Текст книги "Закон лесника"

Но с пустым брюхом ради охоты муты сюда не захаживали – чуяли, что тут свой живет. Тоже мутант, но в человечьем обличье, который умеет чувствовать аномалии и даже уговаривать их подвинуться со своего места, если имеется такая надобность. Все опытные сталкеры в Зоне немного мутанты, но лесник был особенный. Это и люди, и хищные твари понимали. А сейчас он сам стал ходячей аномалией.

Лесник усмехнулся своим мыслям в бороду, но смех смехом, а возле двери в его каморку сейчас стоял мутант, изрядно воняющий мокрой шерстью. Можно было уже не принюхиваться, так тащило вонью из-под двери. И этого запаха лесник не знал. Новая какая-то тварь припёрлась в гости, ранее в Зоне невиданная.

Мелькнула мысль потянуться за винтовкой со штыком, что стояла возле кровати. Но промелькнула – и пропала. Хотела бы тварь его сожрать, уже б ворвалась, используя эффект неожиданности. В Зоне голодные муты совершенно забывают об осторожности, когда чуют добычу. Бросаются грудью под пули, сбивают жертву с ног и тут же впиваются в горло. Все как один. Может, потому не боятся, что регенерация у большинства из них сумасшедшая. А может, просто крышу срывает от жадности и жажды крови – хотя этим в Зоне не только муты страдают, но и многие люди тоже.

– Ну, входи, раз пришел, – сказал лесник, насыпая табак на обрывок старой газеты, чтобы свернуть самокрутку. Хреново, когда нормальные папиросы заканчиваются, но ничего не поделать. Пока прогуливался до Монумента, заработка, само собой, никакого не было, поэтому сейчас до поры до времени придется довольствоваться махоркой, запасенной на черный день. Если, конечно, непонятная тварь, что стоит за дверью, не решит, что обед для нее полезнее, чем ласка и понимание.

Дверь скрипнула – и он появился на пороге.

Лесник сперва подумал, что это сфинкс. Но, присмотревшись, понял – нет, не он. То, что, принюхиваясь, вошло к нему в каморку, скорее всего, когда-то было котом-переростком. Или каракалом, судя по кисточкам на вертикально стоящих ушах. Но потом зверюга поспала несколько раз рядом с каким-нибудь разнокалиберным полем аномалий, и произошли у нее генетические изменения. Мышцы разрослись так, что стали бугриться под кожей. Когти выросли, превратившись в небольшие кривые ножи. Зубы тоже увеличились в размерах, потому и морду у кошака разнесло, чтоб они в ней поместились. В результате получилась жуткая с виду тварь, при виде которой, возможно, и сфинкс свернул бы с дороги, чтоб лишний раз не связываться.

То, что тварь была голодной, по глазам читалось замечательно. Они почти у всех кошачьих на пустой желудок расширяются, чтоб лучше добычу видеть. Секунду они с лесником смотрели друг на друга, после чего хозяин каморки потянулся к тумбочке, достал оттуда круг копченой колбасы и кинул гостю.

Тот подарок подхватил на лету, клацнув акульими зубами. Миг – и нету той колбасы, будто и не было вовсе. При этом лесник отметил скорость, с которой тварь схватила полукилограммовое подношение. Понятно, что если она бросится, обладая такой быстротой и реакцией, то шансов не будет никаких. Даже с винтовкой. Поэтому лесник расслабился окончательно. Чего напрягаться, если всё равно смысла в этом нет никакого? Захочет неведомый мутант его схомячить, так что нервно-напряженного, что расслабленного по-любому сожрет. А так хоть табак не просыплется с бумажки, и самокрутка получится ровная, как хотелось.

Но тварь бросаться вроде не собиралась, поэтому лесник спокойно смял зубами получившийся бумажный цилиндрик и, прикурив от карманной зажигалки, сделанной из стреляной гильзы, выпустил в потолок облако крепкого дыма, от которого у молоди зеленой, что недавно пришла в Зону, с непривычки слезятся глаза.

– Ну что, так и будем стоять? – поинтересовался лесник.

Тварь неопределенно шевельнула хвостом.

– Звать-то тебя как?

