Текст книги "Бог любит Россию. Великие годы 1989–2014. Преодоление утопии"

Великая импровизация

Едва ли не главной приметой начальной стадии нашего предпринимательства был дефицит необходимых законов и правил и, что еще важнее, навыков нормального рынка. Люди не представляли, что и как делать, но отчаянно пытались. Году этак в 1991-м, проходя по коридорам Института философии(!), один из авторов слышал из-за полуоткрытой двери вопль: «Сахар FOB Амстердам!», из-за следующей – «Стекло оконное SIF Таганрог!», из-за третьей – «Детская одежда second hand три тонны, фура уже в Калининграде, а деньги еще не переведены, у вас есть голова на плечах?»

А еще множество молодых и не очень людей сидели на телефоне по ночам, приспосабливаясь ко всем существующим часовым поясам в попытках свести потенциального продавца с потенциальным покупателем. Это были посредники: ни денег, ни товара у них не было. Возникавшие виртуальные цепочки были головокружительными, но сразу рвались. Однако из ста одна срабатывала, вселяя надежду в товарищей по несчастью. Находили бывших однокашников по всему свету, соблазняли заняться бизнесом. Анекдот тех лет: два бизнесмена договорились о продаже вагона спичек. После подписания контракта один отправился искать спички, другой – деньги. Веселое было время.

Так или иначе, но в стране в нужный момент нашлось множество людей, не боящихся действовать на свой страх и риск, начать свое дело. Перед этими людьми лежало непаханое поле, но поле, повторимся, заминированное. Слишком многие подорвались на нем. Включая способных, храбрых, амбициозных, достойных, которым просто не повезло. Включая даже вчерашних подпольных «цеховиков», уж на что, казалось бы, тертых.

Государственные институты, регулирующие бизнес, существовали лишь в теории. Зарегистрировать фирму выглядело головоломной задачей, начать собственное производство с нуля – чем-то немыслимым. Проще всего казалось купить или продать партию груза за наличные без образования компании, а потом легализовать эту партию с помощью какого-нибудь хитрого, но почти законного трюка. На взгляд «новых бизнесменов» (тогда их все называли кооператорами), таможня СССР занималась чем-то загадочным, имеющим мало общего с тем, что они от нее ждали. Таможенники не знали, как оформить документы негосударственного поставщика, какие пошлины с него взыскивать, не было нормативной базы, сотрудники не справлялись с потоком товаров, хлынувшим из-за границы. На постах царил «маленький раскардаш»: взятки, пропажи товара, контрабанда, неправильное декларирование, полный произвол, откровенно коммерческий груз проходил как гуманитарный, гуманитарный тормозили как коммерческий. Исторически это был краткий миг, но он запомнился ярче, чем сменившие его спокойные годы. На фоне таких воспоминаний нынешняя таможня – это сказочный Ordnung, почти райское заведение. То же самое произошло со многими институтами.

Формирование отечественного бизнеса в конце 80-х – начале 90-х не было выбором из нескольких возможных вариантов. Российскую деловую модель тех лет предопределили действовавшие тогда (и быстро менявшиеся) законы, правила банковского обслуживания и налогового администрирования, нормативные акты, статьи УК и УПК и многое, многое другое. Это было похоже на масс-старт в марафоне по узкому переулку, где в начале забега царит полный хаос, толкание локтями, головами, невольные (и вольные!) подножки и прочие приемы. Попытка создать со старта что-то белоснежное не могла даже рассматриваться. Выбор стоял между участием в забеге по правилам момента или неучастием вовсе.

Нынешние, во многом уже завершающие усилия власти по очищению, например, банковского бизнеса – это исправление отчасти ею же созданной системы 90-х. Тогда иначе и быть не могло, а теперь пришло время и появилась такая возможность. Банки, не понявшие, что настали новые времена и про «схемы» надо забыть, лишаются лицензий.

