Книга: Годы неизвестности Альфреда Шнитке. Беседы с композитором - Дмитрий Шульгин

МУЗЫКА, ЛИТЕРАТУРА И МАТЕМАТИКА Интересен этап творчества Шнитке, когда он «восстал» против конструктивизма, видя в нём нарочитость, подделку, где творчество сводилось «к заполнению заранее разгороженных клеточек разной величины в соответствии с общим планом». По мнению композитора, музыка, как и жизнь, несводима к числам, технический контроль не должен быть главным. В непредсказуемых, специально так поставленных переходах Стравинского, Шнитке видит прямой и косвенный трагизм:

Никто и глазом не моргнёт, но становится страшно от абсурдности, бессвязности обстоятельств.

Композитор не должен думать о традиции, — считает Шнитке, — иначе он станет академичным, будет ограничивать себя. Бессмысленно об этом думать ещё и потому, что любое творчество подпадает под какую-нибудь традицию. Кроме того, он говорит о том, что традицию творчества определяет не национальность, а окружение — отмечаю это, поскольку не единожды спорила по этому поводу. Мне кажется, это касается не только музыки, и даже не только искусства, но и любой человеческой деятельности в принципе. Почему-то в связи с указанием Шнитке на то, что тема «кукараччи», использованная им, должна была по его мысли создать «низменную эстрадную сферу», вспомнился «степной волк» Гарри Галлер, почитатель симфонической музыки, поначалу ненавидящий и не понимающий джаз. Однако он говорит и о том, что

Нет никакого музыкального материала, который бы не заслуживал стать таковым, и беда современной музыки и авангарда в том, что в своих формальных поисках — очень чистых и тонких — они теряют «грязь», а ведь «грязь» тоже необходимое условие жизни.

Шнитке против абсолютного отсечения чего бы то ни было, и поэтому он постоянно стремится создать какую-то смесь, где было бы собрано всё. Интересно также сравнение Второго концерта для скрипки с оркестром с Евангелием и его отдельных моментов — с библейскими сюжетами. Литература и музыка, как считает Шнитке, отражают одну форму, лежащую вне жанров искусства, поэтому конструктивные принципы одного можно использовать при построении другого, но, конечно, с той же оговоркой — не увлекаться. Сюжет кафкианского рассказа послужил толчком к созданию Пианиссимо — сплетения множества вариантов одной и той же мысли, наподобие того, как слова заповеди разными начертаниями вычерчиваются на теле виновного в рассказе. И там и там структура становится понятна только в конце. Даже количество часов в рассказе, через которое преступивший заповедь понимает смысл происходящего — 12 — связывается с 12 тонами серии 12 скрипками, 12 «вползающими друг в друга» вариациями. Что касается других столкновений с литературой в музыкальном творчестве — Шнитке пришлось переводить латинские тексты для Реквиема к спектаклю «Дон Карлос», но несмотря на существование немецкого издания, некоторые слова ему так и не удалось понять. Разбирая конструкцию своих произведений, Шнитке говорит и о том, зачем всё это делалось и где и что какую смысловую нагрузку несёт. Как выпускника маткласса, меня очень заинтересовал принцип наложения эратосфенова ряда на ту или иную гармонию или звукоряд (который, по сути своей, тоже является прогрессией частот). Выбор чисел из решета Эратосфена обусловлен тем, что все другие прогрессии слишком быстро приводят к большим, как их называет композитор, «страшным» числам.

КОМПОЗИТОР О СЕБЕ Шнитке критически относится к своей преподавательской деятельности:

Я преподавать не должен.

Слишком мало пользы приносил студентам, считает музыкант. Единственное, о чём он жалеет, — это о просмотре классической литературы в больших количествах, которого теперь нет.

Во время исполнения этого произведения, когда меня вызывали, я даже не выходил.

— говорит Шнитке о «Сюите в старинном стиле», называя её откровенной стилизацией. Однако Михаил Казиник и в стилизации видит почерк Шнитке, отмечая слегка расходящиеся гармонии (М. Казиник "Дьявольская музыка Альфреда Шнитке" — это интереснейший, выразительный получасовой монолог музыканта, перемежающийся пятью частями "Сюиты" Шнитке, сыгранной им с Алексеем Ботвиновым, советую послушать всем заинтересованным).

Я это сочинение не люблю.

Но сейчас я уже не хочу вмешиваться во всё это, потому, что сделал бы здесь многое, безусловно, иначе.

— таковы взгляды Шнитке на многие свои вещи, написанные в 60-ые годы. Это говорит о том, что он сам чувствует свой рост, и ещё и поэтому не стыдится прежде написанного: ему просто не радостно, если что-то из этого исполняется. Хотя, опять же, как писал Д. Шульгин в начале книги, композиторская оценка так же субъективна, как оценка слушателей, оценка критиков, и не стоит её воспринимать как единственно правильную.

