Текст книги "Тени у порога"

Трайнис поднял руки:

– Уломал. Сдаюсь.

– Гинтас, бывают проблемы, которые сильнее нас. Полностью на твои вопросы ответит только полет, – сказал Вадковский.

– Надеюсь.

– Какой же ты скучный! Неужели тебе не интересно? – Вадковский был возмущен.

– Интересен художественный фильм, – невозмутимо ответил Трайнис, – а это – жизнь.

– Связываться с вами, – устало пробормотал довольный Лядов.

Вадковский выкатил из-под кресла мяч, подбросил к потолку.

– Сыграем?

Все разом сорвались с мест, со смехом потолкались в дверях и выбежали на солнце. Вадковский, взметнув ногу выше головы, отправил звонкий мяч в зенит.

Солнце тонуло в багровых тучах, грудой сваленных у горизонта. На землю падала тень, затопляя низины. Верхушки деревьев еще ловили густо-розовый свет. Красные звездочки плясали на темной воде.

Поддерживая друг друга, хохоча и спотыкаясь, они спустились с луга и с блаженными криками погрузились в Струну.

Мяч уплыл по течению.

Вадковский со дна реки вознамерился связаться с родителями, но, выпустив с горловым звуком пару огромных пузырей, нахлебался воды и едва не потерял мульт, утопив его в донном песке.

Лядов, распалившись, попытался перепрыгнуть Струну – разбежался, взлетел над водной гладью, но через пять метров беспорядочно кувыркаясь, рухнул на неуместно вынырнувшего Трайниса.

Вадковский от хохота рухнул на берегу.

Трайнис, рассвирепев, схватил обоих в охапку, перевалился через борт глайдера и, не дав никому опомниться, стартовал. Холодный воздушный пресс вертикального страта сразу остудил всех.

Глайдер низко скользил над полосатыми вечерней тенью лугами. Лядов и Вадковский переговаривались за его спиной.

– Летим домой. Замерзли? – обернулся Трайнис.

– Нет, – Вадковский зевнул.

– Тогда держитесь! – Трайнис вцепился в штурвал.

Роман и Слава не успели ни за что ухватиться и повалились на пол.. сначала глайдер, задрав нос, взмыл к застывшим в небе вечерним облакам, завис свечой, затем свалился в крутое пике навстречу сумеречной земле. Ветер заревел в открытой кабине, молотя воздушными кулаками. Кто-то звонко крикнул. Тень глайдера отвернула от неотвратимо налетавшей земли и замерла в полуметре от травы.

Вадковский охнул, пробормотал «отныне только пешком», спрыгнул на землю и убежал в дом. В окнах вспыхнул свет. Вадковский высунулся, что-то прокричал изнутри. Громко зазвучала музыка.

Трайнис опустил глайдер и обернулся. Лядов, оседлав борт, пятерней расчесывал спутанные ветром мокрые волосы. Он улыбнулся темному небу.

Трайнис продлил его взгляд и посмотрел наверх. Где-то в пустоте сверкала звезда, которую для побега выберет Лядов.

Лядов слез с борта и попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из уха.

После чая был прокручен фильм, созданный Лядовым в прошлогоднем походе по ледникам Памира. Вадковский, тыча в экран надкушенным пряником и прихлебывая – «эх, последняя!» – чай из внушительной чашки, в пух и прах раскритиковал режиссерскую работу, диалектично заметив, однако, что таким образом Лядов избежал набивших оскомину высокохудожественных штампов. Лядов в сердцах дал было ему по шее, но промахнулся и заехал Трайнису. «Огненно-красные закаты, – продолжал Вадковский, – отскочив в сторону, зеленое небо, алый снег и сиреневые тени полны иррационального смысла и пронзительно прекрасны, и вызывают спектрально чистые чувства, напоминающие человеку о его родстве не только с дикими предками, но и с этими закатами и небесами».

Лядов направился к выходу и поманил за собой Романа.

– Побойся бога, – вскричал Вадковский. – Критика была дружеская.

– Ну тогда, – улыбнулся Лядов, – никаких ударов ниже пояса.