Общий вектор развития предпринимательства за прошедшие 25 лет представляет собой постоянно идущую вверх прямую. Идущую от серых, а иногда и просто черных схем, к белым. И слава богу, что правительство не форсировало этот процесс, понимая, что ни за пять, ни за десять лет выстроить полностью легальную, правильную структуру бизнеса после десятилетий запретов невозможно. Отрадно то, что сложившаяся система, какой бы кривой она ни была вначале, сама стремилась и стремится к своему упорядочению и самоотчищению, что мы и наблюдаем в последние годы. Так ей, по большому счету, выгоднее и удобнее. Хотя не все это поняли даже до сих пор.

Еще один простой и всем понятный пример – уличная торговля. Первыми появились продавцы, в любую погоду торговавшие на чем попало и чем угодно. Чуть позже они переместились в ларьки – страшные, переделанные из железнодорожных контейнеров, все в решетках и с маленьким окошком для торговли. И это уже было развитие. Далее эти ларьки превратились в почти приличные алюминиевые киоски, а их, в свою очередь, сменили павильоны с большим остеклением. Ныне мы видим, как завершается процесс перемещения торговли во вполне пристойные, а порой и просто красивые магазины.

Не все понимают, что в эпоху лотков-контейнеров и товарных рынков невозможно было простым решением правительства добиться такого результата. Должны были пройти годы развития, накоплен капитал для вложения, создана законодательная и нормативная база для розничной торговли. Встала на ноги налоговая служба, разработана система упрощенного налогообложения, налажены связи с поставщиками, транспортом, оформлены имущественные отношения. Такое было просто невозможно в начале 90-х. В целом то же самое, при всей специфике отдельных отраслей, относится к строительству, товарному производству, транспортному обслуживанию и всем прочим бизнесам – производственным и сервисным, начинавшимся без государственной поддержки.

Уже упоминавшийся нами Владимир Солоухин в своей написанной в советское время «в стол» и опубликованной в 1992 году книге «При свете дня» приводил длиннейшие списки товаров, которые нельзя было купить («достать») в СССР. Сейчас многие говорят, что в 1991–1992 годах все это вдруг появилось как из-под земли. Это шутка памяти. Оно не появилось сразу. Наоборот, в те годы сперва исчезло даже то немногое, что еще оставалось в свободной продаже. Первой задачей бизнеса было заполнить товарный вакуум.

Бизнес имел свои потребности. Они не могли быть удовлетворены тем, что производилось в стране. Из-за границы приходилось везти самые элементарные вещи, начиная с оснащения офисов. Надо было заключать внешнеэкономические сделки, а как – только что созданные юридические лица не вполне себе представляли, да и было их поначалу совсем не много. Выходили из положения по-всякому. Например, иностранная фирма закупала некий товар (это могли быть высокотехнологичные станки, а могла быть конторская бумага) у иностранного же поставщика, счета выставлялись третьей иностранной фирме, движение средств происходило далеко от России, но товар в результате по непонятным схемам и документам приходил российскому заказчику, который расплачивался на месте наличными, и каждая из сторон оставалась довольна, несмотря на ненормальность комбинации. А все потому, что не хватало полноценных российских юридических лиц с полноценным счетом в полноценном банке. Самые элементарные вещи требовали серьезного поиска. Постепенно – и, как мы сейчас понимаем, достаточно быстро (хотя тогда так не казалось) – они стали появляться.

С другой стороны, у молодого предпринимателя могла возникнуть уникальная возможность стать поставщиком пришедшей в Россию крупной мировой компании. В Америке и Европе на подобные заказы (прежде всего строительные и услуговые) слетались такие акулы, что мелкой молодой рыбешке делать было бы среди них нечего. В России же начала 90-х вчерашний студент мог получить подряд у таких компаний, как «Microsoft» или «Coca-Cola».