Мутант посмотрел на человека как на дурака – мол, я тебе что, кот из сказочного Лукоморья, который по цепи туда-сюда ходит и классикам сказки рассказывает?

– Ясно, фигню сказал, – кивнул лесник. – Значит, будешь Зубастым. Как тебе?

Мут возмущенно фыркнул, приподняв при этом верхнюю губу и показав свои ужасные зубы. Лесник же хищным оскалом не впечатлился, за свою жизнь и пострашнее много чего видал, поэтому сейчас лишь улыбнулся.

Происходящее стало его забавлять. Складывалось впечатление, что мутант понимает его и у них сейчас происходит что-то вроде диалога.

– Ладно, – кивнул хозяин каморки. – Не нравится это, подберем другое имя. Злой?

Тварь неопределенно шевельнула хвостом.

– Ага, почти угадал, – удовлетворенно крякнул лесник. – Бешеный? Свирепый? Лютый?

Как только он произнес последнее слово, мут аж подпрыгнул, издав при этом грозный мяв, достойный самого царя зверей.

– Ишь ты, Лютый, значит, – кивнул хозяин каморки. – А меня все просто лесником зовут. Один я такой в Зоне, так что с кем-то другим не перепутать.

И тут лесник невольно вздрогнул и аж дымом подавился от неожиданности. Что-то уж слишком человеческое промелькнуло в глазах мутанта. Показалось, что он сейчас скажет: «Лесник, значит. Ну что ж, вот и познакомились».

Но это лишь показалось. Прокашлявшись – душевно так, до слез, – сталкер затушил самокрутку об стену и попытался просканировать странного мутанта своим новым зрением, полученным в дар от Монумента.

Просканировал. И – ничего. Мут как мут. Мыслительные способности немногим выше, чем у квазимяса. Даже до ктулху не дотягивает, не говоря уж про бюргеров, обладающих даром речи и интеллектом пятилетнего ребенка. В общем, тело мутировало, а мозг остался такой же, как у обычной большой кошки с кисточками на ушах.

Лесник немного успокоился и занялся новой самокруткой, поглядывая на незваного гостя. А тот как ни в чем не бывало уселся в углу и принялся вылизываться. Чисто деревенская домашняя Мурка, только побольше ее раза в два, а то и в два с половиной. И ведет себя так же, видать, раньше жила в человеческом доме.

«А может, и пусть остается? – подумал лесник. – Вдвоем-то всяко веселее. С прокормом вот только беда, но это дело поправимое. Себе одному всегда находил чем брюхо набить, значит, и мохнатого напарника уж как-нибудь прокормлю».

* * *

Тот, кого Брат одарил силой, был наивен, словно котенок, считающий себя взрослым, мудрым котом. Лютый довольно просто дал этому самоуверенному хомо понять, как его зовут, ментальной волной подправив ход его мыслей, и тот сделал всё как надо, при этом оставшись в полной уверенности, что сам обо всем догадался. Правда, потом он всё-таки что-то заподозрил, но Лютый быстро поставил ментальный блок, после чего прикинулся домашней киской – и хомо, который называл себя лесником, попался и на этот нехитрый трюк. Люди вообще любят верить в то, что видят, в отличие от кошек, умеющих в, казалось бы, легкой добыче, валяющейся прямо на земле, распознать скрытую ловушку.

А еще они очень доверчивы, и любой мало-мальски уважающий себя котяра способен выдрессировать своего хомо так, что тот по первому мяву будет делать то, что прикажет ему хвостатый господин. Правда, мудрый кот не станет злоупотреблять своим превосходством над недалекими людьми. Иначе случается, что дело заканчивается пинком под зад из теплого дома – а то и кастрацией, которая гораздо хуже вольной жизни на помойке.

Лютый понимал, что непросто ему будет маскировать свои способности, подаренные Братом, перед человеком, которого сверкающая аномалия тоже наделила Силой. Хомо хоть и был простодушным, как и все представители его породы, но хитрость в нем тоже присутствовала – это Лютый понял сразу после того, как коснулся своей мыслью его мозга.

