Текст книги "Троцкий. «Демон революции»"
Автор книги: Дмитрий Волкогонов
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Общественное мнение, однако, «клюнуло»; в этой обстановке любой миф о «предательстве», «шпионаже», «содействии» большевиков Берлину как-то объяснял обывателю причины затяжных неудач русской армии. И толпа указывала пальцем на большевиков, как на «виновников» фронтовых неудач. А те и после Октября пытались опровергнуть это обвинение, собирая аргументы в свою пользу. Так, уже в январе 1919 года Троцкий получил телеграмму от Чичерина, в которой, в частности, говорилось: «В январе 1918 года русские контрреволюционеры послали полковнику Робинсу серию документов, доказывающую связь между германским правительством и Троцким. Полковник Робинс произвел расследование и обратился к Гальперину, который признал, что многие из этих документов были в руках правительства Керенского и являются несомненным подлогом… Бывший издатель «Космополитен мэгэзэн» Сиссон согласился с Робинсом, что эти документы не заслуживают доверия, однако позднее Сиссон переменил мнение…»{15} Но большевики после Октября предпочитали не возвращаться к этому вопросу, тем более никто уже не смел и говорить на эту тему без риска для жизни… А тогда, накануне, все было по-другому: обвинение было серьезным, защищаться было трудно. О «шпионаже» и «предательстве» большевиков писали многие газеты. Приводилось немало конкретных свидетельств о существовании тайных связей большевиков с немцами. Некоторые более поздние публикации показывают, по крайней мере, что немецкое правительство было заинтересовано в активизации борьбы большевиков против Временного правительства. Известный военный и политический деятель Германии Эрих Людендорф писал: «Помогая Ленину поехать в Россию (через Германию из Швейцарии в Швецию. – Д.В.), наше правительство принимало на себя особую ответственность. С военной точки зрения это предприятие было оправданно. Россию было нужно повалить»{16}. Но тогда, летом 1917 года, вокруг этих вопросов в обществе шла ожесточенная полемика.
В эмиграции скоро окажется человек, который долгие годы будет искать документы, аргументы, свидетельства, подтверждающие связи большевиков с немцами. Это В.Л. Бурцев, которому принадлежат такие слова: «Я все годы твержу одно и то же – надо гнать, бить большевиков». В одной из его многочисленных статей «Мой вызов предателям и их защитникам», переправленной чекистами из Парижа в Москву, говорится: начиная с августа 1914 года немцы передали большевикам свыше 70 миллионов марок. «Еще летом 1917 года я гласно и в печати за своею подписью обвинил поименно Ленина и десятки его товарищей: Троцкого, Каменева, Зиновьева, Ганецкого, Коллонтай, Луначарского, Нахамкиса, Раковского и других в предательстве России и в сношениях во время войны с немцами и требовал немедленного их ареста и предания суду»{17}. Думаю, что все это составляет одну из тайн истории или крупную мистификацию. Возможно, решающие свидетельства, подтверждающие или опровергающие тайные связи, еще не найдены.
Но вернемся в июль 1917-го. Временное правительство выдало ордера на арест Ленина, Зиновьева, Каменева и большой группы большевиков. Реакция попыталась сдержать революционный паводок. В разгар этого шабаша Троцкий встречался с Лениным, по-видимому, во время объединенного заседания Центрального и Петроградского комитетов РСДРП(б), которое состоялось 4 июля 1917 года. Обсуждая вопрос, следует ли являться на суд, Троцкий высказал мнение, что его нужно использовать как революционную трибуну. Это предложение поддержал Каменев. Но Ленин и большинство его соратников не без оснований считали, что власти могут просто-напросто обезглавить революцию и ускорить сход паводка. Тем более что офицерские отряды уже громили редакцию «Правды», арестовывали большевистских руководителей, в печати шла травля лидеров революции. Хотя надо сказать, что Ленин был осторожным человеком и никогда не рисковал собственной жизнью, как другие революционеры.