Строительная отрасль на долгие годы стала для российской экономики главным локомотивом. И стимулятором импортозамещения. В стране не производились самые элементарные вещи для нужд современного строительства, что породило мощный стимул для налаживания их выпуска на месте. Построенное надо обживать и обставлять, и это стало вызовом собственным производителям мебели, текстиля, кухонного и офисного оборудования. Сыграло свою роль и то, что называют локализацией производства. Весьма характерен пример сети ИКЕА. Когда магазины этой сети открывались, все товары были с бирками «Сделано Где Угодно». А сейчас больше половины имеют бирку «Сделано в России».

Встроенным дефектом российского свободного рынка с самого начала оказались уродливые черты, унаследованные от подпольного. Что же до коррупционной «смазки» административных шестеренок, она, приходится признать, помогла в период законодательной неразберихи переходного периода обходить противоречащие рынку, но еще не отмененные законы и подзаконные акты. Так, по крайней мере, уверяли первопроходцы. Но, к сожалению, это вошло в привычку и у руки берущей, и у руки дающей.

И вторая ложка дегтя. Бурный рост предпринимательской активности в России почти сошел на нет в еще 2006 году. То есть капитализм слишком слабо растет снизу. Виной была политика государства по вытеснению крупного бизнеса из ряда сфер экономики. Чиновники восприняли это как карт-бланш на обуздание вообще всех «распоясавшихся коммерсов». «Кошмаренье бизнеса» появилось не тогда, оно сопровождало наше предпринимательство с начала его возрождения, но во второй половине нулевых приобрело – наряду с рейдерскими захватами – такой размах, что государство даже попыталось загнать этого джинна обратно в бутылку, ограничив число параллельных проверок, избыточных сертификаций, допусков и разрешений. Но к ощутимому росту бизнес-активности это до сих пор не привело. Требуются дополнительные усилия по снижению враждебной атмосферы.

Ряд пытливых умов занимает законный вопрос: что власть должна была бы сделать совсем иначе, вернись она сегодня в 2000 год? Или в 1992-й? И не только в области экономики. Ни один ответ не удовлетворит всех. Знающих, как надо было, хоть отбавляй. Порой звучат здравые на первый взгляд идеи. Но никакие «рецепты заднего обзора» не могут учесть совокупность всех обстоятельств ушедшего времени. Каждый согласен, что приватизация государственной собственности должна была больше дать бюджету и меньше – новым владельцам. Только было ли это реально в той реальной жизни? Нельзя забывать, что представляла собой в начале 90-х структура власти. Фон составляли люди с очень невысоким или нулевым патриотическим сознанием, преимущественно из недавно упраздненных партийно-советских структур, сбитые с толку окончанием СССР и возвращением России, но с решимостью не упустить свою выгоду. При иных способах приватизации, скорее всего, возникли бы иные проблемы, вряд ли более легкие. И сегодня мы слышали бы от тех же ретропровидцев прямо противоположные суждения.

Наконец, надо понимать, что представляли собой те приватизируемые государственные предприятия. Высокий чин из «Норникеля» рассказывал одному из авторов про упадок, в котором находилось предприятия в Норильске в момент приватизации. Ужасающие условия труда, отношение к экологическим вопросам как к выдуманным и несущественным, убогие зарплаты, которые еще и месяцами задерживались, забастовки рабочих, отсутствие внятной политики сбыта, маркетинга, схем управления. А потом рассказывал, как спустя несколько лет он уже возглавлял делегацию «Норникеля» при покупке завода в штате Монтана (США), описывал свои впечатления от этого завода.

Владеть предприятием и распоряжаться участком недр еще недостаточно для успеха. Нужно выстраивать производство в соответствии с требованиями текущего дня и даже с опережением. Завод должен быть инновационным и непрерывно развивающимся, только так можно стать мировым лидером. Чем и стал «Норникель» в последние годы в результате огромной работы управленцев компании. Представления о том, что негодяи-прихватизаторы по блату купили за копейки национальное достояние и сидят на Рублевке (в Лондоне, Куршевеле, на собственном острове и т. д.), получая сумасшедшие прибыли, изжить до конца невозможно. Тем более что в одном случае из двадцати это соответствует действительности.