А еще он понял, что этот хомо желает причинить вред человеку, который подобрал однажды на перроне маленького котенка, отогрел его, накормил, приютил и относился к нему не как к домашнему животному, а как к другу. Это любой зверь чувствует и ценит больше, чем полная миска и мягкий, теплый матрасик в углу. Поэтому Лютый никак не мог допустить, чтобы хомо воспользовался своей силой во вред тому человеку.

Большего он узнать не успел, потому что хозяин дома после ментального прикосновения извне немедленно насторожился. Это следовало исправить, поэтому Лютый принялся вылизываться, как самая обычная кошка. И делал это до тех пор, пока хомо не успокоился, начав думать о том же самом, что и раньше. Мысленно Лютый поклялся вернуться к Брату и рассказать, как это существо, провонявшее весь дом своим табаком, собирается использовать подаренную ему Силу. А пока нужно было, чтобы хомо прекратил думать.

Несмотря на острые клыки и когти, Лютый не был уверен, что сможет убить этого сталкера, на счету которого имелось много уничтоженных мутантов. В том числе нескольких хомо он убил одним только ножом, а двоих вообще голыми руками. Это Лютого не устраивало. Если хозяин дома убьет его, то кто поможет человеку?

Поэтому он выбрал беспроигрышный вариант. Мягко подошел, запрыгнул на кровать, лег и прижался теплым, мягким боком к хомо, который вонял куревом так, что Лютый аж инстинктивно прикрыл глаза. Но чего не сделаешь ради того, к кому он испытывал искреннюю привязанность?

Хомо напрягся было поначалу, но это продолжалось недолго. Есть у двуногих слабое место – они считают, что все животные их любят. После того, как они их бьют, срывают на них свою злобу, лишают естественной среды обитания, запирают в клетки – любят, и всё тут. Что ж, пусть считают. Так ими проще управлять, если, конечно, знать как.

Лютый знал, жизнь научила. Поэтому он притворился спящим, задышав ровно и глубоко. И при этом мягко, очень осторожно коснулся мозга хомо, уставшего после долгого рейда в Зону.

На этот раз у Лютого всё получилось. Через некоторое время мысли хозяина дома стали спутанными, и он задышал в такт дыханию своего нового питомца. Заснул.

Мысленно Лютый улыбнулся. Конечно, надо было бы сейчас дерануть спящего когтями по горлу. Но, если разобраться, этот хомо был добр к нему. Не прогнал, накормил, разрешил спать на его кровати…

Нечто острое скребануло по сердцу Лютого. Кажется, это чувство люди называют совестью. Что ж, ладно, пусть вонючий двуногий спит, сегодня он своей добротой к незваному гостю заработал себе жизнь. А он, Лютый, заслужил полноценный отдых.

Мутант вздохнул еще раз, вспомнив, что его человек никогда не пах столь противно. Но выбирать не приходилось, и Лютый, закрыв глаза теперь уже по-настоящему, погрузился в сон.

* * *

– Странно. Будто что-то отпустило.

– Что отпустило? – не понял Хащщ.

– Такое впечатление было, что на меня кто-то неотрывно смотрит. А сейчас это ощущение исчезло.

– Ну да, когда через живого мертвяка насквозь пролезешь, такое наверняка может случиться, – глубокомысленно ответил мутант. – Если бы я эдакий трюк провернул, меня б до конца жизни плющило как камбалу.

Я ничего не ответил, мысленно махнув рукой на спутника. Везет мне на друзей-троллей. Фыф, Колян, Рудик, теперь вот он…

При мысли о шаме и лемуроподобном глазастом спире мне слегка взгрустнулось. Но лишь слегка. В этом мире они наверняка были еще живы, так как я в прошлом уничтожил их убийцу. Но мне надо было лично убедиться, что с ними все в порядке, поэтому я сейчас шел в Припять. А может, не только поэтому. Человеку всегда надо куда-то стремиться, а для этого нужно ставить себе цели. Вот я и поставил, на мой взгляд, не самую худшую.

И оставалось до нее, судя по карте в КПК, не более полукилометра.

Которые еще надо было пройти…

Впереди маячил сосновый лес. Самый обычный лес, с высокими «корабельными» деревьями. Зелеными, настоящими. И в карте была пометка: «Лес не пострадал при аварии и последующих выбросах. Безопасная территория». Надо же, а я и не знал, что где-то в Зоне может быть безопасно. Хотя причин не доверять надписи не было. Виртуальную карту зараженных земель постоянно корректируют опытные сталкеры, и если б с лесом было что-то не так, это немедленно нашло бы отражение в пометке. Но нет, последняя правка данной записи произошла пару месяцев назад, так что если с тех пор ничего не поменялось, по идее впереди нас ждала вполне себе спокойная прогулка между деревьями, лишенными каких-либо следов мутаций. Прямо скажем, приятная неожиданность, являющаяся редким исключением из общего правила.

– Надо ж, прям зеленая аномалия со знаком «плюс», – сказал Хащщ, скосив глаза на карту.

– Положительных аномалий не бывает, – отрезал я.

– А вечные лампочки? – ехидно поинтересовался вредный мутант. – Они, как я понимаю, во всех Зонах исправно светят и лишь пользу приносят.

– Нууу, – протянул я в легком замешательстве. – Как говорится, исключения лишь подтверждают…

– Да ладно, – махнул лапой Хащщ. – Исключения подтверждают лишь то, что исключения случаются. И одно из них – прямо перед тобой.

И правда. Чем ближе мы подходили, тем более мирным и безопасным казался лес. Прям хоть снова доставай КПК и ставь подтверждение возле той пометки, мол, ништяк всё, братья-сталкеры, приходите сюда по грибы-ягоды и ничего не бойтесь. Хотя это я, конечно, так загнул, для красного словца. Подобные подтверждения ставятся только после того, как участок пройден. Впрочем, лес невелик, карта показывает, что метров двести всего-то нужно пройти, и мы окажемся на площади автовокзала, за которой начинается проспект Ленина – главная асфальтовая артерия города, пересекающая половину Припяти.

Ну, мы и пошли, на всякий случай держа автоматы наготове – даже если лес и правда безопасен, это не значит, что в нем совсем недавно не завелись твари, мечтающие полакомиться свежей человечиной.

Но пока всё шло гладко. Мы шли между деревьями, одинаковыми, словно гигантские восковые свечи, воткнутые в землю. Приветливый шелест густых вечнозеленых крон, тревожимых ветром, успокаивал нервы, натянутые подобно струнам, расслаблял, убаюкивал. Так и хотелось опустить оружие и улечься на мягкий ковер опавшей хвои, чтобы подремать часок-другой в укрытом от чужих глаз месте, действительно безопасном, мирном, умиротворяющем…

– Щас сдохну как спать хочу, – сказал Хащщ. И зевнул. Я до этого никогда не видел, как зевают ктулху, и, надо отметить, зрелище это эпичное донельзя. Мутант раздвинул во все стороны свои щупальца и втянул в себя воздух. Причем настолько мощно, с присвистом, что я всерьез испугался – того и гляди порвет морду Хащща его зевок от ротового отверстия до затылка. И так мой спутник, мягко говоря, не красавец, а будет вообще не пойми что, жуть жуткая не только спереди, но и сзади.

Мутант как раз должен был пройти между двумя деревьями, стоящими близко друг к другу, но что-то меня резко насторожило, да так, что сонливость разом слетела, словно легкая паутина, прилепившаяся к одежде по пути и сорванная ветром.

Паутина…

Вот оно что! Когда Хащщ всосал в себя свой могучий зевок, меж деревьями что-то дрогнуло. Слабо так, едва заметно. Будто солнечный блик, заплутавший в сосновых кронах, сверкнул в метре от хари мутанта.

Но блики не сверкают сами по себе. Зато они имеют свойство отражаться от поверхностей, способных их отражать.

– Стой! – заорал я.

Но было поздно.

Зевающая морда Хащща с растопыренными щупальцами впечаталась в натянутую между деревьями тончайшую паутину – и так и осталась в ней, прилипнув намертво, ибо та оказалась нереально крепкой. Мутант рванулся назад что есть силы, но не тут-то было. Практически прозрачная ловушка, сплетенная из тончайших нитей, держала намертво.

Сверху послышалось шуршание. Я поднял голову.

Ну твою ж дивизию…

К трепыхающейся добыче, цепляясь лапами сразу за обе сосны, меж которыми была натянута паутина, спускался паук-мутант. Здоровенная хреновина величиной с колесо самосвала и такая же толстая. Спина твари отливала сталью, отчего казалось, будто паук бронирован, словно танк.

Мне не привыкать, я всяких тварей на своем веку повидал. Поэтому, вскинув автомат, я принялся стрелять…

Без толку. Первые три патрона я потратил впустую – пули лишь чиркнули по панцирю твари, не причинив ей ни малейшего вреда. Зато паук притормозил, повернулся слегка в мою сторону – и плюнул.

Не знаю, каким чувством я почуял опасность и успел отскочить в сторону. Дерево, к которому я, стреляя, прислонился плечом для устойчивости, зашипело, словно живое. По нему расползлось черное, пузырящееся пятно, которое мгновенно растворило кору и выжгло в стволе большое, отвратительно воняющее дупло.

Ах ты ж, падла, кислотой плеваться? Ладно, попробуем по-другому.

Попасть в ноги паука было сложнее, чем долбануть очередью по его туше, но с такого расстояния задача не выглядела невыполнимой. И пока тварь, сопя, перезаряжалась, накапливая кислоту для второго плевка, я, укрывшись за искалеченным деревом, одиночными прицельно отстрелил две ноги мутанта.

Держаться на деревьях шестью ногами для твари оказалось задачей непосильной, и она, шипя, рухнула… на голову Хащща.

Ктулху ах взвыл от боли – понятное дело, ротовые щупальца-то не казенные. Но среагировал правильно, отвесив пауку неслабую затрещину, в результате чего тот… полетел прямо на меня, растопырив в разные стороны оставшиеся ноги.

Логично было бы уклониться от такого паса, но расстояние не позволяло. Поэтому мне ничего не оставалось, как всадить в летящую тварь четыре пули подряд.

На этот раз мне повезло больше. Паук летел ко мне брюхом, которое оказалось более нежным, чем панцирь. Членистоногого мутанта отбросило в сторону, и он упал на спину, беспомощно дрыгая мохнатыми лапами и брызгая во все стороны зеленоватой слизью, фонтанчиками выплескивающейся из пулевых отверстий. Шипел паук при этом знатно, проклиная на своем языке сталкера, который стреляет раньше, чем успевает испугаться.

Я же, не обращая внимания на паучьи матюги, бросился к Хащщу, по пути выдернув из ножен «Бритву». Как ни были крепки нити, к которым прилип ктулху, но перед моим ножом они не устояли. Три удара – и Хащщ оказался на свободе, правда, ротовые щупальца его по-прежнему остались залеплены паутиной, которая, похоже, окаменела, как только в нее попалась добыча. Офигеть зрелище – ктулху с выпученными белыми глазами, ротовыми щупальцами, растопыренными во все стороны, и сверкающей паутиной между ними.

Впрочем, любоваться на Хащща времени не было. Освобождать его пасть – тоже, так как знакомое шипение теперь раздавалось со всех сторон. Пристреленный мною паук был не один. Судя по шипению, нас брала в кольцо целая стая, которую привлекли звуки выстрелов. И с учетом того, что у этих тварей бронированные панцири, от которых отскакивают пули, наши с Хащщем шансы выбраться живыми из этого леса стремительно приближались к нулю.

Их и правда было много, штук тридцать, не меньше. Они один за другим спускались вниз по стволам сосен, выползая из развесистых зеленых крон, служащих им укрытием. Ну, вот и всё. Сейчас пара-тройка из них харкнет в нас кислотой, и трындец. Если от одного плевка я увернулся, то от нескольких это просто нереально. М-да. Коль даже в живых останемся, после таких ожогов лучше сразу застрелиться нафиг, не дожидаясь, пока членистоногие твари обмотают нас паутиной и примутся жрать живьем.

Но они почему-то не спешили полакомиться обреченной добычей. Окружили нас – и замерли, будто ждали чего-то.

И через несколько секунд я понял, чего именно.

Раздался треск ломаемых ветвей, и самая толстая сосна, находящаяся в поле моего зрения, вздрогнув, словно от омерзения, жалобно заскрипела. Ибо по ней медленно, неторопливо спускалось самое настоящее чудовище.

Это был паук тоже размером с колесо грузовика, но только не обычного, а карьерного, которые высотой с два человеческих роста. Огромные мохнатые лапы глубоко вонзались загнутыми когтями в кору дерева, отчего оно стонало, словно живое. Жвалы паука терлись друг о друга, словно в предвкушении изысканного обеда. А над жвалами расположился ряд из восьми глаз. Человеческих! Только без век и, соответственно, ресниц. Неприятное зрелище – уставившиеся на нас круглые глазные яблоки, все в растрескавшихся красных прожилках, внимательные, совершенно не похожие на абсолютно черные глаза нормальных пауков. При этом сейчас из этих кошмарных глаз вытекали крупные слезы, словно монстр заранее оплакивал тех, кого для него загнала стая.

– По себе поплачь, паскуда, – прошептал я.

Мгновение – и у меня в руках оказалась трофейная «Муха», для приведения в боевое положение которой мне и нужно было всего ничего – секунд десять максимум.

Которых у меня не было.

Огромная тварь мигом сообразила, что зеленый тубус у меня в руках хранит в себе отнюдь не чертежи детского развлекательного комплекса. Зашипела она так, что у меня аж в ушах зазвенело, одновременно приподнимая массивное тело на своих подпорках. Понятно зачем, чтоб харкануть в меня кислотой.

Думаю, от этого плевка я б точно не смог уклониться – такая огромная гадина наверняка своими выделениями способна облепить целого слона от хобота до хвоста. Но тут справа от меня раздалось не менее мерзкое шипение, сопровождаемое длинной автоматной очередью.

Конечно, пасть Хащщу аномальная паутина облепила знатно, но, видать, на способности шипеть это не сказалось. Как и на возможности палить из автомата не целясь – хотя в такой танк, как паучья матка, не попасть с тридцати метров было бы затруднительно.

Хащщ и попал. Я видел, как один из глаз монстра лопнул, пробитый пулей, залепив два соседних кроваво-белесой жижей.

Но у паучьей матки оставалось еще достаточно рабочих глаз, чтобы, слегка довернув корпус, плюнуть в назойливый источник шипения, вдобавок осмелившийся еще и причинить боль. Я лишь слышал, как справа раздался смачный шлепок, следом за которым пулеметной очередью раздались еще шлепки, менее смачные – это, повинуясь то ли приказу, то ли примеру предводительницы, по моему спутнику отстрелялись и остальные пауки.

Я чувствовал, как от кислотных брызг, долетевших до меня, в нескольких местах, словно сало на раскаленной сковородке, шкворчит моя одежда. Но это не помешало мне откинуть заднюю крышку и рывком до упора раздвинуть трубы гранатомета. Целиться времени не было, так как паучья матка явно раскачивалась для второго плевка, вперив теперь уже в меня взгляд своих многочисленных немигающих глаз. Поэтому я даже на плечо не стал класть гранатомет, как предписывали воинские наставления, а, экономя пару секунд, взвел ударно-спусковой механизм и выстрелил от бедра, уже зная точно, что не промахнусь…

Есть у меня такая способность – чувствовать оружие, даже то, которым пользовался лишь несколько раз в жизни. Поскольку не гранатометчик я ни разу, «Муха» в моих руках бывала редко, тем более что это оружие уже давно снято с производства, уступив место более мощным современным аналогам. Однако гранатомет я ощущал как продолжение собственных рук, эдакий бронебойный кулак, которым мне от души хотелось заехать по морде паучихи, ведь она – я был в этом уверен – только что убила моего боевого товарища. А там пусть ее пристяжь заплюет меня до смерти, это уже не особенно важно. Ведь уйти нужно так, чтоб было не стыдно уходить – иначе зачем ты жил, если умер не так, как считаешь для себя правильным умереть?

Я видел, как паучья матка дернулась, поняв, что сейчас произойдет. Даже спрыгнуть вниз попыталась, уходя от летящей в нее крылатой смерти…

И у нее получилось.

Почти…

Выдернув когти из древесины, огромная тварь мощно оттолкнулась всеми своими ногами – тут и настигла ее ракета. Легко проломив панцирь, оперенная стальная стрела вошла в тело членистоногого мутанта – и разорвала его на части еще до того, как оно достигло земли. Эпичная картина: паучья матка, прямо в воздухе разлетающаяся в разные стороны на фрагменты, обрамленные желтовато-гнойными кусками плоти и зелеными брызгами крови.

Мне под ноги смачно шлепнулся солидный шмат мяса со всё еще шевелящимся жвалом и выпученным глазом, смотревшим на меня с вполне себе человеческой ненавистью. Впрочем, скорее всего, я себе это накрутил в воображении. Кусок дохлого паука вряд ли способен кого-то ненавидеть после смерти. В отличие от его пристяжи, наверняка обуреваемой жаждой мести.

Бросив уже бесполезный теперь тубус, я схватился было за автомат, намереваясь если не красиво и дорого продать свою жизнь, то хоть подохнуть, сопротивляясь до конца. Пусть даже это сопротивление совершенно бесполезно, но хоть еще один паучий глаз вышибу напоследок, как это сделал покойный Хащщ…

Но стрелять было не в кого. Стволы деревьев опустели, словно по команде, – лишь кроны сосен шевелились и шуршали, будто живые.

Понятно. Впечатлившись гибелью вожака, остальные пауки решили не связываться со слишком опасной добычей и предпочли свалить от греха подальше. Отличное решение. Не для них – для меня, которого вновь Сестра лишь потрепала по плечу, так и не пригласив своего побратима навечно переселиться в ее Темный чертог. Жаль только Хащщ не дожил…

– Твою… ж… мать… – раздалось справа от меня.

Я резко обернулся – и замер на месте.

Хащщ стоял в желто-зеленой пузырящейся луже кислоты, совершенно весь, с ног до головы облепленный ею. Отвратно вонючая гадость медленно стекала с ктулху, как я понимаю, не причиняя ему ни малейшего вреда. Даже, скорее, она ему на пользу пошла, растворив паутину, залепившую пасть. Но в остальном всё было печально. Остатки автомата шипели в луже – металлические части кислоте оказались не по зубам, а вот приклад, рукоятка и цевье растворились полностью. Та же участь постигла и одежду Хащща, и, что самое неприятное, рюкзак с продуктами. Нет, какая-то часть жратвы осталась у меня, но, думаю, на ней мы протянем не больше суток.

Впрочем, какой я сталкер, если думаю о потерях? Это всё дело наживное, сейчас надо напарника как-то спасать. А то он стоит, трет глаза и, похоже, не соображает, жив он или уже преставился.

– Хащщ, ты как себя чувствуешь? – осторожно спросил я, не рискуя близко подходить к токсичной луже.

Мутант смачно харкнул зеленью и, прочистив горло, сказал:

– Как кусок дерьма, облитый дерьмом. Хорошо, что на нас паучья кислота не действует. Помыться б где-нибудь теперь. И срамоту прикрыть. Эх, бандану жалко. Крутая была бандана…

– Помыться найдем, – сказал я. – Возле Припяти ручьев полно, насколько я помню. Ты пока, что ль лопухами оботрись, а то смотреть на тебя слегка жутковато.

– Зато нюхать небось сплошное удовольствие, – проворчал Хащщ, вылезая из токсичной лужи. Капли, падающие с него на траву, тут же превращали ее в черные, съежившиеся комочки. – Хрен с ними, с лопухами. Пошли так, пока пауки не очухались и не решили, что справятся с нами и без матки.

Это было разумно, поэтому я не стал спорить. К тому же дальнейшее путешествие обещало быть безопасным: Хащщ вонял так, что любой вменяемый хищник предпочтет свалить, нежели нападать на ходячую гору ядовитой слизи.

Так и случилось.

Пару раз мы слышали среди деревьев какую-то возню, но всё обошлось без инцидентов, и мы благополучно вышли к противоположной окраине леса. Теперь понятно, почему никто не написал в сталкерскую сеть, что лес опасен. Писать было некому после того, как его обжили пауки-мутанты. Все, кто заходил в него, так и оставались здесь, оседая в желудках пауков и их гигантской матки.

