Текст книги "Закон проклятого"

«Кровь…» – Стучит, стучит, стучит в черепную коробку чужой мёртвый голос…

Иван вскрикнул, схватился за голову и упал на колени. Наваждение исчезло. Просто луна плыла в ночном небе, просто кинжал тускло блестел на столе…

– Да что же это! – закричал Иван, падая на кровать и зарываясь головой в подушку. Голова пылала. Казалось, будто невидимая микроволновая печь медленно поджаривает мозги Ивана изнутри…

Лютый, вернувшийся с гулянья, мягко перепрыгнул через балконные перила и осторожно вошел в комнату. Хозяин на кровати застонал и пошевелился. Кот подошел, вопросительно мяукнул и положил лапы на край матраца…

– Хреново мне, братан, ой, хреново… – Иван обнял за шею зверюгу, и та, пристроившись рядом, понимающе положила ему лапу на плечо.

– Крыша едет, глюки мерещатся… Голова… ох!.. так вот и сдохну здесь как падла какая, и никто и не почешется… И зачем вообще на свете живу? А, Лютый? На кой хрен мы на свете живем? Жрем, гадим, небо коптим?..

Голос парня становился всё тише и тише. Кот не шевелился, сосредоточенно глядя на хозяина. Тот помаленьку согрелся у теплого, мохнатого бока, успокоился, дыхание стало ровным. Иван уснул. Лютый осторожно поджал под себя лапу, свернулся клубком рядом с хозяином и тоже закрыл глаза.

* * *

Телефон трещал, надрывался, только что не подпрыгивал от усердия. Иван швырнул в него подушкой. Аппарат свалился со стола и заткнулся. Однако спокойствие было недолгим. Теперь звонили в дверь.

– Твою мать! – с чувством произнес Иван, с трудом приоткрыв один глаз. – И кого ж это черти разжигают ни свет ни заря?

Он поднялся с кровати, вышел в коридор, сшибая по пути стулья и натыкаясь на углы, открыл дверь и впустил в квартиру Сашку с Максом.

– Ты чего это, Снайпер, зашкерился, как Диоген в бочке? К телефону не подходишь, дверь не открываешь.

Сашка как всегда от души радовался жизни и улыбался от уха до уха.

– Ой, пацаны, отстаньте, – Иван поплелся обратно к кровати, – хреново мне.

– Слышь, Сань, а кто такой Диоген? – спросил Макс, усаживаясь на стул.

– Не знаю, – пожал плечами Сашка, запихивая во внутренний карман куртки сотовый телефон. – Со школы помню – мужик такой раньше был. Реально в бочке жил.

– В школе и набрешут – недорого возьмут. А чё это он, в бочке-то?

– Да не знаю я! По кайфу ему, значит, было. А может, укурыш по жизни. Вон у меня под окнами рынок, чурки фруктами торгуют, а из-под полы – травой. И молодняк сопливый со всего дома к ним бегает. Укурятся – и тоже – кто там же под прилавками кемарит, кто по бочкам из-под огурцов шкерится. Диогены хреновы.

Иван застонал под подушкой.

– Да чё с тобой творится, братуха? – не на шутку обеспокоился Сашка.

– Говорю же, башка болит – жить не хочется… – промычал Иван.

– Болеть там нечему, там кость, – авторитетно заявил Макс. – А может, его задвинуть? Баян у меня с собой. Сейчас пустим децел герыча по трубе – и все будет правильно…

– Нет уж, спасибо, без вашей наркоты обойдусь… – Иван выполз из-под подушки и теперь усиленно растирал виски. – Чего припёрлись ни свет ни заря?

Сашка рассмеялся:

– Киношку детскую помнишь? Должо-о-ок! В общем, дело есть для настоящего снайпера. В общем, бери, Снайпер, весь свой арсенал и поехали, надо одного лоха на понт взять. Если выгорит – будешь жить как шах Батый…

– Батый был хан, – сказал Иван, запивая из чайника таблетку анальгина.

– Всё равно, будешь жить не кисло. И заодно с долгом чести рассчитаешься… Давай-давай, шевели веточками, – Сашка заботливо помогал Ивану собраться. – Вот гранатки, вот пистолетик, с Божьей помощью, разведем на лавэ вражью силу…

– Да уберите грабли, садюги, сам я поди не беспомощный…

Удивительно, но от радостного Сашкиного трепа боль немного отпустила голову.

