Текст книги "Непокоренный «Беркут»"

– Дядь, ты живой? На, попей воды, – молодой солдат протягивал спецназовцу флягу. Иван обнаружил, что стоит на коленях, упершись в щит головой, а щит упирался в брусчатку. Солдаты впереди сомкнули строй, закрыв его от камней. Сплюнув кровь из разбитой губы, Иван взял флягу, прополоскал рот и, сделав несколько глотков, вернул ее назад.

– Спасибо. Давно меня вырубило?

– Я не знаю, только подошел, а вы так стоите, изо рта кровь капает и не двигаетесь, – ответил солдат.

– Помоги мне подняться, – попросил Иван. Встав, он почувствовал, что ноги немного дрожат, но в голове шуметь стало меньше, только в ушах раздавался звон. С левой стороны шлема Иван нащупал глубокую вмятину, кусок стекловолокна шлема вырвало камнем. Хорошо не в голову, уже наверно апостолу Петру бы исповедовался, – подумал боец.

– Брат, дай еще водички попить, – попросил Иван у солдата. Попив воды, он вернул флягу хозяину и когда тот цеплял ее на ремень, по руке его ударил прилетевший камень. Вскрикнув, вэвэшник присел, зажав пальцы другой рукой, из-под которой закапала кровь.

– Покажи! – потребовал Иван. Солдат медленно разжал руку, кожа на двух пальцах была сорвана и висела лохмотьями, на среднем была видна белая кость, залитая кровью. Взглянув в детское лицо закусившего губу солдата, в глазах которого стояли еле сдерживаемые слезы, Иван сказал:

– Будешь жить, пальцы целы, беги быстро к «скорым», там перебинтуют.

– Ага! – солдат скрылся в строю. Спецназовец переместился в первую шеренгу, став в монолит. Щит содрогался от каменного дождя, шеренги пятились назад, прогибаясь кое-где под градом камней. Летящие камни периодически находили свои жертвы. Бойцы вскрикивали, когда камень влетал под приоткрытое забрало или находил незащищённый участок тела.

– Ах вы, суки! – заорал, не выдержав, кто-то в строю.

Сначала вперед побежал правый фланг, не выдержав каменный дождь, и следом вперед ринулась вся шеренга. Журба бежал вместе со всеми, в голове стоял гул, как будто туда влетел улей пчел, а ноги преступно подрагивали. Толпа стояла слишком плотно, поэтому, когда милиционеры внезапно пошли вперед, передние не успевали, а задние, напирая на них, спотыкались и падали, поскальзываясь на обледенелой брусчатке.

Здесь же их настигали резиновые палки, впечатывая в холодную дорогу. Милиция смешалась с убегающей массой. Ивану почему-то вспомнился старый советский фильм, где толпа революционеров бежала по улице с криками «Казаки! Казаки!», а конные казаки настигали их и рубали шашками. Пробегая, Журба приложился своей резиновой палкой в знак благодарности по черным спинам протестующих. В очередной раз размахнувшись палкой, чтобы отблагодарить за удачно брошенный камень, Иван увидел перед собой раскрытые мозолистые ладони и умоляющий взгляд, который как бы говорил: «Сынок, не бей, пожалуйста!». Ярость и ненависть как-то сама по себе ушла внутрь, и боец увидел перед собой морщинистое лицо и умоляющий испуганный взгляд.

– Не бей, сынок! – проговорил мужчина.

– Пошел вон!

Иван схватил мужчину за воротник куртки и с силой толкнул вперед. Тот побежал, быстро перебирая ногами и испуганно с опаской оглядываясь назад, каждую секунду ожидая удара палкой. Весь боевой запал сразу сошел на нет, красная пелена ненависти, закрывающая глаза, пропала. Спецназовец остановился и оглянулся по сторонам. Мимо несколько вэвэшников потащили задержанного, пытающегося им что-то объяснить, его никто не слушал. Недалеко солдаты подтащили мусорный бак и в него собирали камни, чтобы потом они не летели в них. Впереди какой-то генерал в каракулевой папахе формировал строй, пытаясь выстроить в шеренгу солдат, у которых были щиты. Толпа стояла в двадцати метрах от солдат, через нее протискивались активисты, отставшие от общей массы. Перед протестующими стояли Порошенко, Кличко, Тягныбок, успокаивая разгоряченных активистов. «Где же вы были раньше? За углом?» – подумал Иван, становясь в переднюю шеренгу.