Через три или четыре дня после того, как Ленин ушел в подполье, Троцкий опубликовал тщательно обдуманное открытое письмо Временному правительству, в котором говорилось:
«Граждане министры!
Я знаю, что вы решили арестовать товарищей Ленина, Зиновьева и Каменева. Но ордер на арест не выдается на меня. Поэтому я считаю необходимым обратить ваше внимание на следующие факты:
1. Я в принципе разделяю позицию Ленина, Зиновьева и Каменева и отстаивал ее в моей газете «Вперед» и во всех моих публичных выступлениях.
2. Моя позиция в отношении событий 3–4 июля совпадает с позицией упомянутых выше товарищей»{18}.
В тот момент такое заявление мог сделать лишь мужественный человек. Продолжая выступать на митингах, он во всеуслышание говорил, что так же, как и Ленин, является непримиримым противником Временного правительства, а тот, кто называет руководителей революции «немецкими шпионами», – самый настоящий негодяй. Обычно толпа неистовствовала: большинство стояли за Троцкого, но многие выражали свое отношение к таким заявлениям злобными криками и угрозами. Продолжая оставаться на свободе, Троцкий как бы провоцировал правительство, публично обвиняя его в преступном продолжении империалистической войны и попытках отнять у народа плоды Февральской буржуазной революции, защищая Ленина от настойчивых нападок. Так продолжалось еще полторы-две недели, пока в квартиру Троцкого (к этому времени его семья переселилась к вдове одного либерального журналиста) не пришел офицерский наряд с ордером на арест члена Петроградского Совета.
Когда Троцкого препроводили в переполненную знаменитую тюрьму «Кресты», где он уже раньше, десять лет тому назад, сидел, он встретил там своего напарника по выступлениям Луначарского, а также Раскольникова, Каменева, Дыбенко, Антонова-Овсеенко, некоторых других знакомых революционеров из числа большевиков, меньшевиков и эсеров. На другой день Н.Н. Суханов, близкий знакомый Троцкого, один из заметных теоретиков меньшевизма, заявил в цирке «Модерн», где ждали выступления Троцкого, что тот арестован Временным правительством. В ответ поднялся невообразимый шум негодования. Как пишет Суханов, ему с Мартовым едва удалось сдержать толпу и «выпустить из нее пар», приняв резолюцию протеста. Кстати, позже Суханов писал, что в толпе ходили слухи, распространяемые правыми, о том, что Ленин, Троцкий и Луначарский хотели создать диктаторский триумвират и захватить власть{19}. Это нагнетало страсти еще больше. Вскоре революционный Петроград уже знал об аресте Троцкого. Об этом писали газеты, говорили на митингах. Все это свидетельствовало о быстром росте популярности человека, который пока даже не мог ответить, является ли он сейчас большевиком или меньшевиком.
Помня свой опыт пребывания в петербургской тюрьме после поражения первой русской революции, Троцкий вновь взял в руки перо и книги. За время пребывания в «Крестах» им написано немало ярких статей на злобу дня; его позиция стала еще более революционной. Как позже вспоминал Ф. Раскольников в статье «В тюрьме Керенского»: когда «выходил на прогулку тов. Троцкий в своем заграничном плаще и мягкой фетровой шляпе, его тотчас же обступало несколько товарищей и начинался оживленный разговор о политике… А в камере Троцкий с утра до вечера писал, занимаясь интенсивной литературной работой…»{20}. Тюремная «линия поведения» Троцкого осталась прежней.
