Текст книги "Путин, учись у Сталина! Как спасти Россию"

Между тем разложение руководства разного уровня, от районов до центральных наркоматов и даже до Политбюро ЦК ВКП(б), прогрессировало и нарастало. И тому была веская причина. Специфические условия индустриализации породили другое любопытное явление, которое теперь почти не встречается в чистом виде, но тогда было чрезвычайно широко распространено. Это явление – концентрация административной власти в руках очень ограниченного круга лиц, иногда даже в руках одного человека.

Когда в чистом поле начиналась стройка индустриального гиганта, десятки тысяч людей полностью отдавались во власть начальнику стройки. Строители полностью зависели от начальника строительства и его решений буквально во всем: начиная от рукавиц и хлеба на обед до жилья. Власть над рабочими начальник делил с секретарем партийной организации, если парторганизация была сильной и ею руководил хороший секретарь. Что же до остальных административных организаций, то их власть была слабой и эфемерной. Например, традиционно слабым был профсоюз строителей. Например, практически не присутствовала на стройплощадке милиция. Почти не распространялась на стройки власть местных Советов и исполкомов. Бывали примеры и куда показательнее. Исключительно высокая концентрация административной власти устанавливалась в отдаленных районах: на Архангельском Севере и на Северо-Востоке, на территории «Дальстроя». Там, особенно на территории «Дальстроя СССР» или «комбината особого типа» на Колыме, начальник прямо, открыто, с согласия Политбюро ЦК ВКП(б) сосредотачивал в своих руках всю власть. Глава «Дальстроя СССР» Э. П. Берзин официально сосредоточил в своих руках всю административную и партийную власть на подвластной территории, получил независимость от советских органов Якутской АССР и Дальневосточного края и по всем вопросам сносился только с высшими государственными органами – СНК и СТО СССР. На территории «Дальстроя» не создавалось Советов, он имел собственный суд и собственную милицию, получил право на сбор налогов с населения, причем товары для нужд самого треста освобождались от налогов. Трест обладал также монопольным и неограниченным правом использования всех природных ресурсов. В 1938 году «Дальстрой СССР» перешел в ведение НКВД, и директор треста стал главой специального главного управления в составе этого наркомата. Берзин, пожалуй, имел самую большую самостоятельность в принятии решений среди всего советского руководства.

Если учесть, что большинство строек было, по сути, отрезано от остального мира распутицей и бездорожьем, а то и располагалось в труднодоступной местности, то получается, что в стране появлялись территории, для которых воля начальника была весомее, чем все законы Советской власти. Такие территории возникали даже в Европейской части Советского Союза.

К концу первой пятилетки эта практика укреплялась и укоренялась. Строились целые города, возникали целые районы в таких диковинных территориях, и в них власть доставалась, волей обстоятельств, в руки начальника стройки, а потом и директора предприятия. Вот, например, в Магнитогорске, в котором в середине 1930-х годов проживало 200 тысяч человек, единственным и верховным начальником и над работниками комбината, и над жителями города был директор комбината А. П. Завенягин. От него зависело все снабжение населения, и потому он совершенно спокойно диктовал свою волю администрации города.

Появление таких своего рода «удельных княжеств» было делом неизбежным, если принять во внимание те специфические условия, в которых шла индустриализация в СССР. В конце концов, это явление постепенно стушевалось и перестало быть заметным, хотя влияние начальников огромных, градообразующих производств по-прежнему оставалось очень высоким.

Но тогда, в 1930-х годах, эта концентрация власти вложила свой вклад в проблему разложения руководящих кадров. Распоряжающиеся колоссальными деньгами и материальным имуществом начальники оказывались подверженными самому элементарному бытовому разложению. Они могли создавать себе и своим приближенным особые условия, вплоть до роскошных. У них заводились приближенные с весьма сомнительными репутациями. Их втягивали в круговорот интриг и страстей. Ими пытались пользоваться прямые враги Советской власти. И далеко не каждый начальник мог устоять против такого влияния, многие становились на путь злоупотреблений и преступлений.

