Текст книги "Изнанка"

Глава четвёртая

Борис решил, что это мираж, однако сомнения одолевали. Небо было равномерно серым и в нём – бледное пятно мало похожее на солнце. Всё было не так. Всё было до ужаса неправильно. В голове роились вопросы, на которые не находилось ответов.

Медленно, как зомби, подошел Виталий. Они долго стояли и смотрели на чёрную пустыню, не в состоянии пока произнести ни слова.

– Что это? – наконец, тихо спросил Борис.

Виталий тяжело вздохнул.

– Точно не знаю.

– А не точно?

– Я… я сначала должен кое в чем убедиться. А пока… пока не спрашивай, Борь. Я хочу пить, и мне нужен аспирин.

Борис подумал, что нужно бежать к железной дороге, ведь состав сошёл с рельсов. Нужно бежать к тёте Ире. Как она всё это пережила? А ещё Марина с дочкой… Их дом рядом, значит, сначала к ним!

Откуда-то донесся женский крик, к нему присоединился мужской, на повышенных тонах, голос. Деревня оправлялась после шока, чтобы скоро ввергнуться в еще больший шок.

– Где дом Марины?

– Пойдем, – вместо ответа сказал Виталий и быстро зашагал по грунтовой дороге.

Едва они вошли во двор, как им навстречу выбежала из дома Марина. Вид у нее был растерянный.

– Капелька! – выдохнула она. – Я… я не смогла вызвать «скорую». Телефон не работает!

– Что с ней? – встревожено спросил Виталий.

– Не знаю! Она сознание потеряла и… и я не знаю!

Вслед за Виталием Борис взбежал на крыльцо, на ходу вытаскивая из кармана сотовый. Включил его уже в прихожей и сразу же понял: ни в какую «скорую» позвонить не получится, значок вверху экрана показывал, что сигнал отсутствует.

– Со связью что-то, – нервно сказал он.

Марина застонала, в отчаянии запустив пальцы в свои короткие каштановые волосы.

Капелька лежала на диване в гостиной, на ней был джинсовый комбинезон, голова девочки покоилась на маленькой цветастой подушке с бахромой по краям. Капелька дышала ровно и, казалось, что она просто спит и, судя по тому, как еле заметно подрагивали веки, видит сны.

– Что с ней? – надломленным голосом сказала Марина. – Она не просыпается. Я трясла ее, трясла… что только ни делала. Нужно вызвать «скорую», сейчас же. Или… или отвезти в больницу! Нужно что-то делать!

Виталий с виноватым выражением на лице посмотрел на нее, уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, не нашел слов.

– Что?! – выкрикнула Марина. В ее карих глазах дрожали слезы, взгляд скользнул по лицу Виталия и остановился на запекшейся крови, которая окрасила его усы и низ бороды в бурый цвет. – Что происходит? – она вздрогнула и резко указала пальцем на окно. – Что это вообще было? Почему вы молчите, черт бы вас побрал?!

– Послушай, Марина… – начал Борис и тут же запнулся. Мысли путались. До такой степени сбитым с толку он не чувствовал себя еще никогда. Ну как ей объяснить, что непонятно отчего поле взяло да превратилось в чёрную равнину?

– Да говорите же! – с гневом воскликнула Марина. Ее губы задрожали, по щекам потекли слезы.

– Что-то случилось, – потупил взгляд Виталий. – Что-то плохое.

Марина теряла терпение. Она нервно размазала пальцами слёзы по щекам.

– Что-то плохое? Я не… я не понимаю!

Внезапно у Бориса возникла пугающая догадка, от которой даже дыхание перехватило. Догадка на грани убежденности. Сознание буквально взорвалось безжалостной мыслью: «Небо – чужое! Чертово серое небо – чужое!» Что-то внутри него отчаянно противилось этому выводу, выдвигая простой, похожий на детский каприз, аргумент: «Этого не может быть!»

– Я сейчас, – отстраненно сказал Борис.

Он стремительно покинул гостиную, чувствуя какую-то глубинную дрожь не только в теле, но и, казалось, в сознании.

– Борис! – со смесью возмущения и обиды выкрикнула ему вслед Марина, а Виталий покосился на занавешенное тюлью окно и поджал губы.