Новое тюремное заключение Троцкого (а мы помним, что он почти хотел этого) резко подняло его авторитет. Через несколько дней после ареста Троцкого в конце июля открылся VI съезд РСДРП(б), который работал в полулегальных условиях. Вначале заседания съезда проходили на Выборгской стороне, а затем за Нарвской заставой. Многих руководителей партии, вынужденных уйти в подполье или угодивших в тюрьму Временного правительства, на съезде не было. Но интеллектуальное и политическое влияние Ленина, однако, чувствовалось весьма сильно. По существу, на съезде прозвучала основная ленинская характеристика момента: поскольку контрреволюция временно берет верх, исчезает возможность захвата власти мирным путем. На повестку дня выдвигался вопрос о вооруженном восстании. С этого момента радикальная линия большевиков проявилась еще более рельефно. Лидер большевиков, как писал позже Керенский, выбрал трагический путь развития: империалистическую войну народов стал превращать в гражданскую войну классов{21}. С тех пор эта война (хоть и в разных формах) на десятилетия обосновалась на просторах России…
Для революционной судьбы Троцкого съезд имел огромное значение. Его даже избрали почетным членом президиума. После прошедших переговоров и согласований в партию была принята большая группа (около четырех тысяч) «межрайонцев». Это так называемые меньшевики-интернационалисты, центристы, большевики-примиренцы, куда организационно входил и Троцкий. Таким образом, пока он был в тюрьме, по-новому решился и вопрос о его партийности. Вместе с Троцким большевиками стали также М.М. Володарский, А.А. Иоффе, А.В. Луначарский, Д.З. Мануильский, М.С. Урицкий и многие их сотоварищи. Авторитет Троцкого оказался уже столь высоким, что при избрании на съезде Центрального Комитета он сразу же был в него избран. При этом получил лишь на три голоса меньше, чем Ленин!
Тюремщики, несмотря на все старания, не смогли выдвинуть сколь-нибудь серьезных обвинений против Троцкого. Его ораторскую деятельность было трудно изобразить как государственное преступление. К тому же Троцкий пригрозил объявить голодовку и отказался отвечать на вопросы следователя. По требованию Петроградского Совета 2 сентября 1917 года он был освобожден под денежный залог в три тысячи рублей. А в действительности Керенский, который лишь с помощью большевиков смог отразить угрозу Корнилова, почувствовал, что ужесточение режима лишь ослабляет его позиции. Есть основания считать, что именно августовская авантюра Корнилова укрепила позиции большевиков и сделала возможными октябрьские события{22}. Троцкий вместе с Луначарским, Каменевым, Коллонтай, другими революционерами выходит из тюрьмы героем и с головой погружается в партийные дела. Вот как реагировали в стане реакции на эти события.
Генерал А.С. Лукомский, бывший в то время начальником штаба при Верховном главнокомандующем А.А. Брусилове, а затем Л.Г. Корнилове, позже вспоминал: после июльских событий, «к общему возмущению, Временное правительство проявило себя после подавления большевистского выступления преступно слабо. Ленину, которого можно было легко арестовать, дали возможность скрыться. Арестованного Троцкого (Бронштейна) по приказанию Временного правительства из тюрьмы освободили. Предателей и изменников родины, работавших на германские деньги, открыто требовавших прекращения войны и мира «без аннексий и контрибуций», не только не покарали со всей строгостью закона, но дело о них было фактически прекращено и им была предоставлена возможность вновь начать в Петрограде и армии разрушительную работу»{23}. Власть Временного правительства стала тем безобидным пугалом, на которое, не боясь, уже слеталось воронье…
К слову сказать, в многочисленных воспоминаниях, вышедших в 20-е годы отдельными изданиями за рубежом (М.В. Родзянко, В.В. Шульгина, П.Н. Милюкова, А.И. Деникина, М.И. Смирнова, С.П. Мансырева и других «бывших»), основной пафос негодования за все происшедшее, как и вина за крах монархических, буржуазных и иных контрреволюционных планов, обращен к Временному правительству.
