Текст книги "Поэмы. Драмы"

Дмитрий Соловьев
Поэмы. Драмы

Юлиан и Александра. Поэма

 
Прекрасно время Англии счастливой,
И рыцарей эпохой горделивой,
И бранна слава, и любви печаль,
Поведает нам повести и даль,
Смиренно приношу свои мольбы,
Живите повестью живою вы…
 

1.

 
Обеты рыцарей – прекрасней,
Не видел Англии и свет…
Во тьме, глубокой ночи страстной,
 
 
Клянусь, среди долины злачной,
Прекраснее обетов нет.
И Гроб Господень посетить,
И рыцарей обеты вживе,
То ангел вострубит порой,
Или и красною порфирой,
Востока возмутит покой.
Победы, схватки и сраженье,
Иль образы прекрасных дам,
Полна так неги, выраженья,
И тайных вздохов полно там.
Был рыцарь – Юлиан, чья храбрость,
Была предметом на устах,
И доблесть рыцарских, отважных
Побед – всё было по делам.
Он Гроб Господень посетить,
Клялся той розой – может быть…
Вы скажите – наивно было,
Но сила сильного любила,
Или и властную струёй,
Она господствует и мной.
Восток зовёт его и манит,
Прельщает краской свежих дней,
Так среди роз и соловей,
Сильней, сильней любовь наводит…
Сильней поёт он о любви,
О чём смиренно видим мы.
То взгляд живой, то смелы очи,
Что на тебя порой глядят,
Покоют сумрак полуночи,
Они о многом говорят…
О прелести ночей, ночей,
Поёт нам ночью соловей.
Прелестней розы, Александра,
В ту пору прелести цвела,
Она душою Юлиана,
Его душой она была.
И прелести прошедших дней,
Так пел им нежно соловей.
То взгляд, то мимолётны взоры,
Когда любовник молодой,
Кипя отвагою живой,
Несётся в поединке скором,
И побеждает: та печаль,
Любовников – не видит даль.
 
 
Они цвели по воле света,
По воле ангелов одних,
Когда небесная комета,
Не потревожит и мой стих…
То было Бога предзнаменье,
Восток, Восток, не тронет тленье,
И Гроб Господень…Юлиан,
Клялся обетом многих стран,
Во власти рыцарских походов,
Что Гроб Господень оживит,
И много сладостных укоров,
Его лицо изобразит.
Так решено! И Юлиан,
Поехал в место дальних стран.
 

2.

 
Пылай отвагою живою,
Пока не кончен и мой стих,
Они цвели: один из них,
Что робость виноватых взоров,
Что так не смел я передать,
Она цвела, как неба гладь.
Укором тихим и нескромным,
Был подтверждён и тот союз,
И прелести, и негой томной,
Он оживляет многим Муз.
Она, средь прелести живой,
Цвела украдкою, порой,
Так соловей таится, тать,
Его не сможем мы поймать…
 
 
Его поход, и горделиво,
И рыцарей… идёт Восток,
На поле брани… и счастливей,
Любовник выразить не мог…
Победой полнится звезда,
Что так вела его она…
 
 
Сраженье, бой, победа, битва,
Часы недолгие молитвы,
И вновь сраженье…Но судьба,
Вновь переменчива была…
В одном сраженье Юлиан
Был ранен… В плен попал к врагам…
 
 
За него выкуп обещали,
Одно условие – вещали,
Должна любимая к ногам,
Врага принесть награду там.
Любовницы, и девы, слуги,
Вмиг Отреклися от него…
Одна любовь – лишь Александра,
Пустилась в путь, и за его,
Готова обойти весь свет,
И никого любимей нет.
 
 
В простой одежде, и смиренно,
Предстала там его врагам,
И важный выкуп непременно,
Был откупом наградой там.
Она спасла его от смерти,
Она пришла, вы мне поверьте…
 
 
Какие чувства наполняют,
Тогда, когда во тьме ночей,
Звучит так нежно соловей,
Когда любовников пленяет…
Восток пленён её красой,
И мужеством, и девой той…
Она пришла и принесла,
За откуп друга дорогого,
Так нежность милого чела,
Она собою принесла,
И верность другу дорогому…
И поразились те враги,
Той красотой, её любви…
Такой небесной красоты,
Не видели Востока ханы,
Или те древние султаны,
Ей пели вечные хвалы.
И Юлиан отпущен был,
Востока, дух её пленил…
Заключение.
Любовь, любовь, ты победила,
Ты краски новые внесла,
В победу милого чела,
Где зреют страсти роковые,
И где уже темницы мгла,
Прощалась им она сполна…
 

Генрих 2. Поэма – пастораль

1.

