Текст книги "Мятежники Звёздного острова"

Глава 1
Идальго пашет землю

На Острове немного найдется населенных мест, откуда бы не было видно море. Оно столь же обычно для островитян, как земля под ногами и небо над головой. Море живет бок о бок с людьми от рождения до могилы, шумит за окнами, зовет к причалам, ласково шепчет летними ночами, негодует во время зимних бурь. Даже если подняться на склоны гор, что вздымаются вдали от побережья, и оглядеться вокруг, синева где-то у горизонта напомнит, что величественная земля Исла-де-Эстрелла[1]1
  Звёздный остров (исп.).


[Закрыть] лежит среди пространства еще более величественного. Островитяне мнят себя хозяевами морей – но в то же время не забывают, насколько мал среди Великого моря их собственный дом.

Там же, где моря не видно, – в долинах Южного удела, в тени хребта Сьерра-де-Эстатуа – о бескрайнем море напоминает разве что налетающий временами соленый ветер.

Где море – там всегда кипит жизнь, редкая бухта не населена, малая часть побережья не бугрится крышами хотя бы рыбацких домиков. Но Южный удел стоит особняком. В нем нет выхода к морю. Его холмы вблизи побережья становятся круче, над ними поднимаются проросшие из недр каменные столпы. Чем ближе к берегу, тем чаще столпы – это уже не разрозненные утесы, а исполинская щетина. Над морем она сходится в сплошную стену, чтобы оборваться вниз отвесными скалами, за которыми дальше кромки прибоя море пенит несметное множество больших и малых рифов – некогда морское дно не отставало от суши, вытягивая наверх острые каменные пальцы. Приблизиться к берегу в таких местах – верная погибель для всякого судна.

Поэтому жители Южного удела не прославились своими моряками и за сотни лет не построили ни одной пристани. Они нашли себя в другом – исстари в Южном уделе процветало земледелие и виноградарство (впрочем, вино в каждом из уделов Исла-де-Эстрелла свое – и в любом из мест непременно лучшее на Острове). Каменные пальцы земной тверди охватывают людские владения лишь по краям, а между ними, внутри очерченных камнями пределов, поля и луга раскинулись на многие мили. В старые добрые времена земля Южного удела могла кормить хлебом две трети Острова.

Впрочем, это дела минувшие. Уже лет пятнадцать Южный удел приходил в запустение – с тех пор как в цене выросли мечи и латы да паруса боевых кораблей, о ценности возделанной земли подзабыли. Для нужд королевских войн поднялись налоги, труд землепашцев, и без того нелегкий, потерял смысл. Множество крестьян и мастеровых снялись с места и ушли в города других уделов – освоить ремесло, отыскать занятие получше, пополнить ряды победоносного королевского войска.

Южный удел затих. Брошенные поля зарастали колючим кустарником, нередко попадались опустевшие подворья и целые оставленные деревни.

Глушь отторгает людей – и глушь привлекает их, разница лишь в том, чего люди ищут. Уйти из Южного удела спешили все, кто желал лучшей, безбедной доли и был готов сорваться с насиженного места. В Южный удел стекались те, кто по множеству причин избегал столицы и больших городов. Многие из них спасались от кровной мести или королевского суда, и притом не каждый был преступником или злодеем. Иные мечтали найти свое место там, где земля пустует и ждет хозяйской руки. Все они селились как угодно и брались за любое дело.

И все же пришлых жителей было не в пример меньше, чем ушедших. Из местных остались лишь самые крепкие и упорные крестьяне, не пожелавшие бросить отцовские владения сеньоры, да держался еще на одном упрямстве единственный в уделе город – некогда богатый, а ныне ветшающий Эль Мадеро.

* * *

Идущий за сохой человек казался обычным крестьянином лет тридцати или около того, высокий, длинноногий, худощавый. Темные волосы были стрижены коротко и только спереди торчали непослушным вихром. Пахарь смотрел прямо перед собой, и невнимательный человек счел бы его глаза тусклыми, но сведущий мог бы сказать – и не ошибиться, – что так смотрят дула бомбард – черные, безмолвные, но в любой миг готовые полыхнуть убийственным пламенем. Взгляд выдавал в человеке воина. Впрочем, не только взгляд. Резкие черты обветренного лица, острый клин бороды, густые усы, воинственно торчащие кверху, – все указывало на гордый и горячий нрав человека, неизвестно какой силой поставленного идти за сохой.