Вот один из примеров, дошедший до Политбюро ЦК ВКП(б). В августе 1933 года произошел крупный инцидент, связанный с работой НКТП СССР, который возглавлял Г. К. Орджоникидзе. Завод «Коммунар», изготовлявший комбайны, стал отпускать свою продукцию потребителям в некомплектном виде. То есть комбайны не имели важных узлов и деталей и часто из-за этого не могли работать. От совхозов и МТС, в которые поступили эти комбайны, в советские органы стали поступать одна за другой жалобы. 28 июля 1933 года СНК СССР рассмотрел вопрос о поставке некомплектных комбайнов и принял постановление, предписывающее срочно это положение исправить. Но ни завод, ни наркомат на это постановление не обратили внимания. В начале августа 1933 года дело было направлено в Верховный Суд СССР. Обвинитель – заместитель Прокурора СССР А. Я. Вышинский, в своей речи на заседании суда указал на руководство НКТП СССР как на непосредственных виновников[41]41
  Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. М.: «РОССПЭН», 1996, с. 89.


[Закрыть].

Дальше случилось нечто невообразимое. У бракоделов нашелся очень влиятельный защитник, использовавший самые высокие инстанции. 24 августа 1933 года на заседании Политбюро нарком тяжелой промышленности СССР Г. К. Орджоникидзе провел решение об осуждении выступления Вышинского в суде. Причем он сумел склонить на свою сторону Л. М. Кагановича и В. М. Молотова. Первый написал проект решения, а второй его отредактировал. Сталина в это время не было в Москве, но когда он узнал об этом решении, тут же послал телеграмму Кагановичу с резким осуждением принятого решения. Вскоре Сталин приехал в Москву, провел заседание Политбюро и отменил ранее принятое решение. Сталин тогда так охарактеризовал поведение Орджоникидзе: «Поведение Серго в истории о «некомплектной продукции» нельзя назвать иначе, как антипартийное, так как оно имеет своей объективной целью защиту реакционных элементов партии против ЦК»[42]42
  Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. С. 90.


[Закрыть].

Это оказался вовсе не единственный пример антипартийного поведения Орджоникидзе. В конце 1935 года, после ряда крупных аварий на производстве и арестов ряда хозяйственных руководителей, Сталин указал Орджоникидзе на ослабление наблюдения в хозяйственных наркоматах за антисоветскими элементами и на то, что почти полностью прекращена борьба с вредительством. Орджоникидзе резко оспорил сталинские упреки, заявив о том, что нужно совсем прекращать преследование технических специалистов, прекратить обвинять их во вредительстве, потому что, говорил Орджоникидзе, это ведет к самоустранению специалистов от работы и расшатыванию производства.

Разговор этот продолжился, но уже в одностороннем порядке, на Совещании при НКТП СССР в июне 1936 года. Приглашенные на него специалисты и хозяйственные руководители стали говорить о том, что слежка и обвинения их во вредительстве мешают работать, мол, доводят до того, что специалисты отказываются работать. Орджоникидзе горячо поддержал такие речи, даже слишком горячо поддержал: «Какие там саботажники! За 19 лет Советской власти мы… выпустили 100 с лишним тысяч инженеров и такое же количество техников. Если все они, а также старые инженеры, которых мы перевоспитали, оказались в 1936 году саботажниками, то поздравляю с таким успехом»[43]43
  Цит. по: Хлевнюк О. В. 1937: противостояние. М.: Знание, 1989, с. 16.


[Закрыть].

Материалы этого совещания были выпущены отдельной брошюрой. Орджоникидзе, кроме словесной поддержки, добивался через Политбюро снятия судимости и освобождения многих технических специалистов. Например, 21 августа 1936 года, в дни процесса «террористического троцкистско-зиновьевского центра», Орджоникидзе добился снятия судимости с главного энергетика Магнитогорского комбината И. Г. Тихомирова, осужденного за вредительство. Он не только добивался освобождения или снятия судимости уже арестованных специалистов, но и всеми силами стремился не допустить НКВД к промышленности.

