Текст книги "Кремль 2222. Край вечной войны (сборник)"

Вадим Филоненко
Солдат последней войны

Почему так тихо вокруг? И куда исчезли все краски и запахи? Серые руины… Пепельная земля… Даже кровь кажется тускло-серой.

Ее вообще много – крови. Она покрывает изувеченные трупы. Чьи они?

Вглядываюсь изо всех сил, но перед глазами какая-то пелена.

Ага… Вон тот, у стены, кажется, Генка. Да, точно. Это он. У него больше нет лица – оно превратилось в мешанину из мяса и сломанных костей. Зато руки все еще сжимают помятую СВД. А снайпер в нашем звене был всего один – Генка Крюков.

Рядом со мной Карл. Он похож на сломанную куклу. Кажется, у него перебит хребет. А где Пашка и Славка? Они погибли чуть раньше… Но когда именно?

Пытаюсь вспомнить, но память укутала все та же мутная пелена. Или во всем виновата эта неестественная, ватная тишина? Она давит на грудь и не дает дышать.

Скосив глаза, я вижу, что куртка на моей груди разорвана. Несколько одинаковых отверстий, покрытых серой, словно поседевшей кровью. Отверстия небольшие и ровные. Такие оставляет пулеметная очередь. Похоже, в меня стреляли. Тогда мне должно быть сейчас чертовски больно, но я не чувствую ничего. Ни боли, ни страха. Только гулкая, сжавшая меня в тиски, тишина. Исчезли и звуки, и запахи. Это хорошо. Спокойно. Хочется закрыть глаза и немного поспать…

Закрываю глаза. Внезапно в мою умиротворенную реальность врывается человек. Он пытается прорваться сквозь окутавший меня молчаливый кокон. Хлопает по щекам, заставляет открыть глаза и что-то орет, но я не слышу звуков.

Человек делает мне укол в шею, зажимает куском ткани пулевые отверстия на моей груди и снова настойчиво твердит одно и то же. Его слова пробиваются сквозь тишину:

– Не отключайся! Слышишь? Не закрывай глаза! Смотри на меня! Смотри! Ты слышишь?

– Да…

– Вот молодец! Говори со мной. Не молчи.

Наверное, начинает действовать укол, потому что на меня внезапно обрушивается боль, а с нею острой волной приходят запахи, краски и звуки. Боль. Она заполняет все тело. Ее много в груди, а еще больше в ногах.

Голени… Они в огне! Как будто их облили бензином и подожгли. Пытаюсь крикнуть, но не могу – нет сил.

Мои страдания вызывают счастливую улыбку на лице неизвестного. Вернее, кажется, я уже видел его, но не могу вспомнить где…

Незнакомец радостно подмигивает мне:

– Раз чувствуешь боль, значит, еще живой. Ты только не отключайся. Говори. Рассказывай что-нибудь.

– Что? – говорить трудно.

Мне хочется вернуться назад – в тишину. Провалиться еще глубже в забытьё, туда, где нет ни боли, ни этого назойливого незнакомца. Но он не собирается отпускать меня.

– Расскажи, как вы с ним, – кивок на Карла, – подбили робота.

– Мы подбили? Не помню…

– А что помнишь? Говори, не молчи! Не мог же ты абсолютно все забыть!

Он прав. Есть вещи, которые не забудешь никогда.

И я начинаю говорить. Или бредить? Мне вдруг кажется, что никакого незнакомца нет. Я один живой среди мертвых ребят. Хотя живой ли? С такими ранами на груди не живут. Да и ноги… С ними явно что-то не то…

Наверное, у меня агония. Говорят, перед смертью люди вспоминают свою жизнь. Вот и меня вдруг со страшной силой потянуло на воспоминания…

* * *

Город притих в ожидании беды. Дома и улицы, посвежевшие после утреннего дождя, выглядели непривычно пустынными. Тишина давила на уши сильнее звука реактивного двигателя.

Из-за купола древней церкви выглянуло солнышко. А через мгновение рядом с привычным светилом возник еще один яркий шар. Он начал разрастаться, заполняя все вокруг своим неестественно белым сиянием, обволакивая улицы нестерпимым жаром.

Задымилась церковь. Ее купола просели и растеклись расплавленным металлом, словно мороженое, оставленное ребенком на солнце.