Стоило ему расправить плечи – и в нем словно выпрямлялась с силой согнутая полоса стали. Оглядываясь или вынимая из земли соху, пахарь незаметно для самого себя принимал рыцарскую осанку и гордо вздымал голову, разом делаясь выше. Тогда становилось ясно, что вместо сохи ему бы больше пристал боевой конь, сверкающие латы и шлем с плюмажем из цветных перьев. Но человек снова склонялся – и рыцарь исчезал, неохотно прикрываясь личиной земледельца.

Он только что закончил вторую вспашку – давно оставленная, неухоженная земля плохо поддалась бы сохе даже в руках опытного пахаря, – вытер пот со лба и невесело усмехнулся.

– Пабло был прав, – обращался человек не то к себе, не то к лошади. – Это не сложнее, чем целый день простоять в строю, а проку больше.

В пустом поле не было никого больше, и приближающийся перестук копыт привлек внимание человека. Он вглядывался вдаль, ожидая появления всадников.

– Не иначе в удел пожаловали гости! – проворчал он. – Хотел бы я знать, кто и куда спешит в такую рань!

На дороге между тем показались четверо верховых – двое сеньоров, каждый в сопровождении слуги. То, что первыми скачут сыновья знатной фамилии, можно было понять с первого взгляда: из-под дорожных плащей виднелись богатые одежды, черные береты украшали орлиные перья – знак высшего сословия. О том же говорили и шпоры на сапогах, и длинные рыцарские мечи у пояса каждого.

Если бы искусный художник вздумал написать образ глубокомыслия, из-под его кисти наверняка вышел бы портрет старшего из всадников. Высокий, уже немолодой, он сидел в седле так, будто был единым целым со своим скакуном. Плащ, что развевался за спиной всадника, еще сильнее подчеркивал его неподвижность. Пронзительные глаза смотрели из-под хмурых бровей только вперед, но, несомненно, замечали все вокруг. Густую черную бороду уже тронула седина.

Второй казался младше своего спутника лет на десять, лицом и статью походил на него, но черты его, более тонкие, были в то же время более жесткими. Гордо подбоченившись и заломив берет набекрень, он оглядывался по сторонам с видом охотничьего сокола.

Завидев человека в поле, всадники задержали бег своих коней.

– Доброго утра! – окликнул его старший из сеньоров. – Не подскажешь ли путникам, как далеко отсюда до славного города Эль Мадеро?

– Миль десять, – охотно ответил пахарь. – Это по прямой, как летают орлы. По земле дорога петляет, выйдет раза в полтора длиннее. Да будьте осторожны, господа, в полумиле отсюда путь размыло прошлой осенью. Карета в те ямы еще не провалится, значит, чинить не время. Но переломать ноги лошадям уже можно.

– А ты способен изрядно пошутить! – усмехнулся младший всадник. – Держи! – И он потянулся было к кошельку на поясе.

Пахарь скрестил руки на груди:

– Я подаяний не беру!

– Вот как? – удивился молодой сеньор. – Как твое имя, гордец?

Человек расправил плечи – вновь распрямилась полоса стали:

– Дон Карлос де Альварадо.

– По какому праву ты, мужлан, смеешь называться дворянским именем? – вспыхнул кабальеро. Всадник стоял совсем близко к пахарю; его рука сама метнулась к плети, висевшей на луке седла.

Пеший не сдвинулся с места.

– Называюсь по праву благородного рождения! – Он смотрел на конного с вызовом. – Мое полное имя длиннее вдвое, но в этом поле ему тесновато!

– Идальго пашет землю? – Дворянин остановился в изумлении. – Какого дьявола?

– Идальго ест хлеб и овощи, – спокойно ответил пахарь. – Сами они не вырастут. И если ты, сударь, готов грозить плетью крестьянину, тебе следует знать, что над дворянином можно занести только меч – в честном поединке!

