Текст книги "Полководцы Московского царства"

Но если Крым был готов к подобному повороту событий, то Москва – нет. Поэтому, когда на южных рубежах Московского государства появились отряды крымских «царевичей», оборону пришлось выстраивать на ходу, неся тяжелые потери. Впоследствии Россия разработает очень дорогую, очень громоздкую, но в то же время весьма эффективную систему обороны юга, потом сама двинется на юг, ведя упорную реконкисту. А в середине – второй половине 1510-х годов русские едва-едва научились торопиться с выводом оборонительных полевых соединений на юг при первой же угрозе большого набега.

И далеко не всегда успевали.

Но прежде всего – не ждали «великого нашествия», то есть «прихода» самого «крымского царя» в «силе тяжкой». В 1521 году эта неготовность правительства подвела всю страну.

Немецкий дипломат Сигизмунд Герберштейн расписывает прорыв крымцев на территорию коренных областей Руси, почти что к Москве, а точнее – к пригородным селам русской столицы. По его словам: «Царь Тавриды Мухаммед-Гирей с большим войском привел в Казань брата Сагиб-Гирея. Заручившись расположением казанцев к брату, он на обратном пути в Тавриду перешел Танаис (Дон) и устремился к Москве. Тем временем Василий [III] не ждал ничего подобного; услышав о приближении татар, он наскоро собрал войско, поручил его водительству князя Димитрия Бельского и послал его к реке Оке, чтобы не дать татарам переправиться. Князь был молод, пренебрегал стариками, которых это оскорбляло: они в стольких войнах были начальниками, теперь же оказались не у дел. Как обычно бывает при подобных раздорах, обе партии вели себя не лучшим образом. Мухаммед-Гирей, располагавший превосходящими силами, быстро переправился через Оку и, жестоко грабя окрестности, разбил лагерь в поле у неких прудов в тринадцати верстах от самой Москвы. Сделав оттуда вылазку, он грабил и жег все на своем пути. Приблизительно в это же время из Казани выступил с войском и его брат Сагиб-Гирей, опустошивший Владимир и Нижний Новгород. Затем оба брата-царя, подойдя к городу Коломне, объединили свои силы. Василий, понимая, что он не в состоянии отразить столь многочисленного врага, оставил в крепости с гарнизоном своего зятя Петра, происходившего из татарских царей (того самого, который крестился), и некоторых других вельмож и бежал из Москвы; он был до того напуган, что в отчаянии некоторое время прятался, как говорят, под стогом сена. 29 июля татары двинулись дальше, сжигая все вокруг, и навели такой ужас на московитов, что даже в городе и крепости те не чувствовали себя в достаточной безопасности. Во время этой паники женщины, дети и все, кто не мог сражаться, сбегались в крепость с телегами, повозками и всем скарбом, и в воротах возникла такая давка, что, чрезмерно суетясь, они мешали друг другу и топтали друг друга. От множества народу в крепости стояло такое зловоние, что, пробудь враг под городом три или четыре дня, осажденные погибли бы от заразы, поскольку в такой тесноте каждый должен был отдавать дань природе там же, где стоял. В то время в Москве находились литовские послы; оседлав коней, они пустились в бегство. Не видя вокруг ничего, кроме дыма пожарищ, и полагая, что окружены татарами, они выказали такую резвость, что в один день добрались до Твери, находящейся за Волгой в 36 немецких милях от Москвы… В таком смятении наместник и другие защитники города сочли за лучшее умилостивить царя Мухаммед-Гирея, послав ему обильные дары, в особенности же мед, чтобы побудить его снять осаду, чтобы он не двинулся дальше и не причинил еще большего ущерба. Приняв дары, Мухаммед-Гирей обещал снять осаду и покинуть страну, если Василий грамотой обяжется быть вечным данником царя, какими были его отец и предки. Получив составленную согласно его желанию грамоту, Мухаммед-Гирей отвел войско к Рязани, где московитам было позволено выкупать и обменивать пленных; прочую же добычу он выставил на продажу»[95]95
  Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 174.