Вслед за вспышкой последовал удар. Взрывная волна, подобно своей океанской сестре, побежала по притихшему городу, сметая по пути панельные дома и кирпичные новостройки, как будто это были песчаные замки, построенные малышами на берегу…

…Этот сон снился мне каждую ночь, хотя, на самом деле, я не видел ядерных взрывов вживую. Во время ракетно-ядерного удара мы с матерью и сестренкой находились далеко от Москвы – в бомбоубежище города Ярославль. И все же, стоило голове коснуться подушки, как перед глазами снова и снова вставала оплывающая, как мороженое, церковь…

…Меня мобилизовали прямо из бомбоубежища. Потери первых месяцев Войны оказались невероятными. Фронту требовались все новые и новые жертвы. Мать ругалась с военкомом, кричала, что мне только что исполнилось шестнадцать. Говорила, что воюет ее муж, мой отец, и она не может отдать фронту еще и меня. К моей тайной радости, это не сработало – мобилизации подлежали все юноши, достигшие шестнадцатилетия. Военком, замученный и охрипший от споров с такими вот матерями, молча заполнил бумаги на меня и еще нескольких ребят, после чего забрал нас с собой.

Я очень хорошо запомнил, как дверь бомбоубежища с тихим всхлипом захлопнулась за нашими спинами, отрезая нас от рыдающих матерей и безмятежного детства.

Всех новобранцев собирали на призывном пункте, который оборудовали возле бывшего автовокзала. Везли нас туда на настоящем БТРе.

Впервые после начала Войны покинув бомбоубежище, мы озирались по сторонам с опаской и болезненным любопытством, ожидая увидеть разрушенные в щебень дома и перепаханные воронками улицы. Но город выглядел почти как прежде – разве что непривычно притихшим и безлюдным. В отличие от многих других населенных пунктов, Ярославль уцелел во время первых ракетно-ядерных ударов. Ни одна бомба не упала на наш город.

Мы ехали по улицам практически в одиночку. Только пару раз мимо нас пронеслись машины полиции, да пропыхтела колонна военных грузовиков.

На привокзальной площади царило оживление. Кроме заполненного новобранцами автобуса, прямо посреди проезжей части стояли два военно-транспортных вертолета и несколько фур, в которые грузили какие-то ящики.

Военком указал мне на здание вокзала и велел:

– Жди там. За тобой придут. Остальные со мной.

– А почему мне ждать? Кого?

Военком отмахнулся от моих вопросов, как от надоедливых мух, повторил:

– Жди, – и повел остальных ребят к автобусу.

Я растерянно посмотрел им вслед и вошел в здание вокзала. Но там было пусто. Основная жизнь кипела снаружи. По площади туда-сюда ходили военные. Один вертолет взлетел. На его место почти сразу приземлился другой со странной символикой на борту: молния на фоне щита. Никогда такого раньше не видел.

Я присел на ступеньки у входа. Пытался думать, но не мог сосредоточиться. Мысли скакали блохами. «Отец на фронте. Может, мы там с ним встретимся?» «Мать жалко. Все по отцу плакала, теперь и по мне будет…» «Почему меня не взяли в автобус вместе со всеми? Вроде не больной. Наоборот даже…»

В свои шестнадцать я уже был плечистым крепышом под два метра ростом. И мускулы мои были отнюдь не из ваты, в чем не раз убеждались парни постарше. Не знаю почему, но меня постоянно задирали в парках, кинотеатрах и кафе. Стоило мне появиться в общественном месте, как тут же находились желающие свести близкое знакомство с моими кулаками. На всяких отморозков я действовал, как красная тряпка на быка. Так что махалово вскоре стало для меня делом привычным. Иногда били меня. Чаще победителем оставался я. И на моей репутации вскоре появилось несмываемое пятно «фулюгана, по которому тюрьма плачет». Именно так твердила наша выдра-соседка по лестничной клетке. Хотя, видит Бог, я первым никого не задирал. Я вообще парень мирный, конфликтов не люблю – если, конечно, ко мне сами не лезут…

Не усидев на месте, я встал в дверном проеме автовокзала, разглядывая улицу. Автобус с новобранцами уже уехал. Остальные военные занимались своими делами и не обращали на меня внимания.

«Обо мне что, забыли?!» – ударила в голову паническая мысль.

