Текст книги "Арк"

Не лежала к этому полету у него душа. Ну не лежала, и все. Не понимал даже сам почему. Он всегда чувствовал заранее крылья, летел впереди самого самолета. Сейчас же… сейчас видел лишь пустоту.

Приехал на аэродром. Хмуро осмотрел самолет. Какая-то фанерка, крылья будто с макета сняли: дрянь, а не машина. А куда денешься? Приказ есть приказ. Двигатель застучал, словно закашлял, но Чкалов все же решил попробовать хотя бы вырулить на полосу.

Когда уже подумалось: «Ну где наша не пропадала? Поехали», – вдруг самолету перегородили дорогу три черных тяжелых авто. «Паккарды», – определил он. – Какого черта-дьявола тут происходит?»

Соскочив с крыла, бросился с кулаками на мужчин, невозмутимо ждавших его неподалеку.

– Вы совсем…

– Товарищ Чкалов, успокойтесь и быстро садитесь в машину. Быстро!

Тон был слишком убедительным, чтобы перечить, и он кинулся на заднее сиденье ближайшей машины.

И тут, оторопев от неожиданности, в окно увидел самого себя, забирающегося в кабину. Планер развернулся, покатившись к ангару. В этот момент двери с двух сторон открылись, к нему подсели незнакомцы, встретившие его на взлетном поле.

– Успокойтесь, Валерий Павлович. Теперь все хорошо. Сегодня вас снова пытались убить. Не вмешайся мы, исход был бы печален.

– И кому обязан я своим спасением? – сардонически поинтересовался тот.

Облик одного из мужчин стал стремительно меняться. Из невысокого суховатого сморчка в чекистской форме он превратился в элегантного здоровяка. Шикарный серый костюм сидел будто влитой, а лучащиеся светом голубые глаза на детском нежном лице смотрели на Чкалова с искренней любовью.

– Пока что мы не знакомы. Но уверен, что вскоре станем лучшими друзьями. Я подарю вам небо. И небо не только этой планеты.

Петропавловск-Камчатский, 1954 год

Гость лежал в каюте на койке Зафаэля. Казалось, на нем не осталось живого места, да и вокруг крови было порядочно. Капитан стоял рядом, в одном белье, выжимая свою одежду.

– Ну что смотришь, старлей, за работу. Заставь его говорить.

Было ясно: медицинскую помощь тут оказывать бесполезно. Человек умирал. Аркадий склонился к нему и почувствовал солоноватый запах. Сначала он решил, что это после вынужденного купания, но тут раненый открыл рот и что-то начал шептать. Изо рта у него полилась тонкая струйка крови, и тогда Аркадий догадался, что это – не запах морской воды.

Умирающий без остановки шептал и шептал. Стругацкий пытался уловить каждый звук. Фонетика речи была явно восточной, он даже понимал, что язык похож на японский, но японским не был, как не был и ни одним из знакомых ему языков. Звуки складывались в полную абракадабру.

Аркадий повернулся и развел руками:

– Капитан, это не японский.

– Слушай внимательно, записывай все, что он говорит, – сказал Зафаэль и протянул ему блокнот с карандашом. Аркадий удивился, но ничего не сказал. Следующие минуты старательно записывал странный набор звуков в блокнот кириллицей. Затем спина раненого дико выгнулась, изо рта уже потоком хлынула кровь и он, рухнув на скамейку, затих, теперь навсегда.

Стругацкий молча вернул капитану блокнот. Тот так же молча пожал Аркадию руку и вышел из каюты. Через минуту корабль плавно сбросил ход и остановился.

– Отойди, – сказал Аркадию вошедший в огромном прорезиненном фартуке боцман. Он легко поднял с койки мертвое тело и вынес его наружу. Вскоре Аркадий услышал негромкий плеск за бортом. Затем корабль снова начал набирать ход.

– Можем поговорить?

Зафаэль кивнул.

– Ну и для чего нужен был весь этот цирк?

Зафаэль с Герионом беседовали в рубке. Судно споро двигалось по Авачинскому заливу вдоль берегов Камчатки. Внизу, в отмытой от крови каюте, вновь спал Аркадий.

– Я ведь говорил, проверяли парнишку. Все сработало штатно, но пока он не готов к переходу.