Очень важно то, что везде в России обновленные предприятия гораздо более дружественны природе. Благодаря этому во множестве мест произошло улучшение экологической обстановки. Если в 1993 году в атмосферу над Россией попало 43,8 млн тонн загрязнителей (из них 24,8 млн тонн составили промышленные выбросы, 19 млн тонн – транспортные), то в 2011-м общий объем выбросов снизился до 32,6 млн тонн (соответственно 19,2 млн тонн и 13,4 млн тонн – при том, что число автомобилей в России выросло в разы).[4]4
  http://countrystudies.us/russia/25.htm; http://www.mnr.gov.ru/upload/iblock/a76/gosdoklad2011.pdf


[Закрыть] Не так быстро, как всем бы нам хотелось, но снижение выбросов продолжается. В тех случаях, когда реконструкция неосуществима, предприятие может быть ликвидировано. Так произошло, например, с Байкальским целлюлозно-бумажным комбинатом, загрязнявшим «славное море», с никелевым заводом в Норильске, введенным в строй в 1942 году и выбрасывавшим в атмосферу ежегодно свыше 350 тыс. тонн оксида серы. А вот в плавильном цехе Кольской ГМК новейшая автоматизированная система газоудаления (в просторечии – дымососы) позволила улавливать 70 процентов SO₃, что резко улучшило окружающую среду. Ряд источников утверждает, что по состоянию на 2015 год промышленный фактор загрязнения атмосферы уже опустился ниже транспортного.

Даже в индустриальном упадке 90-х можно увидеть не один лишь отрицательный аспект. Один из авторов в 2001 году услышал от жителя Каширы, заядлого рыболова и охотника, поразительные вещи. Почти всю Оку и леса по ее берегам от Перемышля до Касимова он за десятилетия узнал, как собственный чулан. «С каждым годом надвигалось умирание: и рыбы, и зверья становилось все меньше, просто отчаяние брало. И вдруг, в 90-е, жизнь стала возвращаться. Сперва по притокам – по Жиздре, по Угре, по Протве, по Осетру, а потом и в самой Оке. Раки появились! А уж на что они чистюли…» Дело объяснялось просто: закрывались предприятия, отравлявшие воду и воздух, в основном старые, не поддающиеся модернизации. А новые уже соблюдают (обязаны соблюдать!) природоохранные законы.

Заодно процитируем наблюдение тесно связанного с Сибирью писателя: «Парадокс, но спад экономики в связи с „перестройкой“ и рождением дикого капитализма в Сибири таинственным образом решил некоторые проблемы таежной экологии. Очистились реки, по которым бесконтрольно гнали лес, вновь появилась рыба там, где варварски мутили воду; перепрофилируются вредные убыточные производства». (Евгений Попов. Транссиб и вокруг. «Октябрь», 2009, № 4.)

Хватит ли предпринимателей?

По данным международной организации Глобальный Мониторинг Предпринимательства (GEM), в 2010 году 6,63 % трудоспособного населения России (порядка 6 млн человек; трудоспособное население России GEM оценивал на тот момент в 90,5 млн человек) были либо «ранними», либо устоявшимися предпринимателями. Росстат менее оптимистичен. По его подсчетам, число занятых в экономике, но при этом «работающих не по найму», включая фермеров, равно 4 млн 948 тыс. чел. То есть не дотягивает даже до 5 млн. Другие источники (исследовательские организации, фонды) проводят свои мониторинги и дают свои оценки – нередко более высокие – видимо, в связи с разными методиками подсчетов.