– Отходим назад, – скомандовал генерал. Шеренга стала пятиться назад, постепенно просачиваясь за выставленные парапеты.

– Офицеры, проверить и построить личный состав, доложить об отсутствующих, – приказал командир. После докладов выяснилось, пять человек отсутствуют.

– Я знаю, им возле «скорых» оказывают помощь, там наш фельдшер. Кому еще нужна помощь? Доложить старшим и пусть идут к скорым, остальные в автобусы. Броню и спецсредства не снимаем.

Журба залез рукой под броню и из кармана кителя достал телефон, обтер запотевший экран об бушлат. Китель был мокрым от пота. Надо идти в автобус, там есть термобелье в кульке, переоденусь в сухое. Утром чай сделал в термосе, выпить надо, а то можно и воспаление легких заработать. Взглянув на экран телефона, увидел восемнадцать неотвеченных звонков. Звонила мама, брат, товарищи из райотдела, но больше всего от жены: «волнуется», подумал с теплой нежностью Иван. Милиционер только залез в автобус и зазвонил телефон. Жена.

– Алло, привет. Почему трубку не беру? Поставил телефон на зарядку у водителя в прикуриватель, а он на беззвучном. Нет, мы не на Банковой, в Мариинском парке в автобусах сидим, оделись в броню и сидим. Да ну конечно берегу себя, да я знаю, что у меня ты и дочки, конечно, я о вас думаю. И я вас очень люблю. А что там по телику показывают про Банковую? Хаос!? Цепями бьют и коктейли бросают, вот гады. А кто? Говорят, радикалы и ультрасы, люди Корчинского, ну эти могут. Жалко, нас не пускают, мы бы им быстро накостыляли. Что какой-то «Беркут» их гонял? Ну, молодцы, хоть кто-то повеселился, нам не дают. Что ты говоришь, связь плохая. Сижу! Сижу в автобусе, никуда не лезу. Перестань плакать. Да не смотри ты этот телек, телевизор – это ящик для дураков. Расскажи лучше, что нового дома, к маме ездила? Как она? – попытался отвлечь жену Иван. – Тоже за меня переживает, и крестная звонила, спрашивала, как у меня дела. Да, скажи, сидим целыми днями в автобусе, уже зад квадратный.

Переодевшись в сухое термобелье, Иван надел бушлат, амуницию и вышел на улицу. Морозный воздух приятно холодил разгоряченную кожу на лице, далеко были слышны завывания сирен. К автобусу подошел Одас:

– Вань, пойдешь к «Дому с химерами», там под елками притащили задержанных. И водитель трактора, что на ментов ехал, у него десять штук гривен нашли на кармане. Еще какого-то военного взяли – ПВОшни-ка у того и биту бейсбольную в рюкзаке нашли, денег три штуки гривен, нож, еще пистолет какой-то. Сейчас их там разложили, проводят воспитательную работу, а следаки изъятие.

– Откуда знаешь, что военный? – спросил Журба.

– Так у него военный билет нашли! В нем все и написано.

– Вот сука. Нет, не пойду, и так за весь день находился и набегался, лучше к фельдшеру схожу, колено диклофенаком надо помазать, болит, – ответил Иван.

– Фельдшер возле «скорых», помогает раненным, но в автобусе на переднем сидении есть аптечка раскрытая, посмотри в ней диклофенак. Я там вроде и эластичный бинт видел. Ну ладно, пойду по-быстрому посмотрю, а то через полчаса построение, комбат сказал. Интересно, им постоянно такие бабки платят или только когда они в боестолкновениях участвуют? – сказал Игорек и побежал в сторону администрации. Журба зашел за автобус, там курило несколько «беркутов».

– Не знаете, пацаны, где в туалет сходить можно?