К слову сказать, на Магнитогорском комбинате положение с кадрами было далеко не благополучным, и с 1936 года там прокатилась целая волна арестов и открытых судебных процессов. О том, как это делалось, оставил свои свидетельства американский рабочий Джон Скотт, работавший на строительстве Магнитки.

Скотт пишет, что до 1935 года деятельность ГПУ в Магнитогорске ограничивалась наблюдением. Арестов было очень мало. Но зато материал, собранный за все это время, которое прошло от начала строительства до 1935 года, явно был использован для арестов, которые прошлись по Магнитогорску в 1936–1937 годах. В качестве иллюстрации Скотт приводит судьбы трех руководителей на комбинате: начальника коксохимического цеха Шевченко, начальника административно-хозяйственного управления комбината Яффе и начальника строительной конторы, фамилию которого он не называет.

Шевченко, ставший в 1934 году начальником коксохимического цеха, уже арестовывался за то, что в 1932 году во время пожара в недостроенном здании мартеновского цеха на стройке одного из металлургических заводов по его вине был уничтожен ценный шамотный кирпич. Огонь раскалил кладку печи, и когда Шевченко стал тушить пожар, вода попала на раскаленные кирпичи. Нужно было бросить тушение и дождаться, когда пожар догорит, но Шевченко продолжал заливать огонь и раскаленную кладку водой. В результате ценный шамотный кирпич пришел в негодность.

Шевченко был арестован, но освобожден заступничеством директора строительства Марясина.

После этого Шевченко уехал на Магнитку, где быстро выдвинулся в руководство. В 1935 году его бывшего начальника Марясина арестовали как троцкиста и японского шпиона. В июле 1935 года произошел сильный взрыв в коксохимическом цехе Магнитогорского комбината, начальником которого был в тот момент Шевченко. От взрыва погибли рабочие. Органы НКВД взяли Шевченко под наблюдение[44]44
  Скотт Дж. За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали. М.: Свердловск, Издательство МГУ – Издательство УралГУ, 1991, с. 184–186.


[Закрыть]. Тогда стала вводиться практика, по которой любой случай на производстве, приведший к гибели людей, расследовался и рассматривался в суде.

Видимо, Шевченко, кроме всего прочего, занимался хищениями в довольно крупных масштабах. Скотт пишет, что в начале 1936 года он устроил большой прием, равного которому в Магнитогорске никогда не проводилось. На него был приглашен даже сам Завенягин. Директор приехал, пробыл на банкете полчаса и уехал, явно недовольный происходящим. Через несколько месяцев, в июле 1936 года, Шевченко был снят с должности и арестован.

Второй человек, арест которого описал Скотт, был Михаил Яковлевич Яффе – начальник административно-хозяйственного управления комбината. Джон Скотт так описывает этого человека: «Яффе всегда разговаривал одновременно с тремя людьми, ни одного из них толком ни понимая. Он находился в постоянном водовороте мелких интриг, например: «Надо дать секретарше отдела снабжения ту комнату, которую она давно просит, иначе у этого отдела не получить стройматериалов для нового здания»[45]45
  Скотт Дж. За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали. С. 191.


[Закрыть]. Яффе погорел на хищениях, которые он осуществлял в очень больших масштабах. В 1936 году он был арестован.

Начальник строительной конторы, которая возводила индивидуальные жилые дома, построил себе двухэтажный, пятикомнатный особняк, шикарно его обставил и обзавелся легковым автомобилем, хотя всем было известно, что его организация не имеет ни одного персонального автомобиля. Он был арестован, и в Магнитогорске состоялся открытый процесс над ним. Стенограммы печатались в газете «Магнитогорский рабочий», а отдельные, наиболее важные выступления в зале суда транслировались по радио. Этот начальник был осужден за вредительство и расстрелян. Следствие выяснило, что он разворовывал государственные строительные фонды.

