Текст книги "Добрые сказки для взрослых и детей"

Сказка вторая, о Балде и о работодателе его – попе

Лежал как-то Петя в постели и не мог заснуть. «Вот бы, – думает, – пришёл дед Вася и рассказал мне какую-нибудь ДОБРУЮ сказку!»

Деда Васи уже несколько лет как не стало на земле. Но он иногда приходил к любимому внуку с Неба и рассказывал на ночь ДОБРЫЕ сказки.

Не успел Петя сказать Богу своё желание, как видит: упали несколько звёздочек с небосклона и залетели прямо к нему в окно. Повертелись-покружились, и соткалась из них человеческая фигура. Смотрит Петя: стоит перед ним дед Вася и улыбается.

– Звал меня, внучок?

– Звал, деда! Расскажи мне, как там на Небе Пушкин с Погорельским поживают?

– В целом хорошо поживают, – говорит дед Вася. – Да только вот Александр Сергеевич мне кое-какое поручение дал. Вспомнил он намедни, что написал одну недобрую сказку – про попа и его работника Балду. Поссорился он тогда с Богом и решил на священнический сан, а заодно и на Церковь Святую тень бросить. Частенько такое бывает с великими людьми… Раскаялся Пушкин на смертном одре за тот случай, а сказка-то всё равно осталась! Живёт она своей жизнью и смущает умы людей – талантливо ведь написана. Вот Александр Сергеевич и попросил меня придумать ДОБРУЮ сказку о попе да тебе рассказать.

– Деда, а я ведь как раз хотел просить тебя о ДОБРОЙ сказке!

– Знаю, внучок, знаю! – Дедушка присел на постель рядом с внуком. – Устраивайся-ка ты поудобнее и слушай!

* * *

Жил-был на свете жадный поп. «Поп» – это вовсе не обзывательство, внучок, просто так в старину принято было священников называть. Слово это в переводе с греческого означает «папа», «отец» – ведь священники должны быть отцами всем нам, обычным людям. Но лучше сейчас так священника не называть, а то он и обидеться может. Лучше звать его «отцом» или даже ласково – «батюшкой». Но у нас-то сказка старинная, а в старину священников все звали попами…

Ты спросишь: почему же тот, кто должен быть всем отцом, был жадным?

Что ж, случается и такое в жизни. Ты же знаешь – родителей не выбирают! Если наши родители по плоти, а тем более духовные родители страдают каким-нибудь пороком, что́ мы можем сделать? Только одно – любить их, не осуждать и постараться не перенять у них этот порок.

Но давай-ка продолжим нашу сказку. Итак, жил-был на свете жадный поп. Однажды он решил найти себе работника, который бы помогал ему по хозяйству – корову доил да индюшек кормил, огород поливал да дом подметал, печку топил да его, попа, вкусно кормил. И желательно всё это задарма! Жалко попу было денег на работника – ведь он копил монеты на дорогую иностранную карету. «Куплю, – думает поп, – я себе чёрную немецкую карету с механическим кучером и гидроусилителем вожжей – тогда будут меня все любить да почитать!»

И вот начал поп работника искать. Объявление везде поразвешивал: «Ищу умного человека, который будет работать абсолютно бесплатно. Работа интересная – по хозяйству. Возможен карьерный рост».

Месяц проходит, другой – никто по объявлению не приходит. Ни одного умного человека не нашлось! Уж совсем было отчаялся наш поп, вдруг слышит – кто-то в дверь его домика барабанит.

– Входите, пожалуйста, – говорит поп. – Милости прошу! – Он хоть и жадным был, но вежливым.

И вошёл очень-очень странный человек. Одет он был в какую-то бесформенную выцветшую одежду – не то робу, не то платье. На голове платок цветастый повязан. Какого он возраста, тоже сложно было определить. Даже непонятно сразу было, мужчина это или женщина. Но поп подумал, что всё-таки мужчина – раз у него усы да густая борода на лице растут.

– Здравствуйте, – тоже вежливо здоровается человек с попом, – а не вы ли работника себе искали?

– А, так вы по объявлению пришли! – обрадовался поп.

– Не совсем, – говорит пришелец. – Меня к вам послали. – И он как-то неопределённо махнул рукой – то ли вверх показал, то ли вниз.