– Слушай, вот только не надо мне эти сказки рассказывать. Снять показания с объекта можно даже дистанционно.

Хмыкнув, капитан протянул боцману блокнот с каракулями Стругацкого. Тот, листая записи, несколько раз недоверчиво поднимал глаза на коллегу, а затем спросил:

– Вы с Абрасаксом это знали?

– Скажем так, догадывались. Овчинка стоит выделки, согласись.

Вздохнув, Герион повернул штурвал.

– Знаешь, ты ведь в Хранилище не бываешь почти, у тебя своя лаборатория. А я работал с Натаном Стругацким после истории в Вологде.

– И что?

– А то, что подобные фокусы Абрасакса лишь создают параллельные миры.

Вологда – Новосибирск, 1942 год

…По платформе, навстречу прибывающему паровозу, бежали десятки, сотни людей. Из окон вагонов высовывались улыбающиеся лица мужчин и женщин, которые яростно махали встречающим руками.

Натан Залманович первым спрыгнул с подножки еще не успевшего остановиться вагона и бросился в объятья жены и Бобки, которых черт знает сколько уже не видел. Но теперь война окончена! Теперь они смогут всегда быть вместе!

Следом за ним упруго, как и учили в десанте, приземлился возмужавший Аркадий. Он был здоровый, словно Эйфелева башня, и весь усыпан орденами и медалями. Сначала сын обнял рыдающую мать, затем, как мужчина мужчине протянул могучую ладонь брату:

– Я горжусь тобой, Бобка. Спасибо, что сохранил мамочку. Вот, – он снял с груди Звезду Героя Советского Союза и прикрепил брату на китель, – носи с честью. Ты заслужил ее больше, чем я.

Они порывисто обняли друг друга, а Натан Залманович глядел на сыновей, сжимая в объятьях супругу, и не мог оторвать взгляда. Кругом бежали люди, и вот уже три девушки за минуту, несмотря на стоящую рядом супругу, успели поцеловать его в щеку, а одна сунула в руку алую гвоздику.

– Мальчики, – воскликнула Александра Ивановна, – давайте-ка двинемся в сторону дома. Мы вам такой пир приготовили – пальчики оближете!

И, обнявшись, все четверо двинулись в празднующий Победу город.

…Аккуратно укладывая тело Натана Залмановича в дьюар, приготовленный специально для него, запуская механизмы, позволяющие сохранять жизнь человеку теоретически бесконечно, Абрасакс то и дело прикладывал пальцы к вискам старого знакомого.

Ему очень хотелось, чтобы Стругацкому-старшему снились счастливые сны в его бессмертии, до самого пробуждения.

Закрыв и закрепив люк дьюара, Абрасакс привычно взялся за долото и начал с дотошностью художника выбивать на серебряном саркофаге портрет его обитателя.

Москва, 1938 год

Ровно в десять утра захожу в летную комнату. Все вскинулись, приветствуя. Каждому пожал руки, улыбаясь. Подошел к шкафчику, достал обмундирование.

Переоделся, направился к Пораю. Начальник летно-испытательной станции был угрюм, смотрел исподлобья:

– На улице минус двадцать пять. Какой, к чертям собачьим, полет? Ты, Валера, головой поехал?

– Володя, лист.

– Да машина в воздухе развалится, что ты творишь, псих? Меня под трибунал хочешь подвести?

– Володя, лист.

– Делай что хочешь, я никаких бумаг подписывать тебе не буду. Баста.

В комнату открывается дверь. Заходят двое мужчин в форме сотрудников НКВД. Капитан и лейтенант.

Обступают по бокам Порая.

Один что-то шепчет на ухо. Не сомневаюсь, что именно. Второй крепко держит его за плечо. Порай со стоном обращается к капитану:

– Ну поймите, голубчик, там ведь больше сорока недоработок.

Нагибаясь, говорю ему, глядя в глаза:

– Не бзди, Володя, мне лету – пять минут.

Протягивает полетный лист. Подписываю.

Задание знаю и так, не читаю. Без уборки шасси совершить полет на высоте шестьсот метров по маршруту «Центральный аэродром».

Капитан толкает Порая в плечо. Он со вздохом ставит свою подпись. Иду на взлетную полосу. Трое статистов остаются в кабинете.

Самолет уже выкатывают из ангара. Тот же самый, красного цвета, «И-180».