Джон Скотт так подводит свои наблюдения за открытыми процессами и репрессиями в Магнитогорске: «Многие из тех людей в Магнитогорске, которые были арестованы и осуждены за политические преступления, были просто ворами, мошенниками и бандитами, и в любой другой стране с ними поступили бы точно таким же образом. Политические ярлыки на их преступления были навешены только из соображений пропаганды и назидательности»[46]46
  Скотт Дж. За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали. С. 192.


[Закрыть].

И вот таких «хозяйственников» активно защищал Орджоникидзе, невзирая на уголовную подоплеку многих дел, невзирая на то, что они своими действиями наносили объективный вред развитию промышленности, невзирая на то, что из-за таких вот руководителей, как Шевченко или Тихомиров, Магнитогорский комбинат, стоивший огромных средств и усилий, далеко не сразу стал ритмично работать и выдавать остро нужный растущей промышленности металл.

Как и в случае с Кржижановским, вокруг Орджоникидзе завелись вредители и иностранные агенты. В начале января 1937 года состоялся процесс «Параллельного антисоветского троцкистского центра», действовавшего в промышленности. Главными обвиняемыми из 17 человек, проходивших по процессу 23–30 января 1937 года, были Г. Л. Пятаков и Г. Я. Сокольников – известные еще с начала 1920-х годов хозяйственные руководители. Пятаков долгое время работал в ВСНХ СССР, потом в НКТП СССР и до ареста был заместителем Орджоникидзе. Сокольников был наркомом финансов, занимался денежной реформой и вводом в оборот червонца. Потом работал в Госплане СССР, в Нефтесиндикате, в Наркомате иностранных дел, а потом в Наркомате лесной промышленности.

Эти 17 человек из хозяйственного руководства были обвинены по нескольким пунктам статьи 58-й Уголовного кодекса РСФСР: измена родине, шпионаж, диверсии, вредительство и подготовка террористических актов. Назывались конкретные факты: диверсия на шахте «Центральной» Кемеровского рудника, где погибло 10 рабочих; три диверсии на Горловском азотно-туковом комбинате, повлекшие гибель 14 человек; диверсии на Воскресенском химическом комбинате и на Невском металлическом заводе. Центром были организованы крушения воинских эшелонов: в октябре и декабре 1935-го и в феврале 1936 года. Пятаков отдал указание троцкистской группе в Кемерово организовать поджог Кемеровского коксохимического комбината в случае начала войны. И. А. Князев передавал сведения о техническом состоянии, военных перевозках и мобилизационной готовности железных дорог японской разведке, С. А. Ратайчик передавал секретные сведения о работе химической промышленности немецкой разведке[47]47
  Процесс антисоветского троцкистского центра (23–30 января 1937 года). М.: Издательство НКЮ СССР, 1937, с. 16–18.


[Закрыть].

В ходе процесса Пятаков, который имел больше всех остальных возможностей для вредительской работы, организации диверсий и шпионажа, назвал еще некоторые факты своего вредительства. По его указаниям тормозилось развитие медеплавильной промышленности, в частности строительство Красноуральского, Карапаксайского и Среднеуральского медеплавильных комбинатов. На строительстве Уралвагонзавода ему удалось омертвить около 50 млн. рублей. Пятаков проводил неправильное развитие химической промышленности, особенно важных для обороны ее отраслей: азотного и сернокислотного производств[48]48
  Процесс антисоветского троцкистского центра (23–30 января 1937 года). М.: Издательство НКЮ СССР, 1937. С. 36–38.


[Закрыть].

Они признались в подрывной работе в промышленности и в том, что согласовывали свои действия с Троцким, получали от него директивы. Пятаков очень подробно описывал встречи с сыном Троцкого – Львом Седовым в Берлине и его директиву выдавать побольше заказов двум немецким фирмам «Борзиг» и «Демаг» с наценкой, которая будет использоваться для финансирования вредительства и подпольной деятельности[49]49
  Процесс антисоветского троцкистского центра (23–30 января 1937 года). М.: Издательство НКЮ СССР, 1937. С. 25.