В середине сентября 1917 года в Петрограде открылось Демократическое совещание, своеобразный форум политических партий, пытавшихся путем диалога определить дальнейшую эволюцию власти в стране. Возможно, это совещание могло бы еще возродить путь мирного развития революции. Однако после сильных колебаний меньшевики и эсеры предпочли компромиссу с большевиками коалицию с кадетами. Для Троцкого это совещание было знаменательным: впервые ЦК партии поручил ему изложить позицию большевиков. Его выступление, по воспоминаниям современников, произвело огромное впечатление на собравшихся. Троцкий тщательно к нему готовился, понимая, что его первый «выход» в новом ранге будет значить очень многое. В воспоминаниях того же Суханова это выглядело так: «То была несомненно одна из самых блестящих речей этого удивительного оратора… Аудитория в Александрийском театре вздрогнула при одном упоминании Троцкого… На этот раз он беседовал с аудиторией, иногда делая шаг или два вперед, а затем опираясь локтем на трибуну. Металлической ясности голоса и отточенности фразы, что характерно для Троцкого, не было в этой речи». Троцкий потребовал, чтобы были приняты меры для вооружения Красной гвардии. Только так «мы создадим настоящий бастион против контрреволюции». Ну а если «наши предложения о мире» будут отвергнуты, то «вооруженные рабочие Петрограда и всей России будут защищать отечество революции от солдат империализма с героизмом, неслыханным в русской истории»{24}. В конце речи оратор осудил фальсификацию данных о представительстве на Демократическом совещании и в знак протеста вместе с большевиками демонстративно покинул зал заседаний. Это был зловещий знак: большевики взяли курс на вооруженное восстание.
Ленин высоко оценил речь и позицию Троцкого на этом форуме. Авторитет революционера стремительно рос. Поэтому, когда 25 сентября проходили перевыборы Исполкома Петроградского Совета, большевики предложили на пост председателя Л.Д. Троцкого. После избрания новый председатель произнес под одобрительные возгласы зала речь, в которой выразил уверенность, что свое второе избрание в Совет (после 1905 г.) он постарается «ознаменовать более успешным итогом». В его речи были две знаменательные фразы: мы «будем вести работу Петроградского Совета в духе законности и полной свободы для всех партий. Рука Президиума никогда не поднимется для подавления меньшинства»{25}. Заметьте: «…никогда не поднимется для подавления…» Хотя именно диктатура определит судьбы страны на многие десятилетия. В президиум Совета вошли: от большевиков Каменев, Троцкий, Коллонтай, Иоффе, Бубнов, Сокольников, Евдокимов, Шляпников, Федоров, Залуцкий, Юренев, Красиков и Карахан, от эсеров – Чернов, Воронков, Каплан, Шилин, Клюшин и Зейман, от меньшевиков – Либер, Бройдо и Вайнштейн{26}. И хотя на этот раз в Совете и президиуме пока было обеспечено пропорциональное представительство, вскоре после победы Октябрьского вооруженного восстания Троцкий сам поддержит меры большевиков по ликвидации начал революционного плюрализма. А как же его заверения в отношении прав меньшинства? О них Троцкий постарается «забыть». Он еще не знает, что через десять лет после своего октябрьского триумфа окажется жертвой той партийной монополии, которую сам будет скоро насаждать. Троцкий, один из архитекторов будущей большевистской Системы, главным виновником своего драматического исхода с вершины завоеванной власти, как известно, считал Сталина, еще не понимая, что первый генсек партии большевиков будет лишь неизбежным продуктом партийного монополизма и политической диктатуры одного класса. Возникающая тоталитарная Система всегда нашла бы своего Сталина. А для ее установления и укрепления сам Троцкий сделал очень много.
Итак, завершилось превращение Троцкого в большевика. Многолетний центризм меньшевистского толка как-то сразу был решительно отброшен. Противоречие, мучившее Троцкого и выражавшееся в тяге к левому радикализму, с одной стороны, и с другой – в приверженности к политической культуре западной социал-демократии, разрешилось как бы само собой в пользу первого. Троцкий, отвечая на вызовы смутного времени, предстал в облике левого революционера – радикального большевика. Будущая коммунистическая диктатура заполучила еще одного вождя.