– Это вызов? – Сеньор мгновенно соскочил с седла, сжимая рукоять меча.

– Подтвердить кулаком для ясности? – Тот, что назвал себя доном Карлосом, хищно усмехнулся. Для схватки он годился намного лучше, чем для вспашки земли. Он мгновенно убрал руку за спину – и тут же выставил перед собой боевую дагу – длинный кинжал, хотя скорее – короткий меч.

– Нет! – Старший путник внезапно вырос между двумя задирами, не подпуская их друг к другу.

– Дон Себастьян!.. – возмутился младший.

– Убери меч! – Слова старшего прозвучали суровым приказом.

– Но…

– Убери меч и вернись в седло! Именем герцога!

Молодой сеньор нехотя повиновался.

– Не держи зла, благородный кабальеро, – обратился дон Себастьян к пахарю, не ожидавшему такого поворота событий. – Позволь задать тебе еще несколько вопросов.

Пахарь-дворянин убрал дагу, но смотрел исподлобья.

– Про дорогу на Эль Мадеро я ответил, – угрюмо произнес он. – Про свое имя и занятие тоже. Поистине ваше любопытство не знает границ.

– Эта черта присуща всем путешественникам, – рассудительно заметил дон Себастьян.

Они зашагали вдоль обочины, понемногу удаляясь от места несостоявшегося поединка.

– Это поле – твое?

Дон Карлос покачал головой:

– Я плачу за него. Родовых владений мне не полагается.

«Младший сын рода», – догадался дон Себастьян и продолжил расспросы:

– Не желаешь ли поступить на военную службу?

– Я нес ее достаточно и уже сыт ею по горло, – ответил дон Карлос. – Покинув отцовский дом, я два года состоял простым меченосцем в одной из терций Срединного удела. После заслужил место в Королевской Сотне. Через год оказался в войсках Дальних земель его величества и воевал на Материке до недавнего времени. Все вместе – больше десяти лет.

Дон Себастьян внимательно оглядел собеседника. Потертый кожаный дублет поверх холщовой рубахи, узкие штаны, высокие кавалерийские сапоги, уже покрытые пылью, – одежда, знававшая лучшие времена, но не свойственная крестьянам, полувоенная. Дерзкий взгляд, готовность броситься в бой здесь и сейчас. Множество мелких старых рубцов на руках и один – на правой щеке. Дон Себастьян, немало повидавший на своем веку, понял, что его новый знакомый не лжет. Он действительно дворянин. И воин.

– Служба в Королевской Сотне – большая честь, – проговорил он наконец. – Не каждый кабальеро удостоится ее. Что побудило тебя сменить столь почетную службу на Дальние земли?

Пахарь смотрел вдаль, будто силился то ли вспомнить, то ли забыть что-то важное, а может, просто отводил глаза.

– На то были веские причины, – сказал он и, не дожидаясь следующего вопроса, заговорил: – В те годы король затеял большую войну на Материке, ту самую, победой в которой похваляется до сих пор. Я подоспел к самому началу и прошел ее до конца. Я приумножил свою честь и подтвердил право зваться рыцарем.

– Но ты не остался на службе?

– Война закончилась, – ответил дон Карлос. – И дворянин волен в своем выборе.

– Ответь напоследок, сеньор, чем тебя прельщает твое нынешнее дело?

– Чем? – Дон Карлос невесело улыбнулся в усы. – Да хоть тем, что живу я своей головой. А не слепо выполняю то, что взбрело в чужую!

Дон Себастьян повернул в обратную сторону – к ожидавшим его спутникам. Пахарь шагал рядом.

– Позволь вопрос и мне, – сказал он. – Я не путешествую, и любопытство мое тешится нечасто. А ведь вы издалека.

– Я слушаю.

– Вы не похожи на тех, кто обычно ездит этой дорогой. Наши края не влекут к себе знатных господ, кроме королевских посланцев. Но вы не из их числа – они выглядят и держатся иначе, несут на себе знаки королевского дома. И дорогу знают не хуже местных. Вы здесь не ради службы. Тогда зачем?

