Текст книги "Закон монолита"

Мертвые пулеметчики были экипированы очень неплохо. И помимо жратвы, аптечек и боеприпасов, у каждого из них в бронированном набедренном чехле имелась зеленая армейская фляга времен СССР, доверху наполненная спиртом. «Белый» – нужный продукт что на Зоне, что на любой войне. И рану продезинфицировать снаружи, и душу подлечить изнутри, опрокинув в себя сто грамм «за тех, кто в Зоне».

Но сейчас нам с Рудиком спирт был нужен для другого.

С трудом затащив мертвого нео на поленницу, скрывавшую нас от «боргов», мы обильно полили «белым» и Рррыка, и бревна под ним. Потом я достал зажигалку, доставшуюся мне в наследство от покойного Сталка, и сказал:

– Прощай, Рррык. Ты был настоящим Новым человеком. Легкой дороги тебе в Край Вечной войны.

– Легкой дороги… – эхом отозвался Рудик, в огромных глазищах которого стояли слезы. Спир был впечатлительным малым. Когда никого не убивал, мог и расчувствоваться. Как сейчас, например.

Я щелкнул зажигалкой и поднес огонек к поленнице. Бревна, добросовестно высушенные ветром и временем, вспыхнули сразу. Следом затрещала мертвая плоть, пожираемая пламенем, в воздухе повис запах горелого мяса.

– Пойдем, – сказал я Рудику. – Всё, что мы могли сделать для Рррыка – сделано. Теперь надо посмотреть, что нам досталось в наследство от «боргов».

Туда, где погиб основной отряд красно-черных, сожженных термобарическим выстрелом, ходить было бесполезно. Там осталось лишь большое черное пятно на земле, на котором скрючились такие же черные холмики сожженной плоти, совсем недавно бывшие живыми людьми. А вот с мертвых пулеметчиков, вооруженных РПК, я снял хороший запас патронов 7,62×39, вполне подходящих к моему автомату. Рудик, так ни разу и не выстреливший из своего пистолета, завистливо вздохнул.

– Проблемы? – поинтересовался я.

– Ага, – мрачно ответил спир. – В росте и мышечной массе. Искренне завидую вашему племени, которое может не напрягаясь таскать на себе полноразмерные автоматы. Даже хотел одно время в Красное Поле смерти прыгнуть.

– Типа, прокачаться или сдохнуть?

– Это уж как получится, – вздохнул Рудик. – Задолбало ходить недомерком. Не жизнь, а…

Внезапно на плече мертвого пулеметчика ожила рация. Захрипела, давясь помехами, которых в аномальной Зоне больше, чем где бы то ни было – и вдруг неожиданно чистым голосом выдала:

– Внимание всем! Говорит лидер группировки «Борг». Только что к нам поступила информация, что Снайпер ликвидировал отряд наших Охотников, зачищающих Зону от чудовищных мутантов иного мира, а также уничтожил нашу диверсионно-разведывательную группу, состоящую из трех боевых «четверок». Исходя из чего группировка «Борг» поднимает цену за голову мертвого Снайпера до трехсот тысяч «деревянных». Цена за живого – пятьсот тысяч. Со своей стороны гарантирую удачливому охотнику стопроцентную оплату, а также при необходимости безопасную и совершенно бесплатную эвакуацию за кордон вместе с деньгами…

Рация вновь захрипела – и отрубилась.

– Ишь ты, – задумчиво произнес я. – Расту прям не по дням, а по часам.

– Это про тебя что ли? – поинтересовался Рудик.

– Ага.

– А что за «деревянные» они обещали за твою голову?

– Деньги у нас в Зоне так называются.

– Они из дерева? – вылупил спир и без того большие глаза.

– Нет, бумажные.

– Бред какой-то, – скривился Рудик. – Кому нужна эта бумага? Деньги должны быть из золота, на крайний случай – из серебра. А бумага хоть и редкий трофей, но толку от него никакого – разве что на подтирку сгодится. И то по мне экологичнее лопухом: со старой бумаги шрифт сползает и потом задница зудит. Помню нашел я одну книгу…

– Хорош! – рыкнул я через плечо, потроша рюкзак убитого пулеметчика. Не был бы занят, за такое мог спиру и в ухо треснуть. – Не для этого книги, заруби себе на носу!

