Текст книги "Мировые войны и мировые элиты"

Так появилось военное ведомство (кригсамт), ответственное за все формы военного хозяйства от сырья до рабочей силы вплоть до права объединять и останавливать предприятия. Кригсамт был формально подчинен военному министерству, в его ведении находилась заготовка сырья, боеприпасов, оружия, ему подчинялись департамент труда по набору рабочих на военные предприятия, отдел ввоза и вывоза, отдел народного потребления и постоянная комиссия по объединению предприятий. В конце войны кригсамт насчитывал 65 000 сотрудников и контролировал 3 млн. рабочих.

1 ноября 1916 года указом кайзера ведомство перешло под начальство генерала Гренера, что означало новый будущий конфликт с промышленными кругами. Причина этого конфликта станет понятна в момент отстранения генерала от должности, которую он принял без особого удовольствия: «Я не был человеком, пригодным для этого поста… Я в своей жизни не был членом какой– либо партии. В родительском доме воспитывался в консервативном духе, но мой консерватизм был иным, чем остэльбский, или чем эгоизм тяжелой индустрии». Притязания военных стать органом вышестоящим по отношению к промышленникам не оправдались. Предприниматели мечтали с помощью кригсамта обеспечить себя сырьем, необходимыми материалами, рабочей силой и, конечно, о повышении прибыли думали больше, чем о военных нуждах.

Сокращения промышленности гражданского назначения по программе Гинденбурга привело к закрытию значительного количества «излишних», не имеющих военного значения предприятий, производивших 75 % всей промышленной продукции Германии. Эти закрытия осуществлялись как официально, так и путем лишения соответствующего предприятия сырья и рабочей силы. Под лозунгом более эффективной загрузки и указывая на недостаток сырья, рабочей силы и, частично, современного оборудования, крупнейшие монополисты добивались через военное ведомство концентрации соответствующего производства на объявленных особо эффективными, главным образом контролируемых ими крупных предприятиях, что означало остановку многочисленных мелких и средних фирм. Было закрыто от 30 % до 70 % ранее работавших таких предприятий. Заработная плата, пенсии и пособия не поспевали за ценами. Реальная заработная плата немецких рабочих была в те годы самой низкой в Европе.

Ограничение гражданского потребления по «Программе Гинденбурга» ударило по трудящемуся сословию Германии. Даже до войны 50 % потребности в зерне и жирах удовлетворялись за счет экспорта. В течение войны аграрное производство снизилось на одну треть, в том числе производство зерновой продукции – на 36 %, продукции животноводства на 40 %, картофеля на 35 %.

С начала войны государство занялось организацией рационирования питания, установив фиксированные цены. С начала 1915 года были введены хлебные карточки сначала в Берлине, а с июня по всей империи. С мая 1916 года гражданское население снабжалось продуктами «Ведомством военного питания», выдававшем в сутки на человека хлеба – 270 г, мяса – 35 г., жиров – 12,7 г, картофеля – 400 г. Германия превращалась в страну «гениально организованного голода», зиму 1916/17 назвали «брюквенной», все основные продукты питания – молоко, масло, жиры животные и растительные, хлеб и др. – были заменены брюквой. Что привело во многих городах к акциям протеста. В последние два года войны из-за недостатка продуктов питания увеличилась смертность детей. В феврале 1917 года государственным комиссаром по снабжению населения продуктами питания стал будущий канцлер Георг Михаэлис. С 1 августа 1916 года одежду и белье можно было покупать по особому разрешительному свидетельству, которое выдавалось только тому, кто докажет, что ему действительно нужна новая вещь. Осенью 1916 г. по Германии прокатилась волна антивоенных демонстраций и стачек. 28 октября 1916 года Гренер сообщил Бетман-Гольвегу, что штаб намерен обсудить проект «закона о вспомогательной службе отечеству и директивы для его исполнения» по которому возможно станет привлекать к трудовой повинности лиц мужского пола с 15 до 60 лет и женщин.

Подобная картина разворачивалась на фоне все возрастающей прибыли предприятий-монополистов, обслуживающих военное снабжение. Немецкий историк К. Госвайлер отмечал: «Дивиденды величиной 25 % и более были даже не редкостью, а курьезом. 100 % дивиденды были обычным явлением». Генерал Гренер пытался убедить канцлера: «Предпринимательство должно наконец уяснить, что война не случай для наживы, а что от каждого требует жертвы, если это необходимо». Летом 1917 года Гренер направил канцлеру меморандум под названием «О необходимости государственного вмешательства в регулирование прибылей предпринимателей и заработков рабочих». Подобная позиция дорого ему стоила: 16 августа 1917 года по настоянию кайзера он был уволен с поста начальника кригсамта. Но зарабатывать на войне осталось недолго.