[Закрыть].

События 1521 года предстают ужасающим, мрачным полотном. Невольно возникают мысли: а не преувеличил ли немецкий дипломат, без особенного успеха вершивший свою службу при дворе Василия III, масштабы урона, нанесенного упрямым русским?

К сожалению, собственно русские источники подтверждают в рассказе Герберштейна многое, даже слишком многое. Русские летописи пестрят сообщениями, что «крымский царь», перейдя Оку, «много пакости доспел православному християнству», что татары «много пожгли сел и деревень. А князей и бояр, и княгинь и боярынь, и черных людей в полон взяли бес числа множество», что Коломенская земля и Южное Подмосковье страшно пострадали от нашествия, разорению подвергся Николо-Угрешский монастырь, стоящий неподалеку от столицы, а его соборный храм рухнул от пожарного зноя. Сопротивляясь крымцам, погибли за Отечество воеводы Иван Шереметев, князь Владимир Карамышев-Курбский, Яков и Юрий Замятнины. Попал в плен князь Федор Лопата-Оболенский, отважный и даровитый полководец…

Но отвагу и смекалку рязанского воеводы русские источники также подтверждают. Герберштейн с беспощадным критицизмом живописал картины несогласия между воеводами и общего разорения земли, но в отношении Ивана Хабара он гораздо более снисходителен, находя, что в атмосфере ужаса, беспорядка, растерянности тот повел себя как мудрый государственный муж с твердой волей и чувством собственного достоинства.

Герберштейн сообщает о нем следующее: один из советчиков крымского правителя все время «выставлял на продажу кое-что из добычи под стенами крепости, намереваясь при удобном случае ворваться в ворота вслед за русскими покупщиками и, выбив оттуда стражу, захватить крепость. Царь хотел помочь его предприятию, также пустив в ход хитрость. Он послал одного из своих людей… к начальнику крепости, которому приказывал, как рабу своего данника, доставить ему все, что он требовал, провиант и все прочее необходимое, а также явиться к царю лично. Начальником же был Иван Хабар, человек, искушенный в военном деле и такого рода уловках, так что его никоим образом нельзя было выманить из крепости; он попросту ответил, что ничего не знает о том, что его государь – данник и раб татар, если же его известят об этом, то уж он знает, как тогда поступить. Ему тотчас же предъявили грамоту его государя, подтверждавшую обязательства последнего перед царем. Меж тем как начальник пребывал в тревоге из-за этой грамоты… Чтобы лучше скрыть свой умысел, татары за определенный денежный выкуп освободили знатного человека князя Федора Лопату и весьма многих других русских, захваченных при набеге на Москву; более того, пленников стерегли столь небрежно, как бы специально давая им возможность бежать, что большинство из них действительно убежало в крепость. Князя Федора Лопату, знатного человека, попавшего среди прочих во время этого наезда в плен и бежавшего, а также многих других, из хитрости отпущенных татарами и бежавших в крепость, татары требовали вернуть. Тогда татары огромной толпой подошли к крепости и стали требовать вернуть беглецов. Хотя перепуганные русские вернули их, однако татары не только не отступали от крепости, но за счет множества новоприбывших их число даже возросло… Тогда пушкарь Иоанн Иордан, по происхождению немец, уроженец долины Халя… быстрее московитов оценив опасность, выстрелил на свой страх и риск по татарам и литовцам из выстроенных в ряд орудий… обнаружил их замысел, когда они уже вплотную приблизились к стенам, так что из большого орудия им нельзя было причинить уже никакого вреда. Он доложил об этом начальству и хотел стрелять, но те не согласились на это из страха. Он все-таки выстрелил один раз в толпу неподалеку от царя, чем привел их в такой ужас, что они разбежались прочь от крепости… Царь потребовал от начальника крепости объяснений; тот отвечал, что в нанесенной царю обиде повинен пушкарь, стрелявший без его ведома и приказа, возложив таким образом на пушкаря всю ответственность… Царь немедленно потребовал выдать его, и большинство, как это чаще всего и бывает в отчаянном положении, решило подчиниться… Воспротивился этому только начальник Иван Хабар, и лишь благодаря его покровительству немец был тогда спасен. Царь же, либо не вынося промедления, либо потому, что его воины были обременены добычей… вдруг снялся с лагеря и ушел в Тавриду, забыв даже в крепости грамоту московского государя с обязательством быть ему вечным данником. Взятый им в Московии полон был столь велик, что может показаться невероятным… Казанский царь Сагиб-Гирей всех захваченных им в Московии пленников продал татарам на рынке в Астрахани, расположенной… близ устья Волги»[96]96
  Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 174, 175.