– Ну, они тоже разными бывают, – пожал плечами Рудик. – Некоторые только на подтирку и годятся.

– Дурак, – в сердцах бросил я. – Не бывает плохих книг, понял? То, что не нравится тебе, вполне может понравиться другим. И всё, давай на этом закончим, а то выведешь и за последствия я не ручаюсь.

– Понял, понял, – пробормотал Рудик. – Съезжаю с темы.

И отправился ковыряться в другом трофейном рюкзаке.

За десять минут я изрядно пополнил боекомплект, а спир помимо пистолета обзавелся еще одним ножом, увидев который я даже слегка присвистнул от зависти.

Рудик трепетно сжимал в лапах шестидюймовый складной американский стилет. В смысле, клинок у этого ножа был длиной в пятнадцать сантиметров. Плюс рукоять восемнадцать. Эдакий карманный двуручный меч, разработанный на фабрике одного толстого ножедела. Недолюбливаю я американцев за то, что они постоянно лезут со своей выгодной только им вооруженной демократией туда, куда их не просят. Но конкретно этого толстяка уважаю. В том числе – за эту «шестерку», которую любой нормальный мужик, взяв однажды в руки, уже никогда из них не выпустит.

И судя по тому, как трясся от восторга и облизывался Рудик, был он реально самым что ни на есть настоящим мужиком.

– И на фига тебе это складное копье? – ревниво поинтересовался я. – Что ты им делать собрался с твоим-то ростом?

– Тебе не отдам, и не мечтай! – окрысился спир, почуяв, что я готов покуситься на его трофей. – У тебя вон «Бритва» есть.

– Не путай боевой нож с EDC.

– С чем???

– От английского «every day carry», нож для повседневного ношения. Боевой нож – это узкоспециализированное оружие, а твое пырялово как раз…

– Ты мне зубы не заговаривай, – оборвал меня спир, после общения с Коляном и Шерстяным ставший заметно наглее. – Нож не отдам. Точка. Самому нужен. Если хочешь, могу «Кобру» подарить.

– Ладно, не надо ничего, – вздохнул я. – Твои трофеи, ты и владей на здоровье.

– Это точно, – расплылся в улыбке спир, и даже от избытка чувств лизнул клинок «шестерки». На полированной стали расплылось пятно желтоватой слюны.

– Ядом своим нож решил смазать? – усмехнулся я.

– Откуда про яд знаешь? – насторожился Рудик.

– Да так, прикололся просто. А что, ты у нас еще и реально ядовитый?

– Да не, фигня, – вздохнул спир. – Разве ж это яд, который действует при температуре от плюс семидесяти градусов? Только в бане вражью силу травить, и то не факт, что подействует. В общем, считай, что обычные слюни.

– Ну слюни и слюни, – сказал я. – Главное смотри, чтоб от них нож не заржавел. В общем ладно, поговорили – и будет. А теперь нам пора отсюда ноги делать. Причем мне в ту сторону, а тебе – в противоположную.

– Это с какой такой радости мне в противоположную? – довольно агрессивно осведомился спир. – Нож не отдал, так теперь ты меня за это прогнать решил?

– Не в ноже дело, – миролюбиво ответил я, словно уговаривая капризного ребенка. – Просто ты сам слышал – за мою голову объявлена охренеть какая награда. Было б у меня их две, как у некоторых моих знакомых, всерьез задумался бы чтоб одну продать. Но поскольку голова у меня одна-единственная, и охота за ней сейчас начнется втрое более интенсивная, чем была, то лучше тебе держаться от меня подальше.

– Ты это, полегче, – насупился Рудик. – Я ж такое могу за оскорбление принять. Ты типа в натуре считаешь, что я могу кореша бросить, которому аж два раза жизнь задолжал из-за того, что рядом с ним опасно? Так мне ж оно на руку, что опасно, быстрее Долг Жизни отдам. В смысле, два долга.

– «Кореш, в натуре», – вздохнул я. – Чувствуются последствия общения с Коляном и Шерстяным. Ладно, оставайся, если своя жизнь недорога.

– О, другой разговор! – расплылся в улыбке спир, показав два ряда мелких и острых зубов. – И куда мы пойдем?