– Да вон в комитет зайди, там пускают, – ответил один из куривших. Открыв тяжелые дубовые двери здания комитета Верховной Рады, боец заметил, что ковровые дорожки скатали и сложили у стены, вместо них постелили черную клеенку, которую приклеили скотчем к паркетному полу. Вдоль стен прямо на полу сидели грязные, уставшие вэвэшники. Одни клацали мобильные телефоны, другие спали, опираясь на стену или друг на друга. Иван подошел к охраннику на входе, который сидел на мягком стуле возле рамки металлоискателя.

– Привет, братан. Не подскажешь, где тут у вас туалет?

– Підеш по коридору і на право, тільки почекай, зараз ваші вийдуть і ти підеш.

Иван прислонился к стене, в ушах стоял звон и немного кружилась голова. Нужно будет пойти немного полежать в автобусе. «Наверно переутомление» – подумал он. В это время его привлек громкий разговор под лестницей на второй этаж. Несколько «беркутов» сидели на полу, сняв бушлаты и подложив бронежилеты, спиной опершись на теплую батарею, с наслаждением вытянули ноги, берцы стояли рядом. На батарее они разложили сушить мокрые перчатки и маски. Возле спецназовцев стоял сотрудник управления государственной службы охраны – УГСО, охранявших комитет.

– Тут не можна сидіти. Забирайте свої речі та йдіть звідсиля, – пытался он прогнать уставших бойцов. Один из милиционеров повернулся к товарищу и спросил:

– Что он от нас хочет?

– Хочет, чтобы мы ушли. Здесь нельзя сидеть, – ответил второй.

– А где можно? – ни к кому конкретно не обращаясь, с ленцой в голосе спросил милиционер. Чтобы всем было понятно, охранник перешел на русский.

– Идите, где солдаты сидят. Туда! – показал он рукой.

– Там места нет и батарея вся занята. Где нам вещи сушить? Мы здесь аккуратно посидим, все равно в здании никого нет, – лениво отбивался от наседавшего УГСОшника боец.

– Выходите, я сказал! – теряя терпение, охранник ногой толкнул берцы одного из «беркутов».

– Эй ты, поскромнее себя веди! – зашевелился боец, ботинки которого толкнули.

– Мы только с Банковой. Если бы не мы, сейчас тут майдановцы с тобой по-другому общались бы, с ними ты себя так не вел бы.

– Да тут неизвестно, может лучше они, чем вы! – в сердцах высказался охранник.

– Ты за словами следи! – вскочил на ноги боец, который сидел посередине. УГСошник, который сидел на стуле, увидев, что назревает скандал, крикнул:

– Олесь, піди краще чайник в нашій кімнаті вимкни. Не чіпай хлопців, нехай сидять. Проходь! – обратился он к Ивану, с интересом наблюдающему за происходящим.

В туалете было грязно. На унитазе остались чьи-то грязные следы от ботинок, а возле рукомойника налили большую лужу, которую обувью растаскали по полу, окно было распахнуто настежь и холодный сквозняк выдувал последнее тепло. Возле умывальника, раздевшись по пояс и свалив в углу одежду, отмывались двое молодых солдат-срочников. Черная закопченная шея и лицо резко выделялись на фоне белого тела.

– Братаны, вы еще долго плескаться здесь будете? Можно я быстро лицо и руки умою, – обратился Иван к солдатам. Они молча отошли в сторону.

– Спасибо! – поблагодарил Журба. От резкого наклона в голове зашумело сильнее, в глазах поплыло и бойца чуть повело в сторону.

– А черт! – Иван схватился за край, восстанавливая равновесие. – Хорошо меня приложили.

Умыв холодной водой лицо и прополоскав рот, чтобы избавиться от неприятного стального привкуса, милиционер почувствовал себя гораздо лучше. Возвращаясь назад, Иван отметил, что бойцы «Беркута» дремлют возле батареи. «Молодцы, позиции свои отстояли» – подумал он. Проходя возле вэвэшников, Журба увидел около стены худого солдата-срочника, возле которого стояла большая сумка с нашитым на ней красным крестом. «И как он ее тягает?» – подумал боец, подходя поближе к врачу.

– Ты медик? – обратился к нему Иван.

– Так, фельдшер, – ответил вэвэшник.

– А есть мазь диклофенак, колени помазать?

– Е, але без дозволу товариша капітана дати не можу, – начал оправдываться медик.

– А где капитан? – поинтересовался Иван.