– Что ж, сударь, мне нечего скрывать от тебя. Мы прибыли в Южный удел в поисках достойных людей: мастеровых, ученых и художников. И прежде всего – воинов. Мы призываем ко двору нашего сюзерена всех, кто пожелает служить ему.

– Кто ваш господин?

– Герцог Оливарес, – гордо ответил дон Себастьян. – Ты мог бы с честью возобновить службу под его знаменами.

– Кузен короля! – процедил пахарь. – Королю я уже отслужил!

– Родство – еще не союз, – многозначительно возразил дон Себастьян.

Дон Карлос остановился, задумчиво глядя на собеседника. Тот ожидал ответа.

– Мне нет дела до междоусобиц, – решительно произнес дон Карлос.

– Тогда счастливо оставаться! – учтиво кивнул приезжий сеньор. – Хотя я верю, что наша встреча не последняя. Храни тебя небо!

Дон Карлос коротко поклонился и вернулся к оставленной сохе, посланец герцога вскочил в седло. Стук копыт унесся за поворот и вскоре стих – лишь легкие облачка пыли да свежие следы подков напоминали о необычной встрече.

* * *

– В чем дело, брат? – обратился дон Себастьян к спутнику. Тот ехал рядом стремя к стремени и угрюмо молчал, глядя в гриву своего коня. – Я впервые вижу, чтобы ты хватался за плеть, на тебя это не похоже! Ты всегда был горячим, но злым – никогда.

– Ты меня знаешь, – ответил младший, не поднимая глаз. – Я не люблю бесплодных дел!

– Не понимаю, о чем ты.

– О дороге в эти края. С тех пор как мы миновали Сьерра-де-Эстатуа, наши поиски бесплодны! Уже третий день мы не встречаем не то что способных понять нас – вообще никого!

– Тебе ли не знать, Исидор, во что превращается народ последние три десятка лет! Отец сочтет великой удачей, если мы сможем уберечь от угасания хоть малую его часть! Никто не сулил нам легких поисков, и наш путь – не ради увеселения.

– А я и не ждал увеселительной прогулки, Себастьян! Но смотрю по сторонам и говорю тебе – и скажу отцу и кому угодно: тут нам делать нечего! Люди здесь уже перевелись, а кто остался – измельчал! Даже кабальеро нельзя отличить от крестьянина!

– Можно! – задорно улыбнулся старший брат.

– Мы разъезжаем впустую, – запальчиво продолжал младший. – А между тем у нас остается все меньше времени! Королевство готово рухнуть!

– Да дьявол бы с ним! – в свою очередь вспыхнул дон Себастьян. – Королевства создают люди, и корона не осиротеет, пока есть хоть одна голова, готовая надеть ее и вознестись выше прочих! Но на чем воссядет государь, если сама земля под его троном готова обрушиться в бездну? Ты прав, у нас мало времени, но хуже того – никому не известно, сколько именно! Промедление – наша гибель, спешка – гибель многих, которых следует спасти! Мы сейчас не на троне, но люди Исла-де-Эстрелла – наши люди. Наследники первых королей не вправе бросить их на произвол судьбы. Не забывай об этом!

– А кроме того, ты выставил меня трусом!

– Вот ты о чем! С этого следовало начинать. Я понимаю, ты рыцарь и жаждешь сражений. Но все наши сражения впереди. Пока их час не настал, запасись терпением! Придет время, и праведный гнев – гнев нашего семейства, гнев всего народа… – Сделав усилие над собой, старший брат остановился и заговорил снова, на этот раз бесстрастно: – Сейчас нам нужно собирать ко двору отца всех лучших людей: умельцев, тружеников, храбрецов. Находить их и привлекать на свою сторону, а не драться с ними! Первый раз за долгое время повстречать отважного кабальеро и сразу же поссориться, доведя до клинков, – это уже глупость! Больше так не делай.

– Ты видел его впервые, разговаривал с ним не более четверти часа. С чего ты решил, что он храбрец?

– Сомнений нет. Смог бы ты, сохраняя дворянское достоинство, взяться за соху?

– Не вижу в этом отваги!

– Так смог бы?

Младший брат не ответил.