Иван собрался, засунул ключ под коврик, и компания скатилась вниз по лестнице…

Сашка крутил баранку и молол языком не переставая:

– Ну, значит, заезжаю я на малолетку. Захожу в жилой корпус. Пацаны все, сами понимаете, незнакомые, на меня смотрят. Ну подходит один постарше и говорит. «Видишь картину „Три богатыря“?» – и на стену показывает. Вижу, говорю, картина как картина.

«Хочешь четвертого богатыря увидеть?»

«Это как?» – спрашиваю. Тут меня сзади по кумполу кто-то табуреткой – херак… Я и вырубился. В себя прихожу, они все ржут, а старший прикалывается. Ну чего, говорит, четвертого увидел? А я ему: «Да от вашей табуретки этих богатырей там, по ходу, целое стадо выехало…»

Машина свернула в переулок, и Сашка выключил двигатель.

– Конец цитаты. Вперед, пацаны.

Он открыл дверь и шагнул в только что выпавший первый снег.

* * *

…И опять дверь. Чужая, и на этот раз последняя, как решил для себя Иван.

– Кто там?

– Это сантехник из ДЭЗа. От соседей заявка поступила – из вашей квартиры вода к ним течет. Откройте, пожалуйста, надо ваши трубы проверить.

– У меня ничего не течет, – отозвался через дверь мужской голос. – Какие соседи? Как их фамилии?

– Да я откуда знаю? Мне дали заявку, я и пришел, – рыкнул Сашка. И тут же прошептал на ухо Ивану: – Лох ушлый попался, сука, хрен откроет. Что, Снайпер, дверку выбить сможешь?

– Шуму много будет, – прошипел в кулак Макс.

– А ты потихоньку. Я ж помню, у тебя прямой ногой лучше всех шел. Все соседи на работе, никто не чухнется. Это фуфло, а не дверь, железо как бумага, хозяин на нормальную дверь поскупился. Бей в замок! Если не получится – сваливаем! Если получится и там народу больше одного – не тормози, стреляй во все, что движется.

Иван без долгих уговоров молниеносно нанес тот самый прямой удар ногой в замок. Косяк треснул, дверь резко отскочила внутрь. Парни, ощетинившись стволами, быстро вбежали в квартиру.

Полный мужичонка пятился назад, заслоняя лицо руками. Сашка облегченно выдохнул, спрятал пистолет под куртку и легонько толкнул хозяина квартиры ладонью в грудь. Тот упал на диван.

– Не ссы, Капустин, – миролюбиво сказал Сашка. – Ограбим – отпустим. Если все бабки по-хорошему отдашь, твой портрет останется без изменений.

– Какие бабки? – пискнул хозяин квартиры.

– Н-да, – задумчиво произнес Сашка. – Стало быть, в портрете изменения всё-таки будут, – и резко хлестнул мужичка по лицу.

– Тебе люди на раскрутку денег давали? Давали. Ты с процентами вернуть подписывался? Подписывался. Тебе по-хорошему говорили? Говорили… – Каждая фраза сопровождалась ударом по лицу.

Голова хозяина квартиры моталась туда-сюда.

– Тебе счётчик включали? Включали. Ты на счётчик хрен положил? Положил.

Из носа и рта мужичонки хлестала кровь, но Сашка не прекращал допроса, в котором от жертвы ответов вовсе и не требовалось – всё и так было ясно.

– Ментам на людей стукнул? Стукнул. Их по сто шестьдесят третьей приняли? Приняли. И думал, с рук сойдёт? Гони бабки, падла, пока жопу паять не начали.

– Ребята, деньги в банке, – захлебываясь кровью и соплями, пролепетал истязаемый.

– В какой банке? В трёхлитровой? Или в пяти? В пятилитровую, я думаю, поместилось бы. А ты, по ходу, во мне фраера увидел? И решил мне за жизнь причесать? Макс, включай паяльник, дядя понимает только по-китайски.

– Там… – прохрипел мужик и указал на стену: – Там… – и бессильно откинулся на спинку дивана.

Расковырять заклеенный обоями тайник оказалось делом одной минуты. В бетонной стене было выдолблено солидных размеров углубление, в котором уютно сидел чёрный «дипломат». Достали. Открыли. В комнате настала гробовая тишина. «Дипломат» был плотно набит новенькими пачками денег с зелеными портретами заокеанских президентов.