– От він, на вулиці стоїть, – показал солдат в сторону окна, за которым стояли несколько человек в милицейской форме. Боец вышел на крыльцо и сразу увидел среди стоящих милиционеров медика-капитана, в накидке поверх формы с большим синим крестом спереди и сзади.

– Я извиняюсь, товарищ капитан, – подошел к милиционерам Иван, – можно вас на минуточку.

Капитан удивленно поднял брови и отошел со спецназовцем в сторону.

– Там у вас боец сидит, сумку охраняет, мне бы у него диклофенак взять, колени помазать. Без вашего разрешения не дает.

– Ах, вот оно что, а я-то думал, зачем понадобился доблестному «Беркуту». Да без проблем. Скажешь ему, капитан Файда дал добро. Ну ладно, если я тебе больше не нужен, пойду. Там пацаны анекдот про нашего «Боксера» рассказывают, хочу дослушать, – последние слова капитан договорил уже на ходу, возвращаясь к друзьям. Иван услышал голос рассказчика.

– А третьего? А третьего у меня день рождения. И громкий, дружный смех. Взяв мазь, Иван, не стесняясь, спустил комбинезон и хорошо втер диклофенак в больные колени.

– Спасибо! – поблагодарил Иван, возвращая тюбик обратно фельдшеру.

– Візьміть собі, в мене ще є, може кому потрібно буде, – замахал рукой вэвэшник, застегивая сумку.

Обещанное построение было недолгим. Это даже не построение, а просто замкомандира собрал всех и объявил, что для ночевки нам выделили актовый зал в комитете Верховной Рады. Уставшие за день бойцы, дружно похватав вещи и спецсредства, радостно галдящей гурьбой побежали занимать места. Сидящий на вахте охранник уже не протестовал, понуро опустив голову, ковырялся в телефоне, делая вид, что его совершенно не волнует происходящее. Под лестницей вся батарея была завешана вещами. Вещи висели даже на оконных ручках. Возле батареи, отодвинув большой горшок с цветком, сбившись в кучу, спали около десятка вэвэшников. Иван сильно не спешил. Он попросил Гену занять ему место возле себя. Поэтому, поднимаясь по лестнице, уступал дорогу спешащим милиционерам и, встретив в коридоре знакомого капитана-медика, немного поговорил с ним о здоровье. В актовый зал он пришел одним из последних. В помещении было прохладно, на больших окнах сквозняком шевелило тяжелые красные бархатные шторы. Тусклый свет еле освещал милиционеров, разместившихся на сцене. Посреди сцены Гена сдвинул два стола, и это ложе накрыл добытой откуда-то пыльной бархатной шторой, а под голову вместо подушки положил бронежилет.

– Вань, смотри, почти как дома. Двуспальная кровать с ортопедическим матрацем. Правда, подушки жестковаты, – засмеялся он, делая вид, что взбивает подушку.

– Под нами эти раритеты не развалятся? – задал вопрос Иван, критически осматривая сооружение друга.

– Да ты что! Их еще при совдепии делали. Я там смотрел внизу под крышкой – восемьдесят седьмой год выпуска. Выдержат. Ложись. – Гена с полной уверенностью постучал по своей конструкции.

– Ну, смотри, – предупредил его Иван, разуваясь и залезая на построенную кровать. Ноги в носках, чтобы не мерзли, он накрыл запасным свитером и, повернувшись к Гене спиной, постарался уснуть. Через несколько минут услышал, как захрапел сзади товарищ. Мысли перескакивали с одного на другое, роились в голове, вызывая различные образы, но постепенно усталость брала свое, и Иван провалился в беспокойный, нервный сон. Проспав часа три-четыре, он резко проснулся. В висках ломило, а во рту чувствовалась какая-то горечь. Рядом, скрутившись калачиком от холода, спал Гена. Иван встал на пол и сделал несколько наклонов, потом потянулся. После жесткого стола болела спина. Надев ботинки, он укрыл друга углом шторы, на которой спал, и пошел на улицу.