Трайнис поднялся на крышу. Скрестив руки на груди, он смотрел в то место, где должен быть горизонт. Чернота ночной земли незаметно переходила в черноту неба и отличалась от последней только отсутствием звезд. Голубоватый звездный тюль с неровным нижним краем на миг показался Трайнису классической завесой тайны. Он зевнул и потряс головой. Прошедший день промелькнул как встречный глайдер, и Трайнис был им очень доволен. В мозгу потихоньку вызревала новая связка фигур высшего пилотажа. Пожалуй, это уже пятая категория сложности.

Внизу, на поляне, среди редко стоящих гигантских старых яблонь вспыхнул свет, раздались звонкие удары по мячу, деланно-обиженные восклицания Романа и Славин смех.

Через полчаса футболисты принесли одеяла. Трайнис уже превратил кресла в постели и сидел на одной из них. Он забрал свое одеяло, закутался с головой и, не слушая шуточек Вадковского, заснул.

Роман, приподнявшись на локте, начал было рассказывать какую-то историю, но его сморило на середине фразы, и вскоре он спал с безмятежной улыбкой.

Укрывшись одеялом до подбородка, Лядов смотрел на знакомые созвездия. Было очень тихо. С реки доносилось неуверенное кряканье. Он долго лежал, невидяще глядя в небо и шевеля губами, потом повернулся на бок и тоже накрылся с головой.

Лядов проснулся от холода.

Вместо луга раскинулось туманное море. От леса остались черные верхушки, висящие в молочной пустоте. Было тихо, как будто остановилось время. О реке напоминал изогнутый плотный белый вал. Птицы еще не проснулись, но восток уже алел размытым предвестником зари.

Вадковский спал, укрывшись с головой. Трайнис обнаружился в почти голом виде – он медленно шел по краю крыши, делая всем телом какие-то сложные движения – тренировал вестибулярный аппарат.

Лядов вскочил, зябко ежась, с содроганием кивнул Трайнису и сбежал внутрь дома. На ходу включил «повара», сбросил одежду, пробежал по бортику и боком упал в теплую с золотой сетью бликов воду бассейна. С минуту он плавал у самого дна, отдаваясь давящей тишине и выделывая пируэты, и обдумывал, что делать дальше.

Над бассейном появилась тень. В воду обрушилась человеческая фигура, таща за собой шлейфом мириады пузырьков. Это был Роман. Конвульсивно задергавшись, он дикими глазами осмотрелся, сделал мощный гребок и вынырнул.

У Лядова екнуло сердце. Он оттолкнулся пяткой от дна и вынырнул следом. В уши ворвались сопение, смех, плеск воды.

Над бассейном возвышался Трайнис. Распростертыми объятиями он радушно встретил возмущенного Вадковского.

– Так рано, сэр, а вы уже на плаву?

– Да ты что?! – задыхаясь и отплевываясь заорал Вадковский, колотя ладонями по взбаламученной воде. – Ты что?! – он покрутил пальцем у виска. – Ага?

– Ты так сладко спал, – сказал Трайнис, заслоняясь от брызг, – что мне показалось кощунственным будить тебя. Кстати, а что тебе снилось там, под водой?

Лядов расхохотался. Схватился за поручень и рывком выбрался на бортик.

Вадковский сделал страшное лицо и, погрозив кулаком, в обратном пируэте ушел под воду, обдав Трайниса брызгами с головы до ног.

– Завтрак готов, – сказал Трайнис, с улыбкой стирая капли с лица.

– Сейчас, – Лядов прыгал на одной ноге, натягивая брюки.

Они прошли висячим коридором. Туман в саду уже таял. Теплые лучи низкого солнца били сквозь стеклянную стену.

– Хороший день будет, – щурясь сказал Трайнис.

Лядов мельком взглянул за стекло.

Сзади раздалось частое шлепанье босых ног. Мимо деловито промчался всклокоченный Вадковский, закутанный в просторное полотенце.

– Слава сладкому куску, – на ходу крикнул Роман, деловито работая локтями, – он прогонит нам тоску.

– Тебе что стихи плести, что кусок ко рту нести, – вслед ему бросил Трайнис.

Вадковский, хихикая, исчез за дверью.

В столовой стоял удивительной свежести воздух – пахло льдом и арбузами, словно за открытыми окнами был не сад, а горные вершины. В зеркальной икебане в центре огромного круглого стола посверкивали разноцветные вспышки.