– И как же ты, дядя, до сих пор живой-то? – задумчиво спросил Сашка.

Дядя не ответил. Он, свесившись с дивана, с остервенением жал на потайную кнопку сигнализации.

– А вот это писец. А писец мы не лечим, – прошептал Сашка. И заорал не своим голосом:

– Ноги, пацаны!

Троица рванула из квартиры, вихрем пронеслась по лестнице и метнулась к машине.

Где-то неподалеку уже завывали милицейские сирены. Сашка повернул ключ зажигания:

– Милая, хорошая, солнышко моё, только заведись!

Несмотря на дряхлость, мотор завелся сразу.

– Ну давай, ласточка моя, не подведи!

Сашка вдавил газ до пола. «Волга» с рёвом пронеслась по двору и, обдав стайку старушенций на скамейке облаком выхлопного газа, скрылась за поворотом.

* * *

Машина летела по пригородному шоссе. Макс расслабленно откинулся на заднем сиденье и заржал:

– Мне показалось, что еще немного, и ты ее трахнешь.

– Кого? – не понял Сашка.

– Тачку свою. Ты ее так уговаривал.

– А мне показалось, что еще немного – и нас бы нашли по жидкому следу, – рыкнул в ответ Сашка.

– По какому такому жидкому следу? – не понял Макс.

– По твоему. У тебя была такая морда, будто ты вот-вот обделаешься от страха.

– Ну ты сказал, в натуре…

– Железо надо скинуть, – перебил его Иван.

– А это еще зачем? – удивился Макс.

– Снайпер дело говорит, – поддержал Сашка Ивана. – Если нас со стволами примут, хлебать нам баланду до пенсионного возраста.

– А если тебя с чемоданом бабок возьмут, то орден на грудь повесят, – кивнул Иван. – С закруткой на спине. Ты лучше скажи, комбинатор, какого хрена я весь свой арсенал с собой приволок? Тому мужику достаточно было бы и Максовой улыбки…

– Так кто ж знал, что он один будет? Такие бабки обычно взвод «быков» стережет. А этот, вишь, жадный попался – только на сигнализацию раскошелился.

– Еще б маленько – и нам бы этого за глаза хватило… – Макс скалил зубы, но было понятно, что это не веселье, а реакция на только что пережитое. Бандит все не мог прийти в себя, дыша как загнанный бронтозавр и то и дело дрожащими рукавами куртки утирая со лба обильно струящийся пот…

«Волга» благополучно отъехала от кольцевой дороги около пятидесяти километров, свернула в лес и остановилась. Троица вышла из машины.

– А все-таки лихо мы это дело провернули, – Сашка с хрустом потянулся. – Люди-то, которым этот хмырь задолжал, сидят давно. Тёлка одного из них проболталась, а мы взяли да подсуетились… Хорошая, доложу я вам, тёлка…

Сашка подмигнул партнерам и от души рассмеялся так, как может смеяться очень счастливый человек, не обремененный заботами, проблемами и излишней, никому не нужной в наше время совестью.

– Бабки и стволы закопаем здесь, – уже серьезно и деловито подытожил он.

– Чтоб ты завтра спокойно сюда приехал и всё забрал себе, – продолжил Макс.

– Не понял, – Сашкина физиономия вытянулась, улыбка мгновенно превратилась в гримасу ярости. – Ты что, меня за суку посчитал? Да я…

– Стоп, – вмешался Иван. – Еще не хватало, чтоб мы тут друг друга перестреляли. Делаем проще – делим бабки, и каждый ныкает свою долю там, где хочет.

– А Снайпер дело говорит, – обрадовался Макс.

Сашка промолчал, недовольно сопя и обижаясь на весь белый свет.

Компаньоны, храня гробовое молчание, начали делить деньги.

– Чё, пацаны, ментеныш родился? – попытался пошутить Макс, но на его попытку разрядить обстановку никто не отреагировал.

Закончив дележ, компаньоны забрали свои доли и разошлись в разные стороны.

– Через полчаса сбор у машины, – хмуро предупредил Сашка. – Если кто в болото провалится, никого ждать не буду.

…Иван брел вглубь леса, пиная жёлтый ковёр мёртвой листвы. На полянке ему приглянулся здоровенный дуб, несмотря на позднюю осень почти полностью сохранивший свою зеленую крону. «Вот ты мне и побережешь пока дедово наследство», – подумал Иван.