Я достал КПК, в котором была загружена карта Зоны.

– Отсюда оптимально через Новоселки и Иловницу прямо до Дитяток. Я те места хорошо знаю. Перелезем через кордон и двинем до Киева. Оттуда, думаю, через Чернигов доберемся до Гомеля, а из Беларуси всяко проще в Россию попасть.

– В Москву? – с придыханием спросил Рудик.

– Может, и в Москву, – хмыкнул я.

Память услужливо подсунула ворох старых воспоминаний… которые я немедленно отмел в сторону. Воспоминания – прекрасная штука, которой лучше предаваться, когда ты в безопасности. То есть, не сейчас.

Покончив с трофеями, я еще раз сверил направление с картой и сказал:

– Ладно, потопали. К вечеру дойдем до Новоселок, если всё в порядке будет, там и заночуем. Слышал я, что эта деревня самое спокойное место в Зоне, где ничего не происходит.

– Аномалия что ль? – прищурился Рудик. – Чтоб на зараженных землях да ничего не происходило? Не бывает такого.

– Вот и проверим, – сказал я.

Ходить по Зоне – удовольствие еще то. Тут на каждом шагу сюрпризы. Болота как явные, так и скрытые, замаскировавшиеся под лужайки да полянки. Аномалии, визуально обнаружить которые можно лишь когда они сыты и им наплевать на маскировку. Кровожадные и хитрые мутанты, предпочитающие человеческое мясо любому другому…

А тут еще спир, мать его за волосатую ногу. Трещит без умолку, аж голова от него разболелась.

– Эта Зона такая же, как в нашей вселенной?

– Похожая. И какая из них хуже, даже сказать затрудняюсь.

– А тут мутанты какие?

– Мутировавшие.

– Блин, хорош прикалываться! Они не такие, как у нас?

– Читать умеешь? Вот тебе КПК, в нем открой «Энциклопедию Зоны». Читай, просвящайся.

– На ходу читать неудобно. Ты лучше расскажи.

– А мне на ходу молоть языком неудобно. Привал будет – всё прочитаешь.

– Хорошо. А аномалии какие? Такие же…

– Тихо, – прошептал я, поднимая руку.

До этого момента мы шли редколесьем, но тут настала пора выйти на открытое пространство – впереди было широкое поле. Возможно, в прошлом колхозное, а ныне заброшенное, напрочь заросшее высокими сорняками, образующими сплошную зеленую стену со странным лиловым оттенком – мутации на зараженных землях затрагивают не только животных, но и растения.

Вроде тихо всё было вокруг… Но что-то мне в этой тишине не нравилось. Что именно? Не знаю. Интуиция неслышным колокольчиком позвякивала в голове – что-то не так. Как на старом кладбище, готовящемся «проснуться». Ни шороха кругом, ни звука. Стоят себе надгробия да местами покосившиеся кресты за тронутыми ржавчиной оградками, вдали заброшенная церковь маячит с проваленным куполом. Типа, место вечного покоя… А воздух звенит тревогой, вернее, в башке твоей сталкерской звенит. И когда внезапно рухнут одно-два-три надгробия, и полезут из-под земли ожившие трупы, ты уже готов не медля отправить их обратно в могилу, точными выстрелами снося гнилые головы одну за другой. Потому, что доверился интуиции. Бывало у меня такое, знаю не понаслышке.

Вот и сейчас – звенело. Но идти-то все равно было надо.

– Ладно, двинули потихоньку, – сказал я.

И пошел первым. Спиру на поле высоченных сорняков по-любому ни хрена не видать будет. Мне-то они по грудь, причем в основном колючие, заразы. И для того, чтоб пройти, приходилось рубить их «Бритвой», благо моему ножу за один взмах снести десяток стеблей – как нечего делать.

Я шел – в одной руке нож, в другой автомат – и пытался сообразить, что мне не нравится. Чуйка чуйкой, но ведь должно же быть какое-то обоснование тому предчувствию. Ну поле, ну покосившееся старое пугало на нем, ну вдоль дальнего края поля столбы старой линии электропередач. Тишь да гладь. Чего я насторожился-то?

И тут меня как током ударило!