[Закрыть]. По такой же схеме финансировалась деятельность «Промпартии», доверенным французским фирмам выдавались заказы с наценкой. И в те времена использовалась одна из классических коррупционных схем – контракт с завышенными ценами, с последующим «распилом» разницы между контрактной и реальной ценой. Только в 1920-е и в 1930-е годы эта схема использовалась для финансирования подпольной деятельности. К слову сказать, заключение контрактов с заведомо завышенными ценами – это злоупотребление служебным положением.

В частности, Пятаков описал те директивы и тот политический курс, который формировался Троцким: «В этой же самой директиве он поставил вопрос – это была середина 1934 года – о том, что сейчас, с приходом Гитлера к власти, совершенно ясно, что его, Троцкого, установка о невозможности построения социализма в одной стране совершенно оправдалась, что неминуемо военное столкновение и что, ежели мы, троцкисты, желаем сохранить себя, как какую-то политическую силу, мы уже заранее должны, заняв пораженческую позицию, не только пассивно наблюдать и созерцать, но и активно подготовлять это поражение. Но для этого надо готовить кадры, а кадры одними словами не готовятся. Поэтому надо сейчас проводить соответствующую вредительскую работу.

Помню, в этой директиве Троцкий говорил, что без необходимой поддержки со стороны иностранных государств правительство блока не может ни прийти к власти, ни удержаться у власти. Поэтому речь идет о необходимости соответствующего предварительного соглашения с наиболее агрессивными иностранными государствами, такими, какими являются Германия и Япония, и что им, Троцким, со своей стороны, соответствующие шаги уже предприняты в направлении связи как с японским, так и с германским правительствами»[50]50
  Процесс антисоветского троцкистского центра (23–30 января 1937 года). С. 39.


[Закрыть].

Иными словами, этот антисоветский блок, так же как и члены «Промпартии», готовил поражение страны в случае начала войны и заранее налаживал связи с наиболее агрессивными странами, в особенности с Германией. Троцкий вскоре после прихода Гитлера к власти понял, что война между СССР и Германией неизбежна, и уже в конце 1935 года инструктировал своих единомышленников в СССР, что они могут с наибольшей вероятностью прийти к власти в результате поражения страны в войне с Германией. Заговорщики должны были вывести из строя ключевые предприятия наиболее важных оборонных отраслей: угольной (лишение промышленности, транспорта и электроэнергетики топлива), химической промышленности (подрыв производства взрывчатых веществ и боеприпасов), цветной металлургии (подрыв производства боеприпасов и военной техники), ослабить военное производство, ослабить армию и облегчить германской армии разгром РККА.

Обычно утверждается с нажимом в голосе, что обвинения против Пятакова, Сокольникова и других подсудимых по этому делу ни на чем не были основаны. Однако с позиций знаний нашего дня разве нельзя сказать, что события в целом развивались по прогнозу Троцкого? Действительно, Гитлер подготовил и осуществил нападение на СССР. Более того, по трофейным документам известно, что этот план он высказывал вскоре после своего прихода к власти. Впервые Гитлер совершенно определенно заговорил о подготовке к войне 3 февраля 1933 года во время своего выступления перед командованием сухопутными и военно-морскими силами на квартире генерала пехоты барона Гаммерштейн-Эквода. «Строительство вермахта – важнейшая предпосылка для достижения цели – завоевания политического могущества… Возможно, отвоевание новых рынков сбыта, возможно – а, пожалуй, что лучше – захват нового жизненного пространства на Востоке и его беспощадная колонизация»[51]51
  Совершенно секретно! Только для командования! Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы. М.: Наука, 1967, с. 42–43.