Он завернул пистолет, гранаты, деньги и чёрный кинжал в один полиэтиленовый пакет, засунул сверток в другой такой же пакет и перевязал всё это шпагатом. Потом Иван долго ковырял землю у корней дерева крепкой сучковатой палкой, пока не получилась довольно внушительная яма. Засунув свой клад под узловатые корни, парень засыпал его землей, утрамбовал и сверху насыпал кучу опавшей листвы.

– Смотри, старина, не подведи – сказал он дубу. – Постереги пока моё добро. На тебя вся надежда.

Дуб прошелестел чего-то оставшейся листвой и то ли от ветра, то ли сам по себе качнул уже лысой макушкой – мол, не боись, парень, всё будет в порядке.

Иван усмехнулся, погладил шершавую кору дерева и не спеша направился к машине.

* * *

Взяли их на кольцевой. Гаишник поднял полосатую палочку, подошел к «Волге» и подтянул голову к руке, отдавая честь.

– Ваши документы…

Сашка матюгнулся про себя и полез в карман за деньгами.

– Ну чего, старшой, сколько на этот раз хочется? Штуку? Две? – почти дружелюбно спросил он, доставая бумажник, набитый деньгами. – На тебе пять, у меня сегодня праздник…

Однако праздник получился с невеселым финалом…

По лобовому стеклу «Волги» ударили чем-то тяжелым, и оно лопнуло, обдав пассажиров мелким дождем осколков. Гаишник отскочил в сторону, вместо него возникли мордовороты в пятнистых камуфляжах. Сашку схватили за вихры и прямо через разбитое стекло выволокли на асфальт.

– Не шевелиться! Руки за голову!..

Иван понял, что это всё… И даже не дернулся, пока пятнистый молодец укладывал его лицом в дорожную грязь и защелкивал за спиной наручники. Краем уха он слышал, как попытался возмутиться Макс:

– Вы не имеете права!..

Они имели абсолютно все права. В том числе и неоспоримое право сделать из Макса котлету. Смачное чавканье нескольких ударов совпало с глухим стоном и падением Максовой туши на асфальт. Весёлый голос произнес:

– Ну все, наигрался хрен на скрипке…

Сильные руки подхватили Ивана под микитки и впихнули в вонючее, тесное брюхо милицейского «воронка». Следом влезли Сашка с Максом, подталкиваемые сзади автоматными стволами.

«Эх, Лютый, как же ты теперь без меня…» – вздохнул про себя Иван.

Голодным шакалом взвыл старенький мотор, и «воронок» тронулся в путь. Тусклое осеннее солнце заглянуло в маленькое окошко автомобиля. Ласковые лучи словно на прощание коснулись лица Ивана. Он поднял голову и прищурился. Жёлтый диск древнего, как сама вечность, светила перечеркивала грязная стальная решётка…

* * *

Решётки. Толстые, тонкие, косые, поперечные и продольные. Как же их много вокруг… Тонны и тонны металла переводят люди на то, чтобы отгородиться от себе подобных, запереть их в клетки, будто диких зверей… Или самим заслониться от сородичей перекрещенным кованым железом.

Троицу ввели в отделение и сняли наручники.

– Лицом к стене.

Задержанные повиновались. Замешкавшийся Макс получил концом дубинки в ребра и стал двигаться быстрее.

– По одному – подходим сюда и выворачиваем карманы, – сказал толстый капитан, сидящий за длинной стойкой, какие бывают в кабаках, только старой и обшарпанной.

На стойку легли сигареты, ключи, деньги и всякая мелкая дребедень.

– Где стволы скинули? – Толстый капитан ни к кому конкретно не обращался.

– Какие стволы, начальник? – обернулся к нему Сашка и тут же получил от рядом стоящего сержанта удар резиновой дубинкой по ребрам.

– Повторяю вопрос. Где деньги и стволы?..

Странно, но Ивану явно казалось, что всё это происходит не с ним. Кто-то другой стоял у стены, упершись в неё руками и раздвинув ноги. Иван просто наблюдал со стороны за этим до боли знакомым парнем, как зритель в кинозале наблюдает за приключениями любимого артиста.

– …Где деньги и стволы?..