Вадковский уже что-то смачно уплетал, держа на весу глубокую чашеобразную тарелку, положив ноги на соседний стул, и смотрел какой-то фильм. Лядов привередливо копался в красном стилизованном горшочке, изредка поглядывая на экран. Иногда Вадковский разражался громким смехом, на что Лядов лишь снисходительно усмехался через нос. Трайнис снял с руки мульт и поставил перед собой, настроившись на информационный нон-стоп Всемирных новостей. Голос ведущего профессиональной скороговоркой сообщал последние события, произошедшие за минувшие сутки в пределах познаваемой Вселенной. Трайнис, забывшись, положил подбородок на кулак с зажатой вилкой и внимательно смотрел на призрачный экранчик, паривший перед ним.

Из фантомного изображения высунулась весьма воплощенная рука и пошевелила двумя расставленными пальцами.

– Гинта-ас, – пропел Вадковский.

Трайнис поднял голову. Завтрак кончился. Лядов, болтая ногами, сидел на кожухе кухонного агрегата. Вадковский отошел к синтезатору, волоча сползающее полотенце. Подняв глаза к потолку, он продиктовал заказ. Прижал к идентификатору палец, подождал, расслабленно облокотившись на панель, и вытащил из приемной камеры прозрачный пакет, набитый белым.

– Так-так, – пробормотал Роман, придирчиво разглядывая содержимое.

Трайнис погасил мульт, допил сок и поднялся.

Вадковский облачился во что-то белое с короткими рукавами и штанинами. Придирчиво осмотрел себя со всех сторон.

– Хорош, хорош, – кивнул ему Трайнис. Вадковский ухмыльнулся и повязал себе на лоб упаковочную ленточку.

– Это – главное, – сказал Трайнис. – Только не уйди в космос босиком – там ледяные сквозняки.

– Ну, еще бы. – Роман достал из камеры другой пакет, вытряс его и сунул ноги в светло-серые «юпитеры». Попрыгал. Приноравливаясь к его массе, с каждым прыжком подошвы заметно утолщались.

Лядов хлопнул в ладоши.

– Мальчики, вы готовы?

– Мы... это... всегда готовы! – гаркнул Вадковский, щелкая пятками, и вскинул два пальца к виску.

– Не к тому виску, – подсказал Трайнис. Вадковский попробовал отдать честь иначе и запутался. Лядов спрыгнул с агрегата и направился к синтезатору.

Посматривая на экран своего мульта, он быстро озвучил малопонятный перечень. Роман взглянул на Лядова и навострил уши.

– Нужно максимально смоделировать эпоху, – пояснил Лядов через плечо. – Это обязательно, раз мы не хотим провести эксперимент на имитаторе.

Он заглянул в приемную камеру. Синтезатор работал. Впервые он выдавал требуемое с такой задержкой.

Лядов с натугой достал и поставил на пол объемистую сумку черной кожи. Такие сумки Вадковский видел только в фильмах.

– Что ты назаказывал? – поинтересовался Роман.

– Типичные причиндалы XX века. Можно сказать, символы.

– Ну-ка покажи. – Вадковский сунул нос в сумку.

– Что такое «Ява»? Так, понятно. А что такое «777»? А это что? Ого, тяжелый...

– Не трогай. Осторожно!.. Дай сюда. – Лядов щелкнул внутри сумки чем-то железным и застегнул молнию. – По ходу дела, Рома, все поймешь. Сам не раз будешь пользоваться.

Лядов забросил сумку на плечо, примерился к ее тяжести и поставил на стол.

– Пора, – сказал он. – Гинтас.

– Ага, сейчас.

– Рома.

– Ау.

– Начинается этап номер два.

– А разве был этап номер один? – удивился Вадковский.

– Был. Уломать вас.

– Гинтас, ты уломат? – спросил Вадковский.

– Нет, я прибалт, – ответил Трайнис.

– Этап номер два, – сказал Лядов. – Корабль – есть. Экипаж... – Лядов оглядел экипаж. – Экипаж готов?

Экипаж переглянулся. Вадковский пожал плечами.

– Подумай, Рома, – Трайнис заботливо зашептал на ухо Вадковскому. – Все свое возьми с собой. Штанишки, ленточки, бантики...

Роман отстранился и на манер портного смерил Траиниса взглядом:

– Да, пожалуй, что так. Прямой правой, уход с блоком и с разворота пяткой в челюсть. Кстати, Слава, а мы надолго идем?