Борис выскочил из дома, посмотрел на крышу. Прикинул и понял, что взобраться на нее не составит труда, благо мышцы после фантасмагории уже пришли в норму.

Он взобрался на перила крыльца, ухватился за карниз, подтянулся и, кряхтя, влез на навес.

«Пусть догадка не подтвердится! – как заклинание мысленно твердил Борис. – Пусть не подтвердится!..»

С навеса он полез на двускатную, покрытую рубероидом, крышу и дополз до самого верха. Высота была не бог весть какая, но и ее хватило, чтобы убедиться: догадка верна! Но одно дело предполагать, а другое – увидеть собственными глазами.

Увидеть и не поверить собственным глазам.

Чёрная пустошь. Она была всюду. Она простиралась на север, юг, запад и восток до самого горизонта. Она казалась одним целым с мрачным небом и давила на сознание своим, будто застывшим во времени, однообразием. Но главное, что она вообще была, существовала. Неотвратимый факт, от которого рождались мысли о безумии. И в этой пустыне, как остров – кусок нормального мира. Примерно полуторакилометровый ровный круг с размытыми границами. Вытаращив глаза и открыв рот от изумления, Борис крутил головой, осматривая то, что попало в круг: с десяток домов, пруд, часть железной дороги… Тут его взгляд задержался. Борис заметил за рядами кленов перевернутые товарные вагоны. Он испытал некоторое облегчение, ведь катастрофа случилась не с пассажирским поездом.

Вздохнув, Борис продолжил осматривать «остров». Участок поля, небольшой подлесок справа…

Он услышал урчание двигателя и оглянулся на звук. С одного из дворов выезжал желтый автомобиль.

«Недалеко же он уедет», – подумал Борис.

Машина рванула в сторону «железки», поднялась на пригорок и остановилась. Из нее вышел мужчина в кепке. Несколько секунд он стоял, глядя, очевидно, на покореженные вагоны, а потом схватился за голову. Борис вполне мог себе представить, что сейчас чувствует этот человек.

Откуда-то донесся плач, перемежающийся с причитаниями. Пискляво затявкала собачонка. Борис посмотрел на небо. Оно казалось неестественно низким, будто прозрачный потолок гигантского павильона. Серое, но без всякого намека на дымку облаков.

«Здесь соприкасаются миры», – вспомнил он слова Виталия.

И как же тот оказался прав! К несчастью – прав, чёрт бы его побрал. Миры соприкоснулись, и это было какое-то безумие в чистом виде. Борис ударил кулаком по поверхности крыши. Злость накатила. Злость на чёрную пустыню, на бледную блямбу-солнце в сером небе.

Борис сделал три глубоких вздоха, успокаиваясь, и начал спускаться с крыши. Все что нужно он увидел и теперь одно знал точно: никакая «скорая» к Капельке не приедет. Никто не приедет и никто отсюда не уедет. Ведь вокруг – пустота!

Все что увидел, Борис рассказал Марине и Виталию. Рассказал как есть, просто констатируя факт. Закончив, он испытал те же чувства, что, должно быть, испытывает врач, выложивший пациенту об обнаруженной у того опухоли мозга.

Борис развел руками, мол, делайте с это информацией что хотите, и подошел к окну. Ему трудно было выносить взгляд Марины, которая смотрела на него как на сумасшедшего, сбежавшего из психушки. А потом она обессилено села на диван возле ног Капельки и погрузила лицо в свои чуть дрожащие ладони.

– Это всё правда, – тихо подтвердил Виталий. – Ты можешь выйти и убедиться.

Марина молчала, и Борис подумал, что она верит, но пока не может все это принять. Для осознания нужно время.

Он взглянул на Капельку. Что с ней? У него возникла странная мысль: девочка спряталась. Спряталась за завесой сна от страшной реальности. Конечно, Борис понимал, что мысль эта глупая, но более правдоподобные версии ее состояния допускать отчего-то боялся.

– Что будем делать? – задумчиво глядя в пол перед собой, тихо сказал Виталий.

Борис нахмурился и пересек комнату. Перед тем как выйти из гостиной, оглянулся.

– Подумаем. А я пока к тетке сбегаю.

Марина отняла мокрое от слез лицо от ладоней и посмотрела на него с надеждой.

– Она ведь проснется скоро, правда?