– Что ж, это дело доброе! – улыбается поп. – А вы действительно готовы работать бесплатно?

– Ну, деньги мне не нужно платить, – говорит странный человек.

– А что нужно? – спрашивает поп.

– Хочу, чтобы по истечении трёх лет работы отдали вы мне свои сердце, ум и волю. А больше ничего не нужно!

Задумался наш поп крепко-накрепко. Как же священнику без сердца, ума и воли Богу служить? Никак ведь нельзя! А потом сообразил – речь-то о духовных понятиях идёт. Как можно у человека волю или ум отобрать? Да и сердце у него никто выреза́ть не собирается – по закону не положено. Значит, шутит странный пришелец, юродствует то бишь!

Обрадовался пуще прежнего поп: это какая же удача – юродивого повстречать! И согласился.

Ударили по рукам.

– Как же звать-то тебя, мил-человек? – спрашивает поп у своего нового работника, на «ты» переходя.

– При крещении Валентином нарекли, – отвечает тот, – но все кличут Балдой, сколько себя помню. А я и не обижаюсь.

– А что, «Балда» – хорошо звучит, – говорит поп. – Коротко и ёмко!

Так и стали все в округе попова работника Балдой величать – коротко и ёмко. А он и не обижался.

Хорошим работником оказался Балда. Мало того что всю работу по хозяйству выполняет – ещё и в храме прислуживает. Скотину любит, прихожан не обижает, готовит вкусно, огород поливает. Чего ещё надо? Смотрит поп на Балду и нарадоваться не может, что такого чудесного работника ему Бог послал.

Вот служит Балда попу год, служит второй, а за вторым, как водится, и третий пошёл. Тут стали нашего попа сомнения глодать. Скоро уж срок подоспеет расплачиваться – сердце, ум и волю отдавать. А вдруг и правда заберёт их как-нибудь Балда? Очень не хотелось попу расставаться с такими ценными вещами…

Уж месяц остался до расплаты. Совсем было наш поп в депрессию впал, как вдруг приходит к нему одна старая прихожанка, что на берегу озера жила, и говорит:

– Батюшка, завелись у нас в озере черти. Совсем житья от них не стало! По ночам воют – спать не дают. Яйца воруют. Молоко из-за них киснет и капуста завяла. Христом Богом, миленький, прошу – приди, освяти озеро, чтоб нечистый перестал безобразить! А уж я в долгу не останусь!

Задумался поп: нет как будто такого чина – на освящение озера от нечистой силы. На освящение храмины – есть, на освящение колесницы – имеется, а на освящение озера от чертей – нету, хоть ты тресни! Конечно, если будешь кого-то крестить, водоём нужно освятить, но он-то никого крестить не собирается!

«Пошлю-ка, – думает, – я туда Балду, пущай он с бесовским племенем разбирается! Разберётся – хорошо, денежку за это баба Дуня заплатит. А коли утащат работника черти – так расплачиваться мне сердцем, умом и волей не нужно будет. Так и так я в выигрыше!»

Позвал поп к себе Балду да и говорит:

– Поди, Балдушка, на берег озера, вызови чертей и повели им Христовым именем убираться подобру-поздорову к себе в преисподнюю. А не исполнишь поручение – выгоню тебя из работников, и останешься без вознаграждения, хотя тебе всего месяц доработать осталось!

Делать нечего, взял Балда длинную палку и отправился к озеру. Стал он в озере палкой водить – чертей выманивать. Не выходят черти!

– Да что ж это я, дурак, нечистых духов в озере ищу? – думает Балда. – Совсем забыл, что духи злобы поднебесной в духовном, а не в физическом мире живут! Значит, надо их духовными вещами приманивать – мыслями плохими, желаниями нечистыми, сквернословием.

Стал Балда изо всех сил в мыслях попа ругать – такой он, мол, и сякой, совсем никудышный человечишко, славолюбец и скупердяй! И глядь – тут как тут уже бесёнок маленький вокруг него вьётся, крылышками перепончатыми машет и копытца довольно потирает.

Обрадовался Балда, что его затея удалась, да и говорит бесёнку:

– Что ж это вы, бесята, совсем Бога перестали бояться? Яйца воруете, молоко портите, да по ночам воете – народ православный пугаете? Будете и дальше хулиганить, я ваше племя молитвою и крестным знамением изведу!