Подбегает личный охранник, Иван Варенов. Берет за руку, отводит от суетящихся у машины механиков. Тихо говорит:

– Валерий Палыч, нельзя лететь. Готовится диверсия. Сколько уже было покушений на вас, вспомните.

Грубо обрываю его:

– Ты прекрати мне эти штучки. Саботаж?

Он в удивлении отстраняется, смотрит с недоверием. Видимо, переиграл с ним, почуял что-то, пес.

– Вы ли это?

Молча разворачиваюсь, иду к самолету. Один из механиков, недавно переведенный сюда, Еремеев, тихо спрашивает:

– Валерьян, уверен?

– Да.

– Ну, ни пуха.

За месяц до вылета состоялся телефонный разговор.

– Все кончено, мой мальчик. Проиграли мы Лаврентию.

– Он, конечно, интриган и тактик, но не стратег. Сегодня победил в малом – завтра сам проиграет все. Наша партия не окончена.

– Не умничай, а сиди тихо, как мышь, и не выеживайся, – усмехнулись в трубке каламбуру, – писаку мы укатали, за тобой остался летун. Потом можешь считать, что сделал для меня все, что мог. Дальше любая дорога будет открыта, Система знает о тебе и тебя поддержит. А пока выполняй задание и ложись на дно.

– Коля, чем я могу помочь?

Собеседник вздохнул:

– Да, собственно, ничем. Если сможешь – отомсти Лаврентию, в своем фирменном стиле. Чтобы, знаешь, с оттяжечкой, и потом – в самое больное. Но, боюсь, не по зубам тебе…

– Даю слово, перед смертью он будет думать о тебе.

– Верю, верю, мой мальчик. Теперь вот еще что, ребят всех своих отправь в дальние дали, глядишь, кто и в живых останется, когда надобность возникнет. Тебя-то не тронут, а их в расход под сурдинку пустят. Сейчас главное завершить операцию по летуну, а уж Суламифь…

– Коля, погоди… Коля… Коля, ты знаешь, что Суламифь…

– Да, – оборвали его, – это я ей приказал. Так что постарайся не только для меня, но и для нее. Чкалов – просто пешка в игре. Отомсти Берии.

Любой школьник с виду определил бы, что это не самолет, а всего лишь макет. Разве только не из бумаги.

Заглядываю в двигатель. Молодцы, и систему охлаждения убрали. Значит, сегодня все получится.

Ключ на старт, для виду проверяю мотор, тормоза. Выкатываюсь на полосу.

Двести метров, и – вверх. Иду на первый круг.

Поликарпов все-таки гений. Даже такая фанерка не развалилась сразу, удивительно.

Беру высоту в шестьсот метров. Захожу на второй круг.

Да что же такое? Все в порядке.

Поступаю по запасному плану, иду в сторону Кунцева. Пролетел над дачей Сталина, пару раз качнул ему крыльями.

Ну же?

Иду обратно.

Наконец, мотор глохнет.

Просили без жертв.

Так, вон там дровяные склады. Имитация аварии должна быть полной.

Хорошо, шасси заблокированы. Прохожу над первым и поворачиваю влево. Там линия электропередач.

Цепляюсь.

Машина разламывается надвое. Вылетаю головой вперед.

…К летчику подбежали работники склада. Тело переломано, в крови весь, но еще живой. Приподнял голову, оглядев мутным взглядом окруживших его людей, сказал:

– В случившемся прошу никого не винить. Виноват я сам.

Затем потерял сознание.

Через несколько часов Чкалов умер в больнице.

Глава 3

Москва, 1962 год

Товарищ Компаниец был старым аппаратным работником и прекрасно представлял все подводные течения в современном бюрократическом аппарате. Поэтому жестко ответил Ниночке:

– Вот будет, значится, ответ из Главатома, тогда и будем, это, говорить.

– Да вы понимаете, сколько денег мы теряем из-за простоя?

– Это, значится, на совести авторов пусть будет. Тута вам, понимаешь, умы детские! Как мы в них закладывать что будем – партия решает. И все, Нина Матвеевна, покиньте кабинет. По этому вопросу без, понимаешь, ответа из министерства, – он постучал пухлым пальцем по столу, – даже не думайте появляться.

– Ну как? Отбрил? – спросил Аркадий, стоявший за дверями приемной.

