Текст книги "Закон якудзы"

– Неплохо, белая кукла, – на чистейшем русском проговорил японец, выходя из туалета и завязывая черным шнуром то, с чем наши люди гораздо быстрее справляются с помощью молнии. – Я ждал чего-то подобного, и ты оправдал мои ожидания.

Я молчал. В таких случаях говорить не нужно. Победитель сам всё скажет без твоего участия. Это его триумф, ему и речь толкать. А от тебя требуется лишь одно – держать рот на замке и слушать, изредка вставляя тематические реплики.

– Кстати, ты неплохо говоришь по-нашему, – отметил я.

– Выучил, – хмыкнул японец. – После того, как твой соотечественник победил меня. Тогда я поклялся найти его и отомстить. А сильного врага нужно знать досконально.

– Подозреваю, что это Виктор Савельев надавал тебе по щам, – предположил я. – Он такой, с него станется.

По бесстрастному лицу японца проскользнуло некое подобие ухмылки.

– Ты моя наживка, белая кукла. Думаю, сегодня твой Виктор Савельев придет освобождать тебя. И получит от меня то, что заслужил. А потом я убью тебя. Выкину из жизни, как охотник выбрасывает использованную наживку…

Он говорил что-то еще, явно получая удовольствие от сознания своего превосходства над побежденным. Я же тем временем принюхивался, ибо почувствовал сладковатый персиковый запах, идущий из-под двери. Одновременно мне стало трудно дышать, а стены кабинета как бы поплыли перед глазами.

И значить это могло только одно.

До принятия конвенции о запрещении химического оружия оставалось еще семь лет, поэтому никто не упрекнул бы госбезопасников в том, что они решили уничтожить опасных преступников боевым отравляющим веществом, не подвергая более опасности своих сотрудников.

– Циклозарин, – прохрипел я.

Японец оказался парнем сообразительным и отреагировал моментально.

Сразу потеряв интерес к беседе, он начал с нереальной скоростью наносить удары руками по воздуху. Казалось, что японец рассекает его, словно некую прозрачную, но вполне осязаемую субстанцию – и эти рассечения, будто полупрозрачные раны, некоторое время висят над полом, складываясь в какие-то непонятные знаки, напоминающие иероглифы.

Всё происходило очень быстро, но я успел насчитать то ли семь, то ли восемь этих постепенно исчезающих знаков, прежде чем японец рубанул рукой по воздуху, словно мечом, сверху вниз.

И в спертом воздухе кабинета я ясно увидел разрез – примерно такой, какой оставляла «Бритва», рассекая пространство между мирами. Только молний не было видно по краям этого разреза – лишь слабое, зловещее свечение, похожее на мерцание болотных гнилушек.

В этот разрез японец и нырнул, словно в приоткрытую дверь, которая тут же за ним и закрылась с едва слышным шелестом. Миг – и нет в кабинете ни загадочного иностранца, ни портала, который он открыл собственными руками. Лишь слабый запах болотной гнили примешался к персиковому аромату, который продолжал усиливаться.

Я понимал – смерть неизбежна. Скорая и мучительная. Но я был бы не я, если б не продолжал бороться до конца.

Любой человек, работавший на секретном объекте, опасном для здоровья, во времена СССР обязан был иметь с собой аптечку. А уж сотрудник КГБ – тем более. Поэтому, как только японец исчез в своем портале, я ринулся к трупу, перевернул его и рванул клапан оттопыренного нагрудного кармана, оторвав пуговицу.

Я не ошибся в своих предположениях. В кармане лежала АИ-4, ярко-оранжевая индивидуальная аптечка, самый простейший набор первой помощи в чернобыльской Зоне отчуждения.

Но выбирать не приходилось.

Трудно со связанными руками оказывать себе первую помощь, но мне не привыкать. Открыв аптечку, я вылущил пальцами из гнезда шприц-тюбик с красным колпачком, который сорвал зубами, после чего вогнал иглу в бедро прямо через штанину. Если я правильно помнил состав этой аптечки, в шприце должно было содержаться средство, применяемое при отравлении фосфорорганическими соединениями, к числу которых относится циклозарин. Выдавив тюбик, я выдернул иглу из ноги, после чего принялся выковыривать из аптечки красно-белую капсулу с резервным антидотом, так же применяемым при отравлении фосфорорганическими веществами.