[Закрыть].

Все сплоховали – кто-то от легкомыслия, кто-то от гордыни, большинство – просто из-за отсутствия опыта. Но среди этого кровавого хаоса Иван Васильевич стоял нерушимо, как «столп царства».

Как уже говорилось выше, русские источники в целом дают подтверждение рассказу Герберштейна. Действительно, велись переговоры о судьбе знатного пленника – князя Федора Лопаты-Оболенского. Хабар выкупил его за астрономическую по тем временам сумму: 600 или, по другой летописи, 700 рублей серебром. Действительно, грамота, выданная под давлением вооруженной мощи крымцев, была возвращена. Документы того времени повествуют: «И взял тогды царь крымской на великого князя грамоту данную, как де великому князю дань и выход давать ему. И тое грамоту Божиим милосердием у царя взял на Резани оманом Иван Васильевич Хобар Симской»[97]97
  Разрядная книга 1475–1605 гг. М., 1966. Т. I. Ч. I. С. 177.


[Закрыть]. Действительно, крымцев Иван Васильевич отбил, в город они не вошли.

Под рукой у наместника рязанского была горсть храбрецов из старинного рязанского боярства. Еще недавно они служили собственному князю и вдруг стали подданными Москвы. Далеко не все, надо полагать, испытывали восторг от подобной перемены, но в критический момент ни в чем своего московского начальника не подвели, не сдали врагу. Это «Булгак да Федор Денисьевы, Иван да Семен Коробьины, Стрекало Измайлов, да… Клементей да Василей да Михайло Кобяковы, Федор Сумбулов»[98]98
  Разрядная книга 1475–1598 гг. М., 1966. С. 66, 67.


[Закрыть].

Конечно, эпизод с Рязанью несколько «смазал» впечатление от той акции устрашения, которую провел в сердце русских земель крымский хан. И. В. Симский показал: хоть и страшны крымцы, пришедшие не «скорым изгоном», а «в силе тяжкой», но и на них управа найдется, это не столь уж непобедимый противник. Вскоре он получил от великого князя честно заработанный боярский чин.

После кампании 1521 года наступило время делать выводы на будущее. Прежде всего – укреплять оборону, пребывать в постоянной готовности дать отпор незваным пришельцам. Там, где неприятель слабее – а это, несомненно, младший Казанский «юрт», – проявить активность и в перспективе вновь, как при Иване III, поставить эту враждебную территорию под русский контроль.

Необходимые выводы были сделаны, и на протяжении полустолетия крымцы более не прорывались к ядру коренных земель России.

Но прежде произошел «разбор полетов», то есть решение вопроса о том, кого винить за общий военный провал. «Когда татарские цари покинули… Московию, – свидетельствует Герберштейн, – государь Василий снова вернулся в Москву… При дворе государя возник спор, кто был виновником бегства русских при Оке: старейшие возлагали вину на командовавшего войском князя Димитрия Бельского, молодого человека, пренебрегшего их советами, говоря, что татары перешли реку по его беспечности, а он, отводя от себя обвинение, утверждал, что прежде всех начал бегство… князь Андрей, младший брат государя, а прочие последовали за ним. Василий, не желая показаться слишком строгим к брату, который явно был виновником бегства, лишил должности и княжества одного из начальников, бежавшего вместе с братом князя Ивана Воротынского, и заключил его в оковы»[99]99
  Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 175, 176.