– Отбрил, – вздохнула Ниночка. – Кто бы сомневался?

Они спускались по широкой лестнице издательского дома и размышляли вслух.

– Знаешь, Арк, надо к этим сволочам идти напрямую. Маемся уже которую неделю. Давай как обычно, я пойду на прием, а ты ждешь внизу, на всякий случай.

Аркадий радостно ей улыбнулся:

– Ты просто чудо, что бы я без тебя делал, чернявая?

Ниночка шутливо нахмурилась:

– Но-но-но, товарищ Стругацкий. Держите себя в руках.

Аркадий смущенно поправил очки на носу и пробормотал:

– Вот вечно ты так.

Летняя Москва сегодня не радовала солнцем, небо было затянуто тяжелыми свинцовыми тучами. Но Ниночке, в ее официозном строгом дамском костюме, такая погода была в радость, она не выносила духоты.

Идя по площади Ногина рядом с Аркадием, украдкой стреляла глазками на проходящих мимо девушек – узнали ли того, кто с ней идет? Что уж говорить, хотелось увидеть зависть в их глазах, правда, Аркадий постоянно отвлекал разговорами.

– Ну давай подумаем заново. К чему там можно было прицепиться, к тому же такому-то ведомству? Это не наши цензурщики цепные. Ведь по большому счету мы с Борькой все из головы брали, какие могут быть секретные сведения в книге? Да чтобы еще и в печать не пускали? Бред.

– Арк, ну ты как ребенок. Сколько лет издаешься и до сих пор чему-то удивляешься.

Она поправила завитки на модной прическе, достала из сумочки сигарету. Аркадий тут же галантно поднес ей спичку.

– Спасибо. Так вот. Есть у меня одна подруга в партийном аппарате, тут недалеко сидит. Давай-ка загляну для начала к ней, может быть, сможет помочь хотя бы советом. Ничего не обещаю, сразу говорю. А ты иди-ка, вон на скамеечке посиди пока в парке, мы с ней как закончим – сразу прибегу.

…СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.

Председателю КГБ СССР В. Е. Семичастному

От генерала КГБ СССР В. Н. Ильина

Расшифровка записи разговора на конспиративной квартире – 5 («Коряга»)

Посольства США в г. Москве.

«– Не думаю, что господину Кеннеди стоит соглашаться на большее, чем ракеты в Турции.

– Странно слышать это от… (неразборчиво) …но, видимо, для подобных высказываний есть свои резоны. Хорошо.

– Это выгодно и вашим «ястребам». Мы ведь договорились об откровенной беседе.

– Да, вы правы. «Ястребам» действительно выгодно продолжить наращивать арсеналы, хотя, думаю, мы оба понимаем их бесполезность. Вашингтон не заинтересован снижать гонку вооружений. А вот ваши Советы слабеют, не обижайтесь только, пожалуйста.

– Ни в коей мере не обижаюсь, господин посол. Абсолютно верно, наша экономика на грани краха. Собственно, об экономике и будет мой второй вопрос. Как смотрите на то, чтобы после небольшого локального конфликта, когда все ощутят ужас возможной глобальной ядерной войны, цены на нефть пошли бы вверх?

– Хотите, чтобы мы с саудитами решили вопрос?

– Не только. Теперь и Китай Штатам в рот смотрит, а это огромный рынок, и тут ваши… (неразборчиво).

– …не в Политбюро, а на фондовой бирже сидеть, миллиардером станете за месяц.

– Спасибо за комплимент. Только меня… (неразборчиво, слышится смех).

– Да, как мне сообщили, наши люди еще со времен дядюшки Джо следят за вашей карьерой и, честно говоря, не поверили, когда услышали предложение о… (неразборчиво).

– Тогда, думаю, вы уверены в моей полной личной бескорыстности по этому вопросу. Давайте обозначим пункты договора. Хрущев выдвинет в район Южной Америки или островов, Кубы, к примеру, ядерные ракеты. Америка паникует, но не мешает. Затем гневная патетика, призывы к миру, и все дружно расходятся в разные стороны. Вы выводите ракеты из Турции и за несколько лет повышаете цены на нефть, мы выводим свои ракеты и продолжаем наращивать оборонный бюджет.

