Текст книги "Последняя любовь в Черногории"

3

На следующий день будильник зазвонил в 9.30. Сергей Львович встал, как обычно, сразу, не валяясь в постели. Ровно в десять ноль-ноль он говорил по телефону на английском:

– Доброе утро! Я хочу забронировать билет на сегодняшнее выступление Стефана Миленковича в Будве.

– Все билеты проданы.

– Как – «проданы»?! Мне вчера сказали, что бронирование начнется только сегодня в десять утра! Сейчас ровно десять утра.

– Да, правильно. К сожалению, все билеты проданы. Хорошего дня!

Сергей Львович пытался сказать что-то возмущенное, но в телефоне зазвучали короткие гудки. Возмущаться и расстраиваться было нерационально, и Сергей Львович выбросил Стефана Миленковича из головы до семи часов вечера.

В семь вечера Сергей Львович быстрым шагом вошел в Старый город через главный вход, под едва видимым барельефом венецианского льва.

Билеты на вечерний концерт раздавали возле Цитадели – самого высокого здания Старого города. За переносным прилавком, наподобие прилавка с мороженым, три девушки раздавали конверты с забронированными билетами. Сергей Львович спросил: нет ли билетов в продаже? Получив отрицательный ответ, он спокойно встал рядом с прилавком, не глядя на процесс раздачи билетов. Несмотря на еще не спавшую тридцатиградусную жару, он был одет «по театральному». Весь его внешний вид, солидный, уверенный и спокойный, ни на минуту не позволял усомниться, что он получит желаемый билет. Рядом с ним стали останавливаться другие, рассчитывавшие попасть на концерт и не имевшие билетов. Подходившие за бронью разительно отличались от курортной массы. Это были дамы с макияжем, в вечерних платьях, с ювелирными украшениями и господа, соответствовавшие дамам. На театральную публику оглядывались.

Через минут двадцать девушка обратилась к Сергею Львовичу:

– Вам сколько билетов?

– Два.

До начала концерта оставалось более получаса. Сергей Львович, пройдя вдоль стены Цитадели, вышел на смотровую площадку с видом на залив. Горы, ограничивающие город, и остров Святого Николая стояли в розовых в лучах заходящего солнца. Лазурная вода залива поблескивала рябью, кораблики беззаботно плавали туда-сюда. Было то время, когда мир менялся: тихо и повсеместно опускались сумерки. Горы уходили из розового в синее и далее – в серое, вода из лазури – в серое и черное, город зажигал огни, корабликов становилось меньше и на них тоже загорались огоньки.

Сергей Львович повернулся уходить. Вдруг он увидел женщину с пляжа. Он сделал несколько быстрых шагов вдогонку.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте! – она почти не удивилась встрече, но взглянув на него, добавила: – у вас совсем не курортный вид. Вы – с дипломатического приема?

– Почти. Иду на светское мероприятие: на концерт скрипача Стефана Миленковича. Звезда европейского масштаба.

– Да, публика возле билетной кассы выглядит солидно.

– То, что люди приехали из Белграда, я не сомневаюсь, но я не удивлюсь, если кто-то приехал из Вены или из Парижа. Кстати!.. Кстати, не хотите ли сходить? У меня есть лишний билет!

– Это… это неожиданно… Я не готова…

– Дело, конечно, ваше, но очень советую – потом будет, что вспомнить!.. Послушайте… – Сергей Львович, вдруг что-то сообразил, – Я как-то не подумал… если вы не одна, то я вам уступлю оба билета. Нет проблем! Себе я еще куплю… я знаю, как купить.

– Нет, я одна. А если вы один, то почему у вас два билета?

Сергей Львович в ответ издал несколько неопределенных звуков, а затем рассмеялся.

– Есть правило возрастания обмана: сначала говоришь небольшую неправду, потом, чтобы спрятать первую неправду, надо соврать еще сильнее, потом еще сильнее, а потом все равно тебя разоблачат. Правда в том, что я увидел вас в толпе, пока стоял, ожидая продажи брони, и на всякий случай купил два билета. Ведь это не преступление?

– Нет, не преступление, – быстро ответила она, и озабоченно добавила: – но тогда мне надо переодеться!

– Это не обязательно. Но если хотите, то еще полчаса есть, даже больше.

Она быстро пошла.

– Подождите,… – он догнал ее, – извините, не знаю как к вам обратиться… Я – Сергей!

– Марисоль.

– Марисоль?!

– Можно – Мария.