– Да, кстати? – сказал Трайнис, следя за Романовой пяткой.

Лядов прикинул:

– Туда-обратно-быстро. На выходе из броска – короткий информационный облет, затем посадка. А сколько там пробудем... День-два, думаю, нам хватит. Просто погуляем, в конце концов.

– Всего-то? – с явным облегчением сказал Трайнис. – А я зарядился было надолго. Ты нам с таким загадочным видом все излагал... Сон, кстати, на днях видел: бег темными катакомбами с факелами в обеих руках.

– Да?.. – Лядов помолчал. – Интересно. Архетипы, они знаешь какие бывают?

– Двое суток, – размышлял вслух Вадковский. – Так. У меня в пятницу дело... А сегодня вторник. – Он подмигнул. – Отлично, успею.

Вадковский навалился локтями на синтезатор и задумался.

– Розовый бантик возьми, – негромко сказал Трайнис.

– Не мешай, – поморщился Вадковский.

– А желтый бантик возьми обязательно, – не унимался Трайнис.

Вадковский вздохнул и, сгорбившись, медленно, страшно двинулся на Трайниса, перебирая в воздухе воображаемыми когтями. Глаза его затуманились тупой целеустремленностью инкуба.

– Ай-яй-яй! – натурально завопил Трайнис, отодвигая в стороны лишнюю мебель и принимая стойку.

Вадковский, как слепой, прошел мимо озадаченного Трайниса, неожиданно нырнул вбок, сделав неуловимый выпад, и отскочил.

Трайнис стоял, изогнувшись на манер тореадора, и недоверчиво осматривал оторванный боковой карман, а детали табуретки раскатывались по столовой. Даже на кухне кое-что из мебели Лядов соорудил по древним рецептам. Вадковский лизнул ребро ладони и помахал рукой.

– Мяч я возьму, вот что! – воскликнул он. – Устроим межзвездный матч. Идея?

– Табуретку сооруди, прогрессор, – сказал Трайнис, посмотрев на Романа.

Вадковский оказался у синтезатора и затребовал табуретку. Лядов смотрел на его мускулистую спину и бицепсы:

– Рома, ты действительно собираешься в прогрессоры?

– Подумываю, ты же знаешь. – Вадковский осмотрел полученную табуретку.

– Я знаю, что ты, как и многие, увлекаешься околопрогрессорской романтикой. Десант, следопыты, астроархеологи... Значит, всерьез. И давно?

– Как тебе сказать... Что-то я не пойму. А, пять ножек. Разжав пальцы, Вадковский меланхолично уронил табуретку внутрь синтезатора и уточнил заказ.

– Раньше мне было просто интересно. Романтика, таинственные миры, смелые, сильные люди и все такое. А недавно узнал, что подхожу по психотипу. И я вдруг понял, для чего спорт этот мой и увлечение прогрессорством. Теперь хочу слетать в Центр: все выяснить на месте, ну и – поступить.

– Это в пятницу?

– Ага.

– Значит, будешь ты у нас специалистом по нелегальному кованию чужого счастья в особо крупных размерах, – задумчиво проговорил Лядов.

Вадковский поклонился:

– Да, в будущем. Годков через пять-десять. Почему, кстати, нелегальному? Схемы разные бывают. Например, теория Иноземцева... Как-нибудь расскажу.

– А на какой планете вы хотели бы работать, Роман Дмитриевич? – тоном корреспондента спросил Трайнис.

– На небезнадежной, – усмехнулся Вадковский.

– Сие ответ интересный, – кивнул Трайнис.

– А я никогда не хотел стать прогрессором, – пробормотал Лядов.

– Странно, – сказал Вадковский. – Вроде бы те же книжки читал, что и я. Да что я говорю, ты же меня к ним и приобщил.

– Причем тут книжки?

– Э-э, не скажи. Окончательно я пришел к прогрессорству именно после этого.

– После чего?