Власть мифовДумаю, что Ложь является универсальным Злом. Все беды, трагедии, катаклизмы человеческого бытия, как правило, связаны с Ложью и начинаются обычно с нее. Первой жертвой любой несправедливости всегда выступает Правда. Но наиболее уверенно, спокойно, а часто и просто уютно Ложь чувствует себя в истории.
Троцкий, которого Сталин сделал «шпионом», «извергом», «двурушником», «убийцей», «фальсификатором», «империалистическим агентом», до последних дней своей жизни боролся с этой ложью, хотя и создавал ее. Он писал: «Революция есть разрыв социальной лжи. Революция правдива. Она начинается с того, что называет вещи и отношения их собственными именами… Но сама революция не есть целостный и гармонический процесс. Она полна противоречий… Она сама поднимает новый правящий слой, который стремится закрепить свое привилегированное положение и склонен видеть в себе не временное историческое орудие, а ее завершение и увенчание». Так создается, завершает свою мысль Троцкий, ложь против него{27}. Добавим: и Ложь против истории. Но Троцкий никогда не признавался даже самому себе, что он – один из творцов тех условий, в которых Ложь чувствовала себя на месте.
Читая о Великой Октябрьской социалистической революции, невольно ловишь себя на мысли: авторы учебников, монографий и энциклопедий неизменно руководствовались уже упоминавшимся древнеримским «Законом об осуждении памяти», в соответствии с которым предписывалось предавать забвению какое-то неугодное нынешним правителям лицо, событие, факт. Как я отмечал ранее, Троцкий полностью подпал под действие этого закона. Передо мной фундаментальная энциклопедия «Великая Октябрьская социалистическая революция», изданная в 1987 году. Сегодня едва ли кто всерьез станет отрицать, что Троцкий был вторым по популярности человеком в этой революции. А если точнее – вторым и по той исторической роли, которую ему довелось сыграть в этой великой человеческой драме. Однако Троцкий упоминается в энциклопедии только для того, чтобы показать, как он мешал революции… Дело здесь не в уважаемых авторах: просто еще не был «отменен» этот злополучный закон. Сталинские мистификации исключительно живучи, они держат в плену сознание многих честных историков, которые никак не могут вырваться из паутины лжи «Краткого курса». Люди, не подпавшие под действие этого закона, давно и честно сказали и о революции, и обо всех ее действующих лицах. Достаточно обратиться к «Энциклопедии русской революции», подготовленной профессором Г. Шукманом из Оксфорда{28}, хотя были и более ранние исследования.
Я не намерен воспроизводить хронику событий октября 1917 года. Об этом много написано. Правда, сейчас активно многое переписывается. Но я попытаюсь, опираясь на архивные и иные документы, показать действительную роль Председателя Петроградского Совета в Октябрьском вооруженном восстании.
Троцкому по сей день вменяется в вину его стремление не допустить, чтобы вооруженное восстание в Петрограде началось до открытия II съезда Советов. В энциклопедии об Октябрьской революции говорится, что у «некоторых из них (большевиков-руководителей. – Д.В.) было настроение оттянуть захват власти до открытия 2-го съезда Советов (вечер 25 октября). На их позиции сказалось влияние пред. Петрогр. Совета Л.Д. Троцкого, стоявшего за оттяжку восстания, что грозило его срывом»{29}.