Сапог врезался между ног Макса, и тот упал на пол, скуля и держась за пах.

– Может, ты умнее? – Сержант положил руку на плечо Ивану. Капитан за стойкой вкусно прикурил дорогущее привозное «Мальборо» из Сашкиной пачки.

– Последний раз спрашиваю – куда спрятали оружие и деньги?

Парень у стены молчал. Иван-зритель увидел, как медленно поднимается приклад автомата, как приседает на одно колено милиционер, вкладываясь в удар…

Потом стало нечем дышать. Где-то под ложечкой родился влажный, скользкий комок и перекрыл дыхание. Иван попытался вытолкнуть его, но тот, словно осьминог, уперся всеми своими скользкими ножками и не желал пропускать в лёгкие ни грамма воздуха.

Затем пришла боль. Она прошила правую почку, сбила Ивана с ног, скрючила его, и парень завертелся на полу, словно волчок, запущенный шаловливой детской рукой.

Второй удар ногой в грудь разогнул его и отшвырнул к стене. Новая адская боль в груди, но – скользкий осьминог куда-то исчез, и воздух ворвался в горящие лёгкие.

Картина смазалась, будто на написанное акварелью полотно кто-то выплеснул банку горячей воды. Капитан за стойкой, да и сама стойка и все отделение милиции поплыли в каком-то сизом тумане, похожем на густой сигаретный дым, и от этого физиономия капитана стала похожей на морду мертвого сома с отвисшими усами и круглым, неподвижным взглядом.

– Вспомнил, где стволы?.. – Тянущееся, как белесая жвачка, лицо сержанта склонилось над Иваном.

И тут в голове Ивана стало ясно и светло, будто в темной комнате включили мощный армейский прожектор. Туман исчез, и Иван очень отчётливо увидел лицо сержанта.

– Так ты не умер? – удивленно спросил он.

– Чего? – Сержант обалдело уставился на парня, лежащего на полу.

Дембель не умер. Он просто надел серо-синюю форму и нацепил другие погоны. Наверно, у него выросло другое горло, взамен того, что Иван два года назад выгрыз и проглотил…

Во рту снова появился вкус соленой крови. Иван чуть опустил глаза. Вот он, кадык. Дёргается, сглатывая слюну, шевелится, трепещет…

«Кровь», – снова застучало в голове. «Кровь», – сказал чёрный кинжал. «Кровь», – зазвенели решетки на окнах…

Парень вставал с пола. Сержант Терентьев смотрел на него, парализованный ужасом. Так кролик смотрит на приближающегося удава, не имея сил ни убежать, ни даже пошевелиться.

Белки широко раскрытых глаз парня перечеркнул черный узкий зрачок, похожий на кошачий. Из полуоткрытого рта чудовища дохнуло смертью, и Терентьев понял, что это конец. Сознание кричало: «Беги! Спасайся!..» – но парализованное тело не слушалось, подавленное злой волей ужасного существа.

Терентьева спас молоденький младший сержант. Он клацнул затвором автомата, и тварь со звериными глазами, напоровшись на ствол, наконец-то оторвала взгляд от сержанта.

– Господи… – Терентьев схватился за шею и упал на скамью.

– Что, что случилось? – Капитан за столом так и не понял, в чём дело.

Сержант Терентьев смотрел, как парня и его дружков разводят по камерам, но всё никак не мог прийти в себя.

Он пошел в дежурку умыться и, подняв глаза, увидел в зеркале перекошенное ужасом собственное лицо.

– Господи… – шептал Терентьев, поливая голову ледяной водой.

Он отпросился с работы пораньше. Ночью ему приснилось, как задержанный парень, разломав ненадёжную дверь камеры, выходит из отделения и идёт за ним, внюхиваясь в невидимые следы, доходит до его дома, поднимается по лестнице, клацая железными когтями по бетонным ступеням. Вот он уже у кровати. Глаза монстра смотрят на него, и сержант снова не может пошевелиться.

Не отрывая взгляда, парень наклоняется, скользкие губы касаются шеи, зубы смыкаются… И вот уже чудовище, улыбаясь красным ртом, стоит над ним и, чавкая, пережевывает сержантово горло…

Терентьев с криком проснулся, до смерти перепугав жену, и до утра слонялся по комнате. Утром он подал заявление об увольнении из органов. Сама мысль о возможности повторной встречи с парнем наполняла его паническим, животным ужасом. Но сон возвращался каждую ночь, и каждый день Терентьев с ужасом ждал следующей ночи. Через месяц его, старательно упакованного в смирительную рубашку, вывели из подъезда два дюжих санитара и увезли на машине с синей мигалкой на крыше и красным крестом на боку.