[Закрыть].

В действительности пострадало несколько военачальников, притом крупнейшие среди них – князья В. В. Шуйский-Немой, а также И. М. Воротынский. Им вменили в вину неподчинение приказу: Василий III якобы велел им, стоящим с войсками в Серпухове, «противу царя ити. Они же не поидоша»[100]100
  Типографская летопись // Полное собрание русских летописей. Пг., 1921. Т. 24. С. 221.


[Закрыть]. Так ли это в действительности или же прав Герберштейн? Источники не позволяют ответить на этот вопрос точно. Одно ясно: И. М. Воротынский и В. В. Шуйский-Немой – самые опытные полководцы своего уровня во всей русской армии. Лучше их к 1521 году у Василия III не осталось никого: плеяда великих соратников великого отца к тому времени оказалась исчерпана по естественным причинам. Новых талантливых военачальников не появилось – разве что тот же Хабар, но он на момент нашествия стоял, что называется, «рангом ниже» обоих. И если Шуйский с Воротынским не справились, то, видимо, не справился бы никто. Проблема была все-таки, видимо, не в их робости, а в том, что Россия (в том числе и верхушка русской военной элиты) оказалась психологически не готова к новому испытанию в духе Ахматовой рати 1480 года; Василий III не унаследовал от родителя дара стратегического предвидения; если при нем и были советники, способные подсказать весь гибельный масштаб крымской угрозы, то их не послушали; да бог весть, имелся ли кто-нибудь из вельмож, способный рассчитать по шагам всю последовательность рискованной борьбы против Литвы, Казани и Крыма одновременно…

Отвага и преданность И. В. Симского-Хабара в какой-то мере оказались спасительными. И дело не только в том, что великая многолюдная Рязань устояла. И даже не в том, что Иван Васильевич заполучил позорную грамоту о дани, – не грамоты воюют, а полки! Нет, другое важнее. Прежде всего, Иван Васильевич спас честь русского воинства.

Даже если бы за именем боярина Хабара стояли лишь два крупных воинских успеха – Нижний и Рязань, – то и тогда личность его заслуживала бы громкой славы, долгой доброй памяти, памятников от благодарных потомков. Но самая славная победа пришла в судьбу полководца через три года после рязанского одоления татар.

Летом 1524 года на реке Свияге произошло одно из крупнейших полевых сражений русской армии в XVI столетии. В мае начался поход на Казанское ханство одновременно двух ратей: судовой, под командой воеводы князя И. Ф. Бельского[101]101
  Иван Федорович Бельский – князь, аристократ исключительной знатности, двоюродный племянник Василия III, служилый князь, но до похода 1524 года почти не принимавший участия в воинских делах, то есть малоопытный военачальник.


[Закрыть], и конной, под командой боярина И. В. Симского-Хабара (с ним шла «сила Великого Новагорода»)[102]102
  Типографская летопись // Полное собрание русских летописей. Пг., 1921. Т. 24. С. 222.


[Закрыть]. 24 июня конная рать столкнулась с большим войском казанцев и после упорного боя обратила его вспять[103]103
  Типографская летопись // Полное собрание русских летописей. Пг., 1921. Т. 24. С. 222; Разрядная книга 1475–1605 гг. М., 1977. Т. I. Ч. II. С. 190, 191.


[Закрыть].

Победа на Свияге имеет длинную предысторию.

Михаил Юрьевич Захарьин, доверенное лицо Василия III, вышел к Казани с частью судовой рати и частью «наряда» (войсковой артиллерии). Он действовал пассивно, поскольку в принципе не имел достаточно сил, чтобы взять город. Захарьин мог лишь частично блокировать его, провести разведку боем, а также начать осадные работы. По всей видимости, он не имел ни осадной артиллерии, ни достаточно припасов, ни достаточно конницы, чтобы защитить себя от ударов во фланг и в тыл во время осады. Большая часть судовой рати двигалась со значительным запозданием из Нижнего Новгорода, а конная рать под командой И. В. Симского-Хабара перемещалась самостоятельным маршрутом, не имея связи ни с Бельским, ни с Захарьиным.

