Текст книги "Хождение по воде"

Жене и сыну посвящается…

Если вас

Мой безыскусственный рассказ

Развеселит, займет хоть малость,

Я буду счастлив. А не так? —

Простите мне его как шалость

И тихо молвите: чудак!..

М. Ю. Лермонтов

Но Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: ободритесь;

это Я, не бойтесь. Петр сказал Ему в ответ: Господи! если

это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде.

Он же сказал: иди.

И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти

к Иисусу, но, видя сильный ветер, испугался и, начав

утопать, закричал: Господи! спаси меня.

Иисус тотчас простер руку, поддержал его и гово-

рит ему: маловерный! зачем ты усомнился?

Евангелие от Матфея

От автора.

За искусством всегда прячется реальная жизнь. А за холстом стоит живая душа, но вряд ли даже близкий друг разгадает автора. Кто-то уверенно может указать на прототип и окажется прав, но до разгадки так и не дойдет. Художник пишет

не то, что видит, а то, что чувствует, пропуская предметы че-

рез собственный взор, направляя их в мастерскую, от которой

никто никогда не видел ключей.

Затворившись в комнате, писатель заносит перо над голо-

вой, как меч. Рука его дрожит, но что за жалкое чувство испы-

тывает он по сравнению с подлинным переживанием погиба-

ющего?! И все же его работа – запечатлеть трагедию по силе

собственных переживаний. Указать боль, которую можно ис-

коренить. Он подскажет, но все же писатель-романист – это

не врач души. Его перо превосходно опишет болезнь, но выпи-

сать лечение?

Надеюсь, что я не взялся кого-то исправлять.

Prehistory, или

Предыстория

Н. шел по размокшей от снега земле. Маленькая тропа вела

через лес к больничному двору. Сквозь сосняк проникали ве-

черние лучи солнца. Ветви деревьев искусно разрезали их,

преображая свет в сумерках. Короткий январский день плыл

вдоль Скандинавских гор и промерзших озёр в сторону тепло-

го морского течения Гольфстрим.

Н. бродил, блуждал, делал все то, чего ему недоставало

в шумной Москве. За тот небольшой путь, который он проде-

лал сегодня, окружающий пейзаж показался ему непривычно

живым и ярким.

«Скоро все померкнет, – рассуждал он. – Среди модного

искусства много искусственного. А здесь все натуральное».

Косой луч ударил ему по лицу. Н. смахнул его рукой и при-

гляделся вдаль. Белое здание восставало перед взором его от-

дохнувших глаз. Вид больничной постройки больно сдавил

грудь. Люди как муравьи бегают там. И он тоже найдет свою

беговую дорожку среди них.

Вдруг ему показалось, что содрогнулось само время, как за-

сохшая земля расслоилась на части.

«Где-то есть время, – подумал Н. – Оно правильное и жи-

вое, которое и должно быть. Часы взяли неровный счет. Они

ворвались в жизнь человека и все быстрее и быстрее погоняют

его вперед. А он не успевает, падает. Где-то там, где леса, оке-

ан и море, стирается больной нерв времени. Там будто нет ча-

сов, стрелки не торопят жить, и лишь порой бьет медный мо-

лоток двенадцать по полудню, намекая, что миру свойственно

время…»

«Как-то все не так, – продолжал рассуждать Н. – Откуда

зародилась такая скорость, такая хватка к предмету? Будто

в них залог естественной любви и счастья. Правило бегущего

сегодня: не останавливайся. Но разве можно в такой гонке

что-то успеть, почувствовать, ощутить радость бытия. Или эта

мысль рождается только за минуту до смерти, когда все окру-

жающие предметы становятся беспредметными. А взирающие

на тебя слезы – это самые дорогие минуты в твоем земном

пути. Все же мир затягивает своей невидимой силой в воронку

с черной смолой».

«Неужели из нее не выбраться?» – вопросил Н.

«Не верю!» – бездумно вырвалось у него.

Бумага прокатилась по ветру, ветер гнал ее, будто это был

сам Н. Он почесал голову и окончательно приуныл.

«Только не это, – испугался он. – Эта унылая истома дове-

дет меня до края».

Неожиданно Н. ощутил запах. Его ноздри раскрылись. Он

услышал знакомый шелест платья и насторожился.

– Это ты?

Девушка сделала вид, что она его не заметила.

– Мы вчера с вами познакомились. Помните?

Девушка бросила на Н. суровый взгляд.

– Ну, у вас и удар. Хлесткий!

Она продолжала идти рядом и молчала.