Большое германское наступление в марте 1918 г. оказалось кровавым просчетом, а контрнаступление войск союзников в августе 1918 принесло им победу. 19 сентября 1918 г. бундесрат принял закон «Об экономических мероприятиях для переходного хозяйства», сохранявший контроль государства за важнейшими хозяйственными мероприятиями, но события развивались со стремительной скоростью. Была вновь предпринята попытка реформирования власти: 1 октября правительство Германской империи получило отставку, в новое правительство включили социалистов, а канцлером стал принц Баденский, слывший либералом. На следующий день новое правительство обратилось к правительству США с предложением начать мирные переговоры, распределив внутренний расклад сил в сторону либерально-социалистического крыла немецкого истеблишмента, так как условия капитуляции лишили бы экономической базы прежде всего именно аннексистов.

Причины военной катастрофы Германии кроются не столько в огромном военно-материальном превосходстве Антанты, сколько во внутренних противоречиях, обусловленных отнюдь не только жадностью промышленников– монополистов. В 2003 году была опубликована работа профессора Билефельдского университета Ханса-Ульриха Велера «От начала Первой мировой войны до основания двух немецких государств. 1914–1949» в пяти томах, где автор утверждает, что крах Германии в войне был обусловлен бездарной политикой режима в решении финансовых, экономических и социальных проблем. Экономически и финансово Германия не могла выиграть войну, «поскольку в последний год войны половина народного достояния шла на покрытие долгов» [17]. О таинственные кредиторах, которые помогли Германии израсходовать на войну 131,7 млрд. марок [52] известно лишь что «крупнейшими займами, полученными Германией в США в период между 1915 и 1918 годами» стали кредиты американского и немецкого филиала Kuhn, Loeb & Co, где директором состоял Пол Варбург и Chase National Bank [53]. Также девять кредитов были получены от банка Salomon Oppenheim Jr. [54] [55].

«Обложение военных прибылей, которое проводилось в Германии, Франции, Англии, США, Италии и в ряде нейтральных стран, не ставило задачей переложить тяготы войны на плечи буржуазии…В действительности этот закон в значительной мере представлял собой фикцию, так как капиталисты различными методами преуменьшали военные прибыли и скрывали их от обложения не без содействия представителей государственной власти. Подкуп чиновников, осуществлявших контроль, во время войны принял широкие размеры. В результате государство получило от обложения сверхприбылей такие средства, которые не имели существенного значения для финансирования войны».

Г. Шигалин, «Военная экономика в Первую мировую»

Затянувшаяся война породило сильнейшее социальное давление: и во Франции, и в Италии военные поражения вызывали бунты в тылу и на фронте, в апреле 1916 года Великобритания получила «Пасхальное восстание» в Ирландии, только жесткая позиция британского правительства спасла положение ценой того, что бунтующие кварталы Дублина были обстреляны артиллерией [2]. Но еще Бисмарк понимал, что «для того чтобы раздавить социализм, недостаточно одних репрессий, что помимо того необходимы мероприятия для устранения бесспорных социальных неурядиц, для обеспечения упорядоченности труда, для предотвращения промышленных кризисов» [56].

Как отмечают немецкие историки гражданский мир, как особая тактика был «известен в Германии со времен Средних веков, когда налагался запрет на всякие внутренние распри в интересах обороны от внешнего врага». Именно ее следствием стало межпартийное согласие, независимое от политических и классовых различий, достигнутое Бетман-Гольвегом и названное «политикой диагонали». Подобная внутренняя политика стала следствием осознания невозможности молниеносной войны после поражения на Марне, что заставило правящий класс подумать также и о народных массах.

«Если я думаю о «Срединной Европе», то в первую очередь я думаю не о королях, графах и главных директорах, а о широкой массе, всем нашем общем народе, во всех его слоях и задаю себе вопрос, как помочь ей…»

Фридрих Науман, публицист, лидер Национально-социального союза

От публицистики Фридрих Науман перешел к политической деятельности, основав помимо Национально-социального союза в 1919 году Демократическую партию. Став ее председателем он принимал участие в разработке конституции Веймарской республики, развивая следующие свои идеи: «Демократия – есть промышленная политика… Промышленная политика в высоком масштабе немыслима без рабочих, но она одинаково немыслима и без предпринимателей… Старый либерализм мечтал о либерализме без рабочих, на такой либерализм не стоит затрачивать никаких политических усилий… Рабочий класс должен стать компаньоном предпринимательского класса… Рабочий класс, составляющий большинство населения, состоит либо из рабов, либо из сограждан. Если они рабы, их труд – труд рабов».