На помощь Захарьину отправилась вторая часть судовой рати (ее основные силы, включая значительную часть «наряда» – осадные пушки) во главе с князем И. Ф. Бельским. Князь вел как минимум два полка и ертаул, то есть около половины от общего количества бойцов, если не больше. Они подверглись разгрому из засады.

Русский летописец сообщает: «Войско в ладьях на Волге побила с помощью некой злокозненной хитрости казанская черемиса: из ертаульного полка пять тысяч и весь передовой полк – пятнадцать тысяч и десять тысяч из Большого полка[104]104
  Здесь уместно усомниться в цифрах. Особенно показательно несходство такого рода данных в двух разных по происхождению источниках, сообщающих о поражении: «Казанской истории» и «Записках о Московии» С. Герберштейна (цитируются ниже).


[Закрыть]. Перегородили они реку большими деревьями и камнями в тех узких местах, где выступали островки, и сделали запруду наподобие порогов, и когда скопилось здесь много судов, стали они разбиваться друг о друга. К тому же и спереди, и сзади преследовала их черемиса, стреляя по ним и убивая, не пропуская их дальше. Срубая толстые деревья, изготовляли они бревна дубовые и осокоревые и, привязав к ним веревки, пускали на ладьи с высоких берегов, так что невозможно было от них уклониться. От одного дерева тонуло ладей пять, а то и больше, с людьми и с припасами. И много стенобитного вооружения – пушек, больших и малых, ушло под воду, и людей утонуло – от страха сами они в воду бросались. После же, когда схлынули вешние воды, в том же году, черемисы извлекли все стенобитные орудия… и ядра и переправили их в Казань. И много иных вещей они набрали себе, а с мертвых людей, которые утонули вместе с ладьями, снимали они большие чересы[105]105
  Черес – кожаный пояс или кошель с пряжками и запорами, предназначенный для хранения денег.


[Закрыть], насыпанные доверху серебром; другие же находили в песке богатые одежды и много оружия, разнесенного по берегу речной быстриной…»[106]106
  История о Казанском царстве (Казанский летописец) // Полное собрание русских летописей. М., 2000. Т. 19. Стб. 247–249.


[Закрыть]

Тот же немецкий посол Сигизмунд Герберштейн красочно описывает сначала поражение русского отряда в 500 ратников, затем – значительной части судовой рати: «Рано утром, когда солнце еще не взошло и весь берег был окутан густейшим туманом, черемисы внезапно напали на корабли и навели на русских такой ужас, что начальник флота… оставив в руках врагов девяносто крупных судов, на каждом из которых было по тридцати человек, отчалил от берега на своем корабле, поплыл по середине Волги и под покровом тумана почти нагишом добрался до войска. Вернувшись затем оттуда в сопровождении многих судов, он испытал ту же участь и вторично попал в засаду черемисов. Потеряв шедшие с ним корабли, он едва ушел целым сам с немногими людьми»[107]107
  Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 177, 178.


[Закрыть].

В данном случае свидетельства Герберштейна могут быть вполне достоверны, поскольку, описывая большой Казанский поход, он ссылается на его участников из числа иностранных наемников (немцев, литовцев и «уроженца Савойи»), которые, по всей видимости, могли снабдить его подробным рассказом; кроме того, Герберштейн в 1526 году на протяжении долгого времени лично находился в Москве и, следовательно, относительно недавней борьбы за Казань мог воспользоваться свидетельствами многих очевидцев.

Несмотря на поражение и потери, князь Бельский все же добрался до Казани и в дальнейшем руководил общим ходом осады.

В это время И. В. Симский-Хабар с конной ратью двигался своим маршрутом, не имея связи ни с Захарьиным, ни с Бельским и не зная о неудачах последнего. Близ реки Свияги Иван Васильевич наткнулся на воинство татар, поджидавших его во главе с неким «князем Аталыком», чтобы решительным натиском покончить с самым боеспособным из оставшихся русских соединений.