– Да и мы продолжим в таком случае наращивать. Не в этом ли смысл того, что… (неразборчиво).

– Вы прекрасно понимаете ситуацию. Доведите до президента, только лично, пожалуйста, эту информацию. Сами понимаете, какие в игре ставки, он развеет ваши сомнения».

Получено от: спецподразделение «Первомай».

…Ксафан наслаждался только сегодня привезенной с Волги черной икрой, которую он, не стесняясь, ел ложкой из банки.

– Ты меня иногда просто поражаешь. – Хозяйка кабинета качнула копной пышных жгуче-черных волос. – При таком маленьком росте давно уже лопнуть должен. Помнится, как-то раз при мне в один присест сожрал целого кабана!

Коротышка с уродливой сморщенной головой, одетый, будто цирковой артист, в яркие красные штаны и желтую рубашку, повязанную зеленым галстуком, умел кушать весьма артистично.

Даже в пошлости облизывания им ложки чувствовалась прекрасная театральная школа.

– Это где было? – вытирая губы платком, спросил тот. – У князя Владимира, что ли, на пиру?

– У него, горемычного, у него. Мне-то хоть оставь немного, почти все схарчил уже.

– Тебе, Маха, фигуру беречь надо, – усмехнулся Ксафан, – а то Абрасакс уволит, чего доброго.

Перестук алых острых ноготков по дубовой столешнице и зеленый прищур ведьминых глаз стер усмешку с лица обжоры.

– Для тебя, шут гороховый, я – госпожа Махаллат.

Ксафан с достоинством еще раз облизал ложку, отложил ее и уставился на оставшуюся в банке икру. Затем резко повернулся к Махе и крикнул:

– Бу!

Та не выдержала, прыснула, а потом и вовсе покатилась от хохота, но тут зазвонил телефон внутренней связи.

– Ну что там? – недовольно спросила, еще не отсмеявшись. – Кто? А, Ниночка? Давайте через пару минут, шалопая этого выгоню только.

Маха положила трубку и, попытавшись придать себе строгий вид, сказала:

– А ну катись отсюда, чертов карлик. Ко мне подруга пришла. И это забери, подавись своей икрой!

Не удержавшись, Маха вновь расхохоталась.

Ксафан торжественно взял в руки банку, которая была, пожалуй, ненамного меньше его самого, и спрыгнул с тяжелого стула, обшитого золотистым бархатом, на паркетный пол.

Чинно, словно на параде, он прошествовал к двери в приемную, но, уже выйдя, заглянул снова и шепотом сказал:

– А все-таки она вертится.

Маха запустила в него первым, что попалось под руку. Этим оказалась чернильница, и быстро захлопнувшаяся дубовая дверь окрасилась уродливым пятном.

«Ну и наплевать, завтра новую поставят», – плавно, словно пантера, потянувшись, подумала красавица и дала команду по коммутатору пригласить посетительницу.

Ниночка осторожно заглянула, увидев растекающееся пятно и валяющуюся чернильницу, спросила:

– Я не вовремя, Маша?

– Да заходи, заходи, не обращай внимания на кавардак. Веселимся мы тут.

Ниночка осторожно перешагнула через натекшую лужу и вошла внутрь. Несмотря на стильность убранства, значительно выделяющего этот кабинет среди других, безликих и унылых, посетительнице он казался сумрачным, тяжелые барельефы под потолком давили на нее. Встречаться с подругой здесь было некомфортно.

Но дело есть дело.

Присев на стул, который еще недавно занимал прожорливый карлик, собралась и выдохнула:

– У меня проблемы.

– Да у тебя вечно проблемы, – заметила красавица, вышла из-за стола и, сев напротив Ниночки, вытянула безупречные длинные ноги, – излагай давай, что опять стряслось.

– Какой-то полный бред. – Ниночка с завистью, украдкой, посмотрела на Маху. Фантастическое блестящее черное платье, словно вода, обтекало стройную фигуру, умопомрачительно подчеркивая шикарный бюст, за который любая женщина продала бы душу дьяволу.

– Помнишь, я рассказывала, что работаю сейчас с братьями Стругацкими?

Та кивнула.