– Конечно, – кивнул Борис и неуверенно улыбнулся.

Выйдя на улицу, он увидел долговязого мужчину, женщину в красной куртке и пухлого мальчугана. Мужчина выкрикивал ругательства не понятно в чей адрес, указывая пальцем на чёрную пустошь. Женщина голосила так, будто её режут, а мальчуган ходил взад-вперёд и плакал навзрыд.

Борис сплюнул и быстрым шагом направился к дому тети Иры, отчаянно надеясь, что с ней все в порядке. Он шел, стараясь не смотреть на проклятую пустошь, но она будто притягивала взгляд. Не так Борис всегда представлял себе иные миры, когда в фантазиях допускал их существование. Совсем не так.

Он увидел старика у забора. Тот смотрел на пустошь, открыв рот и выпучив глаза. Старик был в замызганном пиджаке на голое тело и семейных трусах, на ногах – калоши. Его руки мелко дрожали, с губы свисала нить слюны.

Борис прошел мимо и услышал за спиной хриплый возглас:

– Что за бляха-муха?! Эй… эй, что за…

Он не остановился, у него не было никакого желания объяснять старику то, что он сам плохо понимал. Ни объяснять, ни успокаивать, ни охать и ахать. Борис прибавил шаг, а последние метры до дома преодолел уже бегом.

Тетю Иру он обнаружил на кухне. Она лежала на спине с открытыми остекленевшими глазами, и ее нижняя половина лица была в крови. Хватило одного взгляда, чтобы понять: она мертва.

Борис застыл в дверном проеме, не в силах отвести взгляд от мертвого тела. Он смотрел на лицо тети Иры и чувствовал, как в душе что-то рвется и измельчается в колючее крошево. В горле застрял и превратился в горький комок, стон. Родной человек мертв. Но Борису хотелось схватить тетю Иру за плечи и трясти, трясти, кричать: «Очнись! Приди в себя! Хватит, хватит, хватит!» Может, она спит, как Капелька? Может, она только выглядит мертвой?

Он опустился перед ней на колени, с горечью осознавая, что пытается себя обмануть. Остекленевшие подернутые дымкой глаза тети Иры не давали обмануться. В сознании Бориса почему-то всплыли слова из прошлого, когда пожилая, впавшая в маразм соседка бормотала на похоронах его отца: «…беда пришла… беда пришла… пришла беда…» Борис неосознанно прошептал эти слова вслух, глядя сквозь призму слез на узловатые, с аккуратно подстриженными ногтями, пальцы тети Иры. На безымянном было тонкое обручальное кольцо, которое, казалось, вросло в кожу. Она не снимала его даже после гибели мужа. И не сняла до самой смерти, словно выполнив данную самой себе клятву.

Борис подумал, что нужно закрыть ей глаза. Он уже протянул руку, чтобы коснуться ее век, но в последний момент не решился. У него возникла странная и невероятно тоскливая мысль: «Если закрыть глаза, она больше никогда не увидит света. Навсегда погрузится в темноту». Глупая мысль, по-детски глупая, но Борис и чувствовал себя сейчас растерянным ребенком, который не может осознать очевидное: близкий человек ушел навсегда. Еще утром тетя Ира угощала его компотом, а теперь ее нет. И это не правильно. Это противоестественно. Полный абсурд!

Он зажмурился, глаза щипало от слез. Пальцы скользнули по векам тети Иры, закрыв их навсегда.

Борис поднялся на ноги, заторможено снял с крючка на стене полотенце, подошел к умывальнику и смочил полотенце водой. А потом, так же заторможено, с застывшим, будто смотрящим в никуда взглядом, смыл кровь с лица тети Иры. В его голове медленно и как-то сонно, всплывали обрывочные фразы: «… здесь соприкасаются миры… беда пришла… пришла беда…»

Он отнес ее в гостиную, положил на диван и с головой накрыл чистой белой простыней, которую достал из шкафа.

Все.

Больше для нее он ничего сделать не мог, хотя в душе ныло чувство не до конца выполненного долга. Хотелось выразить скорбь в каких-то действиях, вот только в каких? Был бы верующим – помолился бы и, возможно, на душе стало бы легче. Но он не знал ни одной молитвы.