«В то время главы химической индустрии не были обычными алчными капиталистами, склонными эксплуатировать рабочих ради максимализации прибыли, большинство из них придерживалось традиций христианской филантропии и милосердии и верило в возможность согласования интересов между рабочими и предприятиями. По их мнению, наниматели обязаны обеспечить заработную плату и некоторый уровень социальных гарантий, а рабочие обязаны отзываться усердной и тяжелой работой и лояльностью к предприятию. Тогда фирмы, подобно Bayer, BASF и Hoechst строили рабочие поселения возле заводов, добавляя в их инфраструктуру школы и больницы, учреждая рабочие библиотеки, общественные бани…»

Джеффри Даймунд, «Синдикат дьявола. I. G. Farben и создание гитлеровской военной машины»

Говоря о революционных идеях, нужно отметить, что революционеры революционерам рознь, среди революционеров числился и сотрудник «Искры» Александр Парвус, он же Израиль Гельфанд, военный корреспондент при немецком генерале Лимане фон Сандерсе, которого Ленин вполне заслуженно считал «негодяем» и «авантюристом». Во время Балканских войн 1912–1913 годов этот представитель нового поколения «придворных факторов» поставлял из России в Турцию хлеб, а на Балканы контрабандно ввозил оружие, являясь представителем «оружейного барона» Круппа. Ленин отказался иметь с ним дело, высмеяв уверения Парвуса, что «Германский Генштаб выступил за революцию в России», отмечая «незнание русских политических вопросов» последнего [2] [57], однако Парвуса, вероятнее всего, политика могла интересовать не более чем подоснова его заработка.

«Господство социализма зиждется… В обесценении чувства свободы. Социализм поставил задачу освобождения народов в зависимость от денег и благополучия и получил, таким образом массы, но разрушил идею: из стремления к независимости стал алчным, раздражил буржуазию, расхваливая республику и коммунизм.»

Вальтер Ратенау.

Автор этих строк революционером отнюдь не считался. Будучи внуком франкфуртского банкира, Вальтер Ратенау по материнской линии унаследовал не только банкирское происхождение, но и материнское увлечение философией, искусством, музыкой и живописью, будучи воспитан матерью как настоящий интеллектуал. Он мечтал стать художником, но по настоянию отца выбрал путь ученого и предпринимателя. В 1889 г. он получил степень доктора, представив работу о поглощении света металлами, а в 1893 г., используя собственное открытие, основал электрохимические заводы в Биттерфельде и Рейнфельде. В 1899 г. Ратенау стал членом правления отцовской AEG, и к началу войны входил в наблюдательные советы 80 германских и иностранных компаний. Особо интересно Ратенау проявил себя как социолог в теоретических работах о «новом обществе». С социалистами его объединяло только осознание факта необходимости искоренения бедности. По его мнению богатства, создаваемые людьми в поте лица, бездушно разбазариваются, поэтому «если бы половину растраченного зря мирового труда направить в нужное русло, то каждый бедняк в цивилизованных странах был бы накормлен, одет, имел бы жилище». При этом Ратенау решительно отвергает достижение «земного благополучия» как цель социализма.

Деньги, ставшие идолом буржуазного общества начала XX века не отвечали его духовным запросам, определившим в качестве главной человеческой ценности труд на благо «нового общества». Совпадая в своей оценке с О. Шпенглером, назвавшим Маркса «отчимом социализма», Ратенау считал труд не товаром, а моральной категорией. Путь, по которому надо идти – это подъем жизненного уровня низших слоев населения для получения досуга, который заполнялся бы духовной пищей.