– Знаем всё про тебя, Балда, – усмехается бесёнок, – и молитвы твоей не боимся! Однако готовы заключить с тобой сделку.

– Какую ещё сделку? – спрашивает попов работник.

– А такую: пройдёшь три наших испытания, оставим бабу Дуню в покое и дадим тебе спокойно твой срок дослужить. А не пройдёшь – душу свою бессмертную нашему князю отдашь. Годятся такие условия?

Почесал Балда в затылке, да и согласился на бесовские условия. Обидно ведь три года работать и без вознаграждения остаться!

– Ну, поехали! – говорит бесёнок и копытцем о копытце – хлоп!

Видит Балда: очутился он во дворце расчудесном. Везде в том дворце золото да парча, ковры персидские да люстры хрустальные, огромные телевизоры заморские да центры музыкальные из красного дерева. А во дворе – целый парк карет с механическими кучерами и гидроусилителями вожжей.

Погулял Балда по дворцу, прилёг отдохнуть на расшитый золотом диван. Откуда ни возьмись – появляются три распрекрасных девицы-красавицы и давай ему яства отменные да пития вкуснейшие подносить. Напился Балда, наелся от души – сидит, любуется на красна-девиц, а те перед ним танцы разные танцуют. «Вот это жизнь! – думает Балда. – Ни о чём заботиться не надо, живи и радуйся!»

Так и зажил в расчудесном дворце с тремя прислужницами – живёт и горя не знает. Но однажды вдруг замечает, что одна из красна-девиц пригорюнилась – всё время вздыхает тяжко и взгляд у неё грустный сделался, как у собаки, скучающей по хозяину. Подзывает от ту де́вицу и спрашивает:

– Что грустишь, девица-красавица? Али тебе у меня живётся плохо?

– Нет, мой господин, – отвечает красна-девица, – живётся мне у тебя хорошо. Да только когда я в город на заработки поехала, остались у меня в деревне родители старые, немощные. Одни они живут, больше-то у них, кроме меня, никого и нет. Некому старикам даже кружку воды подать.

Пожалел Балда девицу. Дал ей мешочек с золотом, чтобы было на что жить, и отпустил домой с миром. Да наказал, чтоб за стариками своими усердно ухаживала.

Отпустить-то отпустил, только красавица та была поварихой знатной, и все яства заморские именно она ему готовила. Как уехала девица к своим старикам, пришлось Балде на фастфуд перейти, который готовить почти не надо, и живот у него стал частенько побаливать…

Живёт Балда дальше в своём дворце расчудесном. Любуется на двух оставшихся красна-девиц, которые и дворец ему пылесосят-убирают, и посуду моют, и другую разную домашнюю работу за него делают. Но вот однажды замечает он, что личико одной девицы погрустнело, затуманилось, того и гляди из ясных глазок слёзки польются горькие.

Подозвал Балда к себе красавицу и спрашивает:

– Что печалишься, девица-красавица? Али тебе у меня живётся плохо?

– Нет, мой господин, – отвечает ему девица, – живётся мне у тебя очень хорошо. Да только когда я в город на заработки поехала, у меня в деревне жених остался. Скучаю я по нему – сил уже нет разлуку терпеть.

Пожалел и эту красну-девицу Балда, дал ей мешочек с золотом в качестве приданого и отпустил домой с миром. Да наказал, чтоб сразу замуж за своего жениха вышла и верность мужу всю жизнь хранила. «Ничего, – думает, – я и из пластиковой одноразовой посуды есть могу». Девица та ведь посудомойкой у него служила!

Стал Балда из пластиковой посуды есть, и начали у него глаза слезиться да кожа пятнами пошла – аллергия на пластик совсем замучила…

Однако живёт себе дальше Балда в своих хоромах, на оставшуюся красавицу слезящимися глазами любуется. Но и та вдруг закручинилась-запечалилась. Слёзки украдкой платочком шёлковым утирает.

Подозвал Балда к себе последнюю девицу и спрашивает:

– Что же ты пригорюнилась, девица-красавица? Али тебе у меня живётся плохо?