– Да почитав твои древние книжки! А в детстве были фильмы, особенно документальные. На самом деле не романтика, не, тем более, азарт или авантюризм, а просто сильное нежелание видеть горе, беспомощность разумных где-то во Вселенной подтолкнули меня. Это во мне не укладывается. Помните, давным-давно, – катастрофа на Катарсисе? Мы были тогда детьми. В тот день разрушилось мое представление о доброй, справедливой Вселенной. Случилась у меня тогда вселенская обида на мир. Я даже месяц не смотрел новостей. Из принципа увлекся домежзвездной эпохой, когда хрупкие кораблики с трудом бороздили ближний космос и о гибели целой цивилизации можно было прочесть только в фантастических книжках. Сейчас я понимаю: не уходить от этого надо, а, наоборот, идти навстречу. Эти люди живут сейчас и им надо помочь. Сейчас. Или помочь, или не думать об этом. Третьего для меня не существует. Зачем таскать камень в душе, кому от этого легче? Я от этого, например, просто худею.

– Ты взрослеешь, Рома, – серьезно сказал Трайнис. – От этого никому не легче.

– Оттого, что взрослею?

– Прогрессор-остряк, – сказал Трайнис.

– Действительно, кому я нужен худой?

– Я не знал, что ты увлекался домежзвездной эпохой, – сказал Лядов.

– Недолго. Я почти сразу плотно занялся теорией прогрессорства.

– Да ты у нас тоже философ... – медленно проговорил Лядов. Взгляд его остановился, словно он пригвоздил к месту важную мысль.

– А я вообще талантливый, – согласился Вадковский и, задрав подбородок, принял монументальную позу.

– Стоп, замри! Я думаю, тебя надо отлить, – уверенно сказал Трайнис. – В бронзе. И прямо сейчас, пока ты не убежал. Скульптура будет называться «Салага с пафосом».

– Да ладно тебе, – – Вадковский небрежно смерил Трайниса взглядом. – Птеродактиль.

Трайнис довольно засмеялся.

– Скажи мне, зачем глайдер, когда есть т-порт? – прищурился Вадковский. – Скоро его обещают сделать межпланетным. Может быть, и межзвездный т-порт мы застанем. Ты не жалуешь симуляторы. Но твои полеты – такое же развлечение.

– Ты не был на неосвоенных планетах, – возразил Трайнис. – Иначе бы так не говорил.

– Кому на дикой планете нужна твоя «мертвая» петля в штопоре? Глайдер не подчиняется законам аэродинамики.

– Я развиваю реакцию и быстроту принятия решения.

– А, – смиренно сказал Роман и метнул в Гинтаса чашку.

Чуть отстранясь, тот поймал чашку, поставил на край стола и, поигрывая увесистой сахарницей, снисходительно посмотрел на Вадковского. Роман же внимательно посмотрел на сахарницу и медленно перевел красноречивый взгляд на широкую низкую вазу с цветами.

– Экипаж, – хлопнул в ладоши Лядов. – Отставить разговоры. Слушай мою команду. Строй-ся!

– Чего?

– Вставайте в ряд. Гинтас первый, Роман второй.

– Почему это я второй?!

– Какая разница. С точки зрения араба ты первый.

– А кто из нас араб? Слава, ты не араб?

– Разговорчики в строю!

Вадковский и Трайнис вытянулись, с отчаянной преданностью уставившись вдаль.

Заложив руки за спину, Лядов прошелся перед строем, вглядываясь в лица. Потрепал Трайниса по щеке, Роману поправил застежку и сказал глубоким отеческим басом, явно кого-то копируя:

– Экипаж... кхе-кхе... сынки.

– Чего изволите? – пропищал Вадковский.

Лядов сурово взглянул на него, сдвинул брови, что-то припоминая.

– Наверное, не из той книжки, – шепнул Трайнис.

– Рядовой Вадковский.

– Я!

– Прекратите паясничать.

– Щас, – выразительно сказал Роман.

– Надо отвечать «слушаюсь».

– Слушаюсь!

– Как кибер Васька, – шепнул Трайнис.

– Рядовой Трайнис!

– Я!

– Хотите два наряда вне очереди?

– Слушаюсь!

– Не «слушаюсь», а «никак нет»!

– Никак нет! – рявкнул Трайнис, выкатив глаза.

– О господи, – вздохнул Вадковский, – Слава, ну почему же «нет»? Вдруг он хочет, и причем именно вне очереди?

– Рядовой Вадковский! – изумился Лядов. – Что за фамильярность со старшим по званию!

Трайнис закусил губу и дернулся.

– Так точно! – вытянулся Вадковский.