[Закрыть]. Несмотря на то что в тот момент это были только замыслы, их реализация активно началась уже в 1934 году. Вероятнее всего, прогноз Троцкого по поводу нападения Германии на СССР строился не только на гениальном предвидении, но и на том, что сам Троцкий имел некоторые сведения о намерениях высшего руководства Германии. Судя по показаниям Пятакова, Троцкий был готов поддерживать немецких нацистов до войны, во время войны и после войны, вплоть до территориальных уступок (речь шла об Украине), отдаче в концессию крупных месторождений полезных ископаемых.

Впрочем, в показаниях Пятакова есть примечательный момент. В декабре 1935 года он встретился с Троцким в пригороде Осло. Пятаков попал в Норвегию прямо из Берлина, с центрального берлинского аэродрома Темпельхоф с доверенным лицом, который организовал поездку. Пятаков показывал в суде: «На следующий день рано утром я явился прямо к входу на аэродром, он стоял перед входом и повел меня. Предварительно он показал паспорт, который был для меня приготовлен. Паспорт был немецкий. Все таможенные формальности он сам выполнял, так что мне приходилось только расписываться»[52]52
  Процесс антисоветского троцкистского центра (23–30 января 1937 года). С. 44.


[Закрыть].

Паспорт был немецкий, то есть подложный, и он сгодился для выезда не на глухом пограничном посту в альпийских горах, а прямо в центральном берлинском аэродроме. Можно быть уверенным, что в этом случае без содействия германской разведки (которая, скорее всего, подготовила и паспорт, и все формальности выезда на встречу с Троцким) точно не обошлось. Доверенное лицо, скорее всего, было одновременно агентом германской разведки. Этот момент показывает, что уже в конце 1935 года между немцами и Троцким имело место активное секретное сотрудничество.

В конечном итоге суд приговорил 13 человек, в том числе и Пятакова, к расстрелу, а Сокольников получил приговор на 10 лет лишения свободы и впоследствии был убит в тюрьме в 1939 году.

Реакция непосредственного начальника расстрелянного за сотрудничество с Троцким и, как выяснилось на суде, с германской разведкой Пятакова была резкой, острой и неожиданной. Вероятно, она очень озадачила Сталина.

1 февраля 1937 года, через день после окончания процесса, Орджоникидзе на Политбюро еще раз высказал свое резкое несогласие с тезисом о расширении вредительства в промышленности. Момент для этого был, прямо скажем, крайне неподходящим. Осужденный на процессе к расстрелу Пятаков был с 1932 года первым заместителем Орджоникидзе. Нарком тяжелой промышленности выгораживал своего заместителя до самого последнего момента, несмотря на то что подозрение падает в первую очередь на самого Орджоникидзе.

Но Орджоникидзе не успокоился, инициировав свою собственную проверку двух крупных строек, которые упоминались в показаниях Пятакова: строительства Кемеровского коксохимического завода и Уральского вагоностроительного завода. Он собрался показать, что нет ни на заводах, ни на стройках никакого вредительства, что все эти обвинения возводятся понапрасну. Для проверки строек он послал своего заместителя по строительным вопросам С. З. Гинзбурга. Гинзбург проехал по этим стройкам и составил записку, в которой сообщал, что никаких примеров вредительства он не заметил и что стройки идут совершенно нормальным порядком. Он доложил результаты проверки Орджоникидзе по телефону и с площадки Уралвагонстроя выехал в Москву. 15 и 16 февраля Орджоникидзе работал над проектом резолюции Пленума ЦК «О вредительстве в промышленности». Эти дни он набрасывал на листочках отдельные положения, чтобы потом, получив доклад Гинзбурга, составить уже готовый проект резолюции. Рано утром 17 февраля 1937 года Гинзбург приехал в Москву и представил свою докладную записку.

Через несколько часов Сталин вызвал Орджоникидзе в Кремль, попросив его взять с собой докладную записку о результатах проверок строек. Сталин и Орджоникидзе говорили с глазу на глаз примерно с 10 до 12 часов дня. Содержание их разговора осталось неизвестным, хотя можно предположить, что главной темой были как раз вредительства и поездка Гинзбурга. После разговора со Сталиным Орджоникидзе поехал в Наркомат, где с 12.10 до 14.30 часов дня принимал доклады.