– Это ты Виктор Терентьев? – прозвучавший за спиной голос заставил подпрыгнуть.

– А? – я резко обернулся.

Передо мной стоял человек. На вид ему было около тридцати. В военном камуфляже без знаков различий. Темноволосый, но с очень светлыми ледяными глазами. Такие глаза раз увидишь – не забудешь. Глядя в них, я вдруг почувствовал себя бабочкой, которую протыкает насквозь безжалостная игла.

Незнакомец продолжал смотреть на меня не мигая этими своими обжигающе-холодными глазами и ждал ответа на свой вопрос:

– Так как тебя зовут, парень?

– Витек… Э… Терентьев Виктор Олегович, – быстро поправился я.

– Ну что, Виктор Олегович, видишь вон тот борт? – мужчина указал на вертолет со странной символикой. – Иди, садись на свободное место. Сейчас полетим.

В моей голове взорвался рой вопросов. «Куда полетим?.. Сразу на фронт?.. А автомат дадут?..» И все в том же духе. Но спрашивать не стал, лишь молча кивнул. Решил, что так я выгляжу солиднее. А то и так едва не «потерял лицо», опустив глаза под этим его ледяным взглядом. Да и сердце вон до сих пор о пятки бьется, словно только что три километра пробежал. Первый раз со мной такое. Я не боялся, даже когда меня зажали в подъезде шестеро бритоголовых – ножичками пощекотать решили. Я тогда в больницу попал, но не сдрейфил. А сейчас на пустом месте от чужого взгляда аж руки затряслись, хорошо, что вовремя их в карманы спрятал. Реально сдрейфил на пустом месте, просто фигня какая-то…

Внутри вертолета вдоль бортов тянулись пластиковые скамьи без спинок и поручней. Сесть оказалось некуда, все скамьи были заняты плечистыми здоровяками вроде меня. На вид, правда, они были постарше, всем около двадцати. Кто-то дремал, привалившись спиной к стене, некоторые тихо переговаривались, не обращая на меня внимания. Я растерянно застыл в проеме, не зная, что делать. Не на пол же садиться!

Неожиданно из хвостовой части машины кто-то помахал мне рукой.

– Сюда! Иди сюда! Так, пацаны, двигаемся! Давайте, давайте, шевелите булками! – паренек с подбритыми висками и модным рыжим хохолком на голове развил бурную деятельность, заставляя всех потесниться. Как ни странно, его послушались. Заворчали, правда, но подвинулись.

Наконец на неудобной узкой скамейке оказалось достаточно места. Я примостился рядом с моим неожиданным товарищем.

– Карл, – представился он и тут же добавил: – Только не надо про Клару и кораллы, ладно? А то задрали.

– Да я и не собирался… Ты немец что ли?

– Только по матери. Батя у меня русский. Вообще-то я из Москвы. А ты?

– Местный, – я оглядел остальных ребят. Лица незнакомые. – Вы тут все москвичи?

– Не-а. Я из Рязани, – откликнулся парень, который сидел напротив.

– Из разных городов насобирали, – пояснил Карл. – Если ты местный, то из какого места? А то нам не сказали, где мы приземлились.

– Ярославль, – мое удивление нарастало. – Зачем нас собрали всех вместе? Куда везут?

– Никто не говорит. – Карл придвинулся ко мне поближе и перешел на шепот. – Славка, – он кивнул на загорелого почти до черноты бугая, который спал, привалившись к стене, – хвастался, что подслушал в военкомате разговор насчет нас.

Я весь превратился в слух, стараясь не пропустить ни слова.

– Про киборгов слыхал? – азартно шепнул мне на ухо Карл.

– Да, конечно.

– Так вот. Вроде как мы на фабрику специальную летим. Будут из нас делать этих самых киборгов.

Я невольно улыбнулся. Не знаю, как можно повестись на такую явную байку!

Про кибернетические живые организмы перед Войной ходило много слухов. Дескать, в секретных лабораториях обычным людям вживляют нано-боты, и от этого повышается реакция, скорость и выносливость. Будто бы, такие люди могут не спать по нескольку дней, стреляют без промаха и прочая суперменщина. Только вранье все это. Никто тех киборгов в глаза не видел. Люди, правда, шептались по углам. Но если слушать все, что народ говорит, уши завянут: и в столице спецназу какой-то D-ген вживляют для улучшения боеспособности, и инопланетяне с отростками вместо глаз живут в подземных лабораториях, и в Москве-реке завелись осьминоги-мутанты. Короче, ерунда все это. Бабушкины сказки.