Документы того времени сообщают: «Собрались князи и мурзы и вся земля Козанская, и встретили воевод от Казани за дватцать верст на Свияге реке, и воеводы великого князя козанцов побили»[108]108
  Разрядная книга 1475–1605 гг. М., 1977. Т. I. Ч. II. С. 190, 191.


[Закрыть]. А в летописных записках времен Василия III, опубликованных М. Н. Тихомировым, содержится даже восторженная фраза, близкая по стилю к эпической поэзии: «И сступишася… полци, и ту бысть сеча велика, якова же не бывала ни от Доньскова побоища»[109]109
  Тихомиров М. Н. Новый памятник московской политической литературы XVI в. // Тихомиров М. Н. Русское летописание. М., 1979. С. 163.


[Закрыть]. Русские источники отмечают очевидность победы над татарами. Об этом свидетельствует взятие обильного «полона». «На том бою многых князей и мурз, и татар, и черемису, и чювашу избиша, а иных князей и мурз многых живых поимаша», – рассказывает Воскресенская летопись[110]110
  Продолжение летописи по Воскресенскому списку // Полное собрание русских летописей. СПб., 1859. Т. 8. С. 271.


[Закрыть].

По всей видимости, победа далась нелегко. Сражение имело затяжной характер: казанцы атаковали несколько раз, отступали и вновь набрасывались на полки Ивана Васильевича, надеясь переломить ход битвы. Другая летопись повествует: «Три дня билось сухопутное войско одно с казанцами у той реки, и одними этими московскими воеводами побеждены были казанцы. И побежали они к городу Казани. Воеводы же гнались за ними до Волги, побивая их. Одни же попрыгали в свои ладьи и в Волге утонули, другие же разбежались по лесам, и лишь немногие убежали в Казань и заперлись вместе с царем в городе. И было убито казанцев в том бою сорок две тысячи»[111]111
  История о Казанском царстве (Казанский летописец) // Полное собрание русских летописей. М., 2000. Т. 19. Стб. 249, 250. Можно дискутировать, до какой степени верны цифровые свидетельства «Казанской истории» (по данному вопросу исследователи выражали сомнение неоднократно), но факт обилия потерь со стороны казанцев не вызывает сомнений.


[Закрыть].

Даже Сигизмунд Герберштейн, весьма скупой на констатацию каких-либо военно-политических успехов Василия III с его воеводами, отмечает поражение татар: «Посланная Василием [III] конница, переправившись через реку Свиягу (Wiega), которая впадает в Волгу с юга и отстоит на восемь миль от… Казани, направилась к войску, но дважды была встречена татарами и черемисами. После столкновения, в котором обе стороны понесли большие потери, татары отступили»[112]112
  Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 178.


[Закрыть].

Конная рать соединилась под Казанью с оставшимися в строю частями судовой рати. Приунывшие от неудач воины Захарьина и Бельского вновь исполнились боевого духа: весть о недавней победе наполнила их новой надеждой.

Но князь И. Ф. Бельский, не имея достаточно припасов и артиллерии, чтобы взять Казань, не стал штурмовать город. Он предпочел поступить с разумной осторожностью. Не желая рисковать, князь согласился на перемирие с татарами, а также отправку их послов в Москву. Затем он увел в русские пределы объединенную армию, которой грозила голодная смерть.

Окончание кампании 1524 года не оправдало надежд, которые возлагались Москвой на решительное наступление против Казани основными воинскими силами России. Прежде всего, город взять не удалось. Не удалось также заключить приемлемый мир: великокняжеские воеводы всего лишь вынудили непокорных казанцев отправить посольство в Москву, что в дальней перспективе обещало некоторые уступки. Более того, часть судовой рати потерпела жестокое поражение. Между тем в походе участвовали десять полков при двадцати двух воеводах, а также «меньшой» и «большой» (то есть, видимо, тяжелый, осадный) наряд с пятью особыми артиллерийскими начальниками[113]113
  Разрядная книга 1475–1605 гг. М., 1977. Т. I. Ч. II. С. 189, 190.