Иван шел по коридору, переступая через спящих на ковровых дорожках беркутов и вэвэшников, стараясь не наступить на руку или ногу бойцов. Места в актовом зале, где должны были спать, на всех не хватило, поэтому некоторые спали в коридорах вперемешку с солдатами внутренних войск. Сонное царство жило своей жизнью: где-то храпели, заливая переливами весь коридор, кто-то бормотал или вскрикивал, другие стонали во сне. На улице было тихо, не верилось, что еще несколько часов назад здесь стоял сплошной грохот и все озарялось горящими фаерами и разрывами гранат. Стоя на крыльце, Иван наблюдал, как дальше по улице менялись вэвэшники. Гремя щитами, только что пришедшие солдаты выстраивались в ряд перед небольшой группой активистов с украинскими флагами и флагом Евросоюза, а их товарищи, довольные, что смена наконец-то закончилась, весело переговариваясь, строем во главе с молодым лейтенантом шли отдыхать. Пройдя мимо Ивана, солдаты зашли в здание, на крыльце осталось несколько солдат, покурить. Прикурив, они слушали как худощавый солдат с рыжим конопатым лицом, усиленно жестикулируя, что-то рассказывал стоящим возле него сослуживцам. Ивану стало интересно, про что говорят солдаты. Он подошел поближе и прислушался.

– Ми заскочили в арку, а там чоловік п’ять радикалів, побачили нас і давай дертись на паркан. Я до одного в бандерівській шапці та з нашивкою УНСО підскочив та як переперезав його поперек спини, він аж переплигнув через той паркан, – рассказывая, конопатый показал, как бил палкой парня с нашивкой УНСО.

– Так это получается, ты брата своего, бандеровца, палкой по спине огрел, – засмеялся второй вэвэш-ник с лычками младшего сержанта.

– Якого ще брата? – увлеченный рассказчик сначала не понял, что его подкалывают товарищи.

– Ну как какого? Того, что ты по спине палкой огрел. Он наверно тоже з Львова и на западенском лучше тебя говорит, – продолжал насмехаться сержант.

– Я не зі Львова, а з Житомирської області. Мова, якою я говорю, звється українською, а бандерівці мені ніколи братами не були. Вони мого діда і бабцю в лісі живцем закопали, за те що дід у школі російську мову викладав, – с вызовом ответил конопатый, смотря исподлобья на младшего сержанта. Видя, что назревает конфликт, в разговор вмешался Иван.

– Ну, вы еще подеритесь, кто на каком языке разговаривает. Я на русском и на украинском одинаково хорошо говорю, так что, мне левой рукой в правое ухо себя бить? – слова Ивана вызвали у вэвэш-ников улыбку.

– Мы все здесь украинцы. Сегодня против радикалов стояли и западэнцы и схидняки, спины друг другу прикрывали. Я с львовянами в одной шеренге стоял, никто не замечал, кто на каком языке говорит. Ты бы сержант извинился перед товарищем из Житомира, – сказал Журба, дружески обнимая за плечи конопатого и улыбаясь его оппоненту.

– Прости, братан! – протянул руку другу младший сержант. Из дверей выглянул лейтенант, посмотрел на младшего сержанта и как старшему по званию приказал:

– Загорулько, хватит курить, заводи всех внутрь. А, да, Степа, зайдешь потом к ротному, он просил.

Услышав слова лейтенанта, Иван начал смеяться:

– Так тебя Степан Загорулько зовут? Да ты же чистый западэнец, – сквозь смех выговорил он.

– И зовут тебя как Бандеру, Степаном, вы теперь с житомирцем как родные братья должны быть, – продолжая смеяться, просвещал Иван смутившегося младшего сержанта. Пожав друг другу руки, вэвэшники пошли внутрь здания. Последним заходил конопатый, в дверях он повернулся и сказал:

– Дякую вам.

– Да ладно, не за что, – махнул рукой боец. В приподнятом настроении уже совершенно проснувшийся Журба спустился с крыльца и пошел полюбоваться ярко подсвеченным «Домом с химерами», который притягивал взгляд своей необычной красотой. Проходя через хорошо освещенный двор Администрации Президента, он заметил густые голубые ели, слегка присыпанные снегом, и ухоженные клумбы с вечнозеленым кустарником, подсвеченные маленькими фонариками. «Да, вчера этой красотой любоваться было некогда», подумал Иван, останавливаясь прямо напротив причудливого здания. Возле дома стояли два автобуса с милицейскими номерами, но даже они не портили его мистическую красоту. Подсвеченные снизу скульптуры на фасаде здания в дребезжащем на ветру свете прожекторов казались ожившими. Жабы с белыми шапками снега на голове словно подмигивали своими выпуклыми глазами. Игра света и тени создавала ощущение, что нереиды, забрасывающие свои сети по углам дома, покачиваются на морских волнах.