– Слушайте, – вырвалось у Н. – Может, погуляем.

– Зачем? – удивилась она. Но улыбка выдала ее интерес.

– Не знаю, – развел руками Н. – Узнаем друг друга по-

ближе.

– Для чего? – тем же тоном спросила она.

– Может быть, мы…

– Никогда! – ей эта мысль и вправду показалась глупой. Н.

это заметил и замолчал.

«Зря только заговорил», – мысленно раскаялся Н. Но все же

решил продолжить разговор:

– Почему мы не встретились в лесу?

– А должны были?

Н. сжал губы и вторично пожалел, что заговорил.

– Я тебя видела, – неожиданно заявила девушка.

– Правда? – обрадовался Н.

– Правда, – ответила девушка. – Почему не подошла? Ты

это хотел спросить?

– От тебя ничего не скроешь.

– Я просто не люблю болтать в лесу. Тем более с незнаком-

цами.

– Но ведь мы… – перебил ее Н.

– Мы никто!

Н. опустил глаза.

– Не обижайся на меня. Я не всегда такая.

Н. наступил на толстый сук.

– Вот. Лучше смотри под ноги.

– Спасибо, – поблагодарил Н.

Оставшуюся дорогу до клиники они шли молча. Но, не упо-

требляя слов, они все-таки беседовали между собой втайне

друг от друга. И когда девушка ступила на порог больничного

двора, она неожиданно обратилась к Н.:

– Хорошо, – сказала она и поправила низ платья. – Я

Лика!

– Островских!

Девушка с вопросительной улыбкой посмотрела на него.

– Никита, – добавил он.

– Ты очень смешной, Никита!

– Знаешь, – продолжила она после небольшой паузы, —

ты живой!

– Что?

– Живой, – рассмеялась она. – Ямочки бегают, шевелятся!

А вот там, – Лика указала на клинику, – живут куклы. Доро-

гие куклы. Их капитал – как смешной колпак на голове гнома.

Ладно, не обращай на меня внимания. Я вовсе не больна. Если

только капельку, – она сложила пальцы рук и посмотрела

на него. – У-у-у-у, сильно я тебя?

Никита потер щеку.

– Дай поцелую!

Н. удивленно сделал шаг к ней.

– Забери меня в Москву, – неожиданно обратилась она

к Н.

Их лица почти соприкасались.

– Ты сама можешь уехать.

– Мне только семнадцать. Я под опекой отца.

Н. перевел дыхание, свежий запах ее духов накрыл его, сде-

лал каким-то слабым и в то же время счастливым.

– Не могу, – ответил Н. Его лицо покраснело.

– Чего ты боишься?

Он хотел было признаться, кто он и что давно знает ее,

но вдруг язык стал вязким и он промолчал.

– Когда ты следил за мной, я наблюдала за тобой. Когда я

стала доступной для тебя, ты потерял интерес. Это признак

равнодушного человека, который тщетно пытается развлечь

себя.

– Я… – язык не послушался Н., и он снова замолчал.

– Кто ты?

– У меня нет лица.

Она громко засмеялась.

– Ты так искренне это сказал. Мы все не то, что говорим

о себе и представляем себя.

– Мы лжем?

Она мягко кивнула головой. Запах ее волос коснулся Н.

Он облегченно вздохнул.

«Лжем, – подумал он про себя. – Если бы она знала…»

– Никит… Да-ва-й дружить!

Н. боязливо посмотрел на нее.

– Давай, – согласился он, будто решился на риск.

Лика сжала его руку.

Он почувствовал ее пальцы как что-то ненадежное в своих

руках.

– Тебе нравится в Швеции? – вдруг спросил он.

– Теперь нравится!

Н. решил, что пора удаляться. Ему вдруг стало неловко. Он

замешкался.

Бледно-красные губы Лики дышали так, будто к ним никто

еще не прикасался. Лишь легкая вечерняя изморозь покуша-

лась на них.

– Холодно, – отозвалась Лика. – У меня тонкий плащ, по-

ра в палату. Отпусти.

– Ах, да, – Н. смущенно выпустил ее руку.

Указательным пальцем Лика смахнула с носа Н. мушку. Она

заметила, что его что-то тяготит. Ей ужасно хотелось прижать

его к своей груди. Вдруг и к ней подступила истома. Прошлые

попытки начать свидания быстро оканчивались.

Н. посмотрел на нее.

– Пора, – с грустью сказала она.

– До завтра.

– До послезавтра. Завтра у меня много процедур.