– Мария, не забудьте какую-нибудь кофточку – сидеть, может быть, будет прохладно.

– Ма-ри-соль, – проговорил по слогам Сергей Львович, словно пробуя звук имени на вкус, когда она стремительно скрылась в толпе.

Старый город, он же – крепость, некогда построенная венецианцами, занимал самую оконечность далеко выступавшего в море мыса. Вне всяких сомнений, эту крепость построила военная целесообразность. Одновременно также, вне всяких сомнений, крепость являла собой архитектурную жемчужину, гармонично встроенную в залив Адриатического моря и в горную Балканскую гряду. Откуда ни посмотри – крепость стоит на своем месте! Она словно пряжка на ремне замыкала на себе одновременно весь морской и весь горный пейзаж. К началу концерта море и ночная темнота плотно обложили Венецианскую крепость со всех сторон. Внутри город светился вечерними огнями и был наполнен туристами.

Летний театр, состоявший из сцены и зрительской трибуны, собранной из труб и пластиковых стульев, расположился на самом дальнем краю Старого города, на небольшой площади, закрытой со всех сторон. От моря, непрерывно славшего длинные неспешные волны на крепость, площадь была ограждена невысокой, меньше человеческого роста, крепостной стеной, за которой был пятиметровый скальный обрыв в море. Если бы в тот момент был день, то с верхних рядов зрительской трибуны было бы видно море. В темноте же море было просто слышно. За сценой крепостная стена закруглялась и была оформлена в виде крохотной круглой церквушки, и другой удлиненной, католической церкви побольше. За спиной у зрителей стояла православная церковь с мозаикой, повторяющей рублевскую Троицу, над входом. Справа летний театр отделялся от остального, очень оживленного вечернего города, небольшим зеленым сквером с тремя красивыми пальмами.

4

Мария появилась за минуту до начала в вечернем облегающем синем платье в туфлях на каблуках. С каблуками она стала почти одного роста с Сергеем Львовичем. Теперь, когда он смотрел на нее уже не сверху вниз, у него возникло ощущение, что он немного присел от восхищения. Что делать! Бог сотворил мир так, что красивая женщина производит впечатление на мужчину неотвратимо. Сергей Львович почувствовал себя Землей, которая вертится вокруг Солнца. Притяжение Марии немного ослабло с началом концерта. Сначала на сцену вышли музыканты оркестра, а затем сам Миленкович во фраке из золотистых блесток, словно цирковой конферансье. Невозможно было не улыбнуться. Но как только зазвучала скрипка, все внимание поглотила музыка и стало не до улыбок. Играл Миленкович очень хорошо. Музыканты оркестра слушались его как бога. Старые каменные стены давали прекрасную акустику. Сергей Львович и Мария сидели где -то в середине круто идущей вверх трибуны, значительно выше уровня стены, поэтому море дышало на них напрямую. Трудно сказать, добавляло ли дыхание моря что-то в акустику, но легкий йодистый аромат придавал некий живой объем музыке. Сергей Львович один раз осторожно взглянул на спутницу: она внимательно слушала музыку. Это было нельзя подделать.

После концерта, когда они вышли из летнего театра, Сергей Львович предложил:

– Кофе, конечно, пить на ночь вредно, но давайте в честь большой музыки устроим праздник непослушания и выпьем кофе!

– Да-а, согласна! – музыкальное вдохновение явно коснулось Марии.

Когда они подошли к «Моцарту», кафе было переполнено. Официанты, хорошо знавшие Сергея Львовича, изловчились и быстро организовали столик:

– Прошу, мой генерал!

Только они устроились, Мария как-то брезгливо открыла меню и тут же закрыла.

– Не могу! После такой музыки сидеть в этом гвалте, да еще с кальянами вокруг…

Они медленно пошли по алее прочь от Старого города. Народу было много, но аллея была достаточно широкой, чтобы чувствовать себя более-менее уединенно и вести разговор.

– Интересный скрипач! Я, конечно, знаток музыки почти никакой, но мне кажется, что все музыканты: и дирижеры, и скрипачи с пианистами: они все какие-то согнутые в дугу, напряженные, извиваются, будто что-то выдавливают из себя. А этот прямой как палка! Ничего из себя не выдавливает. Даже лицо как у спортсмена, без страдательных морщин.

– Я тоже обратил внимание: действительно – не похож на большинство музыкантов. Движения четкие, точные, ничего лишнего. Наверное, изгибаются и выдавливают из себя музыку те, в которых музыка занимает только часть натуры, а этот из семьи музыкантов, играет с пяти лет. Он пропитан музыкой до мозга костей. Хорош, даже в каких-то шлягерах американских глубину находит.