Как обстояло дело в действительности? Троцкий не выступал против вооруженного восстания, которое так торопил Ленин. Ведь «восстание в октябрьские дни, – пишет С. Мельгунов, – становится для Ленина навязчивой идеей»{30}. Троцкий всецело боролся за реализацию этой линии. Он как-то быстро стал «правоверным» ленинцем. Но он фактически выражал идею, что восстание должно подняться не только под эгидой и руководством ЦК партии большевиков, но и по воле съезда Советов. Едва ли можно возражать, что большевистский лозунг «Вся власть Советам!» имел целью создание значительно более широкой социальной базы революции и восстания. В этом лозунге, если хотите, – народное начало. Нетрудно представить, что «благословение» на восстание в этом случае (а сомневаться в нем не приходилось из-за известного уже состава депутатов) будет исходить не от одной партии (что даст обоснованный повод для обвинений на многие десятилетия!), а от всего альянса революционных сил России. Именно всего! Мировая общественность могла бы воочию убедиться, считал Троцкий, что революционный переворот – результат не узкого «заговора» одной радикальной партии (что в основном так и было), а реализация решений «широких прогрессивных кругов» российского общества.
Угроза немедленной контрреволюции, сильной встречной контрреволюционной волны, чего некоторые так боялись, конечно, была. В фонде Троцкого есть заявление начальника штаба Верховного главнокомандующего «Фронт требует подчинения Временному правительству!», направленное в Петросовет, в газеты, в правительство в те переломные дни. В документе говорится:
«От имени армий фронта мы требуем немедленного прекращения большевиками насильственных действий, отказа от вооруженного захвата власти, безусловного подчинения действующему в полном согласии с полномочными органами демократии Временному правительству, единственно могущему довести страну до Учредительного собрания – хозяина земли русской.
Действующая армия силой поддержит это требование. Начальник штаба Верховного главнокомандования
Духонин
Пом. нач. штаба по гражданской части Вырубов
Председатель общеарм. комитета Перекрестов»{31}.
Угроза сильной антибольшевистской волны существовала. Но самоуверенное заявление Духонина: «Действующая армия силой поддержит это требование» – не учитывало степени деморализации войск, быстрой эрозии тех связей в военном организме, без которых идет неумолимый процесс его обессиливания. Армия хотела тогда лишь одного – мира. Оставался один путь – революционный выход из войны. Соглашатели не решались на этот шаг. Керенский сохранял верность союзникам. А мир могла дать тогда лишь революция.
В своих выступлениях Троцкий виртуозно проводил эту мысль. Выступая 21 октября перед солдатами и рабочими в Народном доме, Троцкий «раскачивал» толпу: «Советская власть уничтожит окопную страду. Она даст землю и уврачует внутреннюю разруху. Советская власть отдаст все, что есть в стране, бедноте и окопникам. У тебя, буржуй, две шубы – отдай одну солдату… У тебя есть теплые сапоги? Посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему…» Зал был почти в экстазе. «Казалось, толпа запоет сейчас без всякого сговора какой-нибудь революционный гимн… Предлагается резолюция: за рабочее-крестьянское дело стоять до последней капли крови… Кто за? Тысячная толпа, как один человек, вздернула руки…»{32}
Трудно понять Ленина, находившегося по-прежнему на нелегальном положении и требовавшего 24-го вечером в письме к членам ЦК партии: «Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске… Надо во что бы то ни стало, сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство, обезоружив (победив, если будут сопротивляться) юнкеров и т.д.
Нельзя ждать!! Можно потерять все». И далее: «Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало!»{33}
Сейчас некоторые историки Октября не без основания утверждают, что Ленин явно сгущал краски, принимая суждения, высказанные в определенных газетах об опасности новой корниловщины, за непреложные факты. Все старые рассуждения о демократии отлетели, как сухие осенние листья. Исторические призывы заговорщика, поставившего на карту все, стали гораздо настойчивее.
Сама тональность – «добить» – указывает на прямой переход с мирного пути на военный. К сожалению, вскоре эта установка станет господствующей в умонастроениях большевиков. Слабые попытки либеральными методами изменить этот курс, которые предпринимали меньшевики, только навлекли на них особый гнев радикальных большевиков. Пройдет совсем немного времени, и Троцкий будет призывать, чтобы «чугунный каток пролетарской революции прошелся по позвоночнику меньшевизма»{34}. Изначальная непримиримость к социал-демократии, ставка на силовое решение вопроса со временем передвинут Октябрь на рельсы насилия. Правда, в этом большевикам помогут как «бывшие», так и интервенты.