Выковырять я ее выковырял и даже открыл, но удержать не смог. Несмотря на введенное содержимое шприц-тюбика, мир уже плыл перед глазами, и руки тряслись изрядно. Но я не стал пытаться подобрать связанными руками крошечный контейнер, а ринулся к лежавшему на полу автоматчику, у которого на поясе висел нож в черных ножнах. Выдернуть его из которых заняло одну секунду: массивная рукоять – это не маленькая пластиковая фиговинка, тут и со связанными руками справиться можно. Главное, чтоб лезвие тупым не оказалось от постоянного вскрывания им консервных банок.

Не оказалось. Отрубившийся хозяин ножа был молодцом, лезвие оказалось острым как бритва. Поэтому еще через десять секунд мои запястья были свободны, благо навык разрезания ножом связанных рук я периодически тренировал, что сейчас и пригодилось.

Подобрав оброненный контейнер, я вытащил из него ватку-пыж и вытряхнул в рот две таблетки. Всё. Теперь следовало бы понять, зачем я это сделал: от той дозы отравляющего газа, что сочился из-под двери, антидоты не спасут. Думаю, минут пять мне осталось. Может, семь, не больше. И что? Подыхать в этом кабинете как крыса, которую травят ядом? Ну уж нет. Пока я жив и ноги меня еще держат, буду бороться. До конца.

Сдернув с пояса раненого быстросъемные ножны, я всунул в них трофейный нож, который пристегнул к поясу. Ну не могу я без ножа, хоть убейте меня на месте. Когда нет его под рукой, я словно без штанов на званом обеде. И после того, как сломалась моя «Бритва», на душе у меня кошки скребли, словно с любимой девушкой расстался. Так что пусть этот острый и на первый взгляд годный нож у меня побудет. «Бритву» он мне, конечно, не заменит, но если у мужика есть хоть какой-то нож, это всяко лучше, когда он вообще без ножа.

Я подобрал автомат, проверил магазин. Понятное дело, что там, за дверью, перегородив коридор, с двух сторон стоят штурмовики, облаченные в общевойсковые защитные комплекты, с противогазами на лицах и автоматическим оружием в руках. Может, даже ради такого дела и пару пулеметов поставили так, чтоб и друг друга рикошетами не посечь, и цель отработать на сто процентов. Ну, что ж. Я, конечно, всё понимаю. Но если они начнут стрелять в меня, я буду стрелять в ответ. По ногам. Для того, чтобы прорваться сквозь строй бойцов, не обязательно их убивать. Достаточно серьезно ранить.

Про себя я усмехнулся своим мыслям. Как только я выбью дверь и выскочу в коридор, то немедленно попаду под перекрестный огонь с двух сторон и вряд ли успею выстрелить. Тем не менее такая смерть гораздо вкуснее вот этой, с привкусом гнилого персика.

Ну, поехали!

И я ринулся к двери…

* * *

В тумане колыхались огоньки, похожие на ленивых светляков. Их было много. Тысячи. Десятки тысяч. Тех, кто, отгорев своё, обязательно потухнут и станут законной добычей страны Токоё, которая умеет ждать. Человеческая жизнь коротка, а у мира мертвых много времени. Целая вечность.

Блеск далеких коконов казался миражом, плавающим где-то за туманом. Гораздо явственнее были те коконы, что плавали в самом тумане. Серые. Мрачные.

Мертвые…

И в то же время – живые. Со временем они станут менее подвижными, потом остановятся совсем, зависнув на месте серым, расплывшимся столбом серой взвеси, которая постепенно превратится в этот самый туман, расстилающийся далеко, насколько хватал взгляд.

Раньше Виктору не доводилось столь далеко заходить в страну Токоё. Для перехода на несколько десятков метров в Башне Испытания хватило лишь входа – и почти мгновенного выхода. Сейчас же он понимал: ему нужно пробиться сразу сквозь две составляющие: пространство и время, причем выйти именно к той точке, которую он наметил.