– Прости, – беззвучно, одними губами, произнес Борис.

Он постоял возле тети Иры еще минуту и пошел на кухню. От жажды в горле совсем пересохло, а в холодильнике стояла банка с компотом.

«На вот, попей, – вспомнил он. – Это компот из шиповника, яблок и барбариса».

Глава пятая

Покинув дом тети Иры, Борис направился к железной дороге, вернее к тому, что от нее осталось, и через пару минут уже смотрел на перевернутые вагоны, покореженные рельсы и шпалы, обрывки проводов.

Падая, состав раскурочил часть посадочной платформы, но старая, потемневшая от времени скамейка все так же стояла на своем месте, как незыблемый монумент, олицетворяющий вечность. Один вагон, пропахав себе путь по гравию, врезался в бетонную мачту освещения, и теперь она торчала из земли под острым углом. Обломки шпал, смятый металл, раскуроченные рельсы – Борис содрогнулся, представив, что катастрофа могла произойти с пассажирским поездом. Странно и неуместно говорить в таких обстоятельствах «повезло», но Борис мысленно все же сказал это слово.

Он прошел вдоль рельсов и обнаружил, что у перевернутого состава отсутствовал локомотив. Его просто-напросто не было. Мало того, вагоны на границе с пустошью выглядели так, словно их причесали гигантским гребнем, расщепив на множество волокон. А в некоторых местах металл будто был проеден кислотой. Железные листы, станины, рельсы – все поддалось странной коррозии. Дыры в металле чередовались с рваными лоскутами, которые утончались и сменялись перекрученными металлическими нитями. Выглядело это сюрреалистично, как воплотившийся бред какого-нибудь психа.

Борис рассудил, что составу не хватило всего лишь минуты. Проследуй он мимо станции Белая даль на несколько десятков секунд раньше, и он бы не попал в эту аномальную зону. Локомотив успел проскочить, а сами вагоны остались здесь. Как и часть деревни.

Он увидел мужчину в бейсболке и кожанке, того самого, что недавно подъехал на желтой машине к «железке». Мужчина сидел на обломке шпалы, что-то бормотал и косился на пустошь. Заметив Бориса, он вскочил и заорал:

– Что всё это значит, а?! Я нихрена не врубаюсь! Что всё это значит? – его покрытое оспинами лицо было пунцовым, в глазах чередовались гнев и страх. – Куда всё исчезло? Только не говори, что мне всё это мерещится! – он повернулся на месте, всплеснув руками. – Да ты только посмотри на это! Только посмотри!

Борис подошел к границе пустоши.

– Я вижу.

Мужчина уставился на него, быстро хлопая глазами.

– Ты видишь?! Да неужели? – его голос звучал с язвительной злобой. – А я уж подумал, у меня с башкой что-то не так! У меня, между прочим, только что теща померла, а телефон не работает! Совсем не работает! – он сорвал с головы бейсболку и швырнул ее на землю. – У меня теща померла, слышишь? А теперь еще вот это! Что это, твою мать? Я ведь не сошел с ума!

– Нет, не сошёл, – сурово отозвался Борис, повернувшись к нему. – И перестань орать, и без твоих воплей тошно.

– Не указывай мне, что делать! – визгливо выкрикнул мужчина. Его руки тряслись, на лбу блестели крупные капли пота.

Борис скривился. Ему меньше всего сейчас хотелось ругаться с этим паникером.

– Успокойся.

– Не указывай мне!..

– Заткнись! – рявкнул Борис. – Просто заткнись!

Он сжал кулаки, чувствуя себя на грани – ещё немного и взорвётся. Мысленно он уже избивал этого типа. А паникёр застыл, как статуя, у него даже руки перестали трястись. Через какое-то время он выдохнул, посмотрел себе под ноги и произнёс подавленно:

– Я просто… у меня просто мозги закипели от всего этого.

Борис немного расслабился, присел на корточки и провёл ладонями по чёрному песку. Да, это было нечто напоминающее песок. Вот так раз! Мелкие крупицы, если присмотреться – абсолютно круглые. Он зачерпнул ладонью горсть песка, отметив, что тот тёплый, словно прогретый солнцем. Просеял сквозь пальцы, а потом нервно сплюнул, поднялся и пошёл в сторону домов. Он шагал и думал, что впору самому впадать в истерику, обстановка этому не просто способствовала, а прямо-таки толкала к сумасшествию. Он дошёл до рядов клёнов, листья которых теперь были покрыты слоем пыли, и услышал за спиной:

– Что за хрень тут творится, а? Ну что за хрень?