Ну конечно. Пугало! Примитивный макет человеческой фигуры. Чудом сохранившаяся ржавая крестовина из двух труб, на которую кто-то давным-давно натянул набитую соломой мешковину, а поверху пристроил свой старый пиджак и широкополую шляпу. Всё это от времени превратилось в черную гнилую массу, чудом держащуюся на крестовине.

Но у этой массы под шляпой были один глаз. Стеклянный. Мимолетно блеснувший, когда я смотрел на кривое пугало – жутковатый памятник прошлому. Так не могла блестеть стекляшка, пришитая к мешковине много лет назад – давно б помутнела от пыли и грязи. Значит, кто-то её протирал, причем недавно. Зачем?

Объяснение этому могло быть только одно. Не простая стекляшка это, чудом сохранившаяся с прошлого столетия, а линза видеокамеры. Кому-то надо было знать, кто выходит из леса и пытается пройти через поле!

Я быстро сунул нож в ножны, перехватил автомат поудобнее, и шепнул через плечо спиру:

– Назад, быстро!

Но было поздно…

Они поднялись из зарослей сорняков бесшумно, словно призраки. Человек десять, не меньше. Все как на подбор здоровенные, плечистые, бородатые. Рожи что лопаты – широченные, и такие же невозмутимые, без тени каких-либо эмоций. Таким без разницы что человека пристрелить, что таракана прихлопнуть. Действие, не требующее какой-то эмоциональной реакции. Такие убийцы самые эффективные. Они не отвлекаются на всякую ерунду, типа переживаний по поводу чего-либо, и потому практически никогда не ошибаются.

У каждого из них в руках был огнестрел, направленный мне точно в голову. В основном старые ружья и обрезы двустволок, но и «калаши» имелись тоже – не новые, облезлые, но наверняка рабочие. И судя по тому, как бородачи их держали, было ясно: если что – не промахнутся.

– Ты это, без глупостей, – глухим басом проговорил самый здоровый из банды, не иначе главарь, чем-то неуловимо похожий на моего знакомого лесника. – Дернешься – пристрелим на хрен.

– Я догадался, – сказал я, превратившись в говорящую статую. Когда в тебя одновременно целятся из десятка стволов с расстояния в несколько метров, выпендриваться совершенно ни к чему. – Автомат, пояс и разгрузку на землю, верно?

– А ты прям Нострадамус, сталкер, – хмыкнул в бороду главарь. – Действуй. Только медленно.

Понятное дело, что в такой ситуации суета ни к чему – мало ли как отреагируют вооруженные люди на резкое движение. Может при всей их внешней невозмутимости среди них умело замаскировался один нервный автоматчик.

Я положил на серую траву свой АК, расстегнул пояс, стараясь прикрыть рукой «Бритву». Нож слегка подрастерял неуемную энергию, полученную от «электрода» и молниемета – а, может, переварил ее, усвоил и освоился с приобретением. Во всяком случае, сверкал он уже не так сильно, через ножны вроде и не особо заметно.

Сверху всё это дело я прикрыл разгрузкой. Глядишь, и обойдется. В Зоне бандиты не мочат народ направо-налево. Если получится безболезненно ограбить, то обычно отпускают. На фига валить того, кто завтра может снова приподняться и нажить добра, которое снова можно отнять? Ну а я уж придумаю, как заполучить всё свое добро обратно после того, как в меня перестанут целиться из кучи стволов одновременно. Кстати, Рудик, похоже, внял моему совету и успел свалить. Ну и слава Зоне.

Но бандиты не спешили отпускать меня на все четыре стороны.

– Как тебя звать? – осведомился главарь.

Интересно, на фига ему это?

– Иван, – ответил я, при этом ни разу не соврав.

Бородачи переглянулись.

– А чего без погоняла? Недавно что ли в Зоне?

– Ага, – отозвался я. Ну прям вынуждает, скотиняка небритая, рубить правду-матку, ибо в эту Зону из мира Кремля я и вправду пришел относительно недавно. – А с чего такой интерес?

– Да так, ищем кое-кого, – хмыкнул бандит. – «Борги» за него полмиллиона обещают. Вроде как где-то в этих краях шляется. Не встречал козыря, похожего на тебя, с блескучим ножом?

