Текст книги "Над облаками дождей не бывает"

– Мне Хокудо тоже про русского говорил. А на какую площадь действуют иллюзии этого русского?

– Там территория радиусом около двух километров. Они спокойно вошли и спокойно вышли. Никто не почесался даже. Стоны издай какие-нибудь, поохай, для звука. А то тишина может подозрения вызвать.

Они оба издали несколько сладострастных стонов.

– У Хокудо есть какой-то план, – предположил Шнайдер. – Он этого русского хочет использовать как-то, чтобы установить контроль над источником реликта. Он мне это почти открытым текстом выдал, после того, как показал летающую ложку.

– Нас загипнотизировать?

– Нет. Мы ему зачем-то нужны. Возможно, он не хочет сам впрягаться в этот хомут, собирается руководить всем из тени.

– Нам это на руку, – ответил Кроссман.

– А какова будет цена?

– Пока Хокудо не озвучит, не поймем. Но без него нам вообще останется только дырка от пончика. Придется идти на какие-то уступки. А там выкрутимся.

Они еще покряхтели немного, для достоверности, потом Кроссман сказал, что кончил, поблагодарил Шнайдера, и первым покинул душевую кабину. Тот остался один, и не без удовольствия отмыл тело от грязи, а память от осадка тюремных воспоминаний.

– Теперь можно и поспать, – сообщил он, вернувшись в каюту.

Кроссман уже забрался под одеяло, и задумчиво пялился в потолок.

– Тогда туши свет, – попросил он.

Шнайдер погасил диодный светильник, снял покрывало, и тоже устроился под одеялом. После тюремного недосыпа и ночных допросов было необыкновенно приятно лежать на мягкой кровати. Можно было позволить себе расслабиться, понимая, что скоро придется очень сильно напрячься. Предстояла нелегкая битва за будущее. Битва с обстоятельствами, со злой волей конкурентов, битва за долю с Хокудо, и битва с правительством за саму жизнь.

Вскоре он провалился в глубокий сон, глухой и черный, без намека на сновидения. Так, высоко над землей, в безмятежном пространстве выше облаков, он проспал до утра.

Глава 2

В которой Олег Шерстюк показывает член американским летчикам, а Рихард Шнайдер и Томас Кроссман заключают соглашение с господином Хокудо.

И без того хмурое утро над авиабазой омрачил вой сигнала тревоги, который застал командира дежурных средств истребительного звена Дена Стакера за игрой в пинг-понг.

– Вот, зараза! – воