Текст книги "Закон контролера"

Люди сражались отчаянно. Но их было слишком мало, а мертвецов – слишком много. Но сейчас я точно знал, что могу помочь осажденным. Как – без понятия, но точно мог. Была лишь одна проблема: у меня никак не получалось сдвинуться с места. Я словно окаменел, и мне оставалось лишь наблюдать, как гибкие щупальца сдергивают со стен людей и швыряют их в волну мертвецов, где несчастные немедленно исчезают, словно во взбесившемся болотном омуте.

И это было действительно страшно. И не только потому, что без моей помощи гибель защитников крепости была бы неизбежной. Я знал: там, за стенами Кремля, находится что-то очень важное лично для меня. Что-то, что я должен защитить любой ценой. Но я не мог этого сделать, и все, что мне оставалось, это безмолвно кричать в отчаянии и ощущать, как по моим щекам скатываются холодные слезы…

Но тут внезапно меня тряхнуло. Раз, другой, третий… Картина осады смазалась, словно в холст талантливого художника, написанный акварелью, плеснули водой из ведра, – и я проснулся.

Надо мной висел пучок шевелящихся щупалец, словно вынырнувших из моего кошмара, с двумя белыми глазами сверху. Человек с Большой земли, никогда не бывавший в Зоне, от такого зрелища может и инфаркт получить, я же лишь поморщился:

– Да хорош меня трясти уже, проснулся я, проснулся.

– Точно, проснулся, – кивнул Шахх. – И вроде вменяемый. А то лежишь, пасть открытая, глаза открытые, красные, и из них слезы текут. Думаю, или запор одолел после позавчерашнего, или умом рехнулся.

– Позавчерашнего? – переспросил я.

– Ну да, – кивнул ктулху. – Ты два дня проспал как убитый. А сегодня смотрю, что-то неладное с тобой творится, надо будить. К тому же контролеры в кузне стучать перестали, наверно, скоро готов будет твой нож. Они двое суток вообще не спали, и в кузне у них черт-те что творилось. То свет, будто комета там взорвалась, то вой такой, что даже мне жутко стало, то грохот. Но мне они сказали не входить и никого не пускать в кузницу, потому я тут на страже все это время проторчал. Тебе же все пофиг, продрых двое суток как хоммут, аж завидно. Мне б такие нервы.

– Просто устал немного, – сказал я, садясь на куче мешков и понимая, что впервые за несколько месяцев наконец-то нормально выспался. – Пойдем, что ли, наружу, посмотрим, как там дела у контролеров.

Мы вышли из пристройки, подошли к дверям кузницы, запертым изнутри.

Тишина…

– Ну, это их дела, я внутрь не полезу, – сказал Шахх. – Но у меня для тебя хорошие новости. Пока ты дрых, приходили наши снабженцы от благодарных заказчиков из Четвертого и Одиннадцатого миров, принесли материалы для новых заказов, что тебе неинтересно, и кучу жратвы, что тебя после двухдневного сна должно заинтересовать. А главное – много консервированной крови! Потому предлагаю сходить к холодильнику и отпраздновать твое возвращение из мира снов.

– Интересно, тебя что-то кроме жратвы интересует? – спросил я.

– Вопрос, как я понимаю, чисто риторический, – зевнул ктулху. – Кроме жратвы меня интересуют перспективы личностного и карьерного роста, а также мир во всех вселенных Розы Миров – мечта хоть и утопическая, но, согласись, грандиозная. Ну, так что насчет холодильника? Идем или как?

Ответить я не успел.

С той стороны дверей кузницы раздался грохот отодвигаемого засова, и из недр помещения, дохнувшего на нас удушливым запахом сгоревшего угля и разогретого железа, вышли два контролера. Черные от сажи и переутомления, с осунувшимися лицами – и горящими глазами фанатиков, осуществивших задуманное. Хотя, может, такой эффект давало отражавшееся от поверхности глаз кузнецов неестественно яркое сияние цвета чистого неба, которым горел клинок ножа.

Этот нож, лежавший на толстом куске выделанной кожи, нес Медведь – и я как-то сразу понял, почему он не берет его в руки. Тот случай, когда собственное творение может легко выпить из тебя жизнь, если не знать, как правильно с ним обращаться.

Признаться, и я слегка оробел, когда увидел творение контролеров Распутья Миров. Несомненно, это была «Бритва»…

Но не моя «Бритва».

Чужая.

Так бывает: глянешь на девушку и понимаешь на уровне интуиции – не твоя. Не получится у вас ничего, хоть с виду и красивая она, и вроде нравится, и даже улыбается она тебе слегка, мол, ну что, рискнешь подойти?

Кузнецы остановились. Шаман неторопливо достал из-за пояса добротные ножны, ловко подцепил ими клинок, который скользнул в сшитую точно по мерке кожаную одежду, словно того и ждал.

– Ну вот, – сказал Шаман. – Готова работа. Только не знаю, стоит ли тебе браться за рукоять. Энергия черепа, который мы уничтожили в том числе для того, чтобы зарядить этот нож, слишком древняя. И как-то мы сами не уверены, что ты справишься с такой силой. К тому же ты сам знаешь закон «Бритвы».

– Знаю, – кивнул я. – Такой нож можно продать. Или подарить. Или снять с мертвого тела, убитого не тобой. Тогда от нее новому хозяину будет только польза. По-другому завладеть этим ножом не получится. Отомстит.

– И мы не можем ни продать его, ни подарить, – сказал Медведь. – Мы просто его сделали из артефакта, принадлежащего не нам. И, видит Мироздание, было непросто выковать нож и насадить его на рукоять, не прикоснувшись к нему руками. Ну что, берешь его, сталкер?

Признаться, такого поворота я не ожидал. Вот она, лежит передо мной на куске кожи, точная копия моей «Бритвы» с рукоятью из «вороньего камня» – видимо, у кузнецов остался он с прошлого раза, и те бесценные остатки артефакта, принесенного мной из другого мира, они не пожалели на вторую рукоять.

Но как воспользоваться этим ножом, когда интуиция прям звенит внутри тебя, словно натянутая струна, будто я к голодной аномалии подошел, которая только и мечтает о том, чтобы я к ней прикоснулся, дабы выпить из меня жизнь в мгновение ока?

– Правильно, сталкер, не трогай чужое. Не надо.

Они вышли из-за кузницы один за другим.

Четверо эсэсовцев в черной парадной форме. У троих в руках уже хорошо знакомые мне автоматы StG 44, у четвертого, с погоном и петлицами оберстгруппенфюрера СС, – самый узнаваемый и дорогой немецкий пистолет Второй мировой войны Luger P08, из которого он небрежно целился мне в грудь.

– Ну вот, как я и говорил, мы и снова встретились, Снайпер, – с ухмылкой проговорил Карл Гебхард. – А контролерам я бы порекомендовал на будущее все-таки закрывать порталы, чтобы к ним не приходили нежеланные гости.

Ситуация была, мягко говоря, не очень. Кузнецы свое обещание сдержали, и у них на ремнях за спинами висели автоматы Калашникова – на мой взгляд, более действенное оружие в этом мире, чем экзотические вормганы.

Но – за спинами.

Мой АШ-12 я держал в руках, но толку от этого было мало: одному мне четверых положить не удастся. Может, Гебхарда я и срежу, но при этом его пристяжь наверняка положит или меня, или Шахха, или кузнецов.

– Правильно думаешь, сталкер, – кивнул оберстгруппенфюрер. – Поэтому брось оружие, и никто не пострадает.

Тот случай, когда не стоит выпендриваться и строить из себя героя. АШ-12 упал на фиолетовую траву, а я поинтересовался:

– С чего это ты такой добрый?

– Просто я умею быть благодарным, – хмыкнул Гебхард, подойдя и беря за рукоять «Бритву». – Благодаря тебе у меня не осталось конкурентов в Асгарде, и теперь я единственный его правитель. Кузнецы из артефакта, который добыл я, выковали нож, который изменит прошлое и вернет к жизни разрушенный Третий рейх и былое величие Германии. Разве что ваше бесполезное дрессированное чудовище ничем не отличилось, но я и его оставлю в живых, если вы все не будете делать глупостей.

Он стряхнул с клинка ножны, и «Бритва» засияла нестерпимо ярким светом – так даже мой старый нож не сверкал, когда был заряжен энергией под завязку.

– Великолепная работа, – восхищенно произнес Гебхард. – Кто бы мог подумать, что я окажусь прав и что единственное предназначение древнего черепа ариев – это напитать своей энергией нож, способный обратить вспять прошлое. Признайся, Снайпер, – когда ты пытался выкрасть мой хабар, ты же не мог подумать, что из моего артефакта может быть выкована только моя «Бритва»? И что я поставил именно на тебя в моей многоходовке, решив, что только настоящая легенда Зоны может выполнить все этапы этой крайне сложной миссии и привести меня к цели? Меня впечатлили твои подвиги еще во время Второй мировой войны, и, согласись, я все рассчитал с точностью, достойной Нобелевской премии мира, которую мне непременно вручат, когда я верну этому миру былое величие Германии.

Он торжествующе расхохотался, но его хохот прервал на удивление спокойный голос Шахха.

– Не все.

– Что? – удивился Гебхард, не ожидавший, что в этой ситуации кто-то рискнет вставить слово в его монолог.

– Не все ты рассчитал, хомо, – фыркнув щупальцами, повторил ктулху. – Например, то, что если даже «Бритва» и принадлежит тебе, то находящаяся внутри нее энергия уничтоженного черепа – это точно не твоя собственность…

Ктулху говорил медленно, не торопясь, но я уже в начале его речи понял, что он хочет сказать, ибо в его голове нормально так освоился, когда подталкивал мутанта во время прохода через границу миров. Да он и сам меня как бы в гости на свой чердак пригласил, бросив взгляд в мою сторону – мол, давай, псионик, соображай, что я хочу сказать, пока этот фашист не сообразил раньше тебя…

Что говорить, Гебхард был и сильнее меня как псионик, и опытнее. И он знал это. И оттого не слишком парился насчет меня, особенно при поддержке трех вооруженных эсэсовцев. Ну а чего напрягаться-то, когда враг захвачен врасплох и морально повержен? Вполне можно позволить себе поиздеваться над таким врагом, рассказать ему, что он всю дорогу был лишь пешкой в его игре, которую при желании можно было в любой момент сбить с доски одним щелчком.

И он, конечно, понял, что хочет сказать Шахх.

Но только на долю секунды позже, чем я…

Терять мне было нечего, и я мысленно потянулся к клинку ножа, который Гебхард держал в руке. Вернее, не к клинку, а к тому энергетическому торнадо, что было заключено в нем. Безумному вихрю древней энергии, с которым каким-то чудом сумели справиться кузнецы, заключив его в тюрьму из аномального металла, рожденного в эпицентре ядерного взрыва.

Разумеется, у меня не было ни сил, ни навыков, чтобы справиться с такой энергией. Но стрелочникам не нужно обладать силой великанов, чтобы управлять несущимися поездами.

Им нужно лишь уметь переводить стрелки…

Я лишь мысленно коснулся острия ножа, представив, что вскрываю его кончик как бутылку газировки, – и немедленно стремительная энергетическая волна вырвалась наружу. И все, что мне оставалось, это разделить ее на четыре потока, направленных на совершенно конкретные цели.

Это было непросто с непривычки.

Но я справился.

В следующую секунду три эсэсовца уронили свои автоматы и схватились за головы. Но вряд ли руки смогут помочь удержать в черепе мозг, в который со страшной силой ударила сокрушительная энергетическая волна цвета весеннего чистого неба…

Выглядело это страшно. Ужасное внутричерепное давление вышибло глаза из глазниц, словно пробки из бутылок шампанского. Разбитое в кисель мозговое вещество хлынуло через носы, уши, рты. У одного из фашистов с треском лопнула височная кость, и оттуда брызнула белесо-алая струя, красиво подсвеченная небесной лазурью…

Удивительно, но Гебхард не умер мгновенно, в отличие от своих охранников. Пошатнулся, побледнел как смерть, выронил пистолет, но нашел в себе силы удержать в руке «Бритву», на которую он возлагал столь большие надежды…

И тут я почувствовал, как мою голову словно сжал стальной обруч, который немедленно стал сжиматься еще сильнее. Что и говорить, я не был готов к такой стремительной ментальной атаке, еще не придя в себя от гигантского усилия – ведь для того, чтобы справиться с потоком лазурной энергии, мне потребовались абсолютно все мои силы. И сейчас Гебхард, перехвативший инициативу, убивал меня, а я ничего не мог поделать…

Но тут выручил Шахх.

Когда надо, ктулху умеют двигаться с непостижимой скоростью.

А сейчас было надо!

Шахх бросился вперед серой молнией – и ударил, метя огромным кулаком в голову Гебхарда!

Не сомневаюсь, что эсэсовцу от такого удара пришел бы конец, но фашист успел выбросить руку навстречу мутанту – и я увидел, как кожа на руке Гебхарда разорвалась и из этого кровавого разрыва вылетела черная стрела с пучком щупалец на конце.

В такие мгновения время словно замедляется, и ты не только видишь, например, пулю, летящую в лицо твоему другу. В смертельном бою все чувства обостряются, и мгновенно приходит понимание событий, над расшифровкой которых в спокойной обстановке ты бы точно сломал себе голову.

Я прекрасно помнил, как выстрелил в Гебхарда симбионтом, получившимся из волосохвоста и пиявки Газира. Видимо, мой выстрел тогда достиг цели, но не причинил сильному псионику никакого вреда. Напротив, Гебхард подчинил симбионта своей воле, и сейчас этот гибрид из двух адских чудовищ ударил Шахха прямо в центр щупалец, растопыренных во все стороны.

Послышался треск ломаемых лицевых костей… Ктулху отбросило назад. Он упал на фиолетовую траву и начал корчиться в невероятных мучениях: жуткая тварь, порабощенная волей Гебхарда, выжирала мутанта изнутри – и я ничем не мог ему помочь…

Зато кузнецы смогли помочь мне, так как эсэсовец, тоже истощенный и ментальной атакой, и выбросом из руки своего оружия последнего шанса, успел наклониться, схватить пистолет и направить его на меня.

Но кузнецы успели раньше.

Я и не думал, что они так умеют – одним движением перебросить со спины в руки автоматы Калашникова и немедленно начать стрелять. Правильный навык, кстати. В Зоне может не хватить доли секунды на то, чтобы даже рвануть вниз переводчик огня – потому, хоть это и идет вразрез с техникой безопасности, многие ходят по зараженным землям, дослав патрон в патронник и сняв оружие с предохранителя.

Это меня и спасло.

Линия выстрела, идущая от среза ствола «Люгера», уже почти коснулась моей переносицы, как в Гебхарда ударили пули.

Много пуль калибра 5,45, которые с малого расстояния вышибают из живого человека фонтанчики крови, так как при вхождении в тело сразу же начинают вращаться, превращая раневой канал в глубокую рваную рану.

Когда в тебя практически в упор лупят два автомата лучшей конструкции на планете, никакие пси-способности не смогут отодвинуть неизбежное. Кузнецы хорошо понимали, кто их противник, и как следствие – стреляли в голову. Поэтому, когда мертвый Гебхард рухнул на землю, его лицо напоминало только что перемолотый мясной фарш.

А Шахх все еще был жив. И уже даже не стонал, лишь по его телу пробегали судороги, да в некоторых местах образовались обширные раны, затянутые тонкой пленкой кожи – помесь волосохвоста и пиявки Газира жрала мутанта изнутри, при этом не нарушая целостности кожных покровов. Не знаю, почему это чудовище так берегло кожу, даже предположений нет никаких. В жутких вселенных Розы Миров бывает много такого, чему нет объяснений.

Медведь скрипнул зубами. Шаман, отбросив пустой автомат, с хрустом сжал кулаки.

– Чего ждешь? Бросай. У тебя ж вроде было. Шахху уже ничем не помочь, а если эта тварь вырвется наружу, никому не поздоровится.

Медведь кивнул и вытащил из кармана небольшой шарик, внутри которого словно переливалось яркое пламя. Размахнулся, бросил в умирающего Шахха – и я невольно прикрыл глаза, так как на этом месте немедленно взметнулось вверх ревущее пламя. Будто очень большая, диаметром метра в два аномалия «жара» проявила себя, поймав в свои огненные объятия долгожданную добычу.

– «Нп», – сказал Медведь. – Артефакт «неистовое пламя». Концентрированная смерть. Не сказать, что безболезненная, но зато стопроцентно надежная.

Я закусил губу.

Сильно.

Но боли не почувствовал…

Так случилось, что с Шаххом мы вместе прошли через несколько миров, плечом к плечу дрались с врагами, вместе пили-ели, ругались и мирились… А пиявка Газира несколько раз спасала мне жизнь, и я уже привык, что она дрыхнет у меня под кожей в руке, иногда приходя на выручку, иногда нет – ну, проспала, бывает…

Но сейчас у меня было ощущение, что я одним махом потерял двух друзей. Дружба в Зонах Розы Миров вообще понятие довольно условное: сегодня вы вместе пробиваетесь через толпу врагов, а завтра твой напарник пытается выстрелить тебе в затылок, чтобы забрать из твоего кармана дешевый артефакт. Но в данном случае у меня никогда не было ощущения, что Шахх или пиявка Газира могут сделать мне какую-то пакость, а это на зараженных землях очень дорогого стоит.

Это выше, чем высокие слова о дружбе.

Это бесценно для сталкера.

И я готов был рискнуть жизнью что ради Шахха, что ради пиявки, живущей в моем теле.

Но сейчас им это было уже не нужно.

Мертвым вообще ничего не нужно от живых…

На мое плечо легла огромная лапа.

– Крепись, сталкер, – прогудел над моей головой голос Шамана. – Тяжело терять тех, кто тебе дорог. Но не все так плохо на самом деле.

– В смысле? – не понял я.

– Когда умирает человек ли, ктулху ли, он видит тоннель и движется по нему, думая, что уходит куда-то. На самом деле это просто продолжение цикла, и видит он не тоннель, а выход в мир, из которого только что ушел.

– То есть ты хочешь сказать… что, умирая, мы не умираем на самом деле, а лишь меняем тело, рождаясь вновь?

Шаман усмехнулся.

– А почему, ты думаешь, младенцы так отчаянно плачут первые месяцы новой жизни? Просто они слишком хорошо помнят старую. Кто-то оплакивает тех, кого больше никогда не увидит, а кто-то ревет от мысли, что ему придется снова идти опостылевшей дорогой под названием «жизнь».

– Интересная теория, – сказал я, вспоминая свой посмертный опыт. – А как же быть с теми, кто был при смерти, видел тоннель, но после вернулся обратно в свое тело?

– Иногда младенцы рождаются мертвыми, – пожал плечами контролер. – Ты, конечно, можешь считать это теорией, но лично мне проще думать, что те, кто был мне дорог, просто поменяли тело, нежели навечно покинули этот мир. В общем, как бы там ни было, пока мы живы, нужно идти дальше.

– Кому нужно? – глухо спросил я, чувствуя во рту привкус крови.

– Розе Миров, вселенные которой задыхаются от нечисти. Зоне твоего мира, с которой ты связан цепями судьбы. Но прежде всего это нужно тебе. Сталкер как акула, живет, пока движется вперед, и умирает, если остановится.

– Иногда мне очень хочется остановиться, – искренне сказал я.

– Не получится, – покачал головой Шаман. – Ты жив, а значит, еще не выполнил своего Предназначения. Люди рождаются или с ним, или без него. Тем, кто без него, – проще. Их грохнет кто-то или они сами себя выпилят – Мирозданию плевать. Но если тот, у кого есть Предназначение, остановится, не выполнив его, то там, за Серым порогом, его ждут очень серьезные последствия. Мироздание умеет страшно мстить тем, кто плюет на его волю. Уж поверь, я знаю.

Хотел я сказать, что мне реально наплевать уже и на Мироздание, и на свое Предназначение, но стало мерзко от самого себя: было похоже, что я просто стою и ною о том, как мне хреново. Это было правдой – у меня реально на душе скребли кошки размером с саблезубого тигра, разрывая ее на части, и она ныла, как зуб, изнутри пораженный гнилью…

Но Шаман был прав. Назвался сталкером – будь им, а не скулящей тварью. А не вывозишь, так сунь себе ствол под подбородок и одним движением пальца освободи землю от безвольного персонажа, омерзительного даже для самого себя.

Мне и правда стало противно от собственной слабости. Шахх и пиявка Газира ушли достойно, в бою, и приняли пусть страшную, но красивую смерть. И плевать им теперь, горюет кто-то по поводу их кончины или нет. От них даже пепла не осталось. «Неистовое пламя» бушевало меньше минуты, дочиста сожрав все в радиусе двух метров, и теперь в фиолетовой траве зияла черная проплешина. Ровная как стол и идеально черная, как глубокий космос.

Впрочем, я заметил, что в этой черноте уже пробиваются вверх фиолетовые кончики. Местная трава неестественного цвета, оказывается, была на редкость живучей и уже прямо на глазах прорастала через выжженное пятно. Удивительная сила. Некоторым людям стоило бы поучиться у этой травы упрямству и стойкости к ударам судьбы. Мне, например.

Я повернулся и подошел к Гебхарду, побелевшие пальцы которого все еще сжимали рукоять «Бритвы». Клинок ножа, отдавший большую часть энергии, тускло светился небесной синевой – так же, как моя старая «Бритва» после хорошего боя.

Я прислушался к себе. Нет, я больше не чувствовал отторжения, исходящего от ножа. Похоже, ему было все равно и абсолютно наплевать, в чьей руке он находится.

– «Бритву» можно продать. Или подарить. Или снять с мертвого тела, убитого не тобой. Бери ее, Снайпер. И поверь, ей не все равно, кто будет ее хозяином.

Я внимательно посмотрел на Медведя, который произнес эти слова. Похоже, контролеры знали и умели намного больше, чем хотели показать. А может, я просто задумался и произнес вслух то, что предпочел бы оставить при себе.

Впрочем, время размышлений прошло, пора было действовать. Я наклонился, с усилием разжал успевшие уже затвердеть пальцы мертвеца и вызволил из них рукоять ножа. Шаман протянул мне ножны, и я поспешил вложить в них клинок небесного цвета. Признаться, мне порядком надоело, что старая «Бритва» то и дело норовит влезть мне в руку – и больно это, и таскать в предплечье лишний вес то еще удовольствие. Потому мне совершенно не хотелось, чтобы новому ножу взбрело в клинок то же самое.

– И куда ты теперь? – поинтересовался Медведь.

– Не знаю, – пожал плечами я. – Портал в мою Зону закрыт, а кроме нее я более-менее хорошо знаю только мир Кремля.

– Знаем такой, – кивнул Медведь. – Кстати, с твоей легкой руки его так теперь и называют во всей Розе Миров. И мы его тоже переименовали – «Мир Кремля» все-таки звучит лучше, чем просто номер. Вон тот портал, с сиреневым отливом. Но учти, эта вселенная считается одной из опаснейших. Может, что-то поспокойнее подберешь?

Я покачал головой.

– Всегда предпочитал знакомые трудности незнакомым сюрпризам.

И направился к порталу…

Но войти в него не успел.

С той стороны сиреневого зеркала обозначился четко очерченный фигуристый женский силуэт, и в следующее мгновение на траву Распутья Миров шагнула девушка со смутно знакомым лицом. У меня вообще память на лица так себе, ибо на людей я в основном смотрю расфокусированным зрением – так проще реагировать, если они вдруг выкинут что-то неожиданное или вдруг сбоку внезапно появится противник, по которому надо будет отработать на опережение. На девушках я, признаться, обычно взгляд все-таки фокусирую, особенно на красивых, но привычка часто берет свое, границы зрения вновь расплываются, и оттого лица остаются в моей памяти очень обобщенно.

Даже лица красивых девушек.

Даже если у меня с ними что-то было когда-то давно, по ощущениям, чуть ли не в прошлой жизни.

А эта была красивой, хоть и знакомы мы с ней были очень недолго.

И у меня с ней было…

Вспомнил я ее. Такую сложно забыть насовсем. Русая коса толщиной с мою руку, свернутая в тугой узел на затылке. Густые брови. Большие глаза в тени длинных ресниц. Губы цвета лепестков распустившейся розы. Фигура валькирии, затянутая в кожаный костюм, обшитый поверху средневековой кольчугой. Арбалет выглядывает из-за плеча, на поясе висят меч и мешок с короткими стрелами-болтами. Повзрослела, конечно, тогда совсем девчонка была. Причем не лицом и не фигурой изменилась. Глазами. Тогда все-таки плескалась в них буйная молодость, бешеный азарт, адреналиновая безбашенность. Сейчас же это были холодные глаза сосредоточенной волчицы, идущей по следу за добычей, от которой зависит, будет ли жить ее стая или умрет с голоду.

– Ну, здравствуй, Варвара, – сказал я.

– И тебе поздорову, Снар, – ответила она спокойно, буднично, будто вчера мы с нею расстались возле стен Новгорода, с которого я когда-то помог его жителям снять осаду нечисти[4]4
    Об этих событиях можно прочитать в романе Дмитрия Силлова «Шереметьево» литературного цикла «Кремль 2222».


[Закрыть]. Надо же, сон-то мой вещим оказался, неспроста мне та осада так ярко приснилась.

– А я тебя искала, – продолжала новгородская валькирия. – Прав оказался ведун наш, по верному пути меня направил. Иди, говорит, девица, на Распутье Миров, там найдешь своего Снара.

– Похоже, Предназначение само тебя нашло, сталкер, – сказал Медведь. – Короче, нам с братом надо в один соседний мир сходить по делам, так что кузницу оставляем на вас. Думаю, вам есть о чем поговорить, заодно и хозяйство наше постерегите, пока нас не будет.

И, не дожидаясь нашего согласия, ушли в один из порталов, только их и видели.

– Ну, что ж, – сказал я, изрядно офигевший от такого поворота событий. – Пойдем, поговорим, если есть о чем.

* * *

Разговора не получилось.

То ли полумрак кузницы, разогретой жаром недавней ковки, так подействовал, то ли воспоминания о давней ночи, которая была на редкость горячей, но дальнейшее я помню как в тумане: мой автомат и ее арбалет, упавшие рядом, звон ее кольчуги, ремешки которой расстегивались на редкость туго, наше прерывистое дыхание, ставшее единым, так как оба были не в силах оторваться от губ друг друга…

Да и какие могут быть мысли, когда в порыве взаимной страсти сливаешься с настоящей валькирией, в которой ее созревшая красота слишком избыточна для обычной женщины? Наша давняя встреча была мимолетной, я был слишком измотан битвами, а ночь слишком темна, чтобы я мог оценить эту девушку в полной мере. Сейчас же в небольшие окна кузни лился свет двух солнц и кометы, которая сама уже превратилась в третье солнце. И в лучах этих трех источников света вид роскошного тела Варвары, извивавшегося под моими ласками, сводил с ума, вышибал из головы любые мысли, оставив в ней лишь звериные инстинкты, оставшиеся нам от наших далеких предков…

А потом, когда все закончилось, мы лежали на соломе, пахнущей железом и сгоревшим углем, и смотрели в закопченный потолок кузницы, потому что на большее сил просто не осталось.

Она пришла в себя первой. Приподнялась на локте, глядя на меня.

– А я ведь тогда тебя толком и не рассмотрела, Снар, воин из прошлого моего мира, – сказала она, проведя пальцем по моей груди. – И вот этого не заметила.

Ее ноготь уткнулся в стальную пластину, вросшую в мое тело.

– Что это?

– Крылья, – сказал я, продолжая смотреть в потолок.

Думать решительно не хотелось, как и говорить, потому что мысли и разговоры вырывают из моря блаженства, которое мне решительно не хотелось покидать – но оно уже неумолимо откатывалось вдаль, оставляя меня на берегу.

– Крылья? – переспросила Варвара. – Они что-то значат?

Я усмехнулся. Любое наслаждение заканчивается рано или поздно, и тогда по-любому приходится отвечать на вопросы.

– Наверно, – сказал я. – Был в Древней Греции такой парень, Икар, который сделал себе крылья, чтобы взлететь к солнцу… Наверно, он был сталкером. Когда сталкер не знает, чего хочет на самом деле, он ставит себе цель, которую вряд ли когда сможет достичь. А потом придумывает ей название. Солнце. Судьба. Предназначение.

– Ну и как, долетел тот сталкер до своего солнца? – тихо спросила девушка.

– Не знаю, – совершенно искренне ответил я.

28.06.2023 – 10.10.2023

Глоссарий

(в кавычках даны прямые цитаты из романа Аркадия и Бориса Стругацких «Пикник на обочине»)

Зона

Концепт аномальных Зон придуман Аркадием и Борисом Стругацкими и описан в их знаменитом романе «Пикник на обочине». Согласно роману, Зоны – это территории, образовавшиеся в результате Посещения, предположительно инопланетян. Всего насчитывается шесть Зон, расположенных в разных местах земного шара. Данные территории чрезвычайно опасны для человека из-за аномалий, часто невидимых, любой контакт с которыми чреват увечьями либо смертью.

В Зонах работают ученые со всего мира, изучая природу различных необъяснимых явлений. Также туда нелегально проникают сталкеры, отчаянные охотники за ценными артефактами – предметами с уникальными свойствами, предположительно оставленными в Зонах инопланетянами.

В романе Аркадия и Бориса Стругацких «Пикник на обочине» описана Зона, частично захватившая город Хармонт. В последующих романах серии «СТАЛКЕР», написанных другими авторами, описываются Зоны, преимущественно расположенные на территории России и Украины, в частности Чернобыльская зона отчуждения.

Хармонт

Фантастический город в США, в котором происходят события «Пикника на обочине» Аркадия и Бориса Стругацких. Исходя из близости канадской границы (в романе упоминается Канада – родина физически развитых полицейских), обилия гор, также упоминаемых в романе, а главное – созвучия «Хар-монт», можно предположить, что речь в «Пикнике на обочине» идет о небольшом городе Хавр, расположенном в штате Монтана.

Чернобыль

Город на Украине, вблизи которого находится печально знаменитая ЧАЭС. Концепт серии «СТАЛКЕР» предполагает, что Чернобыльская аномальная зона есть одна из шести Зон, упоминаемых в романе братьев Стругацких «Пикник на обочине».

Группировки

Сталкеры

По определению братьев Стругацких, сталкеры – это «отчаянные парни, которые на свой страх и риск проникают в Зону и тащат оттуда все, что им удается найти». Путь в Зоне сталкеры находят, бросая гайки на места предполагаемого расположения аномалий: если полет гайки отклонится в сторону либо с ней произойдет что-то необычное, значит, на данном участке не все в порядке.

Сталкерство незаконно, за нарушение границы кордона без разрешения властей предусмотрен тюремный срок. В Зоне «Пикника на обочине» Аркадия и Бориса Стругацких оружие сталкерам не требуется, однако дальнейшее развитие событий в романах серии «СТАЛКЕР» диктует необходимость его наличия.

С опытом у сталкеров развиваются необычные способности, например сверхчувствительность. В финале романа братьев Стругацких Рэд Шухарт чувствует аномалии и степень их опасности «не думая, не осознавая, не запоминая даже… словно бы спинным мозгом». Также у сталкеров рождаются дети с отклонениями, хотя, согласно утверждению доктора Валентина Пильмана, мутагенные факторы в Зоне отсутствуют.

Рэдрик Шухарт

Главный герой «Пикника на обочине» Рэдрик Шухарт по прозвищу Рыжий. В начале романа – лаборант Международного института внеземных культур, помимо основной работы промышляющий сталкерством, далее просто сталкер. Волевой человек, обладающий сверхчувствительностью к аномалиям, что помогает ему выжить в Зоне. До самопожертвования любит свою семью. Подвержен вредным привычкам (курит, выпивает). В конце романа братьев Стругацких совершает неоднозначный поступок – отправляет на смерть Артура, сына Стервятника Барбриджа, из-за чего в последующих романах литературного цикла «Пикник на обочине» мучается совестью.