Понятно. Бородач просто издевался, сволочь. Ответа от меня не требовалось. Всё эти уроды знали, и охотились конкретно на меня.

Я усмехнулся.

– Слышь, борода, тебе точно надо это шоу? Или просто потрепаться не с кем?

– И то правда, – вздохнул бандит. И коротко, без замаха двинул мне прикладом снизу в подбородок.

Апперкот получился точным. Правда, я был готов к чему-то подобному, и заранее расслабил шею. Это помогло, но лишь немного.

«Надеюсь, челюсть не сломана», – успел подумать я перед тем, как провалиться в бескрайнюю черноту беспамятства.

***

Вот чего я не люблю в этой жизни, так это приходить в себя после нокаута. Голова чугунная, тело ватное, челюсть болит, а в месте удара – особенно. Конечно, есть и посерьезнее неприятности – например когда приходится самому себе гангренозную руку отпиливать. Но постзвездюлевый отходняк после этого будет однозначно на втором месте.

А еще обычно места, где, получив вышеописанные звездюли, я прихожу в сознание, имеют свойство феерически вонять. Это не было исключением. Покруче любого нашатыря шибануло мне в ноздри концентрированным ароматом гниющей соломы, застарелой мочи и разлагающегося дерьма. Плюс к этому примешивалось сладковато-приторное амбре, которое имеют свойство испускать дохлые крысы и умершие люди. Или части их тел, пролежавшие некоторое время на воздухе.

Или провисевшие.

С трудом сфокусировав расплывающуюся перед глазами картинку, я первым делом увидел руку. Грязную человеческую руку, болтающуюся в паре метров от моего лица, запрокинутого кверху. Похоже, она была просто оторвана от тела, так как с ее нижней части свешивались лоскуты потемневшей кожи, а из черного месива, некогда бывшего человеческой плотью, торчала округлая головка плечевой кости.

Рука была подвешена под дощатым потолком затхлого сарая. Сквозь многочисленные щели в стенах и крыше просачивалось достаточно света, чтобы я мог разглядеть куда попал.

В центре сарая был вкопан деревянный столб, поддерживающий крышу, к которому я и был накрепко привязан. А возле криво сбитой двери на ящике из-под гранат сидел один из бородачей и вдумчиво курил самокрутку. По ходу, трупная вонища внутри сарая его ничуть не смущала.

Увидев, что я очнулся, бородач словно невзначай поправил лежавший у него на коленях обрез двустволки, в несколько слоев обмотанный синей изолентой.

– Очнулся, соколик? – участливо спросил сторож, явно оставленный тут чтобы бдить за мной не спуская глаз.

– Типа… того, – с трудом разлепив губы, прохрипел я. От незначительного движения челюсть заныла, но боль была терпимой. Вроде и правда не сломана, только примерно с недельку жевать я буду в мега-лайт режиме.

– Вот и ладушки, вот и хорошо, – кивнул бандит. – А то ж Степан, когда бьет, силушку-то не рассчитывает. Мог ведь не только челюсть сломать, но и шею свернуть. Хорошо что ты ее расслабил перед ударом, сразу видать – бывалый сталкер.

– Вы все тут… такие глазастые?

– А то ж, – самодовольно хмыкнул бородач. – Места здесь для здоровья больно благодатные, неспроста туточки раньше староверы жили. Глаза видят лучше, силушку земля дает, волосья на теле растут буйно да благодатно.

Говоривший любовно погладил бороду, широкой черной лопатой лежавшую на груди.

«Ага, ясно куда они меня притащили, – подумал я. – Это ж Замошня, деревня раскольников. Про которую, кстати, много чего говорят, но в основном вполголоса и оглядываясь, на предмет нет ли поблизости бородача, которому чтоб подслушать даже слух напрягать не нужно – он у них реально волчий».

– Потому нам и искать никого не надо для пополнения общины, людишки сами к нам идут, – продолжил бородач. – Достойных принимаем.

– А недостойных?

– Хе-хе, – хмыкнул в бороду словоохотливый сторож. – Недостойных – чего уж тут скрывать – мы кушаем с превеликим удовольствием. Кто человечинку раз попробует, того потом за уши не оттащишь. Организм вкусняху требует, потому что белок представителя своего вида усваивается вообще идеально. Диета у нас такая, очень природному здоровью способствующая, хе-хе…

«Вот тебе и «хе-хе», блин, – подумал я. – Ну, попал! Деревня каннибалов – поклонников здорового образа жизни. Уроды».