(Оговоримся, что в СМИ, не говоря уже о Сети, можно набрести и на просто фантастические сведения о наших предпринимателях. К примеру, почтенный Лев Гудков, директор «Левада-Центра», заявил в передаче «Право голоса» на ТВЦ 10 декабря 2013 года, что 16 % российских предпринимателей томятся в заключении. 16 % от цифры GEM равны 960 тысячам человек, от росстатовской цифры – 792 тысячам. Между тем, в местах лишения свободы в России содержится в общей сложности 540 тысяч человек.)

Но что бы ни говорили мониторинги или статистика, предпринимательская когорта в нашей стране гораздо многочисленнее и пяти, и шести миллионов человек, и мы постараемся это показать. На наш взгляд, этот вопрос один из самых важных для будущего России. Те, кого раздражает обилие цифр, пусть пропустят несколько абзацев.

Вице-премьер Ольга Голодец заявила какое-то время назад: «48 миллионов человек работают в секторах, которые нам видны и понятны. Где и чем заняты все остальные, мы не понимаем». Заявление крайне интересное. Попробуем разобраться: сколько их, «остальных»?

Снова обратимся к Росстату. В 2012 году экономически активное население страны, т. е. лица в возрасте от 15 до 72 лет, работавшие или искавшие работу, составляло 75 млн 676 тыс. чел. (всего в этом обширном возрастном диапазоне статистика насчитывала на тот момент 107 млн чел., а в диапазоне от 15 до 64 лет – 102 млн). Из числа «экономически активных» непосредственно в экономике были официально заняты (и платили налоги), согласно Росстату, 71 млн 545 тыс. чел., а 4 млн 131 тыс. чел. были безработными, но искали работу.

Отнимем 48 млн человек, работающих в «понятных» (согласно О. Ю. Голодец) секторах экономики, от числа официально занятых. Получается, что ни много ни мало 23,5 млн человек «экономически активны» и «заняты в экономике», но неясно чем. К ним следовало бы прибавить несколько миллионов из числа «экономически неактивного населения» – тех, кто на самом деле экономически активен. Это нигде не оформленные, но фактически работающие по негласному найму лица. Это могут быть домохозяйки и «домохозяева», инвалиды, подростки и студенты, пенсионеры, снявшиеся с учета безработные, рантье, иждивенцы, члены семей микропредпринимателей, работающие в зарегистрированном семейном бизнесе, но без оформления (чтобы не платить налоги) и так далее. Получается, что занятых «непонятно чем» (но занятых!) у нас порядка 30 млн человек, а то и больше. А ведь есть еще нелегально работающие мигранты!

Все эти цифры связаны с темой предпринимательства. Нас со всех сторон окружают люди, работающие без трудового договора и без всякой регистрации. Это продавцы в ночных палатках, репетиторы и частные учителя, «бомбилы», прислуга, сиделки, няни, посредники на рынке недвижимости, «коробейники», голоса «колл-центров». Это перегонщики автомобилей и никуда не девшиеся (хотя их ряды и поредели) челночники. Это значительная часть лиц свободных профессий. Это те, кто выращивают на продажу овощи и цветы, содержат у себя дома частные ясли и детские сады на несколько детей, обслуживают свадьбы (музыканты, видеосъемка, аниматоры), нанимаются строить и ремонтировать дома, квартиры и дачи, ремонтируют автомобили, компьютеры и прочую технику, пишут программное обеспечение, дистанционно обслуживают бесчисленные сайты и пиратский бизнес в Интернете, производят уборку в жилищах более состоятельных граждан, служат их личными шоферами, охраняют их имущество, оказывают иные частные услуги. Набор услуг бесконечен, полистайте газеты частных объявлений (замечательно, что у нас эти объявления отважно дают люди, не состоящие на налоговом учете).

В стране миллионы микропредпринимателей. Весь житейский и деловой опыт авторов говорит: на каждого ИП, ЧП и ПБОЮЛ приходится несколько человек, не платящих налоги и при этом трудолюбивых как пчелы. У кого-то из них предпринимательская жилка на примитивном минимуме, у кого-то достаточно развита, но их потенциал пока обречен прозябать на ничтожном подпольном уровне, потому что выход из подполья не сулит им очевидных преимуществ.