– Что, не спится? – отвлек от созерцания оживших статуй Железняк.

– Да ты знаешь, Сергей Васильевич, что-то нервишки расшатались после сегодняшних событий. Крутился, крутился, а заснуть не могу. Молодым хоть бы хны, только глаза закрыли, уже спят. Правда, стонут и кричат во сне, а некоторые зубами скрипят, громко так, аж жуть берет, – ответил Иван, повернув голову в сторону гремящих щитами вэвэшников, которые только что пришли со стороны Лютеранской улицы.

– Я сам сегодня перенервничал, – поддержал сослуживца Железняк, – еще ни разу в таких переделках не приходилось участвовать. Ну, бывало, потолкались немного, особенно с фанатами футбольными, но в такое массовое месилово еще ни разу не попадал. Вроде бы и тренировались постоянно по плану «Волна», с «бандитами» и с огнем, а вот видишь, в реальной обстановке и не понятно, кому куда бежать и что делать? Как в Великую Отечественную одна рация на взвод. Вперед пошли и уже каждый сам по себе, не понятно, где какое подразделение, кто кем командует?

– «Смешались в кучу кони, люди», как в «Бородино» у Лермонтова, – процитировал Иван.

– Вот и вчера, сплошной хаос и неразбериха, ни плана операции, ни руководства силами и средствами, сплошная импровизация, – стуча от переизбытка чувств ребром правой руки в открытую ладонь, соглашался с Иваном Железняк.

– Тут еще вчера жена из дома позвонила, расстроила, – продолжал он, уже немного успокоившись. – У нас дома тоже начинается такая же вакханалия, как здесь. Уже палатки поставили на площади, митинги проводят в поддержку Евромайдана.

– Как сказал один известный поэт: «Ведь, если что-то происходит, значит – это кому-нибудь нужно? Значит – кто-то хочет, чтобы это было», – немного изменил слова стихотворения Иван.

– Ну, да. Ты меня удивляешь, Ваня, откуда такие познания в литературе?

– Просто в школе русская литература был мой любимый предмет. Не все тебе знаниями щеголять, – улыбаясь, ответил боец. Сергей Васильевич посмотрел вокруг и сказал:

– А красиво здесь.

– Красиво, – поддержал его Иван, – особенно мне «Дом с химерами» нравится. Я им уже не первый раз любуюсь, а всегда вроде что-то новое для себя находишь.

– Мне тоже нравится. Взгляд притягивает, потому что необычный. Это ведь первый дом в Киеве, построенный из бетона, – с энтузиазмом стал рассказывать командир роты.

– Я и не знал. А еще что-то интересное про этот дом есть? Умеешь ты рассказывать, как учитель в школе. Такое ощущение, что по ночам лекции готовишь.

– Да ну, – смутился, улыбнувшись, Сергей Васильевич, – просто историю очень люблю и много читаю, а это все дает свои плоды.

– Я тоже много читаю, но как ты рассказывать не умею, – возразил ротному Иван.

– Ладно, давай лучше про дом расскажу, – продолжая улыбаться, сменил тему Железный.

– Его строили с 1901 по 1903 год по проекту архитектора Владислава Городецкого. Крутой обрыв, на котором решился строиться архитектор, считался неподходящим для этого, поэтому землю там он купил почти даром. Оригинальность проекта состояла в том, что дом спроектирован в форме куба, с нашей стороны – Банковой – он имеет три этажа, со стороны площади Ивана Франко – шесть. Для устойчивости склона было вбито пятьдесят бетонных свай. После окончания строительства Городецкий вместе с семьей поселился на четвертом этаже, а остальные комнаты сдавал. В 1913 году он продал свое строение. После революции дом национализировали и поделили на коммунальные квартиры. Позже сделали поликлинику номер один для партийных работников. За время эксплуатации здание сильно обветшало и дало трещину. В 2003 году началась его реставрация и сейчас это Малая резиденция президента Украины, предназначенная для приема иностранных делегаций. Во всех изданиях пишут, что на реставрацию этого старинного уникального здания ушла куча денег, но ты знаешь, мне кажется, дело не в уникальности «Дома с химерами». Просто место его расположения – Администрация Президента. Что, в Киеве мало красивых старинных зданий? Стоят, разрушаются, никому до них нет дела. Уникальность у нас в стране – это оказаться в нужное время в нужном месте, а твои таланты и способности мало кого интересуют.