– А вот это… пронзительное и тревожное… это – «Зима»?

– Да, «Времена года», «Зима».

– Так странно! Как можно писать сочинять такую музыку и так точно играть? У них же, в Европе, совершенно нет зимы!

– Согласен, странно! Но есть такая версия, что Вивальди соотносил «Времена года» с временами человеческой жизни. Молодость, зрелость и так далее…

– Интересно! – удивилась Мария. – Надеюсь, вы не сию секунду это выдумали?

– Вы мне льстите! Я не так изобретателен. Это я слышал от одного интересного человека, русского экскурсовода в Венеции.

– Интересно… – Мария задумалась. – Пытаюсь представить знакомых мне стариков и соотнести их с музыкой Вивальди… Не получается.

– После семнадцатого года в России трудная жизнь. У нас до такой старости не доживают, а те, кто дожил, уже получил дубиной по голове так, что всякая внутренняя жизнь сплющилась. И там уже не различишь, где зима, где лето.

– Похоже. Как это печально!

– А вот, если почитать русскую литературу девятнадцатого века… У Толстого, мне кажется, можно найти такую старость.

Они неспешно шли по аллее, неспешно, но воодушевленно разговаривали. Прохладный ветерок с моря смешивался с запахом вековых сосен. Было хорошо. Расставаться не хотелось. Тем не менее с аллеи свернуть пришлось: они шли в сторону отеля, где остановилась Мария.

– Кстати! Вот это мой дом, – указал он на современную многоэтажку, мимо которой проходил их путь. – Можем устроить вечер непослушания у меня. Кофе отличный – я покупаю в специальном магазине, у русских.

Мария колебалась:

– Ведь господин пират не обидит беззащитную женщину?

– Перестаньте, какой я пират? Безликий винтик современной компьютерной цивилизации, да еще и на курорте.

Они поднялись в лифте на четырнадцатый этаж.

– Можно я представлю, что мы в кафе и я не буду разуваться?

– Конечно! В Западной Европе вообще не принято разуваться. Это у нас только гостей переобувают в тапки. Здесь мы как бы на стыке двух миров – каждый делает, что хочет… – Сергей Львович суетился, убирая что-то со стола, ставя чайник и прочее. Он почему-то чувствовал себя не в своей тарелке, скрывая это, болтал без умолку, – кстати у меня с балкона изумительный вид на море, на горы – во все стороны! Ко мне надо экскурсии водить, как на смотровую площадку… Правда сейчас темно – ничего не видно…

Мария наоборот была молчалива и не суетлива. Она медленно прошла из коридора в гостиную и, словно в раздумье остановилась посередине.

– Можно свет уменьшить? Глаза режет, – попросила она. Сергей Львович засуетился, щелкая выключателями.

– Нет, – поправила она, – лучше теплый оставить, а белый выключить.

Сергей Львович сделал, как сказала Мария и что-то весело бормоча, продолжал суетится.

– Может, обойдемся без кофе? – Марисоль стояла в середине комнаты в золотисто-красном свете угловых торшеров. Сергей Львович остолбенел. Она завела руку за голову, приподняла рассыпанные по плечам волосы и повернулась к нему спиной:

– Помоги расстегнуть платье.

Платье синей волной легло на пол вокруг стройных загорелых ног в черных туфлях на высоких каблуках.

5

Мария резко вскинулась и села на кровати белым расплывчатым пятном.

– Все-все-все… Хватит! Домой!

– Подожди! Послушай минутку! – Сергей Львович остановил ее спокойным голосом, – сейчас два часа ночи: я не знаю, как в твоей гостинице, но многие закрываются на ночь, и чтобы войти, надо будить швейцара или вахтера какого-нибудь. У меня трехкомнатная квартира. Предлагаю: ты спи здесь спокойно, а я уйду в третью комнату и переночую – там все для этого есть.

– Пойдем чайку, что ли, попьем, – подумав, отозвалась Мария.

Сергей Львович в качестве домашней одежды выдал ей белый банный халат. Мария обернулась в два оборота и утонула в белом коконе. Чтобы халат не волочился по полу, она обулась в свои туфли на каблуках. Было смешно и они оба смеялись, щурясь поначалу после темноты на свет.