Как бы то ни было, объем предпринимательского потенциала России в разы больше цифр GEMа и Росстата, весь вопрос в том, улучшаются ли условия для того, чтобы этот потенциал мог раскрыться.

Однозначная картина в этой сфере отсутствует. Количество вынужденных закрыть свой зарегистрированный бизнес индивидуальных предпринимателей только за первую половину 2013 года достигло 531,9 тыс. человек, кроме того, снялись с учета 18,2 тыс. фермеров (цифры из ресурса Газета. Ru). То есть всего за полгода страна потеряла 550,1 тыс. налогоплательщиков, не говоря уже о сопутствующих потерях.[5]5
  Да и в 2012 году, по подсчетам «Деловой России», из-за закрывшихся предпринимателей бюджет потерял налогов на 13,5 млрд рублей, тогда как планировалось получить дополнительно 5,1 млрд. То есть бюджет недосчитался 18,6 млрд рублей, на которые рассчитывал.


[Закрыть] С другой стороны, за первую половину 2013 года зарегистрировались 215 тыс. новых предпринимателей (видимо, изначально более крепких, раз их не смутило ужесточение правил), и это снизило чистую убыль в их рядах до 335 тысяч. Во второй половине 2013 года положение стало меняться в лучшую сторону. Хотя в целом за 2013 год численность ИП все же стала меньше на 103,3 тыс. или на 4,1 % (составив почти ровно 2,5 млн ИП), их выручка при этом выросла на 12 %, до 9 трлн 733 млрд рублей. Что же до малых предприятий (журналисты их нередко путают с ИП), их количество даже выросло на 3 %, до 2 млн 63 тысяч. Оборот и численность сотрудников также выросли, пусть и незначительно.

А как сегодня? В январе – июле 2015 года число вновь зарегистрированных индивидуальных предпринимателей (ИП) составило 397,5 тыс., это на 17,5 % больше, чем за аналогичный период 2014 года. Кроме того, за январь – июль в России было зарегистрировано 18,7 тыс. новых фермерских хозяйств, на 49 % больше, чем за тот же период прошлого года. Что же до количества ИП, прекративших свою деятельность на основании собственного решения об этом, в январе – июле 2015 года оно составило 216,6 тысячи, что на 22,5 % меньше, чем за первые семь месяцев 2014 года. По такому же основанию прекратили деятельность 6,9 тыс. фермерских хозяйств, что на 33,5 % меньше аналогичного показателя прошлого года.

По данным Федеральной налоговой службы, в едином госреестре на 1 августа 2015 г. было зарегистрировано 3 млн 510 тыс. ИП (против, напомним, 2,5 млн двумя годами раньше), а также 139,6 тыс. фермерских хозяйств, которых с начала года стало больше на 9,2 тыс., или на 7,1 %.

Но вот что характерно: драматическое, пусть и временное, сокращение в 2012–2013 гг. числа бизнесов на многие сотни тысяч не отразилось на тогдашних показателях безработицы – «индивидуалы», труженики микро – и малого бизнеса просто ушли в «тень». Это еще раз напоминает об исполинских размерах «тени» – ей ничего не стоит вместить лишний миллион – и подводит нас к загадке о размерах теневой экономики России.