Н. глубоко вздохнул.

– Прости, – звонко сказала она.

Лика поцеловала Н. в щеку, в которую сама же вчера от зло-

сти ударила, когда Н. попытался с ней заговорить.

– Я не умеют жить, – сказал Н.

Лики уже не было рядом.

– Если бы я умел жить, я бы радовался каждой капле до-

ждя, – сказал он. Вокруг не было ни души. Только входная

дверь покачивалась на железных навесах. Н. осмотрелся и по-

шел в свою палату.

* * *

Лика вошла в палату. Едкий запах медикаментов ударил ей

в нос. Она открыла окно и включила свет. Луч лампы мгновен-

но осветил комнату. Палата больше напоминала небольшую

залу, чем больничный закуток на одну персону.

Лика скинула плащ и подошла к зеркалу. Ее тонкая как лист

кожа на лице дышала чем-то не совсем здоровым, больше

больным духовно, а не физически. Словно каждое прикосно-

вение мужской руки портило выражение лица, как будто при-

касаясь к какому-то капризному яблоку, на котором остается

след или вмятина.

«Как бы искренне не смеялся клоун, его грим всегда давит

на зрителя, – с грустью подумала Лика. – И как бы искренне

не смеялся клоун в уборной актера, он по-прежнему будет

ощущать на своем лице остатки выцветших красок».

Она вытерла ватным тампоном макияж и вспомнила, как

один фотограф сказал, что глубина и объем ее глаз совершен-

ны. И еще многое, что он болтал, что сейчас всплыло совсем

некстати. Образ воспевателя блуждал по углам и раздражал ее.

«А этот мальчик способен вытерпеть меня…»

Лика подошла к окну. Холодный ветер гнал перистые об-

лака.

«Невозможное легко создать, – прошептала она, – даже

если все возможное ты уже потерял».

В это время Н. вышел на третьем этаже из лифта. Вдруг

кто-то тихо окликнул его. Он обернулся, но коридор был пуст.

Часть первая

– Но у него душа грязная; он знает

и не решается, он знает и все-таки

гарантии просит. Он на веру

решиться не в состоянии. Он хочет,

чтоб я ему, взамен ста тысяч, на себя

надежду дала.

Ф. М. Достоевский.Идиот

Глава 1

Мысли вели меня вдоль Крымской набережной. Я шаркал

ботинками в тон своей грусти. Печальный свет ночной улицы

отражался в реке. Вокруг было туманно и даже дымно. С воды

тянуло сыростью. Немногое можно было разглядеть в такую

погоду, но я пытливо шел вперед.

В моем уме кипел ад. Не оставляя времени на отдых, он за-

ставлял меня блуждать в прошлом. Он беспощадно напоминал

мне один и тот же день. Мне ничего не оставалось, как отка-

заться от собственной памяти и попытаться открыть «новую

книгу жизни».

Но попытки тщетно умирали. Последние четыре дня изну-

рили меня окончательно.

Когда я случайно увидел ее в Сокольниках, все полетело

вверх дном. Я знал, что рано или поздно она вернется в Моск-

ву, но так быстро?

Швеция – не ее дом. Это маленький секрет ее жизни, о ко-

тором я все знаю. К ее припадкам там я относился спокойно.

В клинике она не могла ни с кем сойтись, только я говорил

с ней.

Лечебница находилась в 30 км от Стокгольма, на острове

Бьерке, озеро Меларен. Она имела пробный статус. Сюда по-

падали люди с «повышенной чувствительностью», то есть пре-

вышающей человеческую норму эмоций в день. Была ли она

коммерческой организацией, наживающейся на желающих

вылечиться, или клиника действительно выпускала совершен-

ных людей, это никого не волновало. Это был «остров богатых».

Людей, якобы сошедших с рельс по той или иной причине. Им

обещали быстрое восстановление и внутреннюю гармонию.

Последнее очень привлекало почти разорившихся бизнесме-

нов (на это «почти» можно было прожить три жизни) и других

несчастных. По сути, клиника позиционировала себя как но-

вую моду, место и время для полезного отдыха.

Но не все было там сладко. Лика на самом деле нуждалась

в помощи. Предел ее гнева был неизмерим. Летали чашки,

вилки, тарелки, ножи, пульты, книжки и вазы. Все, что попа-

далось ей под руку. Какая-то внутренняя обида сидела в ней,

но что-то очень красивое вырывалось из карих глаз девушки.

От чего я забывался и мог простить ей любую выходку.

Но один проступок я не смог простить. Отношения прекрати-

лись.