Он оглянулся и увидел, как мужик поднял камень и с яростью швырнул его в сторону пустыни.

На участке поля перед пустошью собрались люди. Кто-то причитал, кто-то ругался. Пухлый мальчуган сидел прямо на земле и растирал ладонью слёзы по чумазому лицу. Он икал и порывисто всхлипывал, видимо, сил реветь у него не осталось. Тощая женщина с растрёпанными рыжими волосами расхаживала взад-вперёд, глупо улыбалась и бормотала:

– Я сейчас проснусь… сейчас проснусь…

Борис вошел во двор дома Марины и вдруг осознал, что кое-что осталось неизменным: так же как и раньше воздух пах прелыми травами, а температура…. ну, разве что немного повысилась, градусов на пять. Запахи, температура, земля под ногами… А ведь иной мир мог оказаться более суров, к примеру: мир – ледяная пустыня, или мир где сплошной океан. Чёрт возьми, да эту деревушку могло прямиком в ад закинуть!

Хмыкнув, Борис поднялся на веранду, отметив, что голова скоро просто-напросто взорвётся от накопившихся вопросов. Да вся сложившаяся ситуация походила на один огромный, тикающий в сознании как часовая бомба, вопрос.

Капелька все так же лежала на диване с закрытыми глазами, у ее ног сидела Марина, сжимая в руке бесполезный телефон. Виталий стоял у окна и нервно теребил пальцами край занавески.

Когда Борис вошел в гостиную, Марина и Виталий посмотрели на него с надеждой, будто ожидая, что он сообщит хоть что-то позитивное.

Но, увы, Борис мог лишь поделиться своим горем:

– Тетя Ира, – сказал он и почувствовал, как к горлу снова подступает горький комок. – Она умерла.

Виталий растерянно захлопал глазами, а Марина поднялась с дивана, ее взгляд бегал по лицу Бориса, словно пытаясь отыскать на нем свидетельство злой шутки.

– Как? – выдавила она.

Борис прошел в комнату, прислонился спиной к шкафу, потупил взгляд.

– Может, инсульт, может, инфаркт.

– Бог ты мой, – выдохнул Виталий. – Тетя Ира… как же так…

– Я только что видел одного мужика… он сказал, что у него теща померла. Думаю, есть еще погибшие.

Марина снова уселась на диван и стиснула руку дочери в ладонях. Виталий задумчиво провел пальцами по своей рыжей, со струпьями засохшей крови, бороде.

– Еще погибшие, – механически повторил он. – Это неудивительно после того, что случилось. Неудивительно… У меня самого такое давление в башке было, думал, мозг вот-вот взорвется.

Борис стоял, опустив голову, взгляд порывисто скользил по узору на ковре. Неожиданно он почувствовал дикое отчаяние, от которого хотелось выть. Тетя Ира – мертва, вокруг – унылый пустынный мир с безликим небом. И что теперь делать-то? Ждать непонятно чего? Просто ждать?

С улицы донёсся гам. Борису стало душно, воздуха не хватало. Он развернулся и быстро вышел из комнаты, а за ним, с растерянным выражением на лице, последовал Виталий. Марина осталась сидеть на диване со скорбным видом. Она лишь сильнее сжала руку дочери в своей ладони.

На участке поля уже собралось человек двадцать. Все гомонили, о чём-то спорили. Пухлый мальчуган опять ревел в голос, размазывая сопли по лицу. Старуха в пёстрой косынке сидела на скамейке возле забора, охала, прижимая левую руку к груди в области сердца, а правой крестилась. В стороне от остальных стоял старик в пиджаке на голое тело. Он сжимал в руках металлическую флягу, то и дело, прикладываясь к горлышку. Какой-то парень ходил по чёрному песку – осторожно ходил, словно опасаясь, что земля под его ногами может разверзнуться, и он полетит в бездну.