– Даже если ты прав, – заговорил он, спустя некоторое время, – и давешний пахарь – настоящий кабальеро, из подобного ему человека не выйдет толку. Он точно сломанный меч – изначально клинок благородной стали, ныне разбитый на куски. Таким невозможно сражаться!

– Пусть так, – отвечал дон Себастьян. – Но благородная сталь всегда остается собой, и сломанный клинок можно перековать заново. Нужны лишь усилие человека, жаркий огонь… и великая цель.

Глава 2
Таверна «Пять пальцев»

– Чего угодно благородным сеньорам? – Мендес, хозяин таверны, привычно проявил радушие, наградив дворянством двоих посетителей. Возможно, и не ошибся – один из них мог бы сойти за кабальеро, ему не хватало только меча и дорогой одежды.

– Две бутылки «Пламени Юга» и пожрать чего-нибудь. – Второй, что попроще, высыпал на стойку пригоршню монет. Этот точно не был сеньором – невысокий, коренастый, со здоровенными мозолистыми ручищами. Возраст не угадать – лицо не старое, но косматые усы торчат в разные стороны и добавляют сразу лет двадцать. То ли бывалый солдат, то ли крестьянин-грахеро выбрался в город на Осенний торг и решил погулять, пока жена не видит. Да не все ли равно – лишь бы платил и не буянил, напившись.

А напиться двое посетителей были, по всему видно, не против – «Пламя Юга» хоть и готовилось из винограда, но вином не было. Умельцы выгоняли огненную жидкость из уже отжатых гроздьев. Так делалось по всему Острову, но «Пламя» из Южного удела отличалось особенной чистотой – прозрачный напиток имел запах изюма и лился в горло легко и приятно, несмотря на крепость. Жечься он начинал позже – к бутылке «Пламени» всегда подавался пузатый кувшин холодной воды. Неразведенное питье быстро отправляло неосторожного выпивоху под стол.

– Забавное название у этой таверны, Пабло. – Дон Карлос с приятелем уселся за столом. – «Пять пальцев». Что они хотели сказать таким названием?

– Да много чего. – Пабло Вальехо пригубил вина, хрустнул луковицей. – Тут тебе и открытая ладонь для приветствия, и кулак для рожи. То и другое на вывеске нарисовали. А что тебе до названия?

– Я подумал про чинкуэду. Тот самый недомеч-перекинжал, с которым таскается полгорода. Ширина клинка у основания – как раз пять пальцев.

– Весь город, – поправил Пабло, – кроме женщин и детей.

– Любимая игрушка простонародья, хотя пошла от дворян. Те, забавляясь, подражали древним воинам. Для войны чинкуэда не годится. Длинный меч либо дага не в пример лучше.

– Жалеешь, что оставил меч дома? – усмехнулся Пабло.

– Жалею! – признался кабальеро.

– Все не навоюешься?

– Так не я один!

– Только здесь не начинай! Все войны на Материке. Ты сам говорил, что для тебя они закончились!

Двадцать лет назад пикинер Пабло Вальехо, чудом оправившись от тяжелой раны, оставил военную службу и осел в Южном уделе, занявшись земледелием. Со временем он завел семью и, как говаривали в тех местах, укоренился. Спокойная жизнь вошла в привычку, былая тяга к неизведанному миру за пределами Острова тревожила лишь изредка. Мир как-то сам собой уместился в нескольких милях от фермы до города Эль Мадеро.

Однажды по соседству поселился человек из-за пределов знакомого мира – дворянин дон Карлос. Пабло не удивился, когда воин с Дальних земель его величества попросил обучить его земледелию, – некогда он сам сменил меч на соху. Соседи немало времени провели вместе и вскоре подружились. Правда, Пабло хотелось узнать побольше о жизни на Материке, а дон Карлос, как назло, оказался неразговорчивым. Он больше слушал, а если говорил о дальних краях, то скоро упирался в военное дело. Тогда кабальеро обыкновенно хмурился и замолкал.

Осенью, убрав урожай, друзья собрались в город – продать часть зерна на Осеннем торге. Заодно Пабло хотел показать дону Карлосу Эль Мадеро.

– Я видел его десять лет назад, – отмахнулся было кабальеро, но от поездки не отказался.