Тем временем пилоты запустили двигатели. Винт вертолета начал раскручиваться. Салон ощутимо затрясло, от шума заложило уши. Но входной люк оставался открытым, и взлетать мы не спешили, словно ждали еще кого-то.

Внезапно в открытом люке появился тот самый мужик с льдистыми глазами. Как будто снова возник из ниоткуда. Еще мгновение назад его тут не было, и вот он уже в салоне.

– Видал? – крашеный хохолок на голове Карла затрясся от восхищения. – Этот Виталий Палыч точно прошел курс вживления нано-ботов. Разве нормальный человек может двигаться так, что за ним глазом не уследишь?

– И кто он такой?

– Наш сопровождающий. Больше ничего не знаю.

– Так у него и надо спросить, куда нас везут, – посоветовал я.

– Вот ты и спроси, – предложил Карл.

Я вспомнил холодный, словно ледяной клинок, взгляд светло-голубых глаз и невольно поежился. Задавать вопросы этому самому Виталию Палычу почему-то абсолютно не хотелось.

– Вот то-то и оно, – понимающе вздохнул Карл и замолчал.

Я тоже молчал. Теперь двигатели ревели так громко, что разговаривать было трудно.

Наша винтокрылая машина оторвалась от земли и начала подниматься вверх. Люк так и не закрыли. Виталий Палыч сел в проеме к нам спиной, свесив ноги наружу, и молча следил взглядом за проплывающими внизу крышами моего родного Ярославля.

* * *

Летели мы чуть меньше двух часов. Приземлились на аэродроме в расположении какой-то воинской части. Кроме нашего, там стояло еще с десяток бортов. Вокруг сновали люди в военной форме с теми же странными нашивками – молния на фоне щита.

– Ну, и куда это нас занесло? – Карл, как и все мы, удивленно разглядывал незнакомую символику.

– Спецвойска, – авторитетно проговорил загорелый Слава. – Я ж говорил, что нас отправят в спецназ.

– Ты говорил, что на фабрику киборгов, – напомнил ему Карл.

Слава презрительно повел плечами и скорчил мину:

– Я нарочно вам, салагам, дезу слил, чтоб военную тайну раньше времени не раскрывать.

– Это кто тут салага? – один из парней начал подниматься с сиденья, угрожающе поигрывая мускулами.

Виталий Палыч мельком посмотрел на него и сказал всего одно слово:

– Не надо.

Спокойно так сказал, негромко. Скорее попросил, чем приказал, но здоровяк тут же увял, сдулся, как воздушный шарик, и с запинкой спросил:

– Так мы это… прилетели?

– Да. Выходите и стройтесь у вертолета, – сопровождающий первым соскочил на землю и пошел в сторону ближайшей постройки.

Неожиданно для себя самого я выскочил следом и окликнул:

– Виталий Палыч!

Он обернулся. У меня аж мурашки по коже побежали под его взглядом, захотелось нырнуть обратно в вертолет, спрятаться за спины ребят и вообще стать маленьким и незаметным. Но я пересилил себя, зачем-то кашлянул, нахмурился и спросил:

– Виталий Палыч, а что это за род войск? Кем мы будем? Что из нас сделают?

Моя речь прозвучала путано, но настойчиво.

Сопровождающий посмотрел мимо меня. Оказывается, за моей спиной сгрудились ребята и, затаив дыхание, ожидали ответа.

Виталий Палыч скривился, словно от зубной боли, но ответил:

– Молния на щите – это нашивки истребителей боевых роботов. Вот ими вы и будете.

Он хотел добавить что-то еще, но передумал.

– Истребители боевых роботов! Круто! – парни и не думали скрывать своего восторга. Я тоже заулыбался во весь рот.

Виталий Палыч посмотрел на нас со странной злостью, а потом резко развернулся и зашагал к зданию штаба.

* * *

– Совсем еще мальчишки, – полковник Кочетов смотрел в окно на выстроившихся возле вертолета новичков. – Лет по семнадцать?

– Да? А шестнадцать не хочешь? – Виталий Палыч потянулся за сигаретой.

– Что, правда? – Кочетов подставил ему пепельницу.