– Не «так точно», а «виноват».

– Виноват! – На лице Романа появилось жертвенное выражение. Мгновенно преобразившись, он округлил глаза и подался к Лядову: – В чем?

Трайнис расхохотался.

– Э... это из какой книжки? – выдавил он, в изнеможении падая на Романа.

– Щекотно! – заорал Вадковский.

– Ахиллесовы подмышки! – обрадовался Трайнис.

Вадковский конвульсивно заржал, вырываясь.

– Как стоите, когда я приказываю?! – закричал на них Лядов и бросился в гущу свалки.

– Я буду к шести, – сказал Лядов. – До вечера времени вагон. Готовьтесь.

– Готовьтесь, сказал Петров, сталкивая Сидорова в пропасть, – объявил Вадковский.

– Итак, мы условились, – сказал Лядов. – Никому ни слова. Ни-ко-му – понимаете? Иначе... нарушим чистоту эксперимента. Все делаем строго по плану. Встречаемся в полночь на моем космодроме.

– Вер-рна! – пригибаясь и шаря подозрительным взглядом по сторонам, страшно прошептал Вадковский. – И концы – в воду. Я принесу ведро воды. За нами не заржавеет!

– Как же не заржавеет, если целое ведро воды? – удивился Трайнис.

Лядов со смехом слушал их.

– Да нет, – поморщился Вадковский, – это ты путаешь. Ты имеешь в виду «не плюй в колодец».

– Ну все, пока. Дел еще по горло. – Лядов махнул рукой и побежал к т-порту, полупрозрачный синий высокий стакан которого торчал в облаке разросшейся сирени.

– Тебя подбросить? – спросил Трайнис.

– Меня-то? – сказал Вадковский. – Давай.

– Тогда залезай.

Вадковский перемахнул через борт и уселся сзади.

Трайнис поднял глайдер над травой. Роман вертел головой по сторонам, щурясь на солнце.

– Прокрутим комплекс? – предложил Трайнис.

– Идея! Давай.

– Закрепись.

– Крепитесь, сказал Петров, наливая Сидорову слабительное, – провозгласил Вадковский, выводя из кресла фиксаторы. – Готов.

– Закрой колпак, – сказал Трайнис.

– В смысле «заткни фонтан»? – уточнил Вадковский, закрывая колпак.

Трайнис слабо пошевелил штурвал – глайдер повел носом.

– Трепло ты, Рома, просто фантастическое. Шел бы ты в дикторы новостей. Тогда тебя можно было бы просто выключить. Ну, поехали. – Трайнис рванул штурвал на себя.

– Нет, – возразил Вадковский, – лучше уж я...

Небо обрушилось на глайдер.

Добравшись домой, въехав ногой в чавкнувшую клумбу, перебирая руками по стене на веранде, Вадковский ухнул в дверной проем. Перед глазами пронеслось что-то пестрое, мир сделал кувырок, тяжесть ударила в голову, отозвавшись тошнотворной слабостью в ногах, и он со всего маху с хрустом въехал плечом в расстеленную на полу «шкуру» белого медведя.

Полежал, совсем без сил, потом уселся и, морщась, ощупал плечо. Пол быстро вращался, и Вадковского все время клонило в сторону.

Он заставил себя подняться. Сделал несколько упражнений, несколько секунд балансировал на одной ноге. Весь совершенно мокрый, заказал огромную бутыль с ледяной минеральной и в изнеможении повалился перед экраном. Блаженно полежав минуту, не открывая глаз запросил информатор о причинах индивидуальных внеорбитальных полетов за всю историю космонавтики.

Позвонил Трайнис и поинтересовался «как ты там». Вадковский приоткрыл один глаз и показал ему бутыль.

– Что-то ты бледноват, – покачал головой Трайнис.

– Виноват, – пробормотал Вадковский.

– Держись, прогрессор, – сказал Трайнис.

– За что? – слабо спросил Роман. Его мутило. Он приставил дрожащее горлышко к губам.

– За Петрова, – посоветовал Трайнис.

– Не хочу за Петрова, – заныл Вадковский, – он столкнул в пропасть Сидорова.

– Ага. Вместо парашюта дав тому слабительное.

Вадковский поперхнулся минеральной и замахал на Трайниса рукой.

– Ладно, – сказал тот, – не забудь улететь с нами, пр-рогрессор.