Я и мой напарник Артем убежали ночью. Наш трехмесяч-

ный визит в клинику преследовал другие цели. Выход через

парадную дверь был закрыт. Пришлось прыгать с балкона вто-

рого этажа. Либо к утру оказаться в полицейском участке.

По приезду в Москву я обнаружил, что «заболел» ею.

Я не заметил, как оказался на Патриаршем мосту и пошел

вдоль него. Едва начало рассветать. Я спрятал голову в ворот-

ник, было холодно. На веки давил свинец. Мне показалось

(или вправду?), что закачалась мачта Петра и я вдруг услышал

вопль моряка. Почему я не могу поймать за руку сон? Я с ужа-

сом открыл глаза, подошел к храму и замолчал. Мои мышцы

напряглись, ладони сжались. Я начал молиться.

Глава 2.

– Да-а. В такой час легко поддаться грусти, – обратился ко

мне кто-то. Я обернулся. Из-за своих малых размеров старик

напомнил мне карлика. Он тяжело дышал. В руке он держал

длинную кисть. Заостренный волос щетины торчал без изги-

бов. Казалось, что ей можно проколоть глаз.

– Фараонова мышь, – карлик гордо указал на волос кисти.

– Впечатляет.

– Я Владислав, – улыбнулся художник. – Владислав…

Карлик точно взмахом кисти срезал свое отчество и под-

мигнул.

– Никита.

– Больше месяца я искал этот редкий вид неба, – старик

развел руками и вздохнул, как подобает мастеру. – А вам как?

– По мне, небо всегда одинаково холодно. Кстати, я Вас

раньше здесь не видел.

– Порой все бывает неожиданно.

– Надеюсь.

– Вид у вас какой-то бледный. С вами все в порядке?

– Да, только немного замерз.

– Может, чаю?

– Не откажусь.

Художник нырнул в сумку, достал термос и чайную пару.

Затем он подал мне чашку. Я кивнул.

– У вас бессонница?

– Я не могу дать имя тому, что люди понимают под бессон-

ницей. Но можно сказать и так.

– Не спящий никогда не проснется, – сказал старик нази-

дательно.

– Возможно. У меня нет здорового сна. Одна надежда

на злой случай. Чтобы уснуть навсегда!

– Вы не понимаете, что говорите.

– Я так не думаю.

– Вам рано «туда».

– Ни капли.

– Молодость – грех…

Старик помахал перед лицом рукой, чтобы развеять запах

спирта.

– А что не грех?

Карлик продолжал прогонять мух.

– Что Вы делаете?

– Проветриваю, – ответил старик.

– На улице, где сквозняк!

– Уж как-то я так… Извинит..тт..те, не пью…

– Не надо извиняться. Перестаньте махать. Что Вы делаете?

– Что я? А что Вы?

– Вы лучше бы подрезали свой плащ, а то сейчас споткнё-

тесь! – смеясь, заметил я.

Карлик продолжал жонглировать воздухом.

– Да уймитесь Вы, наконец!

– Это я звезды чищу…

– Чего чистите?

– Звезды, – спокойно пояснил старик.

– Разумеется, я выпил лишнего, но звезды не запотеют! —

Я не смог удержаться от смеха.

– Дыши подальше от храма, – сердито сказал старик.

– Да не сердитесь Вы. Выпил, потому что решился на…

– Невозможное, – перебил карлик, словно на чем-то смог

меня поймать, и опустил руки по швам.

– Что-о-о?

– Невозможное, – повторил старик.

В интонации я угадал то сожаление, когда человек пережи-

вает о сказанном вслух.

– Вы пытаетесь меня разгадать?

– Нет, – испугался старик.

– Пожалуй, мне лучше уйти. За эти дни я сильно устал,

а Вы… очень странный.

– Ну, – карлик пожал плечами, – как знаете.

– Вы извините меня, если я Вас оскорбил.

– Прощайте, – старик с чувством подал мне руку.

Я сжал его детскую ладонь.

– Мне нужно идти.

Старик мялся на месте.

– Знаешь, – карлик попытался удержать меня, – я знаю,

кто ты!

– Я?

– Не бойся, я не читаю мыслей. Ты там, – старик указал

на храм.

– Я?

Мое лицо побагровело в темноте.

– Вы!

– Вы уж как-то это оставьте при себе.

– Не волнуйтесь, я молчалив.

– Все-таки это серьезно.

– Еще не все. Она была здесь, – неожиданно выдал старик.