Неимоверную сложность задачи он осознал не сразу. Но постепенно до Виктора дошло, на что он решился. Потому, что серые коконы сразу же потянулись к нему. Мертвым нужна энергия. Особенно тем, кто умер недавно и еще не до конца осознал, куда он попал.

Савельев даже растерялся поначалу, увидев, как мертвые ками потянули из него золотые нити, каждый в свою сторону. В этом мире он тоже был коконом, только светящимся как те, за туманом. И что делать, когда серые тени, словно вампиры из старой легенды, начинают высасывать из тебя жизнь?

Но тут Виктор понял: он пришел сюда не один.

Откуда-то сзади вышли они.

Двое.

Похожие не на коконы, а на резко очерченные линии – одна светящаяся ярким черным светом, вторая – черно-красным. Савельев и не знал, что такое возможно, черное не умеет светиться. В его мире. Мире живых. Здесь же – умеет. И не только светиться.

Линии обогнули Виктора с двух сторон, и серые тени отпрянули в стороны, обрывая золотые нити. Эти двое принадлежали миру страны Токоё больше, чем мертвые ками. И силы у них было неизмеримо больше. Они сами состояли из множества душ, которые отняли у живых и забрали себе, не пустив их в этот серый мир, поглотив, сделав частью себя – и тем умножив свою без того немалую мощь. Даже Виктор почувствовал страх мертвых ками: даже неживое хочет жить, как бы странно это ни звучало.

Больше никто не тянул из него жизненную энергию. И тогда он, сосредоточившись, вырастил из себя намерение.

Сначала оно было тонкое, словно одна из нитей, оборванных его мечами, но быстро обрело объем и яркость. Словно золотой луч вырос из сверкающего жизнью кокона, пронзив серый туман далеко, до самой его границы, за которой роились плохо видимые отсюда светляки.

Виктор двинулся вперед, ведомый своим намерением. Быстрее, еще быстрее! У страны Токоё много способов сделать живого неживым. И если не удался первый, она быстро применит остальные.

Савельев чувствовал, как туман становится плотнее. Еще немного, и он превратится в сплошную стену, которую не смогут прорубить даже его спутники – всё-же не так уж много душ забрали они за три с половиной столетия по сравнению с тем, сколько живых существ умерло за все те сотни тысячелетий, что существует планета Земля…

Виктор чувствовал, что не успевает достигнуть границы страны Токоё, что еще немного, и он завязнет в этом сером болоте, словно в быстро твердеющем цементе…

И тогда он, собрав все свои силы, исторг из себя то, что там, в мире живых, называют совершенным ки-ай. Обычные люди слышат его как крик, а посвященные видят волну энергии, способную не только разрушать доски и камни, но и выбить ками из живого тела, превратив его в быстро остывающий труп.

Туман вздрогнул. И расступился в стороны, образовав широкий коридор, освещенный намерением Савельева.

Больше медлить было нельзя.

И Виктор бросился вперед…

* * *

До двери оставалось не больше трех шагов, когда я с размаху врезался в нечто, возникшее прямо передо мной из неизвестно откуда взявшегося серого тумана.

– Ти! – выдохнуло нечто, почти успевшее отбить в сторону мой локоть, который я рефлекторно выставил вперед, увидев препятствие. И я больше по этому знакомому «ти!» понял, кто передо мной, так как перед глазами плавали оранжевые круги, а то, что было за ними, казалось изрядно расплывчатым.

Значит, передо мной был Виктор Савельев, который когда нервничает, начинает ругаться по-японски. Откуда и зачем он тут? Кречетов же вроде обещал отправить его в прошлое, чтоб Савельев мог спасти свою жену и сына. Я же точно не похож ни на кого из них, так какого ктулху он тут делает?

Вопросы метались в моей голове, словно бешеные мухи, и вполне возможно, что я начал бы их задавать – а чего еще делать перед смертью, когда запал прошел и вряд ли уже найдутся силы выбить довольно крепкую с виду деревянную дверь.

Но Виктор меня опередил.