«…большевизм – великолепная система, которой, вероятно, принадлежит будущее. У нас отсутствуют деятели для такой сложной системы… Через сотни лет мир будет большевистским»

В. Ратенау, из воспоминаний личного биографа Гарри Кесслера

Особенно критике подверглась теория прибавочной стоимости К. Маркса, о которой Ратенау писал: «Смысл прибавочной стоимости и прибыли вообще заключается не в эксплуатации и обогащении, а в хозяйственном накоплении. Совершенно все равно, кто ее берет или кто ею управляет, она не может быть отменена, поскольку без этого источника нельзя улучшить жизнь какого-то отдельного индивида. С каждым приростом хозяйства связан прирост власти, к кому попадает прирост власти тот производит раздел потребления… государство должно подключиться к проблемам экономики, оно вполне в состоянии выровнять процесс потребления», а «время свободного хозяйства не способствует социальной справедливости, буржуазной свободе, ценностям самоотверженности».

Главным для повышения жизненного уровня граждан Германии, Ратенау считал не изменение отношений собственности, а модернизацию производства через «механизацию», понимаемую им как форму материальной жизни человечества, которая объединяет мир в общее производство и хозяйство, поскольку будущее покоится на общности борьбы против сил природы, что ни хорошо ни плохо, а необходимо. Он отказывает ницшеанскому индивидуализму, потому что «с расширением поля борьбы интеллектуальных сил растет и возможность азартной игры, интеллектуального обмана, нравственной комедии». Средством достижения свободы Ратенау провозгласил технический прогресс, освобождающий индивиду время для раскрытия творческих способностей.

В свое понимание свободы Ратенау закладывал мысль о том, что «человеческая свобода – есть самостоятельно избранная и соблюдающаяся ответственность каждого человека по отношению к обществу». Возможно, под влиянием староеврейских верований Ратенау полагал, что «не только один человек может иметь душу, но общество может иметь одну единственную «общую душу», в любом случае его понятие «срединное общество» – «миттельвельт», которое будет покоиться на материальном, а достигнет совершенства в возвышенном, можно считать предтечей западного понятия «средний класс». Хотя личный биограф Ратенау – Г. Кесслер, сопровождавший его во всех поездках, считал, что реализация идей Ратенау предполагала построение бесклассового общества «в котором нет пролетариата, нет имущественного угнетения, и не будет рожденных от привилегированной касты». В «свободном народном государстве» право на самоопределение рабочих и служащих будет гарантировано участием в прибылях предпринимателей. Автор монографии о В. Ратенау – П. Берглар подчеркивает: «Популярность и сила трудов Ратенау и сейчас заключаются в том, что он не был бедняком, революционером, пролетарием, социалистом. Самое замечательное таится в том, что не раб свергает рабство» [17].

При этом Вальтер Ратенау фигура, политически весьма весомая. В свое время Ратенау-старший, воспользовавшись купленным у Эдисона патентом, основал немецкий аналог General Electric – Allgemeine Elektrizität Gesellschaft». Вальтер Ратенау был главой компании AEG, залившей светом всю Германию, а за счет долевого участия зарубежных банков организовавшей электрическое освещение и в такие города как Мадрид, Лиссабон, Генуя, Неаполь, Мехико, Рио-де-Жанейро, Иркутск и Москва. Он был доверенным советником кайзера Вильгельма II, который бывал у Ратенау дома [58]. Однако идеи Ратенау лишь исключение из общего строя, что и определит его трагическую судьбу. С начала 1915 года один за другим немецкие союзы промышленников, аграриев и «среднего сословия» принимают резолюции экспансионистского по отношению к России характера. В начале июля 1915 года 1347 германских профессоров подписали меморандум правительству, в котором обосновывалась программа территориальных захватов, оттеснения России на восток до Урала, немецкой колонизации захваченных русских земель [59] [60]. Гинденбург и Людендорф выдвинули идею сепаратного мира на Западе для концентрации усилий на Востоке: «Сепаратный мир с Францией и Бельгией на основе сохранения статус-кво. Затем все сухопутные вооруженные силы против России. Завоевание 10 тыс. кв. миль, изгнание всего населения… Создать Восточную империю во главе с Эйтелем Фридрихом. Бесплатное распределение необъятных земель среди миллиона или больше ветеранов, которые захотят стать колонизаторами… Эта война, возможно, будет стоить нам одного миллиона людей… Что значит по сравнению с этим изгнание 20 млн. человек, среди которых много таких подонков, как евреи, поляки, мазуры, литовцы, латыши, эстонцы и др.?» [61] – писали они в своем меморандуме.