– Что? Вы что, подслушивали?

– Отпусти её…

– Кого?

– Иначе… я боюсь…

– Владислав, Вы… Что сейчас мелете?

– Отпусти, вот отпусти! И увидишь, много увидишь. Ты

еще молод.

– С чего ты взял, что я и… она?

– Она приехала из Швеции, верно?

– Верно, – сорвалось у меня с языка.

– Так отпустишь?

– Кого?

– Ее.

– Какой-то сумасшедший дед, – отрезал я твердо и ушел.

* * *

Ночью я залез в окно. Лика спала. Я поднес ладонь к ее ли-

цу, она дышала тихо, словно совсем не дышала. В углу стоял

дорожный чемодан. Моя тень ложилась на ее постель подобно

кошмару. Я хотел проникнуть в ее сновидения. Я нарушил ее

покой. Мое сердце сжалось… Я ушел, как уходят тени.

Глава 3.

Владислав не смог долго оставаться один. Карлик окинул

печальным взглядом окружающую Москву. Небо сгущалось

в стаю вороньих туч.

«Надо идти», – решил он.

Это незапланированное знакомство глубоко встревожило

старика.

Он собрал свои вещи, застегнул до горла кожаный плащ

и отправился к себе в каморку.

Старик жил рядом с храмом, на Берсеневской набережной,

в пределе церкви Святителя Николы в Берсеневке.

Теперь ночь показалась старику грустной. Ни одной звез-

ды, ни ветра, все застыло, как красивая подделка под стеклом.

Мир превратился в макет, и только художник медленно плыл

по мосту.

Он спустился к набережной. Холодная река казалась чер-

ной. Мелкими шагами он дошел до родной каморки. Деревян-

ная дверь была на засове.

Карлик потянул ручку на себя. Запах красок вылетел наружу.

Владислав потер нос и остановил маленькую ладонь

на лбу. Он задумался. В молодости жил в Хамовниках, потом

была свадьба, затем – спешные обороты семейных сканда-

лов. После – вторая свадьба. Приглашения, выставка авто-

портретов… Когда он успел остаться один? Когда переехал

жить в «шкаф»?

Поднялся ветер. Старик широко улыбнулся. Ему стала ясна

одна простая истина: одиночество заставило его терпеть мно-

гие вещи. Потребность доказывать правоту исчезла. Он стал

молчаливым. А этот парень разбудил в нем мирские чувства,

тягу к прошлому, воспоминания об ошибках.

Он опустил руку в карман и достал кисть. Единственная по-

друга, которая прислушивалась к его боли. Она могла умело

изобразить его просьбу на полотне, но это было так давно, что

сейчас не вспомнишь. Где все портреты? Раскуплены, раздаре-

ны?

Теперь его душа потеряла интерес к миру, и только храмы

волновали дух. Столпы, кубышки, арки, декорированные фа-

сады, семейные усыпальницы, ряды кокошников с килевид-

ным верхом, трапезное крыльцо.

Карлик снова улыбнулся. Ветер бил его по щекам.

Напротив в темной позолоте спал центральный храм Моск-

вы.

Старик оглянулся. Его маленький домик стоял неподвижно,

покрытый ночной сыростью. Он смотрел дальше – сквозь

дом – в прошлое. Накатили слезы.

Он ущипнул себя и засмеялся как ребенок.

Ему показалось, что он, маленький Владислав, открыл

дверь потустороннего мира и прошел в него. Теперь он как бы

из окна наблюдает знакомые сердцу места.

Небо плывет. Синие звезды больше не нуждаются в том,

чтобы их натирать. Река ближе к Кремлю сужается. Архангель-

ский собор величественно дремлет. Люди будто исчезли. Ти-

шина неимоверная. Это знак. В Москве редко бывает тихо.

Значит, умер.

Нет.

Старик опять себя ущипнул.

Улыбка.

Наоборот, ожил. Кто-то разбил его плавный устрой жизни,

и он не желает ругать кого-либо. Владислав слишком добр для

зла. Он давно научился побеждать, не вступая в конфликт,

но сегодня было исключение.

В темноте глаза казались голубыми. «Их можно было бы

изобразить, если бы не лукавство, – подумал старик о новом

друге. – Лицо неприметное, но глаза сразу заметны. Такой

изумруд смущает душу».

Владислав задумался.

Может, дело в руке?

Или в общей странности?

Какой рукой Никита берет чужие вещи?

Когда он обсуждает кражу, раскаивается или нет?

«Угадал», – вслух, громко сказал старик. И как ребенок за-

топал на месте ногами от счастья.