* * *

Пустоши сменяются полями и огородами, садами и виноградниками, за ними тесно стоят подворья, большей частью ветхие. Приезжему может показаться, что перед ним очередная деревня, но дорога идет все дальше, а дома и заборы не кончаются. На смену подворьям приходят двухэтажные дома, нависающие над узкой улицей с двух сторон, ноги пешеходов и подковы лошадей местами встречают щербатое подобие мостовой. Улицы выстраиваются в привычный городской порядок – начинают тянуться к главной площади, сжимая в ряды дома, которые без того, кажется, готовы разбежаться во все стороны, как упущенные нерадивым пастухом овцы. Здесь же у придорожного столба, надпись на котором поблекла и пошла трещинами, скучают два альгвазила.

Полновластным хозяином смотрится городская ратуша, пожалуй, даже слишком большая и величественная для провинциального города. Собор напротив нее тянет к небу шпиль колокольни, чуть в стороне огородился невысокой каменной стеной арсенал, похожий на маленькую крепость. Зодчие и здесь не поскупились на фигурные зубцы и островерхие башенки по углам. Все три здания по-настоящему красивы, построены еще во времена государя Альвара II Справедливого. Обступившие рыночную площадь, все три здания резко отличаются от соседних, за что саму площадь прозвали площадью Трех Сеньоров.

Двести лет назад дон Гонсало Хименес граф де Монтойа, королевским посланником объезжая селения Южного удела, обратил внимание на обширную равнину близ горы Торо Браво. Отдыхая под одиноко стоящим деревом, граф задумался о постройке города, из которого можно было бы управлять всем уделом, и убедил короля основать его. В городе процветала торговля – рынок на площади Трех Сеньоров собирал крестьян со всего удела и мог бы сравниться с рынками портовых городов. Эль-Мадеро-пара-эль-Виахеро – так назывался город изначально – рос и богател. Ремесленники создавали гильдии, начали появляться люди искусства и науки.

Времена изменились. Королевские взоры все чаще устремлялись за море, минуя собственные владения. Южный удел приходил в упадок, а вместе с ним и город. Даже былое название сократилось до Эль Мадеро – Древо-для-Путника стало простой Деревяшкой, и лишь три здания вокруг рыночной площади напоминали о лучших временах – три сеньора растерянно возвышались среди разношерстного сброда, столпившегося вокруг них.

С рядами каменных домов соседствуют деревянные и глинобитные постройки: лавки, склады и мастерские. Некогда возведенные на скорую руку, они словно обвыклись на своих местах и теперь нипочем не уступают их более долговечным сородичам. Даже те из них, что успели обветшать и покоситься, держатся с завидным упрямством, гордо выставляя напоказ потемневшие облупленные стены и пустые глазницы окон. То же самое видно и среди жителей – спокойные, ничем не примечательные лица горожан перемежаются щербатыми полуразбойными рожами.

Таков Эль Мадеро – главный и единственный город Южного удела Островного Королевства. Таков его народ.

Алонсо де Вега.

История восстания в Южном уделе

Островного Королевства

* * *

– Прошу прощения, господа. – Возле стола, за которым ужинали дон Карлос и Пабло, остановился высокий юноша в запыленных одеждах небогатого странника. – Вы позволите мне присесть?

Дон Карлос кивнул в ответ, Пабло подвинулся на лавке.

– Благодарю вас. – Незнакомец устроился рядом со старым солдатом, уместив сбоку дорожную котомку. – Прочие столы совершенно заняты. Я прибыл издалека и здесь никого не знаю.

– Это поправимо. – Уже захмелевший Пабло хлопнул юношу по плечу. Тот, несмотря на явную худобу, не дрогнул. – Пабло Вальехо, – представился солдат. – Благородный кабальеро напротив тебя – дон Карлос де Альварадо. Мы всегда рады хорошим людям, сеньор…

– Алонсо де Вега, – назвался незнакомец.

Взяли еще вина и закуски на всех, беседа пошла живее.

– Ты, стало быть, издалека? – спросил Пабло.

– Срединный удел. Нет, не столица. Я родился в Эль Пасо.