 
…И рыцарские поединки,
И тем победам нет числа:
Младая Франция цвела,
Время давно забытой жизни,
И память прошлого дана.
И юноша младой ответит,
Что рыцарем хотел бы стать,
И поединок описать:
Младым восторгом грудь ответит,
И благородства есть печать.
Опишем в прозе? Благодарствуй,
Хотел бы описать в стихах,
Тот поединок, что так стал,
Не бравым возгласом похвал,
А той причиной – поединки,
Были запрещены отныне,
Последний рыцарь был король,
Генрих Второй – писать изволь.
 

2.

 
Мужайся Франция в сраженьях,
Мужайся Франция в делах,
И в битвах – что разносят в прах,
И в королевствах и в победах,
Не быть той Франции в цепях.
То зрела Франция: и в битвах,
В часы забав, в часы, в молитвах,
Король нам Генрих предстаёт,
Оплот державы сей венчанной,
И не покорствует ли тайной…
 
 
Держава только им живёт,
Был он и Франции оплот…
 
 
И рыцарские поединки,
И вздох прелестных, нежных дам,
Тебе, О,Франция, воздам,
Когда в пылу сраженья битвы,
Молились рыцари за дам…
Был поединок: Генрх сам,
Звал в поединок… Дело там…
Копьём прошиб его забрало,
На поединке рыцарь том…
Король погиб…С тех пор устами,
Не предавался нежный стон…
Тот поединок роковой,
Был так отмечен той судьбой…
 
 
И поединки запретили…
 
 
То был закат эпохи дня,
Эпоха рыцарства прошла…
 
 
Послесловие.
Но память, память о сраженьях,
О тех былых времён невзгод,
Победой Франция живёт,
И рыцарством, былой той славой,
То время – Франции оплот…
 

Галлия. Древнейшие времена. Поэма

 
Меровинги.
 
 
Тот мир, и с Галлией сравним,
Или и с розой той душистой,
Небесный сумрак слишком чистый,
С тобой о нём поговорим…
Седые древности веков,
Поведают преданье слово,
Судеб времён – будет так ново,
Судеб услышать тихий сон…
 
 
И волновались ли народы,
И волновались времена,
За всё в ответе и судьба,
И прелестью небесной дани,
Было отпущено всегда…
 
 
То древне времена, то нравы,
Боя и битвы те кровавы,
В космату шкуру наряжён,
И вместе короли сражались,
И многие в то время пали,
Судеб отпущенных времён…
 
 
Какие времена – такие нравы,
И чередою битвы те кровавы,
Народы волновались, и века,
Передают нам памятью сполна…
 
 
Я расскажу о тех сраженьях,
И жертвенность, и приношенье,
Тем богом были времена,
И многие в сраженье пали,
Но ты скажи: тебя печалит,
Ночная темень, ночи мгла?
 
 
Чреда убийств, кровосмешенье,
Борьба за трон, за царство, длань,
Была опущена на сталь,
И многие дела вершились,
И мне покорна прелесть даль…
 
 
Те древни времена, когда,
Кубком отравленным вина,
Решались судьбы государства…
Но я прошу: ты мне скажи,
Когда отпущены те дни,
Менялось что-то в государстве?
 

Начало поэмы

 
Смелее, тихие дубровы,
Вы песнь напойте мне, о том,
Как я, в зените вашей славы,
Не смел я думать о ином…
Как я люблю ваш сумрак тихий,
Когда волнуясь дружно в ряд,
Дубы державные шумят,
Я слышу говор ваш великий,
Я зрю прелестный ваш наряд…
 
 
И тихо речка, тихоструйна,
Несёт мне свой открытый вид:
Среди проталин и излучин,
О чём поёт, о чём журчит?
Природа, я пленён тобою,
Или и девственной тропою,
В тебе, природа, я иду.
И вижу память горделиву,
Дубов то строгою вершину,
С тобой, природа, я творю…
 
 
Когда я помню о журчанье,
О лепетанье том ручья,
Во мне проснулось вдруг мечтанье,
Я зрю: природа ждёт сама…
Не ждёт ни славы, одобренья,
Не красит свой она наряд,
Дубравы тихие шумят,
И гулким звоном, полным леса,
Мне гулом вторит лес подряд…
Я твой, я твой! Твои дубровы,
О, как твои воспоминанья новы,
Я вижу девственны леса,
Природы дикая краса,
Вы покоряете меня,
И звонким пеньем голоса…
 
 
Шумите, тихие дубровы,
Шумите, девственны леса,
Природы дикая краса,
О, как мне воспоминанья новы!
Тебя зову: туда, туда!
 