К 14.30 часам Орджоникидзе поехал в Кремль к Молотову, к которому у него были дела по вопросам Наркомата тяжелой промышленности. В тот же день было намечено Политбюро, на который Орджоникидзе пошел вместе с Молотовым. В 15 часов началось заседание Политбюро, продлившееся полтора часа. В 16.30 Орджоникидзе, теперь уже вместе с Кагановичем, пошел к Поскребышеву, от которого вышел только в 19 часов, и сразу поехал домой отдохнуть. Содержание разговора Орджоникидзе, Кагановича и Поскребышева также неизвестно. Нет возможности даже предположить его тему.

В 21.30 Орджоникидзе снова поехал в Наркомат, где снова стал принимать доклады[53]53
  Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. М.: РОССПЭН, 1996, с. 182.


[Закрыть]. Заместитель Орджоникидзе, О. Осипов-Шмидт вспоминает, что тогда, в тот день, нарком готовил большой и ответственный доклад, постоянно вызывал то одного, то другого работника, подолгу беседовал с ними, уточняя интересовавшие его вопросы. Сам заместитель провел с Орджоникидзе несколько часов, но совершенно не заметил у того никаких признаков усталости, нервозности, что могло бы стать признаком желания покончить с собой. Это был, по его воспоминаниям, обычный рабочий день, затянувшийся за полночь[54]54
  О Серго Орджоникидзе. Воспоминания, очерки, статьи современников. М.: Издательство политической литературы, 1986, с. 292–293.


[Закрыть]. В 0.20 минут 18 февраля Орджоникидзе закончил дела в Наркомате и поехал домой. В 0.40 минут он был найден дома в своем кабинете мертвым.

Вокруг этой загадочной смерти видного хозяйственного руководителя, по поводу точной причины которой не было согласия даже среди тех, кто лично и хорошо знал Серго Орджоникидзе, наплелось немало интересных фактов. Это и явное покровительство бракоделам, это и тесная связь с разными оппозиционерами, это и раскрытие троцкистской организации у него под боком, в его собственном наркомате, во главе с первым заместителем, связанным лично с Троцким и германской разведкой.

Наконец, Орджоникидзе была в определенной степени свойственна семейственность. Его племянник Георгий Гвахария начал свою карьеру в 20 лет с работы в Закавказском крайкоме партии под руководством дяди. Потом учеба в Институте внешней торговли, после него, в 1925 году, назначение в торговое представительство в Лондоне. По возвращении уже в 1932 году он получает в Наркомтяжпроме должность начальника отдела строительства электростанций, а потом и начальника отдела капитального строительства, не будучи при этом строителем. Потом галопом по стройкам: Луганский паровозостроительный, Донецкий металлургический, Зуевская ГРЭС, Штеровская ГРЭС и Макеевский металлургический завод, директором которого он стал в 1933 году. НКТП был образован в январе 1932 года, и после своего назначения на должность главстроителя «внешнеторговец» в возрасте 31 года Гвахария успел покомандовать несколькими крупными стройками, а потом заделался руководителем одного из самых крупных, современных и известных металлургических заводов на Украине. Все эти скачки с должности на должность – вовсе не следствие большого опыта Гвахария, а следствие помощи его дяди, который явно искал «хлебное место» для племянника и нашел его в конце концов, невзирая на отсутствие у него инженерного образования и какого-либо опыта в металлургии. Вскоре после смерти дяди Гвахария был арестован и расстрелян.

Известно также, что Орджоникидзе был не только хорошо знаком с М. Н. Тухачевским, но и оказывал ему протекцию. В частности, он передавал Сталину ту знаменитую записку Тухачевского по поводу перевооружения, которую Сталин расценил как «красный милитаризм». К моменту смерти Орджоникидзе у Сталина уже были сведения о военном заговоре, о чем К. Е. Ворошилов заявил на Пленуме ЦК ВКП(б) 23 февраля 1937 года, через неделю после смерти Орджоникидзе. Тухачевский был арестован 22 мая 1937 года.