Мигом оценив обстановку, он схватил меня за рукав и потащил в туман.

– Быстрее!

Но я уперся.

– Погоди…

– Бака[12]12
  Бака! (яп.) – дурак!


[Закрыть]! Ты же сейчас сдохнешь!

– Пацаны…

– Какие пацаны?

– Эти.

Я ткнул пальцем в сторону парней в черном, лежащих на полу.

– Они тут умрут.

– Тебе не пофиг?

– Они ни при чем.

– Симатта[13]13
  Симатта! (яп.) – блин, облом!


[Закрыть]!

Если Савельев по прозвищу Японец начал ругаться длинно, то это значит, он не просто нервничает, но еще и порядком взбешен. Впрочем, это не помешало ему принять быстрое и кардинальное решение.

– Хватай одного, я второго. И бегом, а то сёдзи сейчас закроются.

– Что за сёдзи?

– Двери страны Токоё.

Ясно, блин. Чего ж тут неясного. Доступно объяснил, только я ни хрена не понял. Кроме того, что страна с явно импортным названием – это, скорее всего, вон тот туман, что колышется на фоне двери… и при этом заметно бледнеет, становясь прозрачнее.

Не знаю, на что похожи эти двери-сёдзи, но с порталами я был знаком не понаслышке. И когда они собираются исчезать, то ведут себя похоже.

Савельев же, недолго думая, схватил ближайшего бойца и ринулся в туман. Я закинул трофейный автомат за спину, пошатнулся при этом, взмахнув руками, сохранил равновесие и, схватив второго бойца за шкирку, бросился следом Виктором.

* * *

…Обернулся я почти сразу, но кабинета сзади меня больше не было. Вместо него за моей спиной сомкнулся серый туман, выглядящий довольно неприветливо. От него исходили волны опасности, причем настолько сильные, что я схватился было свободной рукой за автомат…

Однако автомата больше не было.

Как и руки.

Я был похож на слабо светящийся мяч для регби, поставленный на острый конец. От моего округлого бока отделялась толстая нить, соединяющая меня с другим таким же по форме мячом, лежащим у моих ног.

Таким же серым, как окружающий нас туман.

Всё это было настолько странно и неправдоподобно, что я конкретно завис, словно старый компьютер, совершенно не представляя, что мне делать дальше. Кем я только не был, но вот мерцающим коконом раньше как-то побывать не доводилось. Не было у меня больше рук, ног, глаз, рта… Да и не нужно это всё мне было. Оказывается, серый туман можно видеть и без глаз, а запах силы, холода и смерти, идущий от него, ощущать без органов обоняния…

Я б, может, и дальше висел, офигевая от происходящего, как вдруг ни с того ни с сего в меня врезался другой такой же кокон, может, только светящийся несколько ярче, чем я. От этого удара, за которым последовала черная вспышка (как такое вообще возможно?), на мгновение я вообще перестал соображать, где я, кто я и что вообще происходит. А когда это мгновение прошло, я ощутил, что моя ладонь касается чего-то холодного и твердого.

Следующее ощущение – я лежу на твердом. После чего стало потихоньку возвращаться зрение, временно вырубленное вспышкой странного черного света.

Я лежал на растрескавшемся, выщербленном полу. В сантиметре от моего носа валялся автомат, ремень которого тянулся вверх, мне за плечо. А чуть подальше, шагах в трех от меня, прямо из стены торчал узловатый корень дерева, проломивший ее и уже успевший дорасти до пола. Корень был облеплен какими-то слабо фосфоресцирующими наростами-паразитами, впрочем, дававшими достаточно света, чтобы рассмотреть место, куда я попал.

Но мне было не до рассматриваний. Я шевельнулся – и чуть не заорал от страшной боли, пронзившей всё тело. Судя по ощущениям, у меня все кости сломаны. И если это так, то нужно собраться с силами, подтянуть к себе компактный автомат и пристрелить себя нахрен, чтоб не мучиться.

– Лежи смирно, – раздался у меня над головой знакомый голос. – Сейчас чинить тебя буду.