Потом Мария сидела в кресле, сняв туфли и поджав ноги, Сергей Львович возился с чашками, чайником, блюдцами, медом, печеньем. Из него сыпалось остроумие, и вытекала какая-то бестолковая суета. Комнату наполнял неяркий теплый свет. Было весело, уютно и хорошо. Какой-то невидимый, но твердый, словно хрустальный, купол накрыл этих двоих. Под этим хрустальным куполом разливалось ощущение уюта, покоя и защищенности. Что-то происходило. Что-то странное росло и крепло. Что? Сказать, что это вспышка любви – какие там порывы любви в сорок лет, – просто смешно! Сказать, что росло чувство душевного родства? Какая там душевная близость, когда и у того и другого вся жизнь прошла с другими людьми? Симпатия? Восхищение красотой или умом? В таком возрасте – каждый себе на уме и чужим умом не восхищается. И тем не мене что-то было, что-то всплывало в комнате, словно кит в океане. Всплывало и утверждалось. Первая это почувствовала Мария – женское сердце более чуткое. Она это почувствовала во время близости – было как-то слишком хорошо и… как-то не чувствовалось неловкости, о которую обязательно спотыкаются в таких быстрых отношениях незнакомые взрослые люди. Она почувствовала и испугалась. Казалось, чего вроде бы пугаться? Он – холостяк. Ее же теперешние семейные отношения вполне позволяли без малейших последствий провести отпуск как ей заблагорассудится. И сейчас, когда они сидели за чаем и болтали ни о чем, был как раз тот момент, когда пора было увидеть, что они совершенно чужие люди из двух чужих параллельных миров, но этого не происходило. Наоборот, происходило что-то странное, что-то таинственное.

Наконец, она устала и стала неудержимо зевать. Загорелая, в белоснежном халате она была столь соблазнительна, что он невольно снова потянулся к ней. Мария сделала решительный жест рукой, каким отгоняют назойливую муху:

– Кыш! – в свою третью комнату! Спать хочу.

Сергей Львович был так восхищен и красотой руки, сделавшей жест, и изяществом самого жеста, что удалился в одиночество с блаженной улыбкой.

Утром, возможно, впервые за много лет Сергей Львович проспал. Точнее, вчера – впервые за много лет – он не завел будильник. Сергей Львович спохватился, когда Мария уже ушла. Через час он уже сидел в «Моцарте» и ждал ее. Почему-то он был уверен, что она придет, его ни на миг не посетила даже тень сомнения, что их «роман» продолжится. Сергей Львович был весь погружен во внутренние переживания. Он был в том возрасте, когда новые страны и новые шедевры искусства перестают потрясать до глубины души, и подлинно новое человек может найти только во внутренних ощущениях. Сергей Львович явно влюбился, причем в этой его запоздалой влюбленности было что-то, чего не было в предыдущих любовных историях. Однако, самое интересное, можно сказать – пикантное, в его влюбленности было то, что живой поток любовных чувств протекал, совершенно не разрушая самого Сергея Львовича. Это одновременное созерцание нового потока чувств и незыблемости храма собственной личности рождало небывалое возбуждающее и, одновременно, эстетическое переживание.

Впрочем, мне кажется, уже в тот момент Сергей Львович был подобен зданию, подвергшемуся землетрясению – коммуникации разорваны и фундамент треснул, хотя снаружи, вроде бы все целое.

Женщина со странным именем Марисоль… Вдруг Сергей Львович заметил, что Старый город изменился. Крепостная стена возле кафе раньше была просто старой пыльной стеной из скучных серых камней. Теперь Сергей Львович увидел, что камни совсем не пыльные и не мертвые. От них исходит то ли тихое дыхание то ли невидимое свечение. Пожалуй, это были не камни, а твердые серые хрустальные колбы, в которых хранились взгляды и дыхания людей, живших когда-либо в городе. В черных складках между камнями напряженно сидело прошлое и пристально смотрело на проходивших мимо людей. Можно было дотронуться до камней и прочитать мысли прежних горожан, можно было прислониться, слиться со стеной и перенестись в прошлое. Можно, но нельзя: он ждал Марисоль. Прямо во время ожидания Сергей Львович чувствовал, как менялся сам принцип, само устройство его жизни. Все время, какое он себя помнил, у него всегда впереди шел подробно начерченный план событий, а затем в уже нарисованные кружочки и квадратики вставлялись сами события жизни – действия, поступки, люди. Теперь впереди шла сама жизнь из плоти и крови, и – никаких планов. Собственно говоря, в данный момент было одно единственное событие в его жизни – он ждал любимую женщину. Больше ничего не было. Он ждал Марисоль в уютном кафе, с ароматным кофе с изысканным австрийским десертом, овеваемый морским ветерком, а мог бы ждать, стоя на голой скале под дождем и снегом с ураганным ветром. Содержание было бы одно и то же. В голову ему влетела простая и очевидная мысль, что всякого рода «испытания» и «наказания» «посылаемые свыше» – это человеческая выдумка. Свыше приходит только само событие без всякого назидательного напряжения, а люди…

– Добрый день! – перед Сергеем Львовичем стояла Мария, с мокрыми после купания волосами, и улыбалась. В руках у нее была пляжная сумка.