Уставший авантюрист с порванной душой.

«Вот и болит», – объяснил сам себе Владислав.

Он пригляделся в небо. Свод выгнулся в огромный темно-

синий купол.

Потер звезду.

«Добро», – сказал с достоинством карлик и взмахнул в воз-

духе кистью.

Побежал на Патриарший мост. Длинный плащ замед-

лял ход.

Старик немного поворчал на верхнюю одежду, но укорачи-

вать плащ не стал.

Карлик прописал тени в голове. Освежил в памяти встречу.

Сам задавал вопросы.

Сам отвечал.

Старик хотел для себя понять суть молодости. Узнать по-

ближе человека, которого случайно встретил.

Может быть, они давно были знакомы?

А злость на молодом лице пройдет. Его зло ограничено

временем и скоро отпустит душу.

Глава 4.

На циферблате одновременно всплыло четыре ноля. Я сто-

ял укутанный в шарф и следил, как столица погружалась в ту-

манный мрак.

Меня всегда впечатлял вид с Крымского моста. Здесь мож-

но почувствовать город в целом, его тяжелую историю и быт.

Проникнуть в тайные углы прошлого, услышать русскую колы-

бель.

Свет напрасно сочился из разных углов города. Плотный

туман со вчерашнего дня окутал слепотой улицы. Вокруг все

казалось блеклым и неживым, замершим до первого луча

солнца. Последнее придавало особый картинный вид. И лишь

фантазер может почувствовать это. Без воображения и фанта-

зии Москва – обычный город.

Ветер продувал черную парку насквозь, легкие джинсы мо-

тыляло в колене. Мне никуда не хотелось идти. Грузная мысль

кусала меня. Давно я так не думал о ней. Я был уверен, что

в скором времени нас ничего не будет объединять.

Меня кинуло в пот от ее тени. Ведь сначала я увидел имен-

но ее, затем стройная фигура из воска толкнула меня, пройдя

мимо паркового сквера. Неужели искру почувствовал толь-

ко я?

Она лишь удалялась из виду.

Знать бы, что эта тяга не запутает мою жизнь окончатель-

но.

Я наклонился через перила моста. Черная вода лениво

плескалась об углы бетонных плит. Было как-то не по себе.

Одиноко. Странные желания небрежно ступали на поверх-

ность души.

Я сильно устал, потеряв последовательность и согласие

действий внутри сердца. Куда стремится сердце, насмехается

ум, куда же стремится ум, сердце лишь сочувствует и скорбит.

Я посмотрел на часы. Пора. Через час Артем передаст клю-

чи от квартиры, которую мне придется вскрыть. Сейчас он ис-

кусно заливает в глотку алкоголь себе и хозяевам дома в Хим-

ках. Беседует отвлеченно о многих вещах сразу. Без запинок

строчит сладкую быль. Гости умело поддакивают, запивая бол-

товню Артема шампанским. Аккуратно выкладывают заплес-

невелый сыр дор-блю на язык. Тема изысканно чешет, сопро-

вождая слова пальцами рук. Подливает алкоголь, не кривясь,

ест. Впрочем, как всегда. Классическая схема лжи.

Я пошел в сторону Большой Якиманки. Возле посольства

Франции стоял Артем, переминаясь с ноги на ногу. Ресторан

«Александровский зал» находился недалеко от посольства.

– Старичок, мне ужасно холодно. Почему так долго?

– Не ной, барышня.

– Можно быть повежливее?

– Что это за красный бант?

– Это бабочка француза, – Тема деловито указал на дом

посольства и отдернул бабочку.

На нем была приталенная рубашка с одним нагрудным кар-

маном черной отделки.

– Для безупречного стиля, – сказал Артем, заметив, что я

обратил внимание на рубашку.

– Ты вырядился как щегол.

– Все к лицу.

– Не раздражай.

– Вот, – Артем кинул мне ключи. – Химки, дом 78,

квартира 863, Молодежный проспект. Я позвоню, в случае

чего.

– Как гости?

– Э-э-э, – Тема лукаво подмигнул. – Пьяны в трясину. То-

же мне аристократы.

От Артема никто не уходил трезвым.

– Ладно. Хватит трепать языком.

– Я наберу.

* * *

Я поймал такси. Раскинулся на заднем сидении. Попытался

думать о хорошем. Впереди кража. Судорога свела руки. Я по-

тер мокрые ладони.

«Шеф, двойная плата. Очень спешу!»