– Но ты это, не боись, – подбодрил меня бородач. – Тебя никто есть не станет, больно уж ты ценный трофей. Мы связались с заказчиками, и они уже едут сюда за тобой. Скоро должны быть. Хотя, думаю, лучше б тебя наши на суп пустили. Мы ж людей не мучаем, чик – и готово. Быстрая и безболезненная смерть есть лучший подарок в Зоне, да и на Большой земле тоже. А те, кто тебя нам заказал, думаю, помучают тебя конечно. Не зря ж они предложили за живого тебя аж целых полмиллиона. Кстати, похоже, это они и подрулили.

И правда, за дверью послышалось характерное гудение двигателя – к сараю подъехало что-то тяжелое.

– Выходим, не задерживаемся, – раздался приглушенный досками, но, тем не менее, смутно знакомый голос. – Быстрее, быстрее, шевелимся!

По утоптанной земле замолотили тяжелые «берцы». То ли с грузовика, то ли с боевой машины спрыгнули несколько человек.

– Показывай, где он.

– Сначала деньги, уважаемый.

Ага, это главарь банды с приехавших гонорар вежливо вымогает.

– На, можешь не считать. В «Борге» всегда платят по счетам.

– Я вам, конечно, верю, но наличные счет любят.

Синхронно клацнули затворы.

– Тебе точно с нашей группировкой проблемы нужны, борода?

Даже тут, в сарае я услышал, как скрипнули зубы главаря. По ходу, Степан не любил, когда его пытались продавить. Но делать нечего, видать, «борги» приехали нехилой кодлой. Пришлось продавиться.

– Там он, в сарае. Забирайте.

– Вот это другой разговор.

Дощатая дверь распахнулась от мощного пинка – мой охранник аж подпрыгнул от неожиданности. Спасибо, что на спуск не нажал, ибо обрез его двустволки был направлен мне в живот.

А потом я увидел, как в сарай вошел не кто иной, как полковник Павленко. Ошибиться я не мог – такие плечищи только одни в Зоне. Второго обладателя аналогичной анатомии мы с Рудиком совсем недавно сожгли на погребальном костре.

– Ну привет, Снайпер, давно не виделись, – сказал «борговский» полковник. – Я ж говорил, что мы еще встретимся.

И с размаху саданул меня ногой в грудь.

От боли меня немедленно скрючило насколько это было возможно при столь качественной вязке конечностей. Дыхалку перебило конкретно, и вздохнуть я смог не ранее, чем секунд через двадцать.

– Это тебе за побег из моей тюрьмы, – сказал Павленко.

И ударил снова. Туда же.

– А это – за моих пацанов, которых ты убил.

На этот раз я корчился дольше. Но все-таки смог протолкнуть порцию воздуха в отбитые легкие. Чтобы вновь задохнуться от следующего удара.

– Ну, а это – за твой выстрел, благодаря которому я оказался в тюрьме у «вольных».

От третьего удара я «поплыл». Полковник бил расчетливо, стараясь причинить максимальную боль. И, черт возьми, ему это удалось. Когда тебя мутузят стальными протезами, заменяющими ноги, это не так уж сложно сделать.

– Уважаемый, конечно, это ваше дело, как обращаться с собственностью группировки. Но когда я говорил по рации с генералом Грачевым, он особо отметил, что хочет видеть заказ живым за свои деньги. И я не горю желанием иметь проблемы с генералом в случае, если вы сейчас забьете этого сталкера до смерти.

Голос главаря бандитов раздавался словно откуда-то издалека – когда ты подвисаешь в глубоком нокауте, реальность воспринимается весьма отвлеченно, словно все происходящее происходит не с тобой.

– Пошел ты к дьяволу вместе с генералом Грачевым! – взревел Павленко. – Получил свои деньги – и проваливай!

– Повежливее, «борг», – ледяным тоном произнес бородач. – Я тебе не твои «шестерки», которых ты привез с собой. На них свою пасть раскрывай, если вдруг захочется погавкать.