Борис увидел того самого мужика в бейсболке, с которым повздорил на железнодорожных путях. Его истеричный срывающийся голос заглушал голоса остальных собравшихся:

– Ты что, совсем сдурел, Степан?! – брызжа слюной, орал он в лицо хмурому долговязому типу. – Какая к дьяволу помощь? Откуда возьмётся эта помощь? Откуда, я спрашиваю? Посмотри вокруг, идиот!

– Ну как же так-то, – пытался тупо возразить долговязый Степан. Его вытянутое «лошадиное» лицо покрывала белёсая щетина, под носом и на подбородке темнела запёкшаяся кровь. – Кто-то же должен приехать, разобраться. Надо, Ген, подождать чуток…

– Кто приедет, придурок? – завопил Гена. – Кто, кто, кто?!

Он плюнул себе под ноги и уставился в небо, тяжело дыша. Его ноздри вздувались, как у загнанной лошади, глаза яростно сверкали.

Борис и Виталий не стали приближаться к остальным, остановились метрах в десяти, словно опасаясь, что всеобщая истерия и им передастся, как какая-то зараза.

Старик крепко приложился к фляге, а потом захохотал, как безумный. Гена бросил на него уничижительный взгляд.

– Ты что смеёшься, козья морда? – видимо ему было плевать, на ком злость срывать. – Тебе смешно, да? По-твоему, всё это смешно?

Старуха на скамейке теперь крестилась мелко и быстро, что-то бормоча себе под нос. Пухлый мальчуган перестал вдруг реветь и, выпятив дрожащую губу, поглядел на свои штаны, по которым расползалось мокрое пятно.

– Страшно, – прошептал Виталий.

Борис с ним мысленно согласился. Действительно страшно. Он поёжился и взглянул на небо. Ему показалось, что стало темнее. Неужели здесь скоро наступит ночь? А какая в этом мире ночь? Вот уж чего выяснять не хотелось.

– Это солнце, – хмуро сказал Виталий. – Оно не похоже на солнце. И оно не движется по небосклону. Ты заметил?

– Заметил, – отозвался Борис. – Это солнце на какой-то светильник больше похоже.

Пожилые, интеллигентного вида мужчина и женщина, стояли возле самой границы чёрной пустоши. Они обнимались, пытаясь, таким образом поддержать друг друга. Задиристый Гена с презрением глядел то на одного человека, то на другого, словно обвиняя их во всём случившемся. Он подошёл к щекастому мужчине, прошипел:

– Ты что на меня пялишься, тупой хомяк?

Мужчина покраснел, попятился и отвернулся, не желая связываться с задирой.

К толпе присоединилась дородная женщина в пёстрой кофте, на руках у неё сидела маленькая болонка. Собачонка гневно таращила на всех глазёнки и иногда рычала, будто бы предупреждая: «Подойдёте близко – укушу!»

Парень лет двадцати пяти в серой толстовке с эмблемой какого-то иностранного спортивного клуба раскинул руки и выкрикнул:

– Я понял! – вид у него был ошалелый, глаза лихорадочно блестели. – Я всё понял! Это эксперимент! Над всеми нами проводится эксперимент!

– Не неси чушь, Банан! – прошипел вездесущий Гена. – Какой ещё, нахрен, эксперимент?

– Откуда мне знать какой? – возмутился Банан. – Но это точняк эксперимент. Из нас кроликов подопытных сделали. Мы все кролики подопытные!

Долговязый Степан произнёс неуверенно:

– А может, это оружие какое-то новое испытали? Вон вокруг всё чёрное… Я думаю, скоро военные сюда приедут и нас всех заберут отсюда. Наверное, ошибка вышла, и оружие не там где надо испытали. Нужно военных ждать.

– Хрень! – выкрикнул Гена. – Всё это хрень!

Болонка на руках дородной женщины пискляво тявкнула. Старик в пиджаке фыркнул и как-то слишком уж весело провозгласил:

– Выпью-ка я за хрень! – и приложился к фляге.

Парень в толстовке уставился на чёрную пустошь, покачал головой.

– Не-а, никакое это не оружие. Точняк, не оружие. Нас куда-то переместили. Какой-то мудила в белом халатике нажал на кнопочку и вот мы здесь, в сраной чёрной пустыне. Может, это вообще другая планета.