– Ну вот, как всегда, начали за здравие, закончили за упокой. Что это тебя, Сергей Васильевич, понесло? – поинтересовался участливо Иван, с удивлением смотря на ротного.

– А, да ничего, так, старые воспоминания, – играя желваками, махнул рукой Железняк. – Дураков этих жалко, что на майдан повыводили. Из них ведь процентов семьдесят наивно верят в россказни о лучшей жизни в Европе, а их как всегда обдурят. Кто-то денег заработает, кто-то должности, а доверчивые мечтатели – синяки и шишки.

– Так ты что, я не понял, за майдан?

– Да нет. Просто обидно. Мы ведь все это уже проходили в 2004 году на «Оранжевой революции». Ты ведь видел, чем это закончилось? Бедные стали еще беднее, а богатые еще богаче. Все происходящее сейчас похоже на сюжет одного анекдота «Про хохла и чукчу». Знаешь?

– Нет, – отрицательно замотал Иван головой. – Расскажи.

Он еще ни разу не видел Железного в таком нервном состоянии.

– Да там особо и рассказывать нечего. В сарай заскакивает хохол, грохот страшный, выбегает, две шишки на лбу. Заскакивает чукча, тоже грохот в сарае, выбегает, одна шишка. Хохол и спрашивает: «Слышь, чукча, почему у тебя одна шишка, а у меня две?». Тот ему и отвечает: «Чукча не дурак, однако, два раза на одни и те же грабли не наступает». А мы уже второй раз на одни грабли наступаем, и это нас ничему не учит.

– Ну, ты, Сергей Васильевич меня с утра и загрузил. Голова еще сильнее болеть стала, – держась за виски, пожаловался Иван.

– А что с головой?

– Вчера булыжником попали твои доверчивые, наивные мечтатели, аж вырубило. Теперь в ушах звенит и с левой стороны голова болит. Фельдшер говорил, надо в поликлинику сходить, чтобы врач посмотрел, но некогда по врачам ходить, да и признаться не очень я докторов люблю.

– Ха, да кто их любит? Но к врачу сходи, а то вдруг что, будешь ходить со всеми здороваться, – посоветовал участливо Железный.

– Хорошо, схожу, как время будет, – лишь бы от него отстали, согласился боец. Видя, что разговор о докторах раздражает Ивана, Сергей Васильевич сменил тему.

– Хочешь, еще кое-что интересное про это здание расскажу? – спросил он, чтобы отвлечь милиционера от головной боли.

– Ага! – моментально согласился Иван, зная, как ротный умеет интересно рассказывать.

– Все фигуры на здании парные, только у одной пары нет. С правой стороны от нас крокодил, его еще называют «Крокодил желаний». Считается, если его потереть и загадать желание, оно обязательно сбудется.

Иван, с интересом слушавший Железняка, улыбнувшись, предложил:

– Пойдем, потрем. Загадаем желание.

– Пошли. Тут совсем рядышком, – согласился с ним Сергей Васильевич.

– Я наверно его здесь никогда не нашел бы. Какой он маленький по сравнению с другими фигурами, – высказывал свое восхищение Иван. – А тереть где надо? – спросил он у ротного.

Сергей Васильевич громко рассмеялся:

– Ну, там, где обычно у всех крокодилов трут. Боец удивленно поднял брови.

– По носу, – подсказал Железный, продолжая заливаться смехом. – Ладно, Данди, пошли, а то нас c тобой скоро вся рота искать будет.