В общем, Серго Орджоникидзе к 1937 году настолько разложился как партийный и государственный руководитель, настолько потерял партийную бдительность, что ему была только одна дорога – «сгореть на работе». Ну или оказаться репрессированным, как его первый заместитель Пятаков. Даже обзора только ставших известными фактов достаточно, чтобы понять, что на него был уже накоплен очень серьезный компромат. Видимо, для Орджоникидзе хватило последнего предупреждения по телефону, чтобы его сердце остановилось.

Почему пламенные и, казалось бы, испытанные революционеры, такие как Орджоникидзе, утрачивают свои качества? Сталин сказал о своей версии причин такого перерождения партийной элиты на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года: «Но есть другого рода опасности, опасности, связанные с успехами, опасности, связанные с достижениями. Да, да, товарищи, опасности, связанные с успехами, с достижениями. Опасности эти состоят в том, что у людей, мало искушенных в политике и не очень много видавших, обстановка успехов – успех за успехом, достижение за достижением, перевыполнение планов за перевыполнением, – порождает настроения беспечности и самодовольства, создает атмосферу парадных торжеств и взаимных приветствий, убивающих чувство меры и притупляющих политическое чутье, размагничивает людей и толкает их на то, чтобы почить на лаврах»[55]55
  Слово товарищу Сталину. М.: Эксмо, 2002, с. 134.


[Закрыть].

Если Сталин говорил о руководителях вообще, то конкретно Орджоникидзе, очевидно, принялся почивать на лаврах сразу после конца первой пятилетки, в 1933 году. До этого ему пришлось основательно поработать. Его назначили председателем ВСНХ СССР 10 ноября 1930 года, в очень сложное время, когда выполнение первой пятилетки и дополнительных заданий к ней было под угрозой. Для наверстывания плана ввели даже «особый квартал» 1930 года (до 1930 года хозяйственный год отсчитывался с 1 октября по 30 сентября, а в 1930 году приняли решение отсчитывать с 1 января по 31 декабря; разницу между старым и новым хозяйственным годом – октябрь-декабрь учли как «особый квартал»). Орджоникидзе сумел переломить ситуацию, обеспечить строительство главнейших предприятий, достройку и пуск ДнепроГЭСа, металлургических и машиностроительных гигантов, в том числе Сталинградского тракторного завода. Тогда он колесил с завода на завод, требовал, нажимал, кричал, прорабатывал. А в начале второй пятилетки, видимо, решил, что с него хватит, дальше «само пойдет», и его дело – «общее руководство» из московского кабинета.

Сталин, безусловно, сделал свои выводы из печального опыта с Орджоникидзе, и в 1937–1939 годах в управлении народным хозяйством прошла решительная чистка руководящих кадров, а также разукрупнение и реорганизация наркоматов.

Результаты этой чистки можно проверить пофамильно. В 2000 году вышел биографический энциклопедический словарь «Империя Сталина» К. А. Залесского, в которой перечислены все крупные руководители 1930–1950 годов, более 900 фамилий. Из этого словаря можно подчерпнуть сведения о том, кто был тогда в числе крупных советских хозяйственных руководителей и чем закончилась карьера этого человека. Список включает в себя 93 фамилии[56]56
  Залесский К. А. Империя Сталина. М.: Вече, 2000.


[Закрыть]. Словами: «арестован, расстрелян» помечены те люди, которые были арестованы в 1936–1938 годах, впоследствии были осуждены и расстреляны.

1. Айхенвальд Александр Юльевич арестован, расстрелян

2. Акопов Степан Акопович,

3. Александров Иван Гаврилович умер в 1936 году

4. Антропов Петр Яковлевич,

5. Байбаков Николай Константинович,

6. Бакулин Алексей Венедиктович арестован, расстрелян