Следом в мою шею чуть ниже затылка словно два гвоздя вонзились. Я непроизвольно застонал, ибо эта боль оказалась сильнее той, от которой ныло и стонало мое тело.

– Терпи, – сказал голос. – Сейчас будет легче.

И точно.

Прошло буквально несколько секунд, и по моему телу от этих гвоздей, воткнутых под затылком, разлилось приятное тепло, растворяющее боль… Я почувствовал, что отъезжаю, словно от стакана водки, выпитой на голодной желудок.

– Не спать! А то захлебнешься.

Я хотел было спросить, чем это я должен захлебнуться, как вдруг неудержимый позыв рвоты словно подбросил мое тело, расслабленно развалившееся на полу.

Гвозди исчезли, а потом я увидел две ноги, отпрыгнувшие от меня с удивительным проворством.

И началось.

Меня крючило, возило по полу, плющило, выворачивало наизнанку. А в голове билась дурацкая мысль: «Не заблевать автомат! Не забле… твою ж душу!»

Рвало́ меня долго. Но MP5 я уберег, прижав к себе как родного. Блевотня проходит, а стрелять из вонючего оружия приятного мало. Желудочный сок такая пакость, что его с ходу не ототрешь. И как потом ни чисти автомат, вонизм всё равно будет присутствовать, пока его запах пороховой гари не перебьет. Я такое уже проходил, знаю не понаслышке.

Наконец я опустел. Такое впечатление было, что и дерьмо моё из кишок через рот вылилось, так мерзко воняло вокруг. Я даже нашел в себе силы собраться в кучу и отползти от зловонной лужи неслабых размеров, а то ж с таких миазмов немудрено снова начать блевать, причем своими внутренностями, так как больше нечем. Вон желудок до сих пор в спазмах заходится.

– Что… ты со мной сделал?.. – прохрипел я.

Обладатель знакомого голоса присел передо мной на корточки.

– Всего-навсего от смерти спас, – проговорил Виктор Савельев по прозвищу Японец. – Если хочешь конкретики, через точки фу-ти поделился с тобой своей жизненной энергией, которой у самого почти не осталось после двойного посещения страны Токоё.

– Страны… какой?

– Мира мертвых, – равнодушно произнес Виктор. – Того, куда отправляются ками после смерти. Души живых, если по-нашему.

Только сейчас я разглядел, насколько Японец бледен. Если б не говорил и не двигался, с виду точно покойник. Видимо, посещение этой самой страны Токоё ни фига не полезно для здоровья.

– Короче, для того, чтоб нам обоим не сдохнуть, мне пришлось войти в мир мертвых и через него перебросить нас во времени. Но не в пространстве.

– И… в какой, так сказать, эпохе мы сейчас? – поинтересовался я.

– Понятия не имею, – пожал плечами Савельев, при этом его голос прозвучал несколько смущенно. – Я еще не особо разобрался с этими перебросами во времени. Многое делаю интуитивно. Спасаться было надо, вот я и свалил куда глаза глядят. Короче, получилось то, что получилось.

Я попытался подняться.

С третьего раза получилось, ибо шатало меня не по-детски. Еще бы, травануться одним из самых токсичных боевых отравляющих веществ и остаться в живых – это должно очень сильно повезти. И Виктору спасибо, что вовремя выдернул меня из зараженной зоны, и аптечке с антидотами, которую таскал с собой тот кагэбэшник, упокой его Зона, – многие в мирное время не носят их с собой, мол, угловатые, неудобные, в кармане мешаются…

Мы с Виктором находились в том же самом кабинете, что и до этого, правда, сильно изменившемся. По стенам ползли трещины, из которых торчали узловатые корни. Пол местами вообще рассыпался в бетонную пыль, за годы превратившуюся в слежавшуюся грязь. Стола и стула не было, сейфов и шкафчика тоже, что неудивительно. Думаю, Савельев перебросил нас в будущее Зоны, причем лет на двести, не меньше. На зараженных землях всё растет гораздо быстрее, чем на Большой земле, – и раковые опухоли, и самомнение, и деревья. Но даже с учетом этого фактора дереву-мутанту все равно нужно много времени, чтобы расковырять бетон своими корнями.