– Один – да. Остальные постарше.

– На вид крепкие ребята.

– Таких и отбирали – чтоб сил хватило «Метисы» таскать[2]2
  Противотанковый ракетный комплекс ПТРК «Метис-М1» переносится в двух вьюках. В первый входит пусковая установка и одна ракета. Вес такого вьюка 24,6 кг. Второй тяжелее – 28,6 кг. Он состоит из двух ракет в транспортно-пусковых контейнерах, сокращенно ТПК.


[Закрыть]. Но… Коль, они совсем ведь еще дети! Радуются, дурачки. «Истребители боевых роботов! Круто!», – передразнил он своих подопечных. – Даже не понимают, что вот-вот попадут в мясорубку…

– Ну, мы с тобой были не намного старше, когда прошли свою первую мясорубку. Помнишь Загреб?

– Такое не забыть. Только там конфликт был локальный. У нас в тылу имелись госпиталя, боеприпасы. Жратва, наконец. А в этой войне, Коля, тыла нет. – Виталий Палыч глубоко затянулся сигаретой и едва заметно поморщился – дым почему-то показался ему горьким на вкус. – Десять секунд, – вновь заговорил он. – Этим мальчишкам осталось жить четырнадцать дней и десять секунд.

Полковник промолчал. Да и что тут ответишь? Десять секунд. Именно столько живет расчет истребителей роботов в бою. Как только противотанковая ракета уходит на цель, оператор ПТРК оказывается обнаруженным. И даже если он успеет первым завалить биоробота, тут же получит «сдачу» от его свиты: малых роботов, именуемых пристяжью, или же от людей – бойцов взвода прикрытия, без которого биороботы не ходят. Поэтому потери среди «ястребков» огромные. И потому в училище полковника Кочетова каждые две недели прибывают новые курсанты.

Четырнадцать дней обучения – и в бой. А там – десять секунд. Или, если повезет, то немного больше…

* * *

– Атаке боевых биороботов предшествует артиллерийская и авиационная подготовка. Перед атакой противник пытается вскрыть позиции активных противороботовых средств и подавить их. После броска в атаку биороботы класса «А» стремятся проникнуть в глубину обороны, подавить артиллерию и совместно с высаженными мелкими десантами из роботов класса «В» создать у обороняющегося впечатление его полного окружения.

Полковник Кочетов читал теорию размеренным скучноватым голосом, вызывая у меня непреодолимое желание зевнуть. Впрочем, не только у меня. С риском вывихнуть себе челюсти зевали большинство курсантов, а Пашка Лобанов вообще спал, скрестив на парте руки и пристроив сверху них свою щекастую голову.

Обучение продолжалось уже неделю, и все это время на сон отводилось по пять часов в сутки. В четыре подъем, зарядка, завтрак. Затем в классы на теорию, которую вел начальник училища полковник Кочетов. Потом практика – марш-бросок с тридцатикилограммовыми «Метисами» на спине, рытье позиций или беготня по полуразрушенным домам с целью организации засады на биороботов. Потом немного стрельбы – очень мало, так как практически все боеприпасы шли на фронт.

Обедали мы на позициях – сухпайками. Затем час на отдых и перекур с передремом, как шутил Карл, а потом всё по новой – беготня по полям и оставленному жителями поселку, который служил нам учебным пособием. Уже под вечер возвращались мы в казарму. Час на помывку-постирушку, ужин, потом еще час – так называемый разбор полетов по итогам дня, и в двадцать три отбой…

Задумавшись, я задремал. К счастью, в отличие от Пашки Лобанова, не успел рухнуть головой на парту, а продолжал сидеть себе, прикрыв глаза – вроде как лекционный материал обдумываю.

Проснулся от резкого хлопка.

Оказывается, полковник со всей дури хлопнул указкой по парте Лобанова. Тот дернулся, испуганно вытаращив глаза, спросонок не понимая, где он и что произошло. Класс загоготал. Я вытаращил глаза, всем своим видом показывая, что я-то не сплю. В норме все.

Кочетов уставился на Пашку взглядом оголодавшего вампира:

– Курсант Лобанов.

– Я, – вытянулся в струнку Пашка.

– Вопрос на засыпку: какова основная задача мобильных звеньев «ястребков», в одном из которых тебя угораздило состоять?