– Добрый день! – Сергей Львович вскочил, пододвинул ей стул и замахал рукой, подзывая проходившего мимо официанта.

– Да, мой генерал! – официант замер в ожидании.

Мария присела, но от кофе отказалась:

– Спасибо, я ничего не хочу. Я бы через часик основательно поужинала.

Официант удалился. Мария улыбнулась:

– Вы, Сергей, – военный?

– Почему?

– К вам обращаются: «генерал»!

– Они ко всем так обращаются. Изюминка этого сезона! Грубая лесть действует безотказно. Наверное, хозяин кафе где-то услышал и отдал приказ называть всех посетителей «генералами».

– А к женщинам как обращаются – «генеральша»?

– К женщинам – никак. Это Балканы! Традиционное общество – общество мужчин. Женщина должна сидеть дома. В кафе нет для нее звания!

Пошутили-посмеялись. Мария ушла к себе в гостиницу, переодеться и отдохнуть.

6

Через пару часов они сидели в ресторане «Адриатика». Столик располагался на деревянном пирсе, метров на тридцать заходившим в залив. День шел к закату. Море лениво разлеглось в заливе и от нечего делать мягко поигрывало волнами. Горная цепь стояла сквозь легкую синюю дымку в розовых лучах опускающегося солнца. В марине (марина – в Средиземноморье так называют оборудованную гавань для катеров и яхт) между Старым городом и рестораном «Адриатика» стоял лес мачт. В проливе между Святым Николаем и Старым городом медленно скользили новые яхты и катера, возвращавшиеся на ночевку из дневного путешествия. Все это было накрыто небесным куполом. Под куполом было жарко, но веял синий освежающий ветерок.

– Даже не верится, что может быть так красиво, – Мария неспешно обвела взглядом залив и вздохнула. Она держала в руках столовые приборы, намереваясь приступить к мидиям, запеченным с пармезаном, выложенным на большой серебристый поднос. Вдруг она спросила:

– Сергей, а как тебе удалось заполучить такой козырный столик прямо у воды? Ты дал взятку?

– Нет, я просто его забронировал, – Сергей Львович приступил к кальмарам, запеченным на гриле.

– Когда?

– Утром, – беспечно ответил он, положив в рот очередной кусочек кальмара, предварительно сбрызнув его лимонным соком.

– Утром? – Марисоль мягко улыбнулась. Вилка и нож замерли в ее руках, она продолжила каким-то слишком бархатным голосом. – То есть ты сидел в «Моцарте» спиной к потоку людей, которые шли на пляж, и был уверен, что я сама подойду к тебе? И к тому моменту, когда я подошла, у тебя уже был заказан вот этот столик?

– Я… я заказал на всякий случай… что в этом такого? – столовые приборы в руках Сергея Львовича также замерли. Он с усилием проглотил кальмара и вопросительно уставился на свою спутницу. Мария, не моргая, смотрела на него, мягко улыбалась и говорила тем же бархатным ласковым голосом:

– То есть ты просчитал ситуацию, ты просчитал мою психологию. Вчера ты просчитал меня и заранее купил два билета на концерт. Ты просчитал вчерашнюю ночь, – Мария мягко без стука положила столовые приборы, – и сегодняшнюю ночь ты тоже просчитал?

– Ничего я не считал… Я тебя не просчитывал… Просто я хотел как удобней…

Лицо Сергея Львовича вдруг разом покрылось крупными каплями пота, будто ему в голову вставили огромный шприц и резко выдавили: пот выступил из всех пор кожи одновременно.

– Больше совместных ночей не будет.

– Но… ну… мы же можем просто ужинать иногда вместе… Я здесь все знаю – могу достопримечательности показать…

– Зачем я тебе? Посмотри вокруг: голые бабы табунами ходят! Легко найдешь другую. Молодую!