Многие, кстати, думают, что теневая экономика – это наркобизнес, подпольная торговля оружием и т. п. Теневая экономика – это другое: продажи без кассового аппарата, выпуск неучтенной продукции, «черный нал», зарплаты в конверте, работа на законном предприятии на условиях устной договоренности (так работает, особенно на стройках, целая армия гастарбайтеров), «творческая бухгалтерия», нерегистрируемое частное строительство в пригородах и на селе и т. п. Главное же во всем этом – уход от налогов. Некоторые включают в теневую экономику производство контрафакта, хотя это скорее уже криминальная экономика. Четкие границы провести по-любому трудно: с одной стороны, теневая экономика любой страны – составная часть ее ВВП, с другой – все виды теневой деятельности нарушают закон. У одного теневика возникают большие объемы наличности, которые надо «отмыть» (превратить из незаконных в законные), ибо их невозможно просто так положить на счет, инвестировать в «белый» бизнес, оплатить товарные закупки; другому, наоборот, нужны «живые» деньги – на зарплату в конвертах, на оплату теневых сделок, на взятки. «Отмывка» и «обналичка» ведутся с помощью банков (ряд банков потерял из-за этого лицензии), лжефирм, НКО, офшоров.

Российская теневая экономика держится не только на коррупции, но и на умении решать вопросы, обходясь без сложных, поглощающих время и деньги юридических процедур, на традиции купеческого слова, т. е. без гор документов и без юристов, берущих за свои услуги тысячу долларов в час. Теневики это презирают, им во многих случаях (не во всех, конечно) достаточно устного соглашения. Это усложняет «бой с тенью».

«Российская газета» (24.4.13), ссылаясь на подсчеты экспертов, утверждает, что в России «в теневом секторе сейчас трудится примерно 22 миллиона человек», и эта цифра выглядит правдоподобно. Поклонники легких решений говорят, что государство могло бы легко и быстро выявить 90 процентов «теневых тружеников» и заставить их платить налоги, что очень заметно помогло бы российскому бюджету. Государство занято именно этим, только крайне постепенно, и усиливать темп, на наш взгляд, не стоит. В апреле 2013 г. тогдашний министр экономического развития А. Р. Белоусов признал, что в связи с модернизацией крупные предприятия сокращают занятых, «которые перетекают в теневой сектор». Сколь бы велик ни был выпадающий доход государства, этот сектор служит временным социальным амортизатором. Из двух зол приходится выбирать меньшее.

В Сети можно встретить сказочные цифры. Так, Андрей Алексеевич Нечаев, министр экономики РФ в 1992–1993 гг., ныне уверяет (http://aanechaev.livejournal.com/185570.html), что состав населения России по роду занятий таков: «пенсионеры – 41 млн (не считая военных пенсионеров); армия со всеми вузами и КБ – чуть больше 1 млн; ФСБ, ФСО, спецсвязь, спецслужбы – 2 млн 160 тыс.; МЧС, МВД, УФСИН, прокуратура и так далее – 2 млн 541 тыс.; таможня, налоговая и прочие инспекции – 1 млн 356 тыс.; чиновники, лицензирующие, контролирующие организации – 1 млн 321 тыс.; прочие служащие – 1 млн 252 тыс.; клерки пенсионных, социальных, страховых и прочих фондов – 1 млн 727 тыс.; депутаты и их аппарат – 1 млн 872 тыс.; священнослужители – 530 тыс.; нотариусы, юридические бюро, адвокаты, заключенные – 1 млн 843 тыс.; частная охрана, детективы – 1 млн 98 тыс.; официально безработные – 8 млн 420 тыс.». Итого, подводит итог Нечаев, «67 450 тыс. человек ничего не производят кроме государственных и близких к ним услуг». (Мы складывали трижды, выходит на 1,33 млн меньше, но не будем придираться. – А. Г. и Д. Я.) «Реально производят добавленную стоимость около 15–20 миллионов человек», – добавляет Нечаев, не поясняя, чем занято не охваченное его статистикой остальное население страны (60–65 млн). Правда, экс-министр оговаривается, что все это не его данные, а «данные С. Демуры» (хотя и не сообщает читателям, кто он).