* * *

В камере стоял жуткий холод. Свернувшись калачиком на деревянном лежаке, Иван медленно приходил в себя. Теперь он точно знал, что с ним явно не всё в порядке. Сегодня во время приступа он опять стал другим. Другое, настоящее «Я» проснулось внутри него и властно отодвинуло в сторону привычного Ивана. Но в то же время это был он, Иван. Только гораздо сильнее, быстрее и злее, чем обычно. Иван, знающий, что вот сейчас он может разорвать этого сержанта одним ударом, а потом долго пить его горячую кровь, уже после того, как будут перерезаны все, кто сейчас направлял на него автоматы.

Оно почти уже проснулось, но его спугнул тычок автоматным стволом. Оно было еще очень слабым…

Ивану стало страшно. Предыдущие приступы ещё можно было объяснить боевым или сексуальным безумием, порождённым избытком адреналина, родителями «не от мира сего», наградившими соответствующей наследственностью, глюками от нервного перенапряжения… да мало ли ещё что может придумать человек, желая подогнать сверхъестественное под привычные мерки. Но сегодняшнее Ивана просто напугало. Он видел, как бледный садист-сержант, пошатываясь, покидает помещение, как в растерянности переглядываются милиционеры и хлопает рыбьими глазами толстый капитан, так и не понявший, почему сотрудники прекратили допрос и без команды распихали задержанных по камерам. Он чувствовал как тихонько шевелится в нём что-то страшное и чужое, готовое в любую секунду вырваться наружу.

Иван лежал на жестком деревянном лежаке в камере, и ему было страшно.

* * *

– Да нет, вроде с виду нормальный пацан. Чего это вчера ребятам померещилось? Слышь, парень, подымайся. На выход.

Новый милиционер, другое лицо.

«Смена пришла», – понял Иван.

Через плексигласовое окно, забранное решеткой, пробивался слабый солнечный свет. Начинался новый день. Иван встал, хрустнул плечевыми суставами, разминая одеревеневшее за ночь от холода тело, и вышел из камеры. Снова клацнули наручники. Снова хлопнула дверь «воронка». Снова взвыл мотор.

– Куда теперь-то, начальник? – спросил Иван.

– В изолятор временного содержания, куда ж еще.

Этот милиционер был добродушным и ленивым, как отяжелевший от сытой жизни персидский кот.

– ИВС – это вроде тюрьмы, – объяснил он, – но ещё не тюрьма. Может, повезет, так дня через три выпустят…

…За спиной захлопнулась тяжелая дверь. Иван огляделся.

Н-да. Архитекторы и дизайнеры не особо напрягались, создавая планировку и интерьер камеры. Бетонный квадрат три на три. Два металлических лежака с железными полосами вместо пружин вдоль влажных стен, на которые по всей поверхности был неровно налеплен цемент так, что стены стали шершавыми и острыми, как наждак под микроскопом. В окно помимо решётки вделан кусок плексигласа, в который через дырочку размером с пятикопеечную монету продели узкую трубу, одним концом выходящую на волю.

«Ага, это здесь вместо вентиляции».

В углу камеры в пол была вделана параша, какие бывают в привокзальных туалетах. Над ней – две трубы.

Открылась «кормушка» в двери – маленькое оконце для подачи пищи.

– Слышь, арестант, – раздалось из «кормушки». – Слушай инструкцию по пользованию парашей. Верхняя вода – чтоб пить, нижняя – дерьмо смывать. Надо будет включить какую – зови, включим…

«Кормушка» с ружейным лязгом захлопнулась. Иван брезгливо скинул тяжелый от сырости, насквозь гнилой матрац с лежака, сел на голое железо, скрестил ноги, закрыл глаза и попытался отключиться.

Время остановилось. Он не знал, прошел час или три, – «кормушка» открылась снова.

– Эй, йога, тебе дачка. Красивая девчонка принесла. Сказала, чтоб за кошака не думал. Она его к себе взяла.

«Маша… Лютого приютила…»

Через «кормушку» просунулся один пакет, за ним – второй, поменьше.