– Ты больной на всю бошку обдолбыш, Банан! – выпалил Гена. На его покрытом оспинами лице выступили пунцовые пятна. – Какая ещё другая планета? В жупу засунь свои наркоманские бредни!

Парень набычился, подступил к Гене и толкнул его двумя руками.

– Я тебя оскорблял, а? Ты кого обдолбышем назвал, козлина?!

– Тебя назвал! Ты и есть…

Договорить Гена не успел – кулак парня впечатался ему в челюсть. С головы слетела бейсболка. Люди все разом охнули. Гена с трудом удержался на ногах. Быстро отправившись после удара, он сжал кулаки и уже собирался наброситься на обидчика, но его удержали двое мужиков.

– Хватит! – рявкнул один из них. – Что вы как дурни какие-то? Беда пришла, а вы кулаками размахиваете! Как дети, ей богу!

– Беда? – взвизгнул Гена, пытаясь вырваться. – У меня, между прочим, тёща померла! Лежит сейчас дома…

– Замолчи! – грозно прошипел ему в ухо второй мужик, который его удерживал. – И давая больше без кулаков, усёк? У тебя тёща померла, а у меня половина дома исчезла, а в той половине жена с дочкой были! Где они теперь, а?

Кто-то выкрикнул из толпы:

– А мы все где?

Гена обмяк.

– Ладно, ладно… Нам всем нужно успокоится, – он бросил на парня в толстовке холодный взгляд, в котором было обещание поквитаться.

Парень ухмыльнулся, скрестил руки на груди и отвернулся. Старуха на скамейке прокряхтела:

– Это нас Боженька наказал.

К Борису и Виталию подошёл старик. Он вздохнул и произнёс угрюмо:

– Похоже, мы все в глубокой жопе.

– Ты прав, Прапор, – согласился Виталий. – Лучше и не скажешь.

Старик зашагал прочь, склонив голову. Он бормотал на ходу:

– Хлебушка маловато в доме, вот в чём беда… Ох, мало… Зато картошечка есть. С картошечкой не пропадёшь…

Борис проводил его взглядом.

– Может, обойдём деревню, а? – предложил он Виталию. – Посмотрим, что да как.

– Хорошая мысль, – одобрил тот.

Они отправились в путь. Толпа продолжала гомонить, и опять среди этого гама выделялся голос Гены. Видимо, о своём призыве «нам всем нужно успокоиться» он благополучно позабыл.

Борис то и дело бросал взгляд на пустыню. Белая Даль стала чёрной. Тухлая какая-то ирония. С этой стороны чахлая трава, стебли кипрея с красноватыми, потемневшими по краям листьями, даже в октябре сохранившие сочный зелёный цвет пучки щавеля. А с той стороны пустота. Осенние травы казались необычайно живыми на фоне чёрного песка. Ему вспомнились строки песни, которую написала Инга: «Мы шагнули за грань, и теперь мы одни. Наше будущее скрыто под толщей песков…» Пророческая песня получилась. Только он сейчас добавил бы: «…под толщей чёрных песков».

Борис увидел трупики птиц в траве – очевидно, тех самых галок, которые разбились сегодня на его глазах. Ещё одни жертвы всего этого безумия. Такие же жертвы, как тётя Ира, тёща Гены.

– У меня ощущение, что мы в каком-то маленьком мирке, – заговорил Виталий. – Ну, или в огромном помещении. Это солнце… А ещё линия горизонта. Погляди, она ровная, без изгиба.

– Мы можем только предполагать, – отозвался Борис.

Виталий хмыкнул.

– Вокруг огромное пространство, а я испытываю клаустрофобию. Словно меня запихнули в тесный чулан.

Они дошли до пруда. Граница рассекала водоём пополам, чёрный песок будто бы сожрал его часть вместе с водой, камышами и прибрежными ивами. Борис подумал, что такое только в дурном сне может присниться. Часть его сознания ещё не верила, что всё это по настоящему, пыталась отрицать эту непонятную реальность. Хотелось верить, что какие-то злыдни действительно провели эксперимент, или военные испытали новое оружие – это ведь всё было понятно, в этом была хоть и хромая, но логика. Но не получалось верить. Что-то подсказывало: всё намного сложнее и люди ко всему случившемуся не причастны.

Немного постояв на берегу, они отправились дальше. Проследовали мимо дома тёти Иры. Побывали на железнодорожных путях.