Приведенные цифры подхватила целая армия участников сетей и форумов – из тех, кому обидно за державу, но проверять информацию еще не умеют. Те же, кто умеют, в недоумении. «Депутаты и их аппарат – 1 млн 872 тыс.» – это полная нелепость! А как вам нравятся «нотариусы, юридические бюро, адвокаты, заключенные – 1 млн 843 тыс.»? Заключенных в России 540 тысяч человек, значит нотариусов со товарищи у нас 1,3 миллиона?! И какие такие «государственные и близкие к ним услуги» могут «производить» пенсионеры и «официально безработные» (кстати, их число преувеличено ровно вдвое)? Доктор экономических наук Никита Кричевский пишет в Сети колумнисту, повторившему вышеприведенные цифры: «Цитируя Нечаева, ты самоуничтожаешься как экономический журналист. Прежде чем цитировать, или сам перепроверь, или найди другой источник… Голову даю на отсечение – не найдешь, потому что это бред».

Хоть это слегка уведет нас в сторону от темы трудовых ресурсов, побудем с экс-министром экономики еще две минуты. Дело в том, что он утверждает далее (уже ни на кого не ссылаясь) вот что: «В развитых странах на социальные нужды (здравоохранение, образование, культуру, спорт, ЖКХ и т. д.) тратится 70 % бюджета, а в России – 15 %». То же якобы и с расходами на госаппарат: в развитых странах – 11 %, в России – 43 %.

Убедиться, что это вздор, просто. Расходы федерального бюджета России в 2014 году равнялись 14 трлн 830 млрд руб., на социальные статьи пришлось 5 триллионов или 34 (а вовсе не 15) процентов. Но это еще не все. Если расходы на оборону или внешнеполитическую деятельность заложены целиком в федеральный бюджет, то оценить затраты на социальные нужды можно лишь в рамках консолидированного бюджета, т. е. суммы бюджетов всех уровней на территории страны. Расходы консолидированного бюджета 2014 года составили 27 трлн 216 млрд рублей, из них на социальные статьи (социальная защита, здравоохранение, жилищно-коммунальное хозяйство, образование, культура, охрана окружающей среды, спорт, молодежная политика и т. д.) пришлось 15,8 трлн рублей, или 58 процентов. Сумма, превышающая весь федеральный бюджет.

Теперь о «стоимости» госаппарата. На сайте «Rus nauka» приведены сравнительные данные[6]6
  http://www.rusnauka.com/7_NITSB_2013/Economics/ 16_131028.doc.htm (табл.3)


[Закрыть] о бюджетных затратах в странах Большой восьмерки на те или иные цели в процентах к ВВП. Графа «Услуги органов государственного управления» показывает, что российский госаппарат представляет из себя самую экономную на фоне остальных семи стран структуру. В Италии на госуправление идет 8,6 % ВВП, во Франции – 7,1 %, в Германии 6 %, а самый низкий показатель в «семерке» у Великобритании – 4,4 %, тогда как у России он из года в год ниже 4 процентов. По отношению к федеральному бюджету это 16–18 %, никак не 43 %.

Но вернемся к демографической теме и подытожим. Страна располагает умопомрачительным, во многие миллионы человек, резервом и для реиндустриализации, и для «повторного освоения» России. Наш народ привычен к «большим проектам», хорошо понимает их стратегический смысл. А уж если это подкрепляется материально, успех обеспечен. Мы исторически всегда были легки на подъем, пока сталинская система прописки не приковала всех к месту «проживания», но это преодолевается на наших глазах. Путешествия – и чем дальше, тем лучше – наше национальное хобби.

Страна располагает более чем достаточным человеческим резервом и для развития полноценного предпринимательства. Не забудем также о громадном потенциале расширения налогооблагаемой базы. Не говоря о возможностях для вытеснения с рынка труда мигрантов. Но использовать этот резерв по назначению – труднейшая, почти ювелирная по сложности задача, чтобы ее решить, потребуется целая система кнутов и пряников. В первую очередь пряников, вроде «налоговых каникул». И много терпения.

Нет сомнений, новая Россия с этим справится. Основания для уверенности дает вереница не менее трудных, но уже решенных за последние 25 лет задач.