– Уничтожать десанты противника, состоящие из роботов класса «В», таких как «Спайдер В3», «Раптор В1», – затараторил Пашка, но Кочетов перебил:

– Основная ваша задача, курсант, не проспать лекцию, потому что в ней может быть сказано нечто, что в бою спасет жизнь твоим товарищам. А может быть, и тебе.

Полковник обвел взглядом притихший класс, жестом разрешил красному, как вареный рак, Пашке сесть, и вновь вернулся к занятию:

– Итак. Кто скажет, каков состав звена «ястребков»?

Карл Погорельский с готовностью протянул руку. В теоретической подготовке он был первым – материал схватывал буквально на лету, обладая отменной памятью. Да и на практике показывал едва ли не лучший результат. И вообще среди нас – двадцати пяти курсантов, был неформальным лидером. Хотя загорелый до черноты Вячеслав со смешной фамилией Капуста постоянно пытался оспорить первенство Карла. Вот и сейчас Капуста не смог смолчать:

– В звено входят: оператор ПТРК, снайпер-наблюдатель и три автоматчика, – скороговоркой отбарабанил Слава, опережая Карла.

– Два автоматчика и один гранатометчик, – тут же поправил его Карл. – А еще ты забыл добавить, что один из автоматчиков несет две ракеты для ПТРК.

У меня машинально заныла спина. Ох уж эти ракеты! Тандемные кумулятивные или термобарические, весили они в сумме почти тридцать килограммов, а если добавить сюда еще и «калаш», и подсумки, то все это нести – то еще удовольствие. Особенно бегом вверх по лестнице на крышу, чтобы занять позицию.

Я прямо увидел мысленно, как по всем правилам устраивает засаду наша группа. Карл, как оператор ПТРК, на крыше заброшенного двухэтажного здания, укрывается за кирпичной надстройкой. Под ним на чердаке снайпер – Генка Крюков, занял позицию в полутора метрах от пролома-бойницы. На каждом этаже по автоматчику: Слава и я. Мы контролируем окна. Причем на первом этаже я натянул противогранатную сетку, чтобы «подарочек» в рожу не схлопотать. На улице возле забора притаился последний участник группы – Паша Лобанов с «Вампиром». Он жахнет из гранатомета и отойдет в дом.

Я еще раз мысленно осмотрел расстановку ребят на позиции. Вроде все верно. Хотя нет! Заградительную мину забыли! Ее надо было поставить перед забором. А теперь уже поздно – громадина Спайдера почти подошла к забору. Почему же Лобаныч подпустил его так близко?! Почему не стрелял?!

Спайдер разворачивает свой «Гатлинг» в мою сторону. Пулеметы раскручиваются с металлическим свистом. Пули вырываются из стволов и несутся прямо на меня. Я хочу крикнуть и не могу. Пытаюсь убежать, но ноги не слушаются…

– А-а-а… – вырывается из моего сведенного судорогой рта.

А в ответ… гогот двадцати четырех глоток. Вскидываюсь спросонок. Вижу улыбающегося Пашку. Хочу спросить, почему он не стрелял, и вдруг понимаю, что это все мне только что приснилось.

– Курсант Терентьев!

– Я! – вытягиваюсь по стойке «смирно».

Полковник смотрит на меня непередаваемым взглядом, словно придумывает наказание пострашнее. Небось, придется после отбоя чистить туалеты. Но все оказывается куда хуже.

– Курсант Тереньев, я вижу, вам охота поспать? Что ж, поспите… Сегодня вы ляжете спать на час раньше, зато ваше звено этот час проведет за ободряющей пробежкой.

Улыбки сползают с лиц. Пробежка после полевых занятий – то еще удовольствие. Мы и так приползаем в казарму еле живые от усталости, с одной лишь мечтой – рухнуть в кровать. А тут такое…

Мне стыдно так, что горят уши. И черт же дернул меня заснуть!

– Эх, ты, Тетеря, – слышу за спиной злобный шепот Славки.

– Садитесь, курсант, – приказывает мне Кочетов.

Занятие продолжается…

* * *

Саперные лопатки жадно вгрызаются в сухую землю. Копать очень трудно – спрессованный утрамбованный грунт отколупывается маленькими кусочками. Вначале приходится его рыхлить, а уж потом подхватывать на лопату.