– Нет, мой господин, – отвечает ему та, – живётся мне у тебя лучше некуда. Да только вот осталась у меня в родном городе сестрёнка младшенькая. Сиротки мы с ней, я ей мать с малолетства заменяла. И пока я тут деньги зарабатывала, продали её злые люди в рабство. Даже не знаю, что теперь делать…

Сказала так и голову повесила.

Призадумался тут Балда: «Если и эту красавицу опущу домой, придётся мне самому дворец свой огромный пылесосить и пыль везде вытирать! И так весь желудок себе фастфудом испортил, и пятнистый стал, как лягушка-свинюшка (зверь такой есть диковинный, внучок)[13]13
  Более правильно сей диковинный зверь с поросячьим рыльцем называется «лягушка-поросёнок». (Прим. авторов.)


[Закрыть]».

А девица стоит перед ним, молчит, только слезинки с ясных глаз платочком вытирает.

– А, ладно! – пожалел Балда красавицу. – Займусь сам уборкой, не привыкать, чай. Сейчас дам тебе мешочек с золотом – иди сестрёнку из рабства выкупать!

И только вымолвил он эти слова, как исчез дворец распрекрасный вместе с девицей-красавицей и оказался Балда снова на берегу озера. Бесёнок рядом вьётся – рожа у него кислая и хвост из стороны в сторону ходит, как у кота рассерженного. Понял Балда, что прошёл первое испытание.

– Ну, посмотрим, как ты справишься со вторым! – говорит бесёнок и копытцем о копытце – хлоп!

Очутился Балда в пустыне каменной. Ни одной живой души вокруг нет, сколько видит глаз, да и растительности вовсе не наблюдается. И еды с водой тоже нет. А солнце как ненормальное шпарит! Как из этой пустыни выбираться – совершенно неясно. Но не стоять же на месте до скончания веков! Вот и решил Балда идти вперёд пока сил хватит.

Идёт час, идёт другой, идёт третий. И вдруг видит в каменном углублении небольшую лужицу, полную чистой голубоватой воды. А Балда уже совсем от жажды измучился! Подошёл он к той лужице, наклонился, чтобы воды испить, а лужица ему и говорит тоненьким голоском:

– Не пей, добрый человек! Не губи Христа ради!

«Это у меня от жары разум помутился!» – думает Балда и зачёрпывает горсть воды. Смотрит – а в воде той крошечные жучки-червячки-пиявочки плещутся, жизни радуются. Увидели они, что Балда их выпить собирается, и как закричат все хором:

– Не пей, добрый человек! Не губи Христа ради!

Отлегло у Балды на сердце: он уж думал, что у него галлюцинация слуховая была – бездушная лужа человеческим языком заговорила! А это всего-навсего живая тварь Божья себе пощады просит!

Пожалел он жучков-червячков-пиявочек, вылил воду обратно и дальше пошёл. Совсем от жажды изнемогать стал! Вдруг видит другую лужу – побольше. Только хотел водицы испить, слышит – говорит кто-то тенором:

– Не пей, добрый человек! Не губи Христа ради!

Зачерпнул он горсть воды, присмотрелся – не видать в воде никаких червячков-пиявочек. Раскрывает рот, чтобы воды испить, а кто-то пуще прежнего кричит:

– Не пей, добрый человек! Не губи Христа ради!

Вылил он воду обратно, присмотрелся, а на берегу лужи лягушата сидят и жалобно квакают:

– Если ты всю воду выпьешь, нам жить негде будет и мы на жаре лютой смертью погибнем!

Пожалел Балда тварь Божью – не стал воду пить и дальше пошёл. А сам от жажды еле на ногах держится. Вдруг выходит к берегу пруда. «Ну, – думает, – теперь-то я точно напьюсь! В этом пруду водицы на всех хватит». Только к воде припал, а из пруда кто-то говорит густым басом:

– Не пей, добрый человек! Не губи Христа ради!

Зачерпнул Балда горсть воды – жучков-червячков нет, посмотрел на берег пруда – лягушат тоже не наблюдается. И крикнул охрипшим от жажды голосом:

– А кто говорит-то?!