– Юноша не робкого десятка, если путешествует один, – заговорил до сих пор молчавший дон Карлос. – Ты не боишься разбойников?

– Разбойникам я ни к чему, – спокойно ответил Алонсо. – Все мое богатство здесь и здесь. – Он коснулся ладонью лба и груди. – А этого силой не отнять. А еще вот. – Он положил на стол и пододвинул к дону Карлосу увесистую книгу.

Идальго принялся перелистывать плотную бумагу. С десяток искусных рисунков домов и людей, несколько страниц исписаны убористым почерком – далее в книге не было ничего.

– Пустая книга? – с недоумением поднял глаза дон Карлос.

– Я сам заполню ее, – кивнул в ответ Алонсо. – Ради этого я отправился в путь. Мой замысел – обойти Исла-де-Эстрелла из конца в конец и написать книгу о жизни и народе Острова. Может быть, и вы сумеете добавить в нее пару строк от своего имени?

– Это вряд ли! – усмехнулся Вальехо. – Видишь ли, сеньор Алонсо, мы с доном Карлосом последние полгода просидели на грядках и наконец-то выбрались в город. Это нам тебя расспрашивать о том, что происходит в большом мире, как живут люди в соседних уделах! Хотя дон Карлос был на Материке…

– Не стоит об этом! – Идальго поднял руку, жестом попросив товарища не продолжать, и обратился к Алонсо: – Пабло прав, твоя память свежее, и рассказывать следует тебе. Наверняка ты знаешь много.

– Совсем немного! – с внезапной горечью ответил юноша. – Я учился в университете в столице четыре года, изучал историю и право. Я мнил себя сведущим человеком, но сейчас вижу, что не знаю ничего! Как будто все время выслушивал неправду.

– Отчего же? – удивился дон Карлос. – Я едва ли не впервые вижу ученого человека и, признаюсь, удивлен подобным откровением!

– Нам говорили о справедливости закона. О мудрости государей и о том, что королевство нужно людям как воздух. Но я видел и вижу иное.

Пабло сердито встопорщил усы, дон Карлос навалился на стол, сверля собеседника глазами – тот вызывал все больше любопытства. Алонсо продолжал:

– Слуги короля говорят, что государство существует ради народа. Но оно не знает и не хочет знать, в чем нуждаются простые люди. Государство замкнулось в себе самом, сотворило собственное, одному ему понятное устройство и живет, не выходя за его пределы! Устройство это разрастается с каждым годом, становится многолюдным, а спесивым оно было всегда.

– Ты был чиновником?

– Я не стал им. – Голос Алонсо зазвучал радостно. – Когда оставлял службу по собственной воле, на меня смотрели как на умирающего – жизнь за стенами ратуши для чиновников немыслима. Только там, в своем фальшивом мирке, они считают себя избранными, вознесшимися выше народа, что содержит все это войско нахлебников. Ведь сами королевские слуги ничего не созидают. Они лишь соревнуются между собой в витиеватости языка, которым пишут законы. Даже ученому человеку трудно разобраться в их смысле, от этого рождаются хаос и произвол властей.

– Ух, парень! – прищурился Пабло. – С такими речами берегись альгвазилов!

– Уже научен, – кивнул Алонсо. – В Восточном уделе меня схватили и приволокли прямиком к коррехидору. Тот полистал мою рукопись и велел убираться на все четыре стороны. Даже книгу вернул – не нашел в ней преступных мыслей. Но к каждому островитянину альгвазила не приставишь, а говорят все люди. Говорят о разорении точно от войны!

– Ты не видел войны! – в один голос оборвали юношу солдат и рыцарь.

– Но видел разрушения. Пусть не быстрые, но неумолимые и жестокие. Деревни, брошенные жителями, полупустые города, поля, заросшие бурьяном! А сколько поэтов, художников и ученых прозябает в нищете либо занимается не своим делом, чтобы хоть как-то прокормиться! Вы правы, сеньоры, это не война – это хуже войны! Разорение несет королевская власть, и несет не оружием, но алчностью и безразличием к судьбе собственного народа. А ведь прежде она обязалась беречь и защищать его!

– Ты сейчас о чем?