– Лихо ты ее, кстати, подстрелил прям в полете, – оценил Хащщ после того, как на ходу когтями немного отчистил от вонючей гадости свои ротовые щупальца.

– Если б ты ее на себя не отвлек, еще вопрос, кто бы кого пристрелил, – отозвался я. – Так что, считай, с меня долг жизни.

– Забей, – отмахнулся мутант. – В нашей Зоне не принято среди своих долги жизни считать.

– В нашей – принято.

– Ну, если принято, то у тебя есть хорошая возможность его быстро отдать. Меняю твой долг жизни на капюшон твоей камуфлы.

– Зачем он тебе? – удивился я.

– Больно уж между нижних лап жжет, – поморщился Хащщ. – Там у нас кожа тонкая. Если сейчас слизь не вытру, то до ручья точно не доживу.

– Может, всё-таки лопухами? – поинтересовался я.

– Без толку, – мотнул головой мутант. – Кислота вмиг их растворит, хрена с два чего я там ими вытру.

Делать нечего, пришлось отстегивать от своего камуфляжа капюшон, которым Хащщ принялся неистово оттирать себе промежность, отчего кусок материи моментально превратился в наполовину сожженную тряпку. Нет, надо срочно искать ручей, пока он там себе чего-нибудь не оторвал.

…Ручей мы нашли довольно быстро. Вышли из леса – и вот он, журчит под невысоким холмом, на котором расположился уютный с виду домик. Не разрушенный от времени, не вросший в землю, как большинство бревенчатых изб Зоны. Аномалия? Вполне может быть. Но проверить сто́ит, мало ли. И пока Хащщ плескался в ледяной воде, подвывая от холода, я направился к дому.

Шел я аккуратно, через каждые десять шагов бросая перед собой гильзы и гайки, которые всегда ношу в карманах для промера подозрительных мест на предмет их аномальности. Но ничего критичного так и не выявил. Дом был просто новым, построенным недавно. И хозяин его нашелся довольно быстро.

Он висел на боковой стене бревенчатого строения, плотно замотанный в кокон из паутины. Лишь контуры головы и туловища угадывались в переплетении крепчайших липких нитей, которые прикрепили человека к недавно оструганным бревнам надежнее любого клея. В глаза бросалась неимоверная худоба мертвеца, но вряд ли это было особенностями анатомии. Просто проклятые членистоногие твари выпили тело полностью, до последней капли, превратив его в мумию. Страшная картина, но для Зоны – ничего особенного. Здесь смерть быстро становится обыденностью, привычной и никого не удивляющей.

– Упокой тебя Зона, сталкер, – проговорил я.

То, что это именно он, не было ни малейшего сомнения. Встречал я такое. Устал человек копить на свой домик у речки, где не будет ни радиации, ни мутантов, ни сволочей разных – и построил его прямо в Зоне. Рядом с совершенно безопасным лесом, как это было обозначено на карте. Где радиация минимальная настолько, что ею можно пренебречь, где вместо речки – ручей, а мутанты и двуногие твари с автоматами обходят это место стороной, потому что тут нечем поживиться.

И даже пожил он здесь немного, наслаждаясь уединением и спокойной жизнью, строя иллюзии насчет того, что больше никогда не придется ему браться за автомат и что лес с огородом прокормят отшельника, удалившегося от мирской суеты…

А потом пришли пауки – и счастье закончилось. Или настало, кто его знает. Любой, кто бродит по Зоне, мысленно готов к смерти. Он каждый день чувствует ее холодное дыхание у себя над ухом, привыкая к ее незримому присутствию, – и подсознательно ждет, когда же она наконец заберет его с собой навсегда. Не бояться смерти – это значит смириться с тем, что она может настать в любой момент, принять этот факт. И, возможно, познать свое индивидуальное счастье в тот момент, когда всё наконец заканчивается. Не верится мне как-то, что этот сталкер всерьез надеялся дожить в Зоне до старости. Наверняка понимал он, чем всё закончится. Просто напоследок создал короткую иллюзию индивидуального счастья, позволил себе небольшой отрезок нормальной человеческой жизни, короткое удовольствие напоследок, как последняя сигарета перед расстрелом. Его право. И его выбор.