Возле автобусов они узнали, что никто их не ищет, все занимались своими делами. Иван, прощаясь, пожал Железному руку и заскочил в автобус. Внутри было тепло, негромко рычал двигатель и, наполняя салон теплым воздухом, дула печка.

– Где это ты лазил? Я проснулся, тебя нет, а под боком твой телефон лежит, – с порога стал высказывать Гена, развалившись в одном свитере на седушках и потягивая парующее кофе из кружки.

– Держи, – протянул он Ивану его телефон.

– Спасибо. Наверное, из кармана выпал. Ты где кофейка намутил? Дай хлебнуть.

– Вань, учись везде устраиваться с комфортом, тогда жизнь не кажется такой пресной и скучной, – разглагольствуя, Гена протянул другу кружку.

– Ладно тебе, философ, – прихлебывая горячий кофе, Иван получал удовольствие от приятной кофейной горечи во рту и чувствовал, как каждый глоток опускается по пищеводу, согревая озябшее тело изнутри.

– У меня были еще из дома два пакетика «Черной карты», – начал рассказывать Гена, – а кипяток у охранников взял там, где мы ночевали. Они после этой ночи шелковые.

– А что ночью произошло? – поинтересовался Иван, возвращая кофе другу.

– Сейчас расскажу. Под утро «беркута» переоделись в майдановцев, маски надели, пару касок нашли, биты, палки и потихоньку зашли в комитет Верховной Рады, где мы спали. Охрана на расслабоне, один на стуле придремал, второй в комнату отдыха зашел. Подошли они к спящему и, окружив его, разбудили. Говорят, здание окружено, сдавай оружие и не пострадаешь.

– Вот придурки, а если бы он со ствола палить начал? – представляя, как все это происходит, выдвинул версию Иван.

– Ничего бы не начал, у него два человека сзади стояли, руки контролировали. Да он от страха встать не мог, ноги отказали. Двери комнаты отдыха стулом подперли, в ручку уперев. Потом, когда охранник уже сам начал кобуру с пистолетом снимать, подошли остальные «беркута» в форме.

– Ты ж хотел, чтобы майдановцы пришли, вот твое желание и сбылось, – сказали они ему, смеясь. Он красный как рак стал, в комнату отдыха заскочил и не выходит.

– Наверное, днем разборы полетов будут. Старший смены побежит жаловаться, – предположил Иван.

– Я думаю, навряд ли бузу подымать будут. За сон на посту и старшего по головке не погладят. Да и выглядеть в глазах начальства лохами не захотят, – выстраивал свои предположения Находько. Гена был прав, про инцидент даже не вспомнили, а всю смену перевели на другой объект, подальше от сумасшедшего «Беркута». Посмеявшись с другом, Иван достал телефон. Интересно, кто это звонил ему ночью? Два неотвеченных от товарища из одной из областных рот «Беркута».

– Ген, помолчи, другу надо срочно позвонить, может, что случилось? – попросил Иван товарища, который в очередной раз повторял историю про охранников потягивающему из его чашки кофе Коле Линенко. Обиженный, Находько вместе с Морячком перешли в конец салона, где к ним присоединился Американец и Максим Краховецкий. Трубку на другом конце долго не брали, после длинных гудков сонный голос сказал:

– Да, алло.

– Привет, братан. Извини, что разбудил.

– Это ты, Вань? – сонным голосом спросил товарищ.

– Нет, не я, – весело ответил Иван, – ты что это, уже старых друзей не узнаешь? Ты же мне ночью звонил.

– Узнал, узнал я тебя. Просто еще не проснулся. Сегодня только в три часа ночи спать лег. Ленина спасали полночи.

– Какого Ленина? – не понял Иван.

– На Бессарабской площади свободовцы памятник Ленину хотели снести, а мы его у них отбивали. Уже девяносто лет Ильича нет, а люди за него все бьются.

– Подожди секунду, я на громкую включу, пусть и пацаны послушают, как националисты с памятниками воюют.

– Мужики, не хотите послушать очевидца, что возле памятника Ленину творилось, а то в новостях все десять раз переврут. Стоял Ленин шестьдесят лет, никому не мешал, с ним несколько поколений выросло, а вчера кучка интеллектуалов бухих и обкуренных решили за всех киевлян – памятник на Бессарабке им не нужен.