Солнце жарит так, что спекаются мозги, а перед глазами плавают кровавые мушки.

Наконец титанический труд окончен. Мы занимаем позицию. Карл устанавливает учебную ракету в пусковую установку ПТРК, и ныряет в только что отрытый окоп. Мы вчетвером плюхаемся в разных местах на землю, делая вид, что собираемся его прикрывать, а на деле пытаясь хоть чуть-чуть перевести дух.

Виталий Палыч окидывает взглядом нашу позицию и холодно констатирует:

– Вы убиты.

– И кто же нас убьет? – с вызовом спрашивает Славка. Усталость разбудила в нем дух противоречия.

– Вот он. – Виталий Палыч кладет ладонь на довольно толстый вяз. Свою позицию мы разместили сбоку от него, надеясь, что дерево замаскирует наш окопчик. – Ответный выстрел противника завалит его нахрен. И вас погребет под деревом. И еще… Когда земля такая сухая, неплохо было бы увлажнить ее водой перед и позади ПТРК. А то после выстрела поднимется пыль. Это, конечно, не смертельно. Но оператору вместо того, чтобы вести ракету на цель[3]3
  В ПТРК «Метис-М1» используется полуавтоматическое наведение ракеты на цель по проводной линии связи. Выглядит это так: вслед за выпущенной ракетой тянется тонкий провод, по которому поступает команда от оператора. В течение всего полета ракеты, оператор корректирует направление ее движения вручную с помощью устройства, похожего на джойстик.


[Закрыть], придется выковыривать из глаз землю и выплевывать изо рта всякие веточки-цветочки.

Виталий Палыч смотрит на Славку и спрашивает:

– Еще вопросы есть? Нет. Тогда лопаты в руки и за работу. У вас полчаса, чтобы подготовить новую позицию.

В ответ раздается стон из пяти глоток. Снова копать эту твердую, как камень, землю! Да у нас ладони уже все в кровавых мозолях, а руки не в состоянии поднять ничего тяжелее банки тушенки! Нам позарез нужна передышка!

Внезапно ветер приносит канонаду. Это не учебные стрельбы. Это приближается фронт. Он уже в нескольких десятках километров от Москвы. Бои идут на подступах к Королеву. Наше училище, расположенное в Мытищах, стало прифронтовым. Здание одной из казарм отвели под госпиталь, и туда днем и ночью прибывают раненые.

Несколько мгновений мы вслушиваемся в гул близких взрывов.

– Ядерно-фугасными лупят, – тихо говорит Генка Крюков, снайпер нашего звена.

Он единственный из нас попал под бомбардировку еще в начале Войны и выжил – один из всей семьи.

Как рассказывал нам Генка, отец пытался довести их с матерью до ближайшего бомбоубежища. Но на месте бункера оказалась перепаханная взрывом земля, торчали бетонные блоки да перекрученная арматура. Отец углядел среди этого бетонного хаоса уходящую куда-то вниз щель, и в последний момент успел втолкнуть туда Генку. И в этот миг рвануло. Родители остались снаружи. Отец пытался закрыть собой мать…

– От матери остался только обгоревший скелет, – рассказывал Генка. – А отец просто испарился на месте…

Самого Крюкова тоже здорово припекло. Если б не современная медицина, то Геннадий вряд ли бы выжил. Но и теперь его кожу покрывали следы ожогов. Волосы на теле парня больше не росли, а сгоревшие уши делали его похожим на персонажа фильмов ужасов.

Честно говоря, я думаю, у него мало шансов дожить даже до ближайшего Нового Года – все-таки в эпицентре ядерного взрыва радиации он хватанул немало. Конечно, у всех нас, кто покинул бомбоубежища, рентгенов набралось порядочно, но он-то пережил прямое облучение. Генка украдкой харкает кровью, его частенько тошнит. Все знают, что у него лучевая болезнь, но он – снайпер от Бога. Его не хотели брать в армию, но Генка очень просился, и Виталий Палыч взял парня в «ястребки» под свою ответственность.

…Канонада не стихает.

Мы разбираем саперные лопаты и молча отправляемся рыть новый окоп…

* * *

Резкий сигнал тревоги ворвался в учебные классы, прервав занятия. «Это не учебная!» – пронеслось в голове у каждого. Несколько минут спустя три сотни курсантов выстроились на плацу в полном боевом снаряжении.