Высовывает из пруда голову пресноводный кит и молвит грустным-прегрустным голосом:

– Я говорю. Тяжело мне в этом прудике живётся – каждая капля воды на вес золота. Не пей, добрый человек! Не губи Христа ради!

Пожалел Балда кита и не стал воду из пруда пить. Лёг на землю и помирать приготовился. Вдруг чувствует – лежит не на камне, а на мягкой траве. Вскочил и видит – оказался он опять на берегу баба Дуниного озера. Хотел было напиться – да, оказывается, пить-то ему больше не хочется. Кончилось второе бесовское испытание!

Бесёнок по-прежнему рядом вьётся – крылышками перепончатыми бяк-бяк-бяк. И рожа у него кислая-прекислая. «Кажись, я и второе испытание прошёл!» – думает Балда. А бесёнок говорит:

– Ну, Балда, если выдержишь и третье испытание, будешь герой. А не выдержишь – души́ своей бессмертной навсегда лишишься! – И копытцем о копытце – хлоп!

Видит Балда: оказался он на крыше дворца многоэтажного. Дворец тот – выше египетских пирамид, вся крыша деревьями экзотическими засажена, а посередь сада – большой фонтан в виде древнегреческих сказочных существ, посейдонов всяческих да нереид.

Не успел осмотреться он как следует – подбегает к нему дева прекрасная. Волосы у неё короткие и в белый цвет покрашенные, а одета она и того чуднее – в пиджак и юбку выше колен, а на ногах рейтузы прозрачные натянуты. Усмехнулся про себя Балда её странному наряду, а дева его на какой-то совет директоров зовёт. И говорит, что он, Балда, в этом совете директоров самый главный директор – что-то вроде правителя денежной империи. А другие директора – вроде как его министры. «Вот уж не думал, что императором доведётся стать!» – думает Балда.

Зашли они с девой в передвижную комнату с зеркалами и приехали в огромную светлую залу. А там уже все министры собрались, императору Балде в ноги кланяются и на самое почётное место его сажают. Затем встают все дружно, поют гимн своей империи и начинают своему правителю планы завоевания разных компаний-государств предлагать.

Один предложил завоевать государство, которое делает чудесные игрушки для детей. Другой – захватить государство, которое добрые книги печатает. Третий – покорить государство, которое редких животных от злых людей защищает.

«Почему бы и не захватить все эти государства? – думает Балда. – Тогда МОЯ империя будет чудесные игрушки делать, добрые книги выпускать и редких животных от злых людей спасать!»

И дал добро своим министрам на завоевание государств, которые детские игрушки делали, добрые книги печатали да редких животных защищали.

Зажил Балда во дворце многоэтажном со множеством прислужников. Ест, пьёт, по экзотическому саду гуляет, в фонтане купается да на прекрасных дев в рейтузах прозрачных любуется – и горя не знает.

Но тут вдруг приходит к нему правитель государства, которое детские игрушки делало, и говорит:

– Не завоёвывай, пожалуйста, ты моё государство, император Балда! Мне оно от моего отца по наследству досталось. Мой отец в него всю душу вложил и на смертном одре завещал, чтобы я, его сын, им мудро и достойно управлял. А твои министры на моих заводах, где сейчас выпускают чудесные игрушки, станут делать дальнобойные пушки.

Зовёт Балда самого заслуженного из министров и спрашивает:

– Правда, что, если захватим мы это государство, на заводах, где выпускают игрушки, будут делать дальнобойные пушки?

– Правда, ваше императорское величество, – отвечает старый министр. – Коли мы продолжим делать игрушки, разорится наша великая империя и распадётся на части. Ведь пушки-то стоят намного дороже, чем игрушки!

Пожалел Балда правителя игрушечного государства и запретил министрам его компанию захватывать. Живёт дальше во дворце-небоскрёбе, с прекрасными девами в фонтане купается, да с Посейдоном и нереидами веселится. (Это такой оборот речи, внучок. На самом деле Посейдон и нереиды из мрамора были!)

Тут приходит к нему правитель государства, которое добрые книги печатало, и говорит:

– Не завоёвывай, пожалуйста, ты моё государство, император Балда! У меня работают добрые писатели, а твои министры их всех выгонят и возьмут на их место злых. Эти злые будут ужастики да боевики всякие сочинять, зло в мире умножать. А его и так слишком много.