СТРОЕНИЕ КНИГИ Автор пытается балансировать между литературой для массового читателя и литературой научно-документальной, с подробным описанием технических деталей, представляющих интерес только для профессионалов. Оттого и примечания в скобках типа: «здесь было рассказано о том-то и о том-то, в дальнейшем эта часть вырезана». Мне кажется, весь собранный им материал можно рассматривать как черновик, из которого в свою очередь могут выйти две вещи: либо это будут строго упорядоченные и систематизированные документы, свидетельства и т. п., достойные занять место в историческом архиве, либо они будут переработаны в научно-популярный роман, для чего, конечно, необходимы гораздо большие затраты времени и талант. Но пытаться соединить, усреднить, вывести какое-то «среднее гармоническое» и урезать для этого всё «добытое» со стороны автора не очень честно. Хотя, конечно, и после этой попытки можно получать информацию, я говорю лишь о том, что она отличается от первоисточника, и думаю, насколько это правомерно в данном случае. С другой стороны, книга разделена на три части: в первой — какие-то общие вопросы о музыке в целом и отношению к ней композитора, о его жизни, знакомых, влиянии чего бы то ни было на его творчество и ответы на эти вопросы; во второй части книги о каждом произведении ведётся отдельная беседа, в третьей речь идёт о настоящих на тот момент (1976 г.) планах композитора. Судя по повторяющимся фразам в соседних «главках» второй части, эти беседы проводились в разное время. На мой взгляд, такие фразы можно вырезать без ущерба для содержания книги. Говорить о возможных новых открытиях Шнитке не хочет:

Говорить о себе и анализировать что-то можно, лишь пройдя это.

. И ещё он не хочет это делать потому, что однажды сказанное уже будет означать некую ограничивающую систему для его дальнейших поисков.

ТАК ЧТО ЖЕ ДОЛЖНА ВЫРАЖАТЬ МУЗЫКА? Там же, в третьей части книги Д. Шульгина, заходит речь о совместимости музыки с социальными идеями, должна ли она нести в себе какую-то общественную идеологию. Шнитке придерживается мнения, что музыка в меньшей степени, чем другие искусства, выражает идеологию. Если музыкант вдруг после нескольких веков индивидуализма в культуре начинает себя обезличивать, опускаясь до запрашиваемых обществом популярных массовых песенок, он становится «неубедителен». Человек и его духовный мир — вот что выражает музыка. О процессе творчества и вдохновении Шнитке говорит, наверное, то, что бывало с каждым человеком:

Когда некогда работать — хочется работать и думаешь, что если это время будет, то станешь трудиться с полной нагрузкой. Появляется время — и вдруг иссякает всякая мысль, и всё время надо себя принуждать.

Со мной такое бывает постоянно, вот и сейчас я думаю, как было бы здорово окунуться в венгерский язык, в изучение программ Adobe, в гору книг, скапливавшихся на полках в течение трёх лет чтения программных списков и ждущих свой черёд, но — настанет лето, вернее, та его часть, когда не нужно будет сдавать экзамены, и пыл осядет. Но для Шнитке музыка — это потребность, он пишет не столько для того, чтобы что-то выразить, сколько для удовлетворения этой потребности:

Если я не пишу, то веду, следовательно, ненормальный образ жизни.

Кроме того, Шнитке высказывает мысль, не раз приходившую в голову многим художникам и музыкантам, что их задача — лишь уловить то, что уже есть, и передать это доступными им способами: «всякая музыка, которая существует в мире, представляется мне существовавшей и до сочинения её конкретным композитором. Она имеет видимость объективно существующего некоего творения природы, а композитор по отношению к ней — «приемником». Есть два типа талантливых людей: гениальностью одних восхищаются с рождения, других же в первые годы, а то и десятилетия их жизни никто не замечает, считая их чем-то посредственным, но из этой самой жизни и отзывов выкристаллизовывается художник. Шнитке принадлежит к последним. Это вспомнилось мне в связи с его упоминанием о воле, что волевые люди под давлением внешних «надо» могут сломать что-то своё, личное, переступить через индивидуальность и создать посредственную, а может быть, и не очень — но не их вещь, в то время как другие (в пример он приводит Шостаковича) не могут принудить себя делать что-либо по требованию из-за своего слабоволия, но и не разрушают при этом себя в музыке. Здесь можно провести параллель и вспомнить конфликты Шнитке с госруководством, и его незаметность в консерваторские годы, и все те указания и наставления, что ему давались в то время, которым он следовал или не следовал. Творческий путь — это тоже путь с бесчисленным количеством поворотов, разветвлений-возможностей, сучков-препон и т. д. Может быть, основываясь на характере людей, их складе ума, выборе того или иного, тоже можно было бы писать музыку?..

Что касается самого издания книги — не могу не отметить прекрасные рисунки Хахановой. Очень, очень завидую — поэтому завершаю рецензию и иду совершенствовать свои рисовальные способности.