 
Уж я не тот хранитель древний,
Былых сказаний и рулад,
Они мне помнятся подряд,
Былых сказаний дивный вечер,
И памяти твой дивный взгляд.
Я помню: многие событья,
Свежи, свежи передо мной,
Былых сказаний поколений
Проходят прошлого чредой.
И витязи, и битвы внове,
Когда я помню о былом:
С тобой: мы слушали вдвоём,
О битвах, что чредой проходят,
О древних витязях порой.
 
 
Былым потомкам поколений,
Своё я чувство передам:
Нет, не утихнет: и мой гений,
Всю правду выскажет словам.
Найдёшь ли ты меня в печали,
Найдёшь ли ты меня в тоске,
Я буду помнить о тебе,
Пространства памятник венчанный,
И не печалься обо мне…
 

Подводное царство. Поэма

 
Под водою, строили город…
Обитатели царства земных…
Среди красоты дна морского,
Где корабли нашли пристанище,
Как у Беляева в книге.
Зачем я об этом пишу?
Хочу я описать морское дно:
ВСех обитателей морских,
Как там красиво всё кругом!
Природа щедро делится дарами.
Красот таких не сыщешь на Земле.
Что яхонты, рубины, что горят,
Перед живыми обитателями морскими!
Они так пёстро разукрашены,
Вот морской заяц, важно проплывает,
А вот акула, длинный ряд зубов,
Киты фонтаны выпускают,
Дельфины резвятся средь валов.
И обитатели морские,
Чудесно так себе живут,
Коли красоты неземные,
Во всём найдём мы здесь приют…
Как щедро природа море вознаградило!
Какая красота вокруг!
Люди под водой изумляются чуду:
Как прекрасно и красиво!
Вот старый галун, потоплённый морем,
Судьба недолго по волнам его носила…
Вот парусник, а вот и корабль…
Старая ладья от Рождества Христова,
На ней – ряд амфор, с вином…
Всё это хранит и море, и океан…
Недаром там люди выстроили город…
И море приветствует их!
Природой щедро вознаграждён,
Природой обитатели морских глубин…
Коли узнать хотите: знайте,
Цветистей и чудней нет ничего на свете…
Вот губка, повинуясь течению,
Сжимаясь, то развиваясь снова,
Добычу ищет где – то медлу скал…
Вот обитатели подземного царства!
А рыбы! Как маленькие игрушки!
Чудней ты не видел ничего…
Вот морские коньки, скачут и резвятся,
И пританцовывают, вот мурена, а вот…
А вот и медузы! Здравствуй, море!
Твоё дыхание ловит всё земное,
И неземное тоже…
Вот осьминог
Струю чернильную пустил, чтобы удрать…
А вот и каракатицы за ними,
И рыба – скат, опасней рыбы нет.
Многие животные подводные ядовиты,
И чем ближе к экватору, тем опаснее…
Вот морской ёж, и заяц, и петух,
Он не кукарекает.
Вот вьюн – клоун, он полосками,
Задумчиво проплывает мимо нас.
А вот охотница – пиранья,
Какие зубы у неё!
 

Музеи мира. Триптих

 
Прекрасен Ватикан: Сикстинская Мадонна,
Прекрасен Рим, Венеция, Берлин…
Музеи многих стран передо мною,
Их красота дворцов и залов: галерей.
Прекрасное прекрасным тем искусством,
Как жемчуга наброшены на нить:
И поражает красок совершенством.
Прекрасны залы, замки и дворцы
Нас поражают великолепьем
И старый стиль: и новых длинный ряд
Тех галерей: прекрасное искусство,
Заложено в мраморе, высечено в граните,
Архитектуры и ансамбля стиль:
Он поражает, манит, возвышает,
Спеши ты прикоснуться к прекрасному,
Оно лишь вечно – прочие – вода,
Всё лишнее исчезнет без следа,
Лишь вечное останется в событьях,
Что на картине изображено…
 
 
Рафаэль. Сикстинская Мадонна.
 