Особой концентрации усилий не понадобилось, февральский переворот, спровоцированное, а скорее всего и сфальсифицированное отречение Николая II привели к изменениям, горячо приветствовавшимся основателем ФРС, президентом США Вудро Вильсоном: «То, что в России появилось новое правительство… содействует отказу от наших сомнений относительно возможности установления союзнических отношений с российским правительством, которое мы до этого справедливо считали тираническим и коррумпированным» [2]. Новому «свободному» правительству Ротшильды тут же предоставили «Займ свободы» [62]. В США тогда еще не закрепили за собой звание «самого свободного государства», а Рузвельт клеймил «бездельников, отказывающихся покупать облигации «Займа свободы», одного их которых, выступившего в своем собственном доме о том, почему он не хочет покупать облигации «Займа свободы» привлекли к суду [63]. «Займ свободы» после прихода к власти большевики объявили недействительным [64]. Дело к революционным изменениям шло давно, всего за период с 1887 по 1913 год Россия получила 1 783 млн. золотых рублей, в этот же период из нее вывезли 2 326 млн. золотых рублей. Ежегодно астрономические суммы уходили в виде выплат по кредитам [65]. Об этих суммах можно судить по следующим данным: с 1888 по 1908 годы Россия имела положительный торговый баланс с остальными странами в сумме 6,6 млрд. золотых рублей, т. е. ежегодно на 330 млн. золотых рублей вывозилось больше, чем ввозилось. По тем временам сумма в 6,6 миллиарда рублей в 1,6 раза превышала стоимость всех российских промышленных предприятий и их оборотных средств в 1913 году [66].

После февральской революции, в июле 1917 г. новый канцлер Германии Георг Микаэлис обсуждал создание «независимого герцогства» Литвы во главе с германским герцогом, появившимся украинским националистам обещана Восточная Галиция [20]. Еще до подписания Брестского мира, в феврале с Украинской Центральной Радой подписан договор, по которому Германия получала Украину с неопределенными границами на востоке, а Прибалтика, Белоруссия и Польша были к тому моменту захвачены де-факто. Украинская Республика была немедленно признана французским генералом Табуи, английским представителем П. Бэджи, а 23 декабря в Париже Клемансо, Фош, Мильнер и Роберт Сесиль заключили конвенцию о разделе сфер влияния в России.

В Германии было вложено 600 000 марок в синдикат, занимающийся поставками с Украины, успели вывезти 56 000 лошадей и 5 000 голов скота. Людендорф собирался уже было оказать Раде военную помощь, чтобы «подавить большевизм и создать на Украине условия для извлечения военных выгод и вывоза хлеба и сырья» [2], но время самого Второго рейха уже подошло к концу. Как писал о ситуации Уильям Ф. Энгдаль: «Морган со товарищи забеспокоились о том, что может произойти немыслимое, и Германия выиграет войну».

После падения Российской империи Соединенные Штаты получили формальное право вступить в войну на стороне Антанты [2], что и случилось. Министр почты Альберт Сидни Берлсон получил полномочия запрещать любые издания, в которых, как он сам определил, «говорится о том, что решение правительства вступить в войну ошибочно…». Журнал «Public» был закрыт за сделанное в одной из статей предположение о том, что источником средств для войны должны быть налоги, а не займы.

Появилось министерство пропаганды, включающее в себя Комитета общественной информации, главой которого стал бывший полицейский Джордж Крил, взявшийся превратить американскую общественность в «единую раскаленную добела массу». Под его руководством трудился племянник Зигмунда Фрейда и основатель технологии PR-компаний Эдвард Бернейс. Комитет имел представительства во всех странах мира и выпустил миллионы плакатов, брошюр, значков и тому подобной продукции, в основном призывающей раскупать военные займы, которые дополнительной нагрузкой ложились на плечи рядовых американцев. Глава продовольственного управления Герберт Гувер заявил, что теперь «Ужин – одно из ярчайших проявлений расточительности в нашей стране», в стране проводились дни «без мяса» или «без пшеницы». Такая масштабная компания стала следствием записки консультанта Вильсона Уолтера Липпмана, потомка еврейских эмигрантов из Германии, утверждавшего, что большинство граждан являются «детьми или варварами по уровню интеллектуального развития», и поэтому их должны направлять эксперты, подобные ему самому. Это было продолжением аналогичного утверждения Теодора Рузвельта, что «правило свободы… распространяется только на тех, кто способен к самоуправлению».