Таксист послушно кивнул и придавил педаль газа.

Как на карусели замелькали дома и улицы. Во рту было су-

хо, в сердце громко. Я дышал, как уставший до смерти вол. Го-

рячая кровь била в голову.

Когда мы подъехали к дому, шофер резко обернулся и на-

помнил мне о двойной плате.

Я не поскупился и дал ему втрое больше.

Открыл дверь такси. Беглым взглядом обвел окна дома.

Месяц назад мы были здесь с Темой. Он обнюхал каждый угол,

как ищейка, прошмыгнул по всем подъездам. Затем он обошел

два раза дом по кругу, и только потом мы поднялись к нужной

квартире. На темно-бурой двери висели две золотистые циф-

ры: 8, 6 и 3. Тема потер номер пальцем, придав делу некую тай-

ну. Шепотом произнес: «Свершилось!»

Почти весь дом спал, но кое-где горел свет. На качелях си-

дел мальчик с девочкой. Они посмотрели, кто приехал. Я по-

старался спрятать голову в парку, как черепаха, и пошел

к подъезду.

Набрал код. Пальцы не слушались. Дальше будет куда хуже.

Вошел в лифт. Нажал на восьмерку.

Лифт тронулся с места. Куда легче я перенес свой первый

полет на самолете.

Вошел в квартиру. Включил в коридоре свет. Сделал пару

шагов. Осмотрелся. Никого нет.

Вошел в ванную комнату и открыл кран. Попил, умылся.

За дело.

Кухонным ножом вспорол одеяла, подушки, диван, порезал

расписные обои. Творчески разбросал книги и фотографии.

Технично разбил пару декоративных ваз. Переломал полки

в шкафу. Сделал мелкий надкол кафеля в ванной.

Вдоволь наигравшись, я вошел в спальную комнату. Там

стояла огромная кровать в прованском стиле и кресла в белых

цветах. Фактурная отделка стен впечатляла. Овальное зеркало

висело напротив. Я врезал по нему кулаком. На пол посыпа-

лись стекла. Встряхнул руку и ощутил острую боль в кисти. Вы-

тер об одеяло кровь. Вернулся в ванную, чтобы омыть руку под

холодной струей.

Пожалуй, все? Теперь нужно открывать клад. Михаил Арка-

дьевич раз в год снимает суммы с чужих счетов и пересылает

деньги на острова. Рубли в его доме встречаются редко.

По возвращении пьяный Михаил Аркадьевич будет пре-

много шокирован. Полицию он не вызовет. А если вздумает,

то сильно пожалеет. Ему будет сложно объяснить, почему бан-

кир среднего звена хранит столько шальных денег. Да и сам

хмельной хозяин в разбитой квартире явно вызовет сомнения

у ребят из правоохранительных органов. Поэтому Михаилу

Аркадьевичу останется довольствоваться лишь крепким сном.

Чтоб поутру все хорошенько обдумать.

Под кроватью я нащупал напольный шов. Поддел отверт-

кой деревянную доску, особый настил. Высота от пола до по-

толка в каждой из комнат была одинакова, но здесь она явно

отличалась на десять сантиметров. В спальной комнате под

вырезной доской была пустота для хранения ценных вещей.

Кстати, в прованском доме вы никогда не увидите ковролина,

ламината и даже паркета. Только деревянные доски естествен-

ного цвета.

Как об этом пронюхал Артем – неизвестно. Я не спраши-

вал, чтобы не тешить его столь великое самолюбие. Его рабо-

та – находить объекты, моя – «зачищать». Он практически

вне дела. Вдруг что, посадят меня, а Артем Соловьев найдет

себе нового друга.

Я достал загерметизированный кулек. И серьезно был

удивлен весом.

Вдруг в комнате раздался звонок.

Я взял трубку.

– Аркадич?

Я сглотнул слюну.

– Старичок! – раздался дикий смех. – Ты сумасшедший?

Ты почему еще там?

– Артем… Я ненавижу тебя.

– Давай торопись. Они собираются домой. А то тебе при-

дется работать официантом, если провалишь дело.

– С чего бы это?

– Ведь тебя знают все заведения Москвы. А ты наизусть их

меню, – в трубке снова раздался смех.

– Ты зачем позвонил?

– Я звоню с телефона Михаила Аркадьевича. Аркадьевич

звонит сам себе. Сообразил? Хе-хе! Ладно, береги себя.

– До свидания.

Я заторопился. Пакет был довольно толстый, чтобы спря-

тать его целиком. Сделал ювелирный надрез, достал долларо-

вые пачки. Раскидал по карманам. И прямиком на выход.