 
Написано очень просто: но чем дальше,
Тем больше завораживает дух:
Всё больше увлекает: манит, манит,
В какую – то небесную истому,
В небесну чистоту рая: чистота матери, младенца,
Из рая – как явление, на нашу грешную Землю,
Политою кровью, войнами, смертью, мучениями, страданиями,
Голодом, неурожайностью, лицемерием, убийством, воровством,
Всё это их не коснётся: они вне этого: приняв это,
Они остались чистыми созданиями: прошли сквозь это,
И не изменились: остались собой…
 
 
Боттичелли.
 
 
Сломанные линии фигур картин,
Лишь подчёркивают наготу рисунка:
Хрупкость мира Боттичелли…
Весна: Как невинна и прекрасна,
Тона приглушены – не ярко выражены,
Однако всё к месту: и рисунок,
И хрупкость линии говорит о беззащитности,
О дорогом: мне дорог Боттичелли,
Его невинность и девственность…
Его Мадонна окружена детьми:
Они взволнованны: что – то говорят,
Пытливость и любопытство написано на их лицах.
Однако они потрясены красотой Мадонны,
И умолкают: по – детски – юношески смущены,
Ещё не любил
 
 
О, эта детская – юношеская неопытность!
Порывы страстей и смущение,
Как всё юно! Застенчиво и просто,
Чистота рисунка потрясает:
От этого Мадонна становится нежней, И совершенней…
 
 
Они о многом говорят…
О прелести ночей, ночей,
Поёт нам ночью соловей.
Прелестней розы, Александра,
В ту пору прелести цвела,
Она душою Юлиана,
Его душой она была.
И прелести прошедших дней,
Так пел им нежно соловей.
То взгляд, то мимолётны взоры,
Когда любовник молодой,
Кипя отвагою живой,
Несётся в поединке скором,
И побеждает: та печаль,
Любовников – не видит даль.
 

Ромео и Джульетта. Поэма

 
Как мраморный фонтан: иссякнут струи,
Что и несут твои мне поцелуи,
Нет, нет! И не иссякнут никогда,
Со мною ты, а в розни – смерть, беда,
Твои мне ласки, как огонь зажёгся,
Что и пылает так в моей груди,
Джульетта! Я люблю тебя! Прости!
 
 
О, нежный ландыш мой!
Сомнения души,
Ты не найдёшь. Спеши ко мне, спеши,
Как нежный взор роняет багряница,
Узором утра, что принять могли,
Молю лишь я тебя! Спеши, спеши!
и не знают, как себя вести…
 

Апокалипсис

 
И Судимы будут мёртвые, и любимы будут живые.
 
