением сил. Застывшее бешенное напряжение. В голове перекатывались три раскаленных чугунных шара – три слова: «Все. Конец. Уходи». Мария не уходила. Что было у нее на лице, как она сидела – этого Сергей Львович не видел и не хотел видеть. Через какое-то, очень длительное время он услышал, как Мария медленно и глубоко вздохнула. Потом она еще раз вздохнула и тихо, очень тихо, будто про себя, произнесла: «Ладно…» Потом еще раз вздохнула и еще тише повторила: «Ладно». Мария встала с лавочки. Она стояла перед ним на пути его взгляда, но он упорно смотрел сквозь нее в невидимую точку. Тогда она на несколько мгновений легонько прикоснулась ладонью к его плечу. Сергей Львович по-прежнему отказывался смотреть на нее. Мария заговорила, он слышал только ее голос.

– Не надо никуда уезжать, пожалуйста. Я отпросилась еще на неделю. Проведем время вместе, если захочешь. Эксцессов больше не будет. Не надо было ничего скрывать от меня. Ведь я, наверное, люблю тебя. Пойду искупаюсь, а через два часа я приду в «Моцарт». Подходи, я буду тебя ждать.

Сергей Львович потерял всякое чувство реальности, внутри у него взрывались уже не мысли, а какие-то идеи. Идеи эти шли на разрыв: то ли крикнуть: «Отстань от меня со своей любовью!» и вслед физически отшвырнуть Марию на клумбу. То ли схватить ее руку и целовать ее со слезами, целовать, целовать и целовать… Но ни одна из идей не победила, и Сергей Львович остался неподвижен как истукан. Одновременно с идеями у него возник внутренний шум: гулко стучало сердце, разнося этот шум по всему телу, у него заложило уши, и он не слышал: вздыхала ли Мария, говорила ли что-то? Когда шум в ушах немного стих, он посмотрел вокруг – Марии не было.

Сергей Львович издал какой-то звук– то ли стон, то ли мычание, закрыл лицо руками и с каким-то полустоном-полускрипом проговорил:

– Господи, что со мной происходит? Что происходит вокруг меня? Откуда взялась это женщина? Зачем он появилась в моей жизни?

Эти слова были сказаны с таким душевным наполнением, что они ушли куда-то вверх как воздушные шары. Он подумал, что когда-нибудь придет ответ. Ведь должен быть смысл в событиях? Обязательно должен быть! Дальше потекли мысли, но уже не такие энергичные и не такие крупные, пошел процесс рационального мышления. Сергей Львович оборвал себя. Надо, решил он, пойти домой – принять холодный душ, освежиться. Ведь через два часа надо быть в «Моцарте»!

13

В кафе он пришел до времени и с бодрым настроением, но как-то очень быстро он вдруг погрузился в некое вязкое тревожное сомнение. Острых, ярко выраженных вопросов не было, но был целый рой мошкары: а зачем ему погружаться в глубокие доверительные отношения? Зачем это ему? А зачем это ей? Теперь надо будет как-то в подробностях выяснять инцидент. А вдруг снова будут размолвки? Тогда оставшееся время пройдет в скандалах…

Мария появилась неожиданно. Она счастливо улыбалась. Редкие капли стекали с мокрых волос. Говорят, что Гера каждый раз являлась перед своим супругом Зевсом как новая возлюбленная. Вот, такой же свежестью веяло от Марии.

– Господин пират! Вы все знаете о Будве: покажите мне что-нибудь поразительное.

– Поразительное? В каком смысле? Природные красоты или артефакт?

– Любое, что поразило бы воображение.

– Ну… это надо в музей идти: там всякие предметы, обломки…

– Не хочу в музей.

– Ну… вон, перед гостиницей на газоне разложены камни, – Сергей Львович кивнул головой в сторону самой дорогой гостиницы города «Аволы».

– По которым дети прыгают?

– Да. Это, вроде бы, надгробия времен Римской империи.

– То есть это – кладбище?!

– Не совсем. Кладбище, как говорят, разрыли, интересные артефакты растащили по частным коллекциям, на месте кладбища построили гостиницу, а несколько надгробий сложили на газоне.

– Интересно… Интересно, но не поразительно! Я хочу увидеть что-то поразительное!

– Кость динозавра подойдет?

– В музее?

– Нет, на пляже.

– На каком?

– На Могрене. Только, на втором Могрене, на дальнем.

– То есть ты хочешь сказать, что если мы сейчас пойдем на пляж, то увидим там кость динозавра?

– Сейчас – не знаю, но в прошлом году она там еще лежала.

– Пошли!

– Прямо сейчас? Может, завтра?

– Я понимаю, что господин пират постарел, разленился и на абордажи не ходит, но до пляжа хотя бы он дойти сможет?

Второй Могрен был отделен от первого скалой, проход был через грот в этой скале по узкому шаткому деревянному настилу, на котором было очень трудно разминуться с идущими навстречу людьми. Пройдя всю песчаную полосу, они еще метров двадцать шли, ломая ноги на камнях. Наконец, Мария остановилась как вкопанная перед здоровенной, костью, более полуметра длинной, впаянной в дикий камень.

– Ой! А это что правда – кость динозавра?

– Не знаю, но для коровы явно великовата и толстовата.

– Я думала, что ты придумал какой-то фокус… А тут действительно – кость динозавра…

– Теперь я говорю только правду.

Мария повосхищалась, пофотографировала и обратный путь шла молча.

– О чем ты думаешь? – Сергей Львович напомнил о своем присутствии.

– Пытаюсь пристроить кость динозавра.

– Куда? В музей?

– Нет, пытаюсь встроить ее себе в голову.

Через некоторое время они шли по алее.

– Послушай, – сказала Мария, – у меня такое ощущение, что ты надо мной насмехаешься! Неужели, прожив в этом городе несколько лет ты не можешь ничего о нем сказать внятного? Такое красивое место и ты, такой наблюдательный человек, не можешь показать или сказать чего-то внутреннего, сокровенного? Есть же у этого города какая-то душа?

– Нет, души нет. Есть очень красивое «тело». Это, действительно, одно из красивейших мест на земле, но души у него нет. Здесь почему-то нет ни художников, ни поэтов, ни музыкантов. Если ты проживешь здесь всю жизнь, ты не увидишь ничего другого, кроме той красоты, которую видишь сейчас.

– Как же так? – возмутилась Мария. – У каждого места есть своя атмосфера, свое внутреннее содержание!

– Получается, что – не у каждого. Есть такие места, про которые сказал поэт: «Божья премудрость построила дом и ушла».

– Впрочем, – добавил Сергей Львович. – Есть здесь одно особенное свойство, но оно такое же, как кость динозавра – торчит из ниоткуда в никуда… И не очень приятное.

– Говори, – подбодрила его Мария.

– Покойники здесь снятся.

– Тебе покойники снятся?

– Сначала, я тоже так думал, что только мне. А потом одному сказал, другому. Потом кто-то мне рассказал. Вот, совсем недавно знакомую русскую женщину на улице встретил, разговорились. Она уже пожилая, лет под семьдесят. Муж у нее год назад умер. Пожаловалась: сниться, говорит, постоянно. Говорит, мол, и свечки в церкви ставила, и молебны заказывала, и другие ритуалы пробовала, ничего не помогает, – снится и снится. Я ей сказал, что не надо переживать, – здесь часто умершие снятся. Она говорит, что ей и сестра снится, которая в Москве умерла, и – мать, которая уже давно на Урале умерла, – все сняться.

– Почему?

– Не знаю. Необъяснимый факт. Кость динозавра.

Мария пожала плечами.