[Закрыть]. Иначе говоря, силы для наступления на Казань были собраны на редкость крупные. В сущности, они сравнимы с той армией, которую Иван IV приведет под стены Казани в 1552 году (исключая, разумеется, «Государев полк», который в 1524 году под Казань не ходил). А в итоге – общая скудость достижений, сопровождаемая горечью неожиданно больших потерь. Поход 1524 года в целом нельзя трактовать ни как триумф, ни как провал, скорее произошло нечто среднее. С одной стороны, русские воеводы добились начала переговоров, продемонстрировав силу, но не подавили неприятеля, так как не достигли решающей стратегической победы, а с другой стороны, враг показал способность к сопротивлению, но победить также не смог и потому согласился на переговоры.

Своего рода «ничья»…

В этих условиях победа на Свияге выглядит, при всем масштабе сражения, не как стратегический, а как тактический успех. Какие-либо значительные политические задачи по итогам выигранной битвы решены не были. Скорее можно говорить о другом: победа, достигнутая воеводой боярином И. В. ХабаромСимским в долгом сражении, спасла разрозненные воинские силы Москвы на Казанской земле от полного разгрома и уничтожения по частям. Иными словами, Свияжская битва являлась сражением «на выживание», она стала, можно сказать, спасительной, хотя командование конной рати во главе с И. В. ХабаромСимским, ведя боевые действия, этого еще не знало.

Но у Свияжской битвы есть не только тактическое, но и духовное измерение. Эта победа была достигнута на фоне сложной международной обстановки. Недавнее завершение тяжелой войны с Великим княжеством Литовским принесло долгожданное присоединение Смоленска, однако усилия, потраченные на то, чтобы взять и Полоцк, не принесли результата; Казань давно перестала быть подконтрольной Москве, и в этом можно увидеть явное ухудшение политических позиций на востоке по сравнению с временами Ивана III; но главной проблемой стали атаки крымцев, стоившие дорого, – особенно их нашествие 1521 года, имевшее для Москвы почти катастрофические последствия; более того, завязывавшиеся время от времени союзнические отношения Казани с Крымом провоцировали относительно близкую к ядру русских земель Казань на враждебные действия: набеги, разбой в отношении русских купцов. В столь тяжелой ситуации свияжский триумф ободрил подданных Василия III и, главное, его воинство. Кроме того, он внушил неприятелю должное почтение к русскому оружию.

Летописец, завершая рассказ о кампании 1524 года, переводит свое свидетельство в стиль эпического повествования: «Государьский великого князя меч обоюдуостр на цари и короли, на всяко племя безсерменское и на латинянство»[114]114
  Тихомиров М. Н. Новый памятник московской политической литературы XVI в. // Тихомиров М. Н. Русское летописание. М., 1979. С. 163.


[Закрыть], – что удалось доказать именно на Свияге.

С середины 1530-х годов Иван Васильевич более не упоминается в источниках, он ушел из жизни[115]115
  Историк С. Б. Веселовский считал, что И. В. Симский-Хабар скончался в 1534 году. См.: Веселовский С. Б. Исследование по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 319.


[Закрыть].

Но среди вельмож и воевод у него была достойная замена – его сын Иван, боярин Ивана IV. Отпрыск Хабара продолжил династию больших военачальников. На его счету нет громких побед, однако долгие годы он ходил в воеводских чинах под стягами Москвы и среди прочих полководцев участвовал во взятии Казани. В 1578 году Иван Иванович постригся в иноки под именем Ионы и через пять лет отдал Богу душу.

На примере династии Симских очень хорошо видно, как отец передавал сыну, а тот внуку державное искусство водить в бой полки и побеждать. Русская военная элита XV–XVII столетий была энергична, деятельна, отважна, хранила тактический опыт, полученный от предков, и приумножала его. Бояре дрались на поле боя, командовали армиями, обороняли крепости. Поджарые, жилистые, скорые в движениях люди – русские бояре той героической, величественной эпохи.