В министерстве пропаганды спешили получать зарплату редакторы и журналисты. К прославлению войны присоединились художники Чарльз Дана Гибсон, Джеймс Монтгомери Флэгг и Джозеф Пенелл, и писатели: Бут Таркингтон, Сэмюэл Хопкинс Адамс и Эрнест Пул. В строй агитаторов встали музыканты, комедийные актеры, скульпторы, священники, деятели киноискусства, подарившие миру пропагандистские фильмы с говорящими названиями: «Кайзер», «Берлинское чудовище» и «Прусский злобный пес-полукровка». Одна из основоположниц сексуального раскрепощения Айседора Дункан принимала участие в патриотических постановках на сцене Меtropolitan Орегa. Первые феминистки, по словам американской писательницы и суфражистки Хэрриет Стэнтон Блэтч, с нетерпением ожидали новых экономических выгод для женщин «как обычных и благоприятных следствий войны». Отовсюду на американцев смотрел плакат Флэгга на котором Дядя Сэм, как воплощение государства, с осуждением показывает пальцем на граждан: «I want you» («Ты нужен мне»). Законом о шпионаже и Законом о подстрекательстве любая критика правительства, даже в собственном доме, могла повлечь тюремное заключение. Министерство юстиции основало Американскую защитную лигу, включающую в себя разведывательный отдел. Члены лиги давали присягу не раскрывать своей причастности к тайной полиции, следя за своими соседями, коллегами и друзьями, втайне читая их почту и прослушивая телефоны. Так Роза Пастор Стоке была арестована, предстала перед судом и была осуждена за то, что сказала, обращаясь к группе женщин: «Я за народ, а правительство за спекулянтов». Всего в тюрьму отправились 175 тысяч американцев, не желающих демонстрировать патриотизм подобающим образом [63].

«Мысль о войне как источнике моральных ценностей была высказана представителями немецкой интеллигенции в конце XIX и начале XX века, а сами эти ученые имели огромное влияние в Америке».

Джон Голдберг, «Либеральный фашизм.

История левых сил от Муссолини до Обамы»

Поводом к вступлению в войну послужило затопление пассажирского корабля «Лузитания», которая через Cunard Line принадлежала International Mercantile Marine Co (IMM), концерну, созданному Д. Морганом для регулирования цен международных перевозок [49]. На борту судна под прикрытием гражданских пассажиров неофициально перевозились взрывчатые вещества фирмы DuPont, принадлежавшие банку Моргана. Благодаря странной беспечности Адмиралтейства и Черчилля, капитан «Лузитании» не получил ни эскорта, ни предупреждения о наличии подводных лодок в зоне, контролируемой немецким военным флотом, несмотря на публичное предупреждение германского посольства об атаке. Вкупе с тем, что название корабля было умышленно замазано, Королевская следственная комиссия устами ее председателя лорда Мерси признала дело «Лузитании» «грязной историей». Как оказалось, посольство Австро-Венгрии в США обладало письменными подтверждениями, что пассажирское судно перевозило боеприпасы, о чем сообщил австрийский консул фон Ретег. Однако после его выступления на консульство был совершен налет неизвестных, а фон Ретега приговорили к тюремному заключению за подделку чека. Лишь много позже стало известно, что к этому имела отношение секретная служба министерства юстиции США [32] [33] [67]. В силу достигнутого эффекта по стране прокатились демонстрации протеста, подогреваемые фактом гибели более тысячи гражданских пассажиров «Лузитании».

С момента вступления в войну в апреле 1917 года и до подписания перемирия 11 ноября 1918 года США ссудило союзникам в Европе еще 9,4 млрд. долларов, из которых 4,13 млрд. досталось Британии и 2,3 млрд. Франции. Деньги эти, будучи вложены в военные заказы компаний, связанных с группой Моргана и Рокфеллера, территорию США так и не покинули [27]. Если до Первой мировой США были должны Европе 6 млрд. долларов, то после ее окончания Европа задолжала США 10 млрд., сумма, которую для приведения курса к сегодняшней стоимости должна быть умножена на 100 [68].

«В 1915 году, на начало Первой мировой войны в Европе, «Е. И. Дюпон де Немур и К°» в Делаваре получила от Британии 100 миллионов долларов через «Дж. П. Морган и К°», чтобы расширить свое подразделение, производящее взрывчатые вещества. За несколько месяцев «Дюпон» вырос из мелкой и никому неизвестной компании во флагмана международной индустрии. «Эркюль Поудер» и «Монсанто Кемикал Компани» выросли соответственно. Металлургическая промышленность расцветала. За три года цены на чугун выросли на 300 % с 13 долларов за тонну в 1914 году до 42-х в 1917-м».

Уильям Ф. Энгдаль, «Боги денег.

Уолл-стрит и смерть Американского века»