 
Поговорим о поэзии счастливой.
Кто счастлив на Земле? Конечно, немцы,
И Рейна ток прозрачных чистых вод,
У Данта я суровости учился.
Ломая стих, коверкая слова,
Мы не достигнем ли гармонии небесной?
Причём же Данте тут,
Коли о Рейне завели мы разговор.
Беседа эта длится может вечно
И время есть, и силы, и еда,
Когда придёт час Страшного Суда,
И внешне будет всё спокойно,
И даже подозрения не будет.
И будут зреть они, а видеть не посмеют,
И будет всё у них, любви не будет.
Голодный только алчет пищу духа,
За это наказание Господне,
Пока в крови, в слезах, в коленях друг пред другом,
И не простят друг другу естество,
Которое дано им по природе,
И не постигнет Господа их гнев,
Чего же ищите живого среди мертвых?
Иль падали хотите вы наестся?
В крови, а не в воде умыть лицо и руки.
Ну что ж, грози, не трогает меня.
Печалей время ещё не прошло,
А завтра будет снова много горя.
Стенать, кричать, молится, звать,
Никто к вам не придёт и не услышит.
Спасёт никто, останетесь одни,
Умрёте со своими вы грехами,
И солнца радостей не взыщите вы свет,
И проклянете день, когда вы родились.
Не гневом я вам это говорю,
Прощаю своей юности ошибки,
Не ярко, и не красочно,
Ну что ж,
Кормить собой вас дальше бесполезно,
Ищите наслаждения в молитве,
Лишь скорбный дух вам будет отвечать.
А небо навсегда будет закрыто,
Не гром с небес,
А просто, тихо, молча.
Тогда уже вы внизвидите вы свет
И проклинёте всё, что видите собою,
Прощения не ждите никогда,
За кровь Христа расплата будет долгой.
И Страшный Суд – он будет длится вечно.
Не с яростью своей, а тихо, кротко.
В смирение страшнее сила есть.
Страшнее сытой плоти, приятных улыбок, тёплых встреч.
Вы их и не ищите никогда,
Ищите только страшные пути,
Борьба с собою, двигая не миром,
А лишь собою – вот заповедь Господня.
И сухо сказано, да метко бьёт,
И больно тебе человек, и неприятно,
Смени свой гнев на милость, Господи,
А там мы над тобой и посмеёмся,
Над тихим слабым глупым дурачком.
Да кто дурак, не вы ли, господа?
Не любите людей, уж эта кара Божья.
Мы нище вас, светлее и прекрасней,
И жизни так прожить, не даром жил.
Я повторяю вам, тут торжества не будет,
Тут будет всё обыденно и просто.
Чтоб не спасал он больше никого,
Бог внял его мольбам и успокоил.
И разум Бог, отнимет он у вас,
О радости, о встречах не мечтайте,
Когда другие все лежат в крови,
Над трупами и радостных улыбок,
Цветов и тёплых встреч.
Мир в жизни видел не такое.
Я медленно хожу, да мучаю долго.
Тихий, кроткий, добрый.
Ему ль судить людей, пусть их осудит Бог.
И волосы пока не вылезут со лба,
Кто чашу гнева напоит,
Какою жгучею отравою?
Как жадно к свету тянутся они,
Своими кровавыми руками.
За ложь, за воровство, за то,
Что сделали меня убийцей,
На небесах прощения не ждите.
Но это ещё будет полбеды,
А завтра будет новое горе.
Когда планеты вылезут с орбит,
И небо всё окрасится кровью.
Тогда устанете пить вы кровь,
Но будет слишком поздно, просто поздно.
Когда все волосы полезут со лба,
И дети будут молча умирать в квартирах.
Уход их будет тяжек и печален.
Всё, чем гордился человек,
Чем радовался в жизни как счастию,
Всё, всё отнимает у вас Господь.
Он вам дарил вниманье – он отнимет.
Он дал успехи – он у вас возьмёт.
И каждому воздастся по заслугам.
И если человек не остановлен будет,
Отныне и навеки на Земле,
То кара эта на Земле прибудет вечно.
Покуда род людской не истребит.
Боролись вы, за что боролись вы?
Любили вы, за что любили вы?
Всё отнимет у вас Бог,
И детский смех, и слёзы,
Чтоб не повадно падалью питаться.
А завтра день – и новая борьба.
Устанешь ты, куда пойдёшь же ты?
Спасаться каждый будет только сам.
И этим чист пред Господом предстанет.
Тем, чем он жил, боролся и любил.
Кто врал, и маску снимет он.
Покажет тут же он звериный свой оскал.
И будет не ягнёнок, а убийца.
Те гении, что расчищали путь,
Бетховен, Моцарт, Бах, Вивальди, Глюк,
Лишь ими будут и спасаться люди.
И теми, страдания и нужда.
В жестокостях они вознаграждены,
И на Земле, на небе, во Вселенной,
И вновь воскреснут, и вновь будут жить.
И радостно встретят Христа.
Ведь всех он их любил,
О них всегда он помнил, всегда.
Как дорог мне Бетховен, Моцарт, Глюк,
В страданьях, в торжестве смятенье,
В гармонии дивной, в прекрасной чистоте,
Или в борьбе за счастье человека.
Я жду вас всех, всегда люблю и буду ждать!
Пришла эпоха осени Христа,
А не заката мнимого восторга,
Суров кто был, найдут, найдут Христа.
И он заплачет им с любовью к людям.
Все, все будут прощены.
Сейчас, отныне, и вот навсегда.
Мы отменим убийственный закон,
Об этом с мамой плакали не раз,
Об этом мы мечтали тихо, тихо.
Прошли столетье, минули года,
А мы остались те же, неизменны.
Ни бури вод, ни ветра жёлтый рок,
И в мире нас ничто не изменило.
Мы были нищи, не имели ничего,
Зато к нам прилетали дома птицы.
И птицы не боялись нас нисколько.
А толстый поросёнок – карапуз,
Он начал мне рассказывать о жизни,
О том, как он с родителем живёт.
А был ведь чужим ему мужчиной.
Как он меня не испугался.
Наверное, он почувствовал меня.
А время всё торопит: ты скорей,
Скорей, скорей, ведь люди в мире ждут.
Успей спасти и обогрей несчастных,
Забудь про страхи и обиду, боль,
Ты выдержал так много на Земле,
Сумеешь ли ты выдержать и славу.
Но этой погремушкой не забавлюсь,
Отдам её другим, пусть тешатся они.
За то, чтоб дети ласково смеялись,
И люди плакали от разлитой любви по миру,
Прости, Господь, ведь грешные они.
И ты один лишь на Земле безгрешен.
Хоть приписали и тебе грехи,
Как обманулись равнодушно люди,
Не поняли, постигнув ничего,
А жизнь дана была не по – насмешке.
Убийцей назвали, заперли в тюрьму,
Алкал и жаждал я – не дали.
Но и и там друзей себе нашёл.
О них я вспоминаю иногда? Всегда!
Всех, всех вас возьму и никому вас не отдам.
И каждый в мире Христа найдёт любовь.
Спокойствие и процветание Вселенной.
И каждый по жизни найдёт себе занятье.
Лишь чёрствых не будет никогда.
Пойте и смейтесь, не думая о завтра.
Довольно лишь печали в этот день.
Иль радостного утра и веселья,
Я обогну планету своим сердцем,
И всем найду любовь, согрею сердце,
Вылечу болезни. Я всё могу, лишь слушайтесь меня.
Он – детский ум, мудрее, дальновидней.
Чем ваши самые смелые расчёты.
Мудрей Ньютона, и Эйнштейна, Локка.
Я помню всех, кто умер и кто жив,
Я всех простил и жду к себе на гости.
И помните – планета та Христа.
Да, он здесь царь – а вы – его хрюхрюшки,
Толстые, важные, ленивые, завистливые хрюшки.
Вот сомнение малое было у него:
Довольно дуться друг на друга по углам,
Жизни каждого найдётся место в мире,
Тот пусть уберёт, тот пусть прибавит, тот простит,
Тот
 