Опять зовёт Балда самого заслуженного министра и спрашивает:

– Правда, что, если захватим мы это государство, на фабриках, где выпускают добрые книги, будут злые книги печатать?

– Правда, ваше императорское величество, – отвечает министр. – Коли мы продолжим издавать добрые книжки, разорится наша великая империя и распадётся на части. Ведь злые-то книги народ гораздо лучше покупает, чем добрые!

Пожалел Балда правителя доброго книжного государства и запретил министрам его страну завоёвывать. Живёт дальше во дворце до неба. Полюбилась ему одна дева прекрасная, и хотел наш Балда уж на ней жениться. Да тут приходит к нему правитель государства, которое редких животных от злых людей защищало. Лица́ на нём нет, голос убитый.

– Захватили, – говорит, – твои министры моё государство. Все заповедники, в которых мы животных спасали, разорить хотят, а на их месте меховые заводы построить. Чтоб из вымирающих зверей шубы для богачей делать. Пощади ни в чём не повинных зверюшек, император Балда, не губи их зазря!

Почесал в затылке Балда. Это что же получается – обманули его министры? Он хотел детские игрушки и добрые книжки выпускать да зверей защищать, а они что устраивают?

Зовёт Балда старого министра и хочет разнос ему устроить – за то что он зверюшек беззащитных на шубы пустить собирается. А министр усмехается так недобро и говорит своему императору:

– Если ваше императорское величество и это государство пожалеет, мы, министры, свергнем его императорское величество, и вместо того чтобы под венец идти, будет императорское величество на помойке еду в мусорных баках искать!

Ох как тяжко стало Балде! Привык он к весёлой и беззаботной жизни, к тому, что его все почитают да на руках носят. А теперь из-за каких-то зверей, которых он никогда в жизни не видел, надо с этой расчудесной жизнью распрощаться, невесты лишиться и на помойку идти? Забыл Балда, что это всего лишь испытание и что живёт он в небоскрёбе не по-настоящему. И хотел уж было отказать правителю государства, которое животных защищало, в его прошении. Но тут вспомнил, как у него в детстве морская свинка была по имени Хихика, которую маленький Балда очень и очень любил. Представил он, как злой министр отобрал бы у него свинку, убил бы её и пустил на шубу. А чем все эти животные хуже его любимой Хихики? «Нет уж, – думает Балда, – лучше я прекрасной невесты лишусь и буду на помойке отбросами питаться, чем тварь Божью ни в чём не повинную под нож пущу!»

– Не бывать бессмысленному убийству животных! – говорит Балда.

И как только он это сказал, сразу же очутился на берегу баба Дуниного озера, а злой министр в бесёнка с перепончатыми крылышками превратился. Рожа у бесёнка – кислее не придумаешь, хвост уже не болтается – обвис, да и крылышки хлопают как-то неритмично. Понял Балда – прошёл он и третье испытание, победил бесовское племя!

А бесёнок говорит:

– Не станем мы уговор исполнять! Мы – духи лживые, с нами сделки только дураки заключают! Нас баба Дуня знаешь как хорошо своими суевериями подкармливает!

– А вот я сейчас Христу Богу от всей души помолюсь – живо наш уговор исполните! – грозит нечистому духу Балда.

– Будь по-твоему! – нехотя говорит бесёнок. – Не надо молиться!

Задрожал юный искуситель и исчез – убежал к себе в духовный мир, а точнее – в преисподнюю.

«Вот дивно! – думает Балда. – В прошлый раз-то он моей молитвы не испугался. Никак изменилось что-то с тех пор?»

Пошёл Балда к попу, идёт и дальше размышляет. «Что-то все три моих испытания больно одно на другое похожи были, – думает. – К чему бы это?»

Вот приходит он к попу и докладывает, что поручение исполнил. А поп как своего работника увидал, сразу же за сердце схватился. Оказывается, уже ровно месяц миновал, как Балда к озеру пошёл, и все его пропавшим без вести считали. А сегодня – как раз день расплаты настал.

Упал поп к Балде в ноги и просит о помиловании – не отбирать сердце, ум и волю.

– Не могу я вас помиловать, – грустно говорит Балда. – Я же говорил, что меня к вам послали.