Победителям не принято адресовать упреки. Но допускал ли ошибку Троцкий, который связывал начало восстания с созывом съезда Советов, чтобы именно Советы приняли решение ликвидировать режим Временного правительства и утвердить революционную власть? Троцкий выступал не «за затяжку» восстания, как часто и долго утверждалось в нашей литературе. Нет. Он хотел узаконить его, конституировать на более широкой народной базе. Ему казалось, что только съезд способен повернуть в сторону революции колеблющиеся элементы, создать более благоприятное отношение к перевороту за рубежом, активнее внедрить в сознание крестьянских и солдатских масс революционные идеалы.
Бесспорна роль Троцкого в создании и функционировании при Петроградском Совете Военно-революционного комитета – органа, руководившего подготовкой и ходом Октябрьского вооруженного восстания. Подчеркну: ВРК создавался при Петроградском Совете и, таким образом, Председатель Петросовета, естественно, занимал в нем ведущее положение. В своей, пожалуй, лучшей работе – двухтомной «Истории русской революции» – Троцкий пишет:
«Решение о создании Военно-революционного комитета, вынесенное впервые 9-го (октября 1917 г. – Д.В.), прошло через пленум Совета лишь спустя неделю: Совет – не партия, его машина тяжеловесна… Совещание полковых комитетов успело доказать свою жизнеспособность, вооружение рабочих продвинулось вперед, так что Военно-революционный комитет, приступивший к работе только 20-го, за 5 дней до восстания, сразу получил в свои руки достаточно благоустроенное хозяйство. При бойкоте со стороны соглашателей в состав Комитета вошли только большевики и левые эсеры: это облегчило и упростило задачу. Из эсеров работал один Лазимир, который был даже поставлен во главе Бюро, чтоб ярче подчеркнуть советский, а не партийный характер учреждения. По существу же Комитет, председателем которого был Троцкий, главными работниками Подвойский, Антонов-Овсеенко, Лашевич, Садовский, Мехоношин, опирался исключительно на большевиков… Это и был штаб восстания»{35}. В действительности все так и было.
Но после смерти Ленина, когда история стала быстро переписываться, на первый план выдвинули созданный на бумаге для руководства восстанием партийный Военно-революционный центр в составе: А.С. Бубнов, Ф.Э. Дзержинский, Я.М. Свердлов, И.В. Сталин, М.С. Урицкий. Этот центр, который организационно входил в ВРК при Петроградском Совете, оказался символическим объединением. Да, именно таким. Никаких архивных следов о его деятельности не имеется, да и не могло иметься, так как реальной подготовительной работой занимался Военно-революционный комитет, на многих архивных документах которого стоит подпись Троцкого. Есть красноречивое свидетельство Ленина о руководящей роли Троцкого в Октябрьском вооруженном восстании. «После того, как Петербургский Совет перешел в руки большевиков, – говорится в XIV томе первого Собрания сочинений В.И. Ленина, – (Троцкий) был избран его председателем, в качестве которого организовал и руководил восстанием 25 октября»{36}. Ленинское заявление весьма категорично и определенно: «…организовал и руководил восстанием 25 октября».