– Да хоть о налогах. Они возрастают, а взамен не идет ничего. И все это – на фоне роскоши, в которой с ведома короля утопает столица. Любой праздник, турнир или бой быков там обходится в такую гору реалов, что хватило бы на целый удельный город! Многие жители славят короля, им ничего не известно о бедах Острова. И я хочу показать в своей книге правду, чтобы никому в королевстве впредь не быть обманутым!

– Ты лучше скажи, – нахмурил брови дон Карлос. – Неужели ни одна ученая голова в Срединном уделе не заметила всего этого раньше и не придумала избавления?

– Придумали задолго до нас. Я читал труды Ученого…

– Которого?

– Ученого с большой буквы. Его называют так, и он достоин подобной чести. Он не смотрел на народ свысока – и народ помнит его вопреки негласному запрету властей на само его имя. А ведь такой запрет – тоже признание.

– Что говорил Ученый?

– Развивал идеи предшественников. Господствует доктрина, что власть дана свыше, наделена божественной благодатью и, следовательно, непогрешима. Но Ученый писал, что любая власть, забывшая о своем предназначении, теряет благодатное начало и превращается в бедствие для собственного народа. Когда власть становится обузой, народ получает право свергнуть ее и избрать новую. И в этом нет ни греха, ни преступления.

– Тогда ничего удивительного в запрете на его имя, – вздохнул дон Карлос. – Но наш народ не станет свергать власть.

– Я бывал в разных уделах – везде одно и то же! – Юноша вскинул подбородок, готовясь к жаркому спору. – Меняются только имена ненавистных народу алькальдов короля! Недовольство висит в воздухе. Оно чувствуется во всем: разговорах, песнях, шутках! Порой кажется, что недовольство сближает разные сословия. Почему народ не свергнет власть?

– Хочешь, скажи – из-за лени, хочешь – из-за робости. Да не все ли равно? Главное – не поднимутся и не свергнут. Поверь мне. Я видел, что позволяют делать над собой сильные и храбрые люди на военной службе. Ради наград и повышений, а то и просто под страхом телесных наказаний. Рожденные для мечей опасаются розог! И среди них немало дворян, а это – сила и гордость народа! Чего говорить об остальных!

Алонсо молча опустил глаза, не находя ответа.

– Просто сила покоряется силе. – Голос дона Карлоса зазвучал спокойнее. – Я видел и готов поклясться честью, что государство – самый большой и могучий из всех живущих разбойников. Оно возникло и держится на грубой силе и не терпит соперничества. Чьего бы то ни было.

– Золотые слова, сеньор, – закивал в ответ Алонсо. – И если так, то из разбоя вырастет только разбой, это естественно! Чтобы защитить своих подданных, государство обязано взять на себя заботу о тех, кто лишен самого необходимого. Иначе любой, кто испытывает нужду во всем, имеет право отнять у другого его излишки.

– Ты опять за свое, – устало вздохнул кабальеро. – Я знаю историю о десяти благородных рыцарях, которые думали и поступали так же. – Он положил ладони на стол и медленно один за другим загнул пальцы, в конце с силой сжав кулаки.

– Что стало с ними?

– Отправились воевать на Материк простыми солдатами. Почти все остались там. – Дон Карлос поднялся и залпом осушил кружку.

* * *

Шум выпивших людей в зале не прекратился – он лишь стих на пару мгновений и зазвучал снова, но теперь в нем слышалась сердитая тревога. Раздались неторопливые и нарочито громкие шаги. Дон Карлос увидел, как по таверне вышагивают, походя расталкивая попавшихся навстречу, пятеро молодцов в потрепанных, вызывающе ярких одеяниях. Они бросали по сторонам взгляды, полные высокомерной скуки, словно столичные щеголи, ни с того ни с сего угодившие в притон бродяг. Хотя и сами молодчики, без сомнения, были завсегдатаями подобных мест. Завернутые в короткие широкие плащи, в сдвинутых набекрень огромных беретах, они могли бы сойти за чужестранцев. Вдобавок всю одежду от беретов до чулок покрывали разрезы, как будто оставленные десятками лезвий в многочисленных схватках. Махос, городские бандиты.