Кстати, входная дверь в кабинет теперь была стальная. Местами изрядно ржавая, но пока еще выполняющая свою функцию. Видать, заменили деревянную на более надёжную после того, как иностранный шпион – то есть я – исчез из закрытого помещения незнамо куда.

А вот тем двоим парням, которых я искренне пытался спасти, повезло меньше. Не надо было быть доктором, чтобы с первого взгляда понять: возле двери лежат два трупа. Лица распухшие, синюшные, остекленевшие глаза вылезли из орбит. Ну простите, парни, я сделал все что мог.

– Воняешь ты знатно, – сообщил Виктор.

Я перестал таращиться на трупы и взглянул на трофейную форму майора КГБ.

Выглядела она и правда не очень. Как я ни берегся, но всё же один рукав заблевал порядком. Неприятно, ибо в Зоне стиральных машин нету – а уж в этой, где деревья сквозь стены подземелий прорастают, тем более.

Да и не совсем по размеру был мне майорский прикид. А вот то, что было надето на погибших парнях, вполне могло подойти. Робы новые, сразу видно. Судя по крою и обилию карманов, сшиты по армейским лекалам. Ну а моральные моменты в таких случаях меня никогда не беспокоили. О чем я Виктору и сообщил, когда он попытался кинуть в мою сторону язвительное замечание насчет моего мародерства и его офигевания по поводу отсутствия у меня брезгливости.

– Объяснить разницу между мародерством и боевым трофеем? – поинтересовался я.

– Не надо, – поморщился Виктор. – Читал как-то один из твоих псевдофилософских боевиков, помню.

– Вот и ладушки, вот и хорошо, – кивнул я, продолжая снимать одежду с покойника. На мой взгляд, мертвым вообще ничего не надо. Все посмертные ритуалы придумали живые. И то, я думаю, лишь для того, чтобы трупы, ожив, не таскались по земле, а тихонько бились себе в гробах, пока не истлеют. Феномен зомби давно известен на Большой земле, просто в Зоне он случается намного чаще. Возможно, потому, что с гробами здесь напряженка.

Покойник при жизни был парнем крепким, с одеждой на размер больше моего. Но это и в плюс – нигде не жмет, не трёт и не стесняет движений. А вот берцы у него оказались аж на два размера больше. Я призадумался. Заправить широкие штаны в сапоги? Голенища жать будут. Пустить штанины поверху? Чёт вообще ерунда какая-то, жесткие голенища мигом голые икры натрут. Оставить старые штаны вообще не идея – когда меня на полу крючило, коленом я в свою блевоту значительно так макнулся.

Слегка озадаченный на тему что делать, я было решил присмотреться к берцам второго трупа, и был немало удивлен – Японец сноровисто раздевал мертвеца с явным намерением облачиться в его шмот. В целом логично: на Викторе было надето что-то очень условное, напоминающее робу лаборанта и для походов по Зоне явно не предназначенное.

– И как там оно насчет мародерства? – ехидно поинтересовался я. – Совесть и мораль нигде не жмут?

– Нисколько, – невозмутимо ответил Японец. – Просто я вспомнил, что однажды кровью подписал клятву, в которой было написано: «У меня нет закона. Самосохранение станет моим законом». Исходя из чего сменить вот эти тряпки на нормальную одежду и есть элемент самосохранения.

– Зашибись, – кивнул я. – Значит, у тебя это самосохранение, а в моем случае – мародерство?

– Совершенно верно, – отозвался Японец, стаскивая с мертвеца штаны. – Никто ж не заставлял тебя макаться в собственную блевотину и портить вполне себе приличную форму. Да в принципе мог бы и в ней походить, пока не нашел ручей и не отстирал свои выделения. Совершенно ни к чему грабить мертвеца, когда в этом нет острой необходимости.

– Надеюсь, ты сейчас прикалываешься, – проворчал я. – Напридумывают себе всяких законов якудзы, а потом прикрывают ими собственные двойные стандарты.