– Что?!

Хоть я и плавал в полубессознательном состоянии, но ситуацию более-менее воспринимал. Павленко, увидев меня, взбесился не на шутку – и, надо отметить, у него для этого были поводы. Ну и рявкнул на бандита. А тот не столько от уязвленной гордости, сколько из опаски потерять авторитет среди своих, вынужден был ответить. У Павленко же, по ходу, от этого вообще башню снесло – видать, плен у «вольных» не пошел ему на пользу.

– Что, мля, ты сказал, гнида болотная? Это я гавкаю? Да я тебя сейчас…

Грохнул выстрел. Блин, почти над ухом, что в замкнутом помещении ни фига не лучшая добавка к нокауту. Потом второй, третий. За дверью кто-то заорал:

– Наших мочат!

И сразу следом:

– Вали их, пацаны! Они Степана убили!

И началось. Меж щелей сарая замелькали вспышки выстрелов, застрекотали очереди. Неподалеку рванула граната, по сараю вжикнули осколки. Один из них перебил веревку, на которой висела подгнившая рука, и та шлепнулась мне на колени. Ну офигенно, всю жизнь мечтал о таком подарке!

Интересно, но грохот боя привел меня в чувство не хуже ведра холодной воды, вылитого на голову. Привычные звуки стимулировали в организме адреналиновый вброс, замечательно прочищающий мозги. Правда, особого толку от этого не было – когда руки и ноги плотно связаны капроновым шнуром, боевой расколбас – увы – проходит впустую. Разве что, тряхнув ногами, сбросил я с них мертвую руку. И огляделся – благо зрение вновь сфокусировалось, и сарай перестал плавать перед глазами в мутном тумане.

Опаньки!

Тусклый свет, льющийся через распахнутую дверь, позволял в подробностях рассмотреть картину маслом.

Главарь группировки сидел, прислонившись спиной к стене, и при этом у него отсутствовала середина головы, вынесенная выстрелом. Широко раскрытые глаза на месте, рот с капелькой розовой слюны, повисшей на нижней губе – тоже. А вместо носа – дырища, какую обычно оставляет пуля крупнокалиберного пулемета. Чем же полковник его так уделал?

Неподалеку от своего шефа лежал мой сторож, булькая кровью, идущей горлом. Бородач силился зажать рану в шее, но ему явно мешала мигом промокшая борода. Впрочем, когда такой калибр прилетает в трахею, есть борода, нет ее – без разницы. Ясно, что вертухай проживает свои последние мгновения.

Полковник Павленко тоже лежал на земляном полу, держась за живот и корчась от боли. Похоже, ему в брюхо прилетела ружейная пуля двенадцатого калибра, выпущенная с расстояния в пару метров. От такого даже средний бронекостюм не спасет, ибо никто не отменял запреградное действие пули, которая, даже не пробив броню, вполне в состоянии организовать обширное внутреннее кровотечение вследствие разрыва внутренних органов. Также не исключена деформация брони, которая, вмявшись в тело бойца, обеспечит ему самое натуральное проникающее ранение.

Однако полученный гостинец в брюхо не мешал полковнику продолжать сжимать в правой руке револьвер устрашающего вида – здоровенную дуру, вполне способную составить конкуренцию знаменитому «Пустынному орлу». Это был без сомнения полулегендарный РШ-12, штурмовой револьвер под патрон калибра 12,7 миллиметра. Я такое чудо только однажды на картинке видел. Ну да, под нереальные плечищи Павленко такая карманная артиллерия в самый раз. А каково обычному человеку с таким справляться? Полагаю, непросто.

Впрочем, о том, как с ним справляется полковник, я, похоже, должен был узнать очень скоро. Павленко явно приходил в себя. Вон даже башку приподнял, дышит часто-часто, а сам на меня смотрит. И в мутных от боли глазах понимание обозначается понемногу, как изображение на старой фотобумаге под проявителем. А вслед за пониманием сразу же ненависть их затапливает, нереальная, нечеловеческая, ради которой можно забить на прямой приказ начальства и перестрелять на фиг деловых партнеров, лишь бы ту ненависть, жгущую изнутри, погасить.

И сделать это можно только одним способом.