Трайнис исчез.

Вадковский поднял тяжелую скользкую бутыль и опрокинул над головой. Хорошо!

В соседней комнате раздались шаги и спели баритоном:

– Я встретил вас...

– И все! – трагическим басом заорал Вадковский, оживившись, ладонью смахнув капли с лица.

В комнату вошел отец.

– Как дела, Ромик? – спросил он, присев на корточки, улыбаясь и лучась морщинками в уголках глаз.

Вадковский просиял, открыл было рот, чтобы со вкусом, в красках и лицах рассказать о... Роман застыл, глядя в заинтересованное лицо отца, и чувствовал, как сначала пропадает улыбка, потом щеки деревенеют, и ушам становится горячо.

– Да так, па... – он вяло махнул рукой и отпил из бутыли, пряча глаза.

– Неужели ничего не придумали? – удивился отец.

– Ничего, – через силу твердо ответил Вадковский, глядя в пол.

– Да что с тобой сегодня? – забеспокоился отец, ероша Романовы волосы. – Купались?

– Гинтас укатал, – честно сказал Роман и скрипнул зубами.

Когда отец ушел, Вадковский снова плеснул водой в лицо. Лицо горело. «Эксперимент начинается», – подумал он и поднялся.

– Копию, – мрачно сказал Вадковский, утираясь локтем. – На листе.

Терминал выдал копию. Роман, покачиваясь, некоторое время читал текст под диаграммой, похожей на скальный излом. Он вытер лицо и шире расставил ноги для устойчивости.

«Результаты приблизительны. Обращаем ваше внимание, что раздел „прочие“ в последнее время имеет тенденцию к качественному наполнению. Следите за обновлением информации.

Данные представлены в процентах.

Туризм – 87.

Профессиональное – 12.

Свободный поиск – 0,9.

Прочие (экспириентисты, уединение от людей, моноцивилизация, аутогенезис, необъяснимые исчезновения и т.д.) – 0,1».

Аутогенеров Вадковский сразу решил не учитывать. Эти homo novus, звездные люди, неудовлетворенные не только человеческим обществом, но и самой человеческой природой, изменили свою биологическую структуру и практически покинули людей. «Лядов не автогенер по своей сути, – подумал Вадковский. – Он никогда не пойдет на это. Он слишком человек. Только человек может так держаться за прошлое».

Экспириентисты. Хотят прожить все возможные человеческие жизни, испытать все доступные ощущения, попробовать все профессии, пропустить сквозь себя все религиозные и философские системы. Для этого они максимально продлевают свою жизнь любыми доступными науке способами. Рекорд, как известно, почти четыреста лет. Они постоянно в гуще событий, постоянно перемещаются по Вселенной, не говоря уже о Солнечной системе, накапливая любые впечатления. Почти наверняка их можно встретить как в страшно скучных, – вроде Стеклянной планеты, что возле Горячей звезды, так и в чрезвычайно опасных местах, подобных Металлической планете, в незапамятные времена оторвавшейся от родного светила и дрейфующей в холодном пылевом облаке в абсолютном мраке. Мотив подобного поведения прост и спорен: больше опыта – ближе к истине. Именно экспириентисты горячо интересуются успехами решения проблем перемещения во времени, телепортации, управляемого метемпсихоза и прочей экзотикой. Понятно их желание пожить во всех эпохах, потолковать с теми, кого человечество причислило к великим посвященным. К сожалению, квинтэссенцию истины пока они человечеству не представили. «Мы многое узнали о дорогах, но не о цели» – так они говорят. И ничуть при этом не отчаиваются. Похоже, путь к цели приносит не меньше удовольствия, чем сама цель. Собственно, главная проблема, заставляющая их вести подобный образ жизни – отсутствие генетического механизма передачи личного опыта в поколениях, дабы каждый индивидуум не терял времени и не проходил заново путь, в своей основе пройденный предками еще тысячи лет назад. «Оставим рутину инстинктам» – вот еще один их лозунг.