Однако после смерти Ленина Сталин дает Троцкому в революции уже совершенно другую оценку. «Но должен сказать, что никакой особой роли в Октябрьском восстании Троцкий не играл и играть не мог, что, будучи Председателем Петроградского Совета, он выполнял лишь волю соответствующих партийных инстанций, руководивших каждым шагом Троцкого». И буквально здесь же еще одна аналогичная оценка: «…никакой особой роли ни в партии, ни в Октябрьском восстании не играл и не мог играть Троцкий, человек сравнительно новый для нашей партии в период Октября»{37}. По существу, эти сталинские оценки сохранились в нашей историографии по сей день и только в последнее время начинают постепенно меняться. После сталинского вердикта и вступил в действие тот самый «Закон об осуждении памяти»: Троцкий надолго «выпал» из нашей отечественной истории. Как у Дж. Оруэлла: он был, но как бы и не был…
Другое дело, как мы относимся к самой революции. По мере очищения нашего сознания от мусора догматизма, штампов и мистифицированной теории сегодня становится все более ясно, что именно тогда была допущена, возможно, одна из самых трагических ошибок. Не выполнив задач буржуазно-демократической революции, большевики провозгласили переход к ее социалистическому этапу. Незрелый плод выдали за созревший. Оказалось, что в этом случае революция могла двигаться дальше, лишь стремительно приближая диктатуру в ее уродливых и страшных формах… Но что было, то было. Для нас важно сегодня подчеркнуть, что такие люди, как Троцкий, оказались незаменимыми именно для «недозрелой» революции.
На основании многочисленных документов, свидетельств очевидцев, анализа ленинских работ того периода можно сделать вывод, что Троцкий в Октябре проявил себя как один из главных руководителей революции, как человек, попавший в родную стихию. Передо мной третий, четвертый и пятый тома «Революции 1917 года» (июнь – октябрь), подготовленные в 1924–1926 годах Истпартом (т.е. это то время, когда Троцкий уже прошел зенит своей популярности и начал испытывать давление аппарата). В этих томах Сталин упоминается всего 10 раз, а Троцкий – 109! Свидетельство весьма красноречивое, позволяющее судить о многом.
Накануне десятой годовщины Октябрьской социалистической революции Истпарт разослал многим участникам событий той поры «Анкету участника Октябрьского переворота». После долгих колебаний анкету выслали и уже отверженному Троцкому. Его совсем перестали публиковать и только с нарастающей ожесточенностью поносили, травили, преследовали. Подавленный, но не сдавшийся и не сломленный, Троцкий решил подробно ответить на множество вопросов, содержащихся в анкете. Вместе с анкетой он написал письмо в Истпарт и отправил его 21 октября 1927 года. Как проницательный человек, он понимал, что в лучшем случае его ответы надолго осядут в архивах Истпарта, но он также знал, что у истории есть одна коренная особенность: в конечном счете она ценит только истину. И даже если сталинские пигмеи пока похоронят его ответы, история всегда сохраняет шанс приподнять полог над любой тайной.
Троцкий до конца своих дней надеялся на историческую реабилитацию, верил в непобедимость человеческого интеллекта. А ведь он, как многозначительно заметил Гегель, – это роза на кресте современности. Троцкий никогда не сомневался в своевременности социалистической революции и ее закономерности. Он, пожалуй, раньше, чем кто-либо, был уверен, что поток истории сорвет покровы со «второго Ленина» – со Сталина – и сделает его голым королем. Все написанное Троцким в его письме Истпарту и в ответах на анкету представляется мне в большинстве случаев истинной или – в некоторых случаях – субъективной точкой зрения, не расходящейся по существу с исторической правдой. Уже в изгнании это письмо и свои ответы Троцкий положит в основу книги «Сталинская школа фальсификаций (поправки и дополнения к литературе эпигонов)». Думаю, это одна из лучших его работ, проливающая свет на сталинскую кухню фабрикации лжи. Прочитав книгу, хорошо понимаешь, как малозаметный тогда партийный функционер Джугашвили-Сталин, человек из десятого – двадцатого ряда партийной революционной колонны, едва заметный в октябрьском кордебалете, настойчиво и непрерывно переписывал историю, создавая теорию «двух вождей» Октября, развенчивал и бросал, как ему казалось, навсегда многих ленинцев в реку забвения. Но история и память, к счастью, живут по своим законам, над которыми диктаторы не властны. Позволю себе привести несколько отрывков из письма Троцкого в Истпарт и дать им свой комментарий.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?