– Это чудовищно, – произнёс Виталий. – Мне всё кажется, что я застрял в каком-то кошмаре и никак не могу проснуться.

Борис не стал ему говорить, что чувствует себя точно так же. Не хотелось подобными словами усугублять и без того паршивое настроение.

Они шли вдоль границы чёрной пустоши. Некоторые дома будто бы разрезало гигантским лезвием. Или скорее – огромное чудовище откусило и проглотило части стен, крыш, оконных проёмов, мебели. Эти дома походили на причудливых существ с распоротыми животами – все внутренности напоказ.

Сгущались сумерки. Недвижимое светило в небе угасало и это было похоже на то, как если бы кто-то медленно снижал накал и без того тусклой лампы.

– Как же всё это неправильно, – застонал Виталий, отстранённо глядя в землю перед собой. – Мы не должны здесь быть. Это неправильно.

Борис положил ему руку на плечо.

– Не раскисай, слышишь?

– Я стараюсь, Борь, – в подтверждение Виталий выдавил улыбку, хотя и вышла она необыкновенно печальной. – Я стараюсь.

Они обошли деревню, вернулись в дом Марины. Она сидела на диване и раскачивалась, напряжено держа руки на коленях. Гостиную освещали две свечи, которые стояли в тарелке на резном столике. В той же тарелке лежало с десяток поломанных спичек, свидетельствовавших о состоянии Марины. Капелька лежала все в том же положении и в свете свечей она походила на восковую куклу.

Борис взглянул на часы в углу комнаты. Стрелки показывали 14:35. В нормальном мире день был в самом разгаре, а здесь… Территория Зеро жила по своим законам.

Виталий подошёл к дивану, погладил Капельку по голове, а потом как-то завороженно глядя на пламя свечи, рассказал Марине о том, что они с Борисом увидели, обходя территорию. Закончил он словами:

– Нам нельзя отчаиваться.

Марина немного успокоилась, по крайней мере, раскачиваться перестала, а Виталий, заметив это, и сам как будто взбодрился. Он расправил плечи, почесал лоб.

– Что-то чаю хочется. Вы как?

– У меня чайник электрический, – виновато посмотрела на него Марина.

– А я из электрического и не пью, – улыбнулся Виталий. – Вода неправильная получается. Я сейчас самовар принесу. Раскочегарим его у тебя во дворе, все ж повеселей будет. И чай у меня отличный имеется, такой в обычном магазине не купите.

«Правильно, Виталя! Правильно, дружище! – мысленно воскликнул Борис. – Главное, не сидеть сейчас в трауре, размышляя, насколько все плохо. Самовар? Пускай будет самовар!»

– Пойдем, я с тобой схожу, – Борис поднялся со стула.

– Лады, – Виталий взглянул на Марину. – Посидишь одна? Мы мигом.

Она кивнула, уголки губ чуть приподнялись, обозначив робкую улыбку.

* * *

Помимо самовара и чая прихватили с собой керосиновую лампу «Летучая мышь», фонарик, коробку шоколадных конфет и, уже собираясь покинуть дом, Виталий вспомнил и прихватил свою похожую на саксофон трубку.

Когда вышли со двора, Борис посмотрел на дом тети Иры и с дрожью подумал: «Она лежит там одна, в темноте, накрытая белой простыней, как саваном».

Виталий проследил за его взглядом.

– Мы с ней дружили. Светлый человек был, простой. Она меня почему-то всегда по имени-отчеству называла, и это у нее звучало как-то особенно, по родному что ли. До сих пор не могу поверить, что ее больше нет.

– Я тоже, – вздохнул Борис. – Знаешь, о чем я подумал, когда позавчера увидел ее? Подумал, что она совсем не постарела. Осталась такой, какой я её и помнил.

– Тетя Ира сильная была. Даже после инфаркта быстро оклемалась.

– Что? – Борис поставил самовар на землю и с непониманием посмотрел на Виталия. – Ты о чём? Какой инфаркт? Когда?

Виталий стушевался, потупив взгляд, и хлопнул себя ладонью по лбу.

– Язык мой – враг мой.

– Когда у нее был инфаркт, Виталя?

– Год назад. Мы с Маринкой часто ее в больнице навещали.