– Бери быстрей.

Иван медленно встал с лежака. В одном пакете оказались полотенца, зубная щетка, паста, бритва, смена белья – словом, всё, что необходимо человеку для жизни. В другом… в другом пакете лежала надкушенная куриная ножка, два мятых помидора и еще какие-то объедки.

Иван горько усмехнулся. «Спасибо тебе, Маша, век не забуду… А стража – она во все времена стража. Живет за решеткой, кормится за счет арестантов, что с нее взять?»

…Прошло несколько дней. Пришел следователь – молодой, кругленький, очкастенький… Задал несколько вопросов, несмотря на Иваново молчание, что-то записал и снова укатился куда-то.

И опять дни, часы, минуты, которые словно крупинки в невидимых песочных часах меряют время, начисто вычеркнутое из и без того короткой жизни. Постепенно время пребывания за решеткой смазывается в калейдоскоп отрывочных воспоминаний, и человеку становится все равно когда он заснул, когда проснулся и сколько раз его вызывали на очередной допрос… Однажды, когда дежурный оставил «кормушку» открытой, чтобы немного проветрить камеру, Иван услышал в коридоре полушёпот-полукрик:

– Иван… Слышишь меня?..

– Чего?

Иван подошел к «кормушке».

– Вань, это я, Сашка, – неслось из соседней камеры. – Макс всех заложил, я в несознанке. Ты тоже молчи – много скажешь – много дадут, ничего не скажешь – ничего не дадут…

– Я молчу…

– Прекратить! – Металлическая заслонка захлопнулась перед носом Ивана, и дежурный побежал дальше по коридору, хлопая дверцами «кормушек» и кляня себя за излишнее человеколюбие.

* * *

Дежурный отпер тяжелую железную дверь и скучным голосом возвестил очередной поворот судьбы:

– С вещами на выход…

Сколько раз в жизни говорит он эту короткую фразу не задумываясь, что чувствует человек в эти секунды… «На выход» – и ты шагаешь в неизвестность по узкому коридору, а десятки ушей из соседних камер прижимаются к «кормушкам» и слушают, слушают… Кто-то на волю, кто-то – в автозак и в тюрьму… Третьего в ИВС не дано, и каждый гадает, что выкинет для него судьба – орла или решку? И слишком часто выпадает «решка», что на языке арестантов уже не одну сотню лет означает «решётка».

…Автозак петлял по переулкам и тесным улочкам Москвы, специально не выезжая на широкие проспекты, дабы не травмировать добропорядочных граждан видом передвижной тюремной камеры. Внутри тёмного брюха машины на узких лавочках сидели десятка полтора арестантов. За металлической сеткой у выхода развалился на сиденье ленивый и скучный представитель власти, безразлично наблюдавший за подопечными.

Иван ехал в неизвестность. В неизвестность ехали пятнадцать его спутников, грея спинами холодные металлические стены машины.

– Эх, бля, – хлопнул себя по колену парень в черной кожанке, который до того тупо сверлил взглядом носок собственного ботинка. – Это ж надо так влететь, а! А сейчас какой-нибудь козёл мою Вальку на воле трахает…

– Моя вроде ждать обещала. Только вот дождется или нет – хрен знает, – вздохнул сосед.

– А вот мою никто не трахает, – раздался самоуверенный голос какого-то арестанта из темного угла автозака.

– Откуда знаешь? – Пятнадцать пар глаз уставились на парня, и даже безразличный ко всему Иван навострил уши.

– А она у меня горбатая…

Обитые железом стены автозака содрогнулись от взрыва хохота. Конвойный, дремавший за дверью, подпрыгнул на своей лавочке и застучал в сетку:

– Эй, мафия, хорош ржать! Разошлись, будто не в тюрьму едут…

Автозак, поскрипывая и покачиваясь, потихоньку въезжал в ворота «Матросской тишины».

* * *

– На выход…

Иван выпрыгнул из автозака. Автоматный ствол упёрся в спину.

– Вперёд, не оглядываться…

Арестантов загнали в тесную, темную комнатушку. Прошло десять минут…

– Твою мать, долго ещё?! – не выдержал парень в кожанке.

– Долго не долго – теперь тебе, милок, торопиться некуда, – подал голос грязненький дедок с рюкзаком.

– Спасибо, дед, успокоил, – парень нервно сжимал и разжимал кулаки.