Рожа полковника покраснела от натуги, на шее вздулись вены, приподняв недавний, еще розовый шрам от моей пули. Понятное дело, борьба ненависти с болью это всегда напряг, как бы полковничья рожа от такого не лопнула, словно перезрелый помидор…

Не лопнула к сожалению. Более того, Павленко, превозмогая страдание в, похоже, нехило травмированном брюхе, медленно поднимал свой револьвер, явно намереваясь проделать в моей голове дыру аналогичную той, что уже имелась у главаря бандитов. Вот ведь незадача-то какая! А у меня даже на сантиметр уклониться в сторону не получится, ибо привязан я накрепко к распроклятому столбу!

– Я же обещал… что расстреляю тебя! – прохрипел полковник. – Получай! В «Борге» долги возвращают!

Грохнул выстрел. Яркая вспышка пламени ослепила меня… но не более, лишь висок обожгло раскаленным воздухом.

Павленко промахнулся.

Рука дрогнула в последний момент. От слабости? Скорее всего. Вряд ли, нажимая на спусковой крючок, он вдруг вспомнил, как помогал мне спасать одного вредного наемника, как мы с ним плечом к плечу вместе с другими моими товарищами отстреливались на берегу Яновского затона от наседающего врага, и как потом, когда всё закончилось, мы впятером тайком пили спирт в госпитале из одной мензурки на всех, передавая ее из рук в руки. Когда в голове плещется одна только ярость, в ней нет места воспоминаниям.

Я не ошибся. Полковник хрипло матернулся, подхватил пистолет левой рукой под рукоятку, прищурил левый глаз и прицелился тщательнее. Блин, надо же, какое у этого пистолета дуло. Не дульный срез, а именно дуло, как у пушки – конечно, карманной, но, зараза, весьма впечатляющей.

– Я все равно убью тебя, сталкер! – прохрипел полковник. Его указательный палец шевельнулся… и замер на месте, не дожав буквально несколько миллиметров слабины спускового крючка. И понятно почему. Когда ты не видишь цели, стрелять в нее как-то неразумно.

Полковник не видел. Потому что в его глаз вдруг совершенно неожиданно прилетела соринка. Габаритная такая, длиной в целых шесть дюймов, с увесистой черной рукоятью. Я сразу узнал эту «соринку», которую Рудик захапал себе в качестве трофея. Складной стилет-«шестерка», похожий одновременно то ли на длинный нож, то ли на короткий меч, то ли на портативное копье.

Еще не соображая, что произошло, Павленко открыл второй глаз, недоуменно им хлопнул. Это нормально. Когда копьевидная, остро заточенная полоска стали быстро и нежно пробивает глаз, слезную кость за ней, после чего сантиметров на пять входит в мозг, вполне реально, что этот мозг не успевает осознать произошедшее. А может, клинок ножа перерезал какие-то извилины, отвечающие за логику и болевые сигналы. Потому что Павленко тупо смотрел неповрежденным глазом на рукоять ножа, а между тем пистолет в его руке все еще был направлен на меня…

Губы полковника кривились, из его рта вырвался клокочущий звук, в котором я сумел разобрать слова:

– Я… все равно… расстреляю тебя…

Дуло пистолета вновь качнулось в сторону моей головы, но тут в кадре молниеносно появился Рудик. Ударом задней лапы он мастерски отбил пистолет в сторону, а передней со всей силы ударил по рукояти ножа, вгоняя ее в голову Павленко по самую рукоять.

Полковник дернулся – и тело его вдруг моментально расслабилось. Голова безвольно ткнулась вниз, вогнав нож в глазницу еще глубже, после чего неестественно завалилась набок. Лишь вена под шрамом еще судорожно дернулась несколько раз – сердце экстренно пыталось накачать побольше крови к стремительно умирающему мозгу.

– Расстреляет он, – презрительно сплюнул Рудик, берясь за рукоять стилета. – Сказали же тебе однажды: то, что не получилось в первый раз, вряд ли получится во второй.

И рванул. Голова мертвого полковника вновь ударилась о землю, из глазницы плеснуло красным. Спир удовлетворенно осмотрел окровавленный стилет, когтем попробовал лезвие – не затупилось ли? Молоде́ц ушастый, заботится о ноже!