– И кто же тебя послал? – спрашивает поп. А лицо у него белое-белое.

– Старец послал – батюшка Амвросий, – отвечает Балда. – Я один тяжкий грех совершил, жестокосердие по отношению к ближнему проявил. Пошёл к батюшке Амвросию на исповедь. А он мне говорит: «Мало в грехе сознаться, надобно свой грех ещё делом искупить». – «Я готов», – отвечаю. «Тогда, – говорит старец, – оденься похуже, иди к такому-то священнику – он как раз себе работника ищет – и служи у него три года забесплатно. А по истечении срока отберёшь у него сердце, ум и волю, если он за это время в своей жадности не раскается». – «Как же я смогу такие вещи у человека отобрать?» – спрашиваю я. «Просто скажи: „недостоин ты стоять перед Престолом Божиим“, и всё само произойдёт», – говорит старец. А теперь рассудите: если я послушание старца не исполню, мне мой собственный грех не отпустится!

Заплакал поп горючими слезами, ползает у Балды в ногах и молит о пощаде:

– Если меня священнического сана лишить, я и правда рассудок и волю потеряю! А се́рдца я и так уже, наверное, лишился, когда отправил тебя на берег озера да понадеялся, что тебя черти утащат! Прости меня, Балдушка, Христа ради, не губи!

– А, ладно! – не выдержал Балда. – Ослушаюсь старца! Лучше уж сам буду в аду гореть, чем другого человека на жизнь без сердца, ума и воли обреку!

И только он это сказал, как заходит к ним в домик сам батюшка Амвросий. Поднял старец с колен нашего попа и обнял обоих – и попа и Балду.

– Вот, дети мои, вы и познали, что такое истинная жалость! – говорит старец. – Это когда ты готов душу свою на адские муки обречь, лишь бы душа ближнего спаслась. Ещё эту жалость называют любовью Христовой! – И отпустил обоим все их грехи.

Вот такие вот бывают чудеса! Стал наш поп после этого случая самым щедрым попом на свете, а все деньги, которые на немецкую карету копил, нищим раздал. И все прихожане стали считать его своим любящим и заботливым отцом.

А Балда до самой старости прослужил у него работником – не потому что старец так велел, а потому что не было ему на свете человека дороже, чем бывший жадный поп!

* * *

– Ну, как думаешь, внучок, понравилась Пушкину ДОБРАЯ сказка про попа? – спросил дед Вася, когда закончил рассказ. – Он ведь тоже мою сказку слушал, когда я тебе её рассказывал.

– Деда, а почему, когда кто-то приходит с Неба, одни его видят, а другие – нет? – интересуется Петя.

– Небожителей видит тот, у кого сердце чистое. Вот как у вас, юноша, – говорит кто-то со стороны окна.

Сел в постели Петя и видит при свете ночника: стоит у окна великий поэт собственной персоной. Бакенбарды, длинненький нос, задумчивые глаза – всё, как на портрете.

– Вам понравилась дедушкина сказка? – спрашивает его Петя.

– Очень, мой милый, очень! – говорит Александр Сергеевич. – Если вы, молодой человек, станете поэтом или писателем, когда вырастете, пишите только такие вот ДОБРЫЕ сказки. Вот я написал много красивых талантливых сказок и прославился на земле. А ваш дедушка при жизни никаких сказок не сочинял, просто жил по заповедям Божьим – всех любил, никого не обижал и сам ни на кого не обижался. И на Небе его слава стократно затмевает мою. Я, как маленький ребёнок у отца, спрашиваю у вашего дедушки совета и учусь у него любить Бога. Поэтому лучше быть на земле никому не известным добрым сказочником, чем всемирно известным недобрым. Мало кто понимает эту простую истину, а жаль…

– По́лно уж вам, Александр Сергеевич! – говорит дед Вася. – Время покаяния для вас давно закончилось, а настало время истинной любви и радости! А внучок мой, наверное, и так уже всё понял – он сообразительный.

– Ну тогда я раскланиваюсь! – улыбнулся Пушкин, превратился в звёздный вихрь и вылетел в окно.

– Любит театральные эффекты! – подмигнул дедушка Пете. – А ты спи, мой дорогой внучок, и пусть тебе снятся только добрые сны!