Гарем. Поэма

 
Гарем сиял: открылись взоры,
Немых пленительных очей.
И сладострастные укоры,
И локоны, небес светлей.
Походкой, статью, благородством,
Немые девушки сидят,
И о прошедшем говорят:
О тех местах, где родилися,
Где памятен волнений жар,
Там, где семью свою забыли,
Где прошлый мир и схоронили.
Средь них сидит и дева: очи,
Она не смеет и поднять
Прелестней сумрак полуночи,
Они о многом говорят
Вот лютню взяв, она запела,
И песня лилась без предела.
Песня невольницы.
 
 
На что ты, друг, меня оставил,
Мой милый, незабвенный брат,
Уже чертоги хан оставил,
Могу тебя я восхвалять.
Приди мой брат, спаси сестру,
В гареме хана я умру.
Коль дорог тот обет призывный,
Что нас обоих так связал,
Не позабудь мечты обильной,
Ты и о многом мне сказал.
Я знаю, знаю, где ты – рядом,
Меня ты хочешь и спасти,
Но я невольница султана,
Его люблю. Меня прости.
 
 
так пела дева молодая
О тех прошедших, прошлых дней,
И девы молча ей внимали,
Слеза катилась по щеке.
Когда небес зарёю чуждый,
То Солнца луч, когда ненужный,
Луной младой той освещал,
И соловьи прекрасно пели,
Прекрасней розы на постели,
Хан по любимой тосковал.
Когда ж зарёю небо сводит,
И сумрак тот отходит прочь,
Он втайне любовался девой,
Его желанием невмочь.
Он тайно ждал и тайно жаждал,
Сорвать той розы лепесток,
Но он не смел: напоен жаждой,
То конь б горячий занемог.
Когда заря зарю волнует,
Когда румянится заря,
Сумрак по небесам тоскует,
Идёт, идёт минута сна.
Всё пробуждается, всё сонно,
Молитвой время непреклонно,
Соединило б их союз.
И время – б залечило раны,
Когда б неволие ли хана
Не обеспечить тот союз.
Он брата ждал – чтоб объяснится,
Чтобы укрыть его десницей,
Или и дружеской рукой.
он знал: он рядом, он с тобой.
Но примет брат его прощенье,
То сладострастье и прозренье,
Что лишь Аллах нам может дать?
Сильнее, сумрак полуночи,
Когда блестят во тьме те очи,
Они о многом говорят.
И он пришёл: тайком, как вор,
С кинжалом мести с давних пор.