– Причем тут это?! – пот ручейками стекал по лицу Сергея Львовича. Один ручеек затек в глаз, глаз защипал. Он импульсивно заморгал и импульсивно попытался смахнуть пот правой рукой. При этом он стукнул себя по лбу ножом.

– Ты чего так разволновался? Сережа, ты что влюбился что ли? – Мария искренне, весело рассмеялась и откинулась на спинку стула.

Сергей Львович взял себя в руки: он положил столовые приборы на стол, достал платок из кармана, тщательно вытер пот с лица, сделал вдох-выдох и спокойно ответил:

– Нет, никакой любви я не испытываю, а испытываю очень сильный страх – что ты сейчас встанешь и уйдешь… навсегда.

– Зачем же уходить, давно хотела попробовать мидии с пармезаном, – рассудительно заметила Мария и перевела свое внимание с Сергея Львовича на мидий. – Да и на экскурсии можно вместе поездить. Почему бы нет?.. М-мм-м! Как вкусно! А это что за соус?

– Оливковое масло с чесноком. Очень подходит к мидиям.

Мария, как ни в чем не бывало, принялась восторгаться средиземноморской кухней и красотами Будвы. Сергей Львович еще некоторое время пребывал в сильном напряжении, опасаясь новых атак с ее стороны, но затем постепенно расслабился и присоединился к радостно-восторженному настроению спутницы.

Где-то на заднем плане невольно крутились мысли: безусловно Мария имела основания с подозрением отнестись к его предусмотрительности, но было еще что-то. Он вдруг почувствовал, что не он «просчитал ее», а, наоборот, она только что просветила его насквозь рентгеновским излучением, словно дотронулась до каждой малейшей косточки его скелета. «Впрочем, – успокоил себя Сергей Львович, – чего мне скрывать? У меня никаких тайн нет». Тайн, может быть, и не было, но секрет – был.

После «Адриатики» они, прогуливаясь, шли в опускавшихся сумерках по набережной. Слева в такт с дыханием залива легонько поднимались и опускались лодки и катера. Лодочники зазывали отдыхающих на вечернюю морскую прогулку. Дойдя до крепости, они, повторяя поворот набережной, свернули налево. Здесь стояло с десяток крупных трехпалубных яхт. В каждой яхте пересеклись совершенство формы, свобода морского путешествия и независимость жилища, именно поэтому эти морские существа действовали на людей неотразимо – публика всех возрастов и национальностей фотографировалась на фоне яхт непрерывно.

– Пойдем в город? – предложил Сергей Львович.

– Людей слишком много. Толкаться на улочках не хочется.

– Да, отдыхающих каждым днем прибывает… Можно посмотреть на муравьиную суету с террасы бывшей австрийской администрации, – предложил Сергей Львович.

Они стояли на большой как площадь террасе, погруженной в ночь. Внизу в ночной черноте сверкала огнями площадь перед Старым городом. Горели уличные фонари, горели огоньки на столиках кафе, горела подсветка стен крепости. Воздух тоже был пронизан летающими вверх-вниз разноцветными огоньками – торговцы детскими игрушками запускали их в воздух из специальных рогаток, огоньки взлетали и медленно на крутящихся парашютиках спускались прямо в руки торговцев. Была видна часть стоянки больших яхт, каждая из которых подсвечивалась своими манящими голубыми и золотыми огнями. Нижний мир города наполняли две сотни сидящих и гуляющих людей, в то время как на террасе кроме Марии и Сергея Львовича были едва различимые в темноте еще две молчаливые пары. Хотя город был ниже всего на несколько метров, отдельные звуки его были неразличимы и сливались в сплошной гул. Этот гул был как-то странно удален от террасы и на ней можно было слышать тишину. Мария и Сергей Львович прогуливались в этой тишине вдоль парапета. Они остановились возле пальмы. Сама пальма росла снизу, и ствола ее не было видно, а над террасой на расстоянии вытянутой руки раскинулась ее роскошная крона, специально подсвеченная снизу холодными светильниками. Раскидистая черно-белая крона пальмы возникала словно из ниоткуда. Просто благоухающая тишина адриатической ночи вдруг сгустилась и с легким шелестом явила в воздухе живой кристалл роскошной пальмовой кроны.

– Сережа, поцелуй меня, – сказала тихо Мария и повернулась к Сергею Львовичу.

Поцелуй длился и длился. Она все сильней и сильней прижималась к нему, значительно сильнее, чем это требовалась для поцелуя. Его руки заскользили по ее телу. Тело в ответ начало таять.

– Пойдем к тебе, – сказала она.