Признаться, Японец со своей парадоксальной логикой меня слегка взбесил, что, кстати, пошло на пользу. Дурнота отступила, перестав вить канаты из моих кишок, и даже появилось нечто, отдаленно смахивающее на прилив бодрости. Ярость вообще хорошее средство от любых болезней, о которых тут же забываешь, когда тебя начинает слегка колбасить от желания заехать кулаком в невозмутимое дружеское рыло. Хотя в случае с Японцем это чревато, еще большой вопрос, чье рыло при таком раскладе больше пострадает, его или моё.

В общем, я додумался до того, чтоб оставить на ногах портянки, которые, перемотав немного по-другому, всунул в берцы, плотно их после этого зашнуровав. Ничего так получилось, годно. Так называемый финско-немецкий вариант носки ботинок при отсутствии носков, кардинально решающий проблему обуви, не подходящей по размеру.

Еще в кармане «своего» автоматчика я нашел кожаный ремень, из которого быстро смастерил набедренный подвес под кобуру для трофейного пистолета Макарова. Почему не на поясе? Потому, что там уже висели трофейный нож и подсумок с двумя запасными магазинами.

А вот ПСС я решил с собой не брать. В нем после стрельбы по замку только два патрона осталось, и из-за них таскать с собой за пазухой лишний килограмм я счел неразумным. Поэтому бесшумный пистолет так и остался во внутренней кобуре майорской формы, которой я накрыл лицо «своего» мертвеца.

Кстати, пока я орудовал ножом, рассмотрел его повнимательнее. И оказалось, что мой трофей на самом деле дорогого стоит. Замысловатое клеймо на клинке, напоминающее руны, навеяло воспоминания. Похоже, у меня в руках оказалось кастомное творение замечательного конструктора ножей Андрея Мака. Помнится, однажды держал в руках его «Легион» – до сих пор под впечатлением. Но если тем ножом удобно врагам головы сносить, словно топором, то этим по-тихому снять часового самое милое дело. Не совсем понимаю, как этот нож из двадцать первого столетия переместился в восемьдесят шестой год, хотя догадываюсь. Ходят среди сталкеров слухи, что знаменитый коллекционер Мак на самом деле перехожий и в своих поисках уникальных ножей умеет перемещаться не только по всему миру, но и через временные порталы, которые прорезает ножами, созданными своими руками. Интересно будет попробовать, может, этот мой трофейный нож тоже такое умеет?

– А не расскажешь, как ты меня нашел? – поинтересовался я, осмотрев свой новый прикид и оставшись более-менее довольным увиденным.

– Как – ты уже видел, – равнодушно бросил Виктор, зашнуровывая берц – ему-то ничего изобретать не пришлось, всё подошло, будто на него сшито. Или это очередная магия ниндзя, на которого Савельев учился где-то в японском захолустье?

– Ясно. Прошел через туман, как в одной хорошей песне поется, – кивнул я. – А на кой ляд я тебе сдался?

– Да просто ликвидировать тебя хотят, – сказал Японец, закончив со шнуровкой и плавно перетекая из положения сидя в стоячее. Блин, нормальные люди так не умеют. Может, мне тоже в Японию съездить, авось чему интересному научусь?

– Это многие хотят, – кивнул я. – Ничего нового. И чем я провинился на этот раз?

– Да вот кое-кто считает, что ты можешь кардинально изменить будущее, наворотив дел в прошлом. Если уже не изменил.

Я почесал переносицу.

Ну да, вполне может быть, что у будущего возникли проблемы после того, как я ликвидировал в прошлом одного ученого урода. И думаю, что прошлое, что будущее без него как-нибудь обойдется. Да, я знаю об эффекте раздавленной бабочки, описанном классиком. Но почему-то мне кажется, что не всё так однозначно. Хронос и сам был горазд чудить что в будущем, что в прошлом. И не факт, что я так уж серьезно накосячил перед Мирозданием, пристрелив эту сумасшедшую бабочку с манией величия.

– И я бы не стал недооценивать этих ликвидаторов, – добавил Виктор, привязывая за спину свои мечи. – Их подготовка намного превышает твою.

– Подготовка – может быть, – кивнул я. – Остается проверить, как у них обстоят дела с личной удачей. Кстати, двести лет назад меня взял в плен очень экзотическим способом и держал в плену в этом кабинете такой же, как ты, тягуче-плавный азиат с плохими манерами и мечами, похожими на твои.