– Противник прорвал оборону в районе железнодорожной станции Болшево, – полковник Кочетов говорил короткими четкими фразами. – В нескольких километрах от нас ожидается высадка десанта. Наша задача: блокировать его и продержаться до подхода основных сил, – полковник мгновение помедлил, а потом добавил: – Удачи, ребята, она вам понадобится.

Пока курсанты рассаживались по машинам, Виталий Палыч тихонько спросил у полковника:

– До подхода основных сил, говоришь. А они подойдут?

– Не уверен. Фронт прорван. Так что… Считай, что мы уже не в тылу, а на передовой.

– Если на передовой, то нам повезло, – проворчал Виталий Палыч. – Может оказаться и хуже – если тут будет тыл, только не наш, а противника…

* * *

Большинство курсантов с преподавателями, комендантским взводом и самим полковником отправились к станции Тайнинской – месту высадки вражеского десанта, среди которого основную часть составляли биороботы. Считалось, что цель десанта – перерезать железнодорожные пути, блокировать Ярославское шоссе и ударить в тыл королёвской группировке наших войск. Предполагалось, что в сами Мытищи вражеские роботы не пойдут. Тем не менее Виталий Палыч настоял, чтоб хотя бы три звена «ястребков» все же перекрыли путь в город. Среди этой тройки оказалось и мое звено.

В Мытищах полным ходом шла эвакуация. Вывозилось оборудование, документы и оставшиеся жители: рабочие с ММЗ, «Счетчика», кабельного завода, медперсонал городской больницы вместе с ранеными. Заполненные под завязку автобусы и грузовики со скоростью черепахи ползли в сторону Москвы, а на эвакуационных пунктах в ожидании транспорта толпился народ. Женщины, мужчины, дети…

Наш грузовичок пропыхтел мимо такого пункта, размещенного в одном из корпусов кабельного завода. Мой взгляд выхватил из толпы снующих людей девушку-подростка. На вид лет пятнадцать-шестнадцать, худенькая, с уставшим запыленным лицом и короткими светлыми волосами, в рабочем халате, из-под которого виднелись стройные загорелые ноги. Казалось, незнакомка только что со смены, даже не успела принять душ и переодеться. Она тащила огромный и явно тяжелый для нее ящик с инструментами, а потом остановилась передохнуть, рассеянно посмотрела вслед нашей машине, случайно встретилась со мной взглядом. И тут незнакомка внезапно улыбнулась мне и послала воздушный поцелуй…

Мы уже добрались до места и выгружались из машины, как вдруг ожила рация.

– Товарищ капитан, – позвал Виталия Палыча радист. – Полковник Кочетов на связи.

Их разговор длился меньше минуты, а потом капитан подошел к нам.

– Значит так, бойцы, ситуация изменилась. От основной группы десанта откололась группа из трех «Спайдеров». Их сопровождает рота солдат и семь «Рапторов».

– Они идут к нам? – перебил Славка.

Виталий Палыч нахмурился, но выговаривать ему не стал. Вместо этого кивнул:

– Точно. Похоже, их цель – секретный объект на окраине Мытищ за Волковским кладбищем. Так называемая «запретка». Но на пути к ней – кабельный завод. А там еще идет эвакуация, сами видели.

Я вспомнил светловолосую девчонку в рабочей спецовке. Ее улыбку и поцелуй.

Виталий Палыч продолжал:

– Так вот, бойцы, наша задача проста: не пропустить неприятеля к заводу. Вопросы есть? Нет? Тогда занимаем позиции, – он коротко дал инструкции, кому, где и как расположиться. Напоследок добавил: – Не забываем держать связь. Ну, все, ребята. Разбежались. Работаем!

Нашему третьему звену выпало перекрывать перекресток улиц Колпакова и Летной. Мы с Карлом едва успели подняться на крышу УВД и развернуть «Метис», как заработало переговорное устройство:

– Я Двадцать Второй, – такой позывной был у снайпера-наблюдателя из второго звена. – Вижу противника. Движется по улице Щербакова. Один «Спайдер» и три «Раптора».

– Я Тридцать Второй, – эхом откликнулся наблюдатель нашего звена Генка, – движение по Колпакова. «Спайдер» и парочка «Рапторов».

– Цель вижу. – Карл прильнул к окуляру системы наведения «Метиса».