Моноцивилизация. Цивилизация, состоящая из одного человека или группы людей. Не очень внятная идея. Индивидуальное использование всех доступных технологий и ресурсов человечества. Один человек получает в свои руки мощь всей цивилизации, становится практически полубогом. «С точки зрения теории цивилизации – яркий признак того, что единения людей в прежнем понимании не нужно. А по-моему, ничего принципиально нового. Всегда были люди, желавшие жить на хуторах». Да, Земля может дать каждому огромные мощности. Как результат – известно несколько десятков тысяч искусственных тел, силовых коконов, астероидов и даже планет в других системах, где •одиночки создали что-то вроде крошечных вселенных. Диаметр самой крупной не больше нескольких световых секунд. К их опыту с любопытством присматриваются специалисты по развитию цивилизации, стараясь выявить в спрессованном результате субъективной космологии будущие тенденции и пропущенные развилки на генеральном пути развития человечества. Дело в том, что все эти рукотворные мономиры чрезвычайно различны.

Свободный поиск. Тут все просто. Ближайшая аналогия – поиск астрономами-любителями небесных объектов наравне с большими обсерваториями. Только наши эспешники – или свопы – на личных кораблях ищут иные цивилизации и их следы. За прошедшие годы никто из них не повторил успеха профессиональных открывателей, давших человечеству Катарсис. Это гораздо опаснее космического туризма, но до профессиональной деятельности не дотягивает. Зато несколько свопов пополнили собой «Аномальный архив» – повезло им столкнуться с необъяснимым на их тернистом пути.

Уединение от людей. Кажется, этот пункт здесь случаен. Он явно часть какого-то другого. Например, той же моноцивилизации. Хотя медитировать, наверное, действительно лучше где-нибудь в пустом межзвездном пространстве, где Солнце искрой затерялось среди прочих звезд, и возвращаться на Землю раз в несколько лет, чтобы подлатать корабль и пополнить синтезаторы исходным материалом. Что-то в этом неестественное – без внятной цели бежать как можно дальше от родной планеты, от себе подобных. Не понятно.

Необъяснимые исчезновения. Они действительно необъяснимы. У нас сейчас не эпоха великих географических открытий с ее утлыми парусниками и ненадежными картами. Но все происходит как тогда. Корабль уходит в подпространство, желая достичь вполне освоенной, абсолютно безопасной планеты для пикников, и больше не появляется нигде и никогда. На каком именно участке пути иногда исчезают корабли любых классов – неизвестно до сих пор. Вообще странно присутствие этого пункта в сводной таблице. Неужели кто-то допускает добровольное исчезновение людей? Кому это может понадобиться? Куда и как можно исчезнуть на стандартном корабле? Разве что введя неизвестные никому координаты прибытия. К счастью, исчезновения случаются чрезвычайно редко. Процент их лишь немного превышает допустимый статистикой шанс гибели корабля в результате аварии и ошибки навигации в броске сквозь подпространство.

Вадковский еще раз пробежал глазами всю таблицу. Лядов с его идеей никуда не вписывался. «Вот это да... Неужели можно сотворить что-то новое в нашем мире? Выходит, можно. А мне что там нужно? Там увидим, сам же сказал. Подопытный экспериментатор», – подумал он. Полет вдруг показался куда более серьезным, чем при утреннем безалаберном обсуждении. Вадковский оглянулся на открытое окно. Ветка клена заглядывала в комнату, покачиваясь от ветерка.

Трайнис скинул комбинезон и улегся в тени глайдера, прижался щекой к траве. Земля была теплой и все время куда-то проваливалась под ним. Он заснул.

Солнце стояло в зените, когда Гинтас открыл глаза. Было жарко – тень уползла к другому борту. Где-то вверху, в слепящем сиянии заливался невидимый жаворонок. В траве сухо скрипели кузнечики.

Трайнис откатился в сторону от раскаленного борта. Щурясь в синеву неба, он расстегнул комбинезон на всю длину – в облегченном, почти бутафорском комбезе было душновато. Настоящая одежда пилотов и десантников похожа на маленький космический корабль – со своим микроклиматом, мощной системой связи, защиты и прочим. А эту он надевал из уважения к крыльям. Не летать же в шортах и маечке.

Вадковский поставил ногу на подоконник, оглянулся. Вроде ничего не забыл, кому надо позвонил... Под терминалом белел лист записки, прижатый, чтобы не сдуло ветром, гигантской смолистой еловой шишкой. Конечно, он ничего не стал рассказывать в деталях, но все-таки не мог уйти просто так, молча. Зачем зря волновать родителей?