Я кивнул на рукояти, торчащие из-за плеч Виктора.

– Говорил, что я – это наживка, на которую он решил поймать тебя. Но как только учуял газ, так сразу довольно шустро свалил, так что с ловлей на живца у него не задалось.

– Масурао, – помрачнел Японец. – Так зовут этого ублюдка. Жалею сейчас, что пощадил его однажды.

И, поймав мой вопросительный взгляд, пояснил:

– Мы вместе учились в школе синоби. И он до сих пор не может простить мне того, что я оказался лучшим учеником, чем он.

– Ну, и если ты лучше, то в чем проблема? – удивился я.

– Боюсь, что сейчас он превзошел меня, – помрачнел Виктор. – Ладно, давай, что ли, глянем, куда нас занесло.

– А это точно надо? – покосился я на стальную дверь, надежно защищающую нас от внешнего мира. – Может, через твою страну Токоё двинем обратно, но не в восемьдесят шестой год, а попозже? Там, конечно, тоже не фонтан, но хоть места знакомые.

– Не получится, – покачал головой Савельев. – Не осталось у меня сил на третий вход в страну мертвых. Боюсь, если попытаюсь, то там мы оба и останемся.

– Понятно, – кивнул я. – А если так попробовать?

И, выдернув новый нож из ножен, душевно так махнул им сверху вниз.

Получилось ничего. Нож с легким шелестом распорол воздух, и на этом все закончилось. Значит, ошибся я. Мой трофей, к сожалению, не был аналогом «Бритвы» и рассекать пространство между мирами не умел. Просто хороший нож. Не более.

Ясно-понятно. Что ж, ничего больше не оставалось делать, как вскрывать ржавую дверь и выходить в подземный коридор… если, конечно, он есть за этой дверью. Очень хотелось надеяться, что там не завал из рухнувшего потолка и обвалившихся стен, замуровавших нас навечно в этом кабинете.

Мы подошли к двери. Я взялся за ручку, потянул на себя… Эксперимент удался неважно. Проржавевшая насквозь загогулина отвалилась и рассыпалась в красную пыль прямо у меня в руке. Ну, зашибись. И чего теперь делать?

Пока я прикидывал что к чему, Японец решил вопрос кардинально. Взял – да и долбанул ногой прямо в середину двери.

Хорошо, что я успел отскочить в сторону. От удара ржавая дверь треснула посредине, развалилась пополам – и из коридора на то место, где я только что стоял, рухнул кусок бетона высотой метра в полтора, из которого во все стороны торчали куски красной от коррозии арматуры. Ага, теперь понятно, почему кабинет так хорошо сохранился: бетонная глыба, скорее всего, отвалившаяся от потолка, придавила дверь снаружи и намертво запечатала выход. Удар Савельева разрушил это шаткое равновесие – и вот результат.

– Ты там живой? – поинтересовался я, морщась от бетонной пыли.

– То же самое хотел спросить у тебя, – раздался голос Виктора с той стороны серого облака.

– В следующий раз лучше потолкай преграду сначала, ладно? – попросил я. – Легонько. А то с твоими методами решения проблем я реально перееду в страну Токоё раньше положенного.

– Кто бы говорил, – буркнул Японец, выныривая из бетонного тумана. – Ну что, прогуляемся?

– Давай попробуем, – сказал я. – Только погоди, вдруг там темнота стопроцентная.

Достав нож, я подошел к светящемуся наросту, распластавшемуся на древесном корне. Крупный такой паразит, размером с два моих берца. И светит как двадцативаттная лампочка.

Клинком ножа я подцепил нарост, на что он дернулся как живой – и из него вывалился шарик, светящийся мертвенно-бледным светом. А сам древесный паразит после этого погас и сдулся, прилепившись к корню так, что и не заметишь, есть он там или нет его. Понятно. Природный механизм. Так-то нарост светом приманивает добычу, но при малейшей опасности тут же сбрасывает «фонарик» и прикидывается дохлятиной.