– Я, милок, уж четвертую ходку тяну, поживешь с моё – тоже особо гоношиться не будешь. У хозяина свой порядок, супротив него не попрешь. Так что сиди, кури и думай, как отсель пошустрее слинять.

Парень в кожанке медленно и нервно опустился на длинную деревянную скамью, испещренную и свежими, и старыми полустертыми надписями, выцарапанными чем-то острым.

– А чего сейчас-то будет, дед?

– Сейчас? Сейчас к дохтуру, опосля – шмон, потом на сборку ночевать. А с утречка – по хатам…

– На выход…

Как оно уже осточертело, это «на выход»!..

…Очередь «к дохтуру». Здоровый мужик в относительно белом халате, наброшенном на камуфляж, уставился на Ивана.

– Раздевайся… СПИД? Сифилис? Вши? Нет? Так, повернись… Так… Всё, одевайся – и к медсестре…

Мужик в халате ткнул пальцем в полную медсестру с одутловатым, равнодушным лицом.

– Закатывай рукав, кровь брать будем, – сказала та.

Иван завернул рукав, и тупая игла вонзилась в кожу. Поковырявшись железом в живом мясе с полминуты, медсестра выдернула иглу.

– Не могу вену найти, давай другую руку…

В другой руке вена нашлась, и чёрная кровь закапала в пробирку. Но цвет крови нимало не смутил привычную ко всему медсестру. Похоже, здесь никого не смутил бы и сам Господь Бог, явись он сейчас пред светлы очи служителей закона. Так же взяли бы кровь, откатали пальчики, проштамповали дело и повели бы сердешного под белы рученьки в казематы.

– Следующий…

Потом в который раз снимали отпечатки пальцев, фотографировали и обыскивали. Рыжий шмонщик заставил раздеться и сложить на стол одежду и нехитрые пожитки.

– Раздвинь ноги, наклонись, подними яйца…

– Не понял…

– Яйца, сказал, подыми! Так, в другую комнату, к окошку…

Оставив вещи, Иван прошел в соседнее помещение. Через дырку в стене полетели его штаны, рубашка, полотенце, протертые сквозь влажные ладони рыжего в поисках незнамо чего…

– А сигареты, падла, половину себе забрал, – проворчал рядом стоящий парень в кожанке, складывая в пакет свои вещи.

– Ментам тоже жить надо, – грязненький дедок уже оделся и закинул на плечо несколько похудевший после шмона рюкзачок. – Ну, теперь на сборку, благословясь…

…Их вели многочисленными коридорами. Побитая миллионами ног плитка на полу, мрачные стены, высокие потолки и двери, чёрные металлические двери, от которых отлетало гулкое эхо шагов, – все это медленно, словно в дурном сне, проплывало мимо. Свет тусклых лампочек падал на каменные лица конвоя, тени играли на них, и казалось, будто не люди это вовсе, а машины из какого-то фантастического фарса, нереальные, принадлежащие только этому миру теней, которые невозможно представить где-то за пределами тюремных коридоров. Они, как эти стены в потеках, как решётки и чёрные двери, пропитаны страданием и болью тысяч и тысяч мятежных душ, гниющих в аду, который создали на земле сами люди…

Заворочался ключ в замке, и Иван перешагнул порог огромной камеры. Непередаваемый тюремный букет запахов, состоящий из человеческих испарений и дыма дешёвых сигарет, шибанул в ноздри. На узких деревянных скамейках расположилось человек двадцать. Ещё один неимоверно грязный и оборванный человек сидел у параши и сосредоточенно выковыривал из тарелки комочки засохшей, заплесневелой каши.

Каждый был занят своим делом и не обращал внимания на соседей. В дальнем углу на факелах из свернутых газет варили чифирь, кто-то умудрился заснуть, примостившись на узкой скамейке, коренастый мужичок что-то увлеченно рассказывал небольшой группе арестантов. Иван присел на свободное место и прислушался.

– …И тогда повелела Екатерина бывшим матросам построить неприступную тюрьму, – задушевно рассказывал мужик. – Но знали матросы, что строят они это для своих же детей, внуков и правнуков. И проложили они из многих камер секретные подземные ходы на волю, да такие, что непосвященному вовек не найти. Однако узнала о том императрица, но и под пытками не выдали матросы расположения тоннелей.