– Ну так вот. Ты только не падай со стула. У меня самой не укладывается в голове. Написали они новую повесть. Все чин чином: будущее, коммунизм, двадцать второй век, как полагается. Но теперь, по новым законам, книги необходимо отдавать на ценз еще и в ведомства, чтобы там, блин, не оказалось каких-то секретных сведений. Понимаешь? Ну вот. Отдали мы, значит, книгу, – она вынула из сумочки сигареты, положив на стол пачку, достала одну и чиркнула спичкой, – и тут вдруг приходит ответ из Главатома. Мол, не пущать. А тираж-то уже готов, даже цензоры ваши подписали все. Дальше – заговор молчания. Я спрашиваю: что не так? Говорят – секретные сведения, не можем вам ответить.

Маха сморщила носик:

– Что ты куришь такое вонючее?

– «Дружбу». – Та пожала плечами.

– Я тебе достану нормальный табак, хочешь – «Мальборо», хочешь – «Кэмел», только не кури при мне, пожалуйста, эту гадость больше. Ладно, к делу.

Она сняла трубку и сказала:

– А ну гоните обратно сюда этого обжору.

В дверь кабинета просунулась голова, напоминающая картофелину.

– Это кто тут обжора? Я маленький, мне много кушать надо.

– Заходи давай, – посерьезнела Махаллат, – тут важное дело есть.

Новосибирск, 1985 год

О Черных Полковниках ходили разные слухи.

В народе шептались, мол, какой-то Черный Орден организовал еще Андропов. Вызвал из ада души людей, служивших когда-то в органах, но подло убитых и поклявшихся перед смертью отомстить мафии власти и продажным сослуживцам. Теперь-де ходят-бродят демоны, вылавливают всяких гадов смердящих.

Да и что, ребята, вы посмотрите, как жить-то лучше стало? И тебе продукты на любой вкус в магазине, и одежда не только наша, но и заграничная появилась: жируй не хочу, даже машину не надо ждать годами – иди и хоть сегодня покупай. А Горбачев обещает, что через пять лет и квартирный вопрос полностью решит. Хоть черта-дьявола пусть приглашает, главное, чтобы снова в очередях за гречкой по полдня не стоять да детишек во что одеть-обуть было.

В среде партийной номенклатуры, услышав «Черные Полковники», начинали кто за сердце хвататься и сосать валидол, кто креститься, а кто и в обморок падал с испугу. Там эта тема была под запретом и вызывала почти у каждого животный ужас.

И лишь в Институте знали, что, конечно, никаких адских бездн Андропов не открывал, а, как обычно, организовал многоходовую комбинацию, которая и позволила ему не только прийти на финише к должности генсека, но и начать то, что сейчас продолжил Горбачев.

Перестройку.

Долгие годы Андропов собирал и прятал от ненужных глаз наиболее толковых людей не только из КГБ, но и из прокуратуры, МВД, ОБХСС и армейской разведки. Когда были готовы все досье на мафию во власти – в один день нанесли удар по ближнему кругу Системы, и понеслась череда судебных дел. Кого-то уже расстреляли, кто-то ждал своей очереди в камере, а кто-то в обмен на жизнь продолжал и продолжал давать показания, позволявшие вылавливать и мелкую шушеру и даже порой собирать информацию на крупные фигуры.

Лишь одно мешало полной победе.

Главам Системы удалось уйти, и не первый год четверо старых упырей скрывались от правосудия.

Здесь.

В Хранилище.

К следователю подбежал оперативник и что-то зашептал на ухо, показывая в сторону бетонной коробки штаба части, над которой под снежной порошей реяли по бокам два ярко-красных флага.

– Пойдемте, товарищи, – вздохнул он, – видимо, ребята нашли то, за чем вы сюда приехали. Во всяком случае, это единственный предмет на всей территории, находящийся в помещении.

Они двинулись по блестящему асфальту к зданию штаба. Бача шел рядом со следователем, за ними шелестел плащом Черный Полковник.

Сопровождавший их оперативник по дороге пояснил:

– Дверь внезапно открылась сама, когда подошел кинолог с собакой для проверки. До этого часа три, наверное, чем только не пытались взломать. На всякий случай псина так и сидит там, а то ведь, если эта бандура захлопнется, – такую дуру только динамитом потом…

– Не замерзнет псина? – поинтересовался Бача.

– Так ведь асфальт тут почему-то теплый, на нем в метель загорать можно. Ребята в одном месте уже ковыряют кусок дороги, хотят разобраться, как это все работает.