На улице дышал май. Погода знатно изменилась. Было по-

весеннему тепло.

Я постарался пройти незаметно и завернуть за угол, но ме-

ня все же настиг взгляд любопытной молодежи. Это была та

самая пара, которую я встретил после выхода из такси. Я про-

шел мимо них и, как только завернул за дом, побежал.

Я бежал, принимая страх за радость. Никак не мог успоко-

ить себя. На бегу набрал номер такси, чтобы вызвать к авто-

бусной остановке машину.

Остановка «Монумент» была рядом, но каждый шаг напол-

нялся болью. Я бежал, ведь идти было куда страшней. Быстрый

ход выдавал меня, ночной патруль сразу бы это заподозрил.

К счастью, я никого не встретил.

Рысью запрыгнул в такси. Якиманка.

* * *

В мои планы не входило встретить Артема в Москве. Он

спал. Ему снилась вода. Стандартный сон во хмелю. Я вышел

на Крымском мосту, будто надеялся вернуть день назад.

«Гадко поступил», – осознавал я, рыская по карманам.

Пролистал купюры.

Воздух и вправду стал свежее. Здравствуй, май… Когда-то

ты для меня был куда милее. Хотя в детстве все казалось пре-

красным. Тогда я истинно смеялся и истинно плакал. Сейчас я

доктор в науке грусть. Я достал две пачки и понял, что, как

только наступит утро, отнесу деньги в детдом. Не все, чтоб

не вызвать подозрений.

Заморосил дождь. Большие капли забили дробью по ас-

фальту.

Не люблю зонты, но сейчас он бы явно не помешал. Вдале-

ке громыхнул гром. Вдоль моста покатился бумажный пакет.

Когда-то в этой стране был ужасный голод. Сейчас отдавало

именно им.

Я спрятал уши в воротник и неспешно зашагал в сторону

Болотной набережной.

Глава 5.

Раздался звонок, я взял трубку. В голове гудело и сосало

под ложечкой.

– Да, Тем.

– Старик, срочно приходи в ресторан «Риц». Нужно обсу-

дить дело.

– Дай мне полчаса.

– Давай дружище, жду-с, – глухую «с» Тема протянул, как

мертвое тело по асфальту.

Я приоткрыл штору. Отблеск заката вошел в мою комнату,

медовое небо садилось на крыши пыльных домов. На глазах

таял закат: «Сколько я спал? День, два?»

Я вышел из подъезда. Было уже довольно темно. Такси пу-

лей доставило меня к входу в «Риц».

Внутри играл рояль. Грустно, рвано. Огромные люстры 19-

го века отбрасывали большие тени в дальний угол зала. Сухая

рука сжимала ледяной рокс. Тема цедил виски.

– Привет, старик, – Артем лениво протянул руку. – Как

наш объект?

– Я скинул деньги «на дно» до времени.

– И все?

– Ты хочешь, чтобы я принес сюда два килограмма бума-

ги?

Тема скривился от радости.

– Как все прошло?

– Неплохо.

– А как наш еще один объект?

– Никак.

Артем выдержал паузу.

– То есть? Ты был в доме?

– Был.

– И?

– Приехала Лика, понимаешь?

– Не совсем.

– Я так не могу.

– Как ты не можешь? Только вчера мог, а сегодня не мо-

жешь?

– Я не могу ее обокрасть.

– Хе-хе, старик, при чем здесь она? У ее папы денег не со-

считать. Ты пойми, что это жизнь. Она такая!

– Я не пойду на это.

– Тебе напомнить, на что ты ходил.

– Артем…

Я сжал кулак.

– Смелее, старик, говори!

– Если ты залезешь к ней, Тем, наши пути разойдутся.

– Друг, нас никогда не объединяла одна дорога. Только об-

щая цель, – Артем гадко ухмыльнулся и залпом осушил рокс.

– Я не понимаю, о какой цели ты говоришь.

– Тебе ничего не надо понимать. Лучше поищи себе рабо-

ту. Скоро у тебя появится бедная невеста. А мне пора. Я потра-

тил на тебя сегодня много времени.

– Стой, – я схватил его за рукав кожаного пиджака. – Ты

забыл, как ты с ней…

– Это она со мной, – Тема вырвал руку, встряхнул запя-

стья. – Прощай, друг мой.

Я вышел из ресторана и достал пачку сигарет. Когда ку-

ришь, думаешь, что это помогает мышлению особенно в такие