У входа стоял тонированный черный микроавтобус с проблесковыми маячками на крыше, без надписей и номерных знаков. Бача отодвинул вбок дверь и взял с кожаного кресла черную папку. Открыв, протянул прокурору:

– Давай, начальник, дружба дружбой, а обед по расписанию. Черкани пару строк.

Пробежавшись глазами по тексту, тот поинтересовался:

– Вижу, заранее бумагу для меня заготовили?

Сзади подошел Черный Полковник.

– Да. Вас переводят к нам, в Орден. Можете считать, что уже приступаете к работе.

– А если я откажусь?

Под капюшоном хмыкнули:

– В таком случае в кадровом отделе полетели бы головы. Но пока что такого не случалось, потому что там не ошибаются.

Бача дружески положил следователю руку на плечо:

– А представь, каково мне? Считай, первый раз в лицо назгула вижу. Мне ж эти черти теперь душу измотают бумажками об очередных неразглашениях. Давай ты все-таки откажешься, а? Ну их к рубленой бабушке с их секретами, и мне мучений меньше.

Рассмеявшись, следователь расписался и положил папку обратно в салон.

– Не хочу подводить кадровый отдел.

Если снаружи штаб, как его окрестили оперативники, выглядел как серый бетонный куб с единственным плотно занавешенным окном и массивной дверью, обитой серебристыми металлическими пластинами, то внутри это было абсолютно пустое помещение, без намеков на окна: дверной проем, четыре стены, пол и потолок. Все отделано странным светящимся материалом, напоминающим янтарь, создававшим приятный глазу полумрак в зале.

Правда, одна вещь все же была здесь, ради которой они и пришли.

Чемодан.

Старый, явно довоенного производства, судя по всему, сделанный из фанеры, когда-то он был коричневого цвета. Теперь эта рухлядь уже просилась на помойку, но почему-то была заботливо оставлена тут таинственным хозяином Хранилища.

– Это ловушка, – без обиняков заявил Черный Полковник.

– Мы все проверили, – словно оправдываясь, ответил оперативник, – ни взрывчатых, ни отравляющих веществ анализаторы не выявили. Но открывать и трогать, как и было приказано, никто не посмел. Если надо – снаружи ждет бригада саперов.

Бача вежливо взял могучими руками за плечи сотрудника и развернул лицом к выходу:

– Брысь, и все пусть все тикают метров на сто отседова. Мы этот чемоданчик на троих сообразим.

Бывший следователь, вдруг неожиданно вошедший в элиту спецслужб, даже не дернул щекой. «Молодец, парень», – подумал внимательно следивший за новичком Полковник.

– А собака? – жалко уточнил оперативник.

– И хот-дог свой тоже забирай, найдем чем закусить. Живо, живо!

Тот кинулся исполнять приказ, а Бача подошел к чемоданчику и стал его разглядывать.

– Слушай, назгул, посмотри сюда. Здесь следы от наклеек. Такие обычно раньше ставили на багаж во время международных путешествий.

– Что это нам дает? – прохрипел тот.

Бача почесал в затылке.

– Собственно, пока ничего. Но возьмем на карандаш. Ладно. Новичок, глянь там, спрятались по норам черти?

Следователь выглянул во двор.

– Все чисто, – крикнул он.

– Ну и ладушки. Чего резину-то тянуть…

С этими словами Бача взял чемодан, положил его, отщелкнул замки и откинул потертую крышку. Наверное, с минуту молча, с открытым ртом, смотрел на содержимое. А затем со спринтерской скоростью, беспрерывно матерясь, вылетел за дверь.

– Коллега, мы с вами спешить не будем. Будьте добры, достаньте, что там, – попросил Полковник.

Следователь наклонился и вытащил детскую черную куртку. Сделана она была явно на заказ, из отличного материала, на погонах имела вышитую звезду генерала армии, а на рукаве сиял шеврон «Альфы», где раньше служил Бача.

– Это его сына? – поинтересовался следователь.

– Нет, хуже. Я понял, куда он побежал. Скоро нам всем предстоит большая гонка. А пока осмотрите внимательно куртку, возможно, что-то есть в карманах или за подкладкой.

Следователь, еще ранее заметивший что-то твердое, засунутое в рукав, с удивлением вытащил оттуда свежий номер журнала «Знание – сила» и протянул Полковнику, продолжая методично и скрупулезно проверять каждую складочку куртки.

Сзади раздался вздох:

– Это даже не намек, а ультиматум. «Волны гасят ветер». Коллега, вы закончили осмотр?

– Да.

– Тогда не сочтите за труд, займитесь чемоданом. Абрасакс просто так ничего не оставляет.

Чемодан был девственно пуст, но, имея от природы въедливый характер и привычку все доводить до конца, следователь стал опять сантиметр за сантиметром осматривать его. Развернув крышкой к тусклому свету, внезапно воскликнул, осматривая края:

– Тут надпись! Она почти стерлась, сейчас, минуту, – достал фонарик и почти прислонился лицом: – Хаютина, инициалы «Е.С.»

– Пойдемте, все самое важное мы уже увидели, остальные займутся деталями. Ситуация даже хуже, чем можно было представить. Нам нужно срочно связаться с Генеральным секретарем.

Сочи, 1929 год

Настроение было замечательное. Наконец-то можно отдохнуть от изнурительной работы. Порой казалось, что конца и края не будет этому аду.

Напевая себе под нос модный мотивчик, она открыла только что полученным от вахтера ключом дверь в свой небольшой номер ведомственного санатория. За окном в небе над морем расплывалось ярким блином августовское солнце.

Улыбнувшись, поставила чемодан на пол и аж вздохнула, зажмурившись от удовольствия. Рядом кто-то деликатно кашлянул. Она рефлекторно отпрыгнула в сторону, доставая маленький дамский «браунинг» и прицеливаясь наугад.

На койке сидел элегантный мужчина в полувоенном френче. Лысый, как коленка, а над маленькими пронзительными глазками нависали густые седые брови. Восточный тип лица, загорелая кожа – видимо, здесь уже не первый день.

– Евгения Соломоновна, опустите оружие. Я от Генриха Григорьевича.

Суламифь с облегчением выдохнула.

– Так и пулю в лоб схлопотать можно. Работа у меня нервная. Кстати, – с подозрением спросила она, – он должен был в качестве пароля передать свое имя. Ну?

Кнопмус улыбнулся:

– Детский сад, честное слово. Енох, Енох Гершевич Иегуда. Надеюсь не надо говорить, что товарищ Ягода подобные сведения о себе не афиширует.

Спрятав «браунинг» и устало опустившись рядом с ним на кровать, Суламифь обреченно посмотрела на свой чемодан. Покачала головой.

– Не поверите. Только подумала, что наконец-то смогу спокойно отдохнуть, и тут – вы. Определенно мистика, – саркастически усмехнулась.

– Мне казалось, вы и так не кирпичи на стройке укладываете, нет?

– Ох-ох-ох, знали бы, сколько нервов все это стоит. Нервы, сплошные нервы. Вздрагиваешь от каждого шороха, думаешь над каждым взглядом, взвешиваешь каждое слово. Поверьте, иногда сама жалею, что попалась когда-то на эту удочку – обещание веселой и легкой жизни. Ладно, чего уж там, выкладывайте.

Кнопмус цыкнул зубом и впервые по-настоящему с интересом взглянул на девушку, словно снимая с нее мерку. Затем достал из кармана листок бумаги с цифрами, протянул ей.

– Шифр знаете? Здесь все. Прочтите при мне, я должен буду лично уничтожить послание и дать разъяснения по заданию.

Рыжеволосая Евгения, которую Сталин при вербовке прозвал Суламифью, хотя она ненавидела это имя, взяла с пола свой коричневый фанерный чемоданчик, положила на кровать. Села и, открыв, достала книгу с обложкой, обернутой вощеной бумагой, и стала перелистывать страницы, что-то прикидывая про себя, периодически задумчиво поднимая глаза к потолку.

Кнопмус не мешал ей, не пытался подглядывать. Лишь взглянул на аккуратную надпись с внутреннего бока крышки чемодана – «Хаютина Е.С.» – и, хмыкнув, подошел к окну. Стал смотреть на буйство зелени, за которым открывался фантастический вид на Черное море. Вдруг раздался удивленный возглас:

– Господи, да чем вам Железный Мартын-то помешал? Он же дуболом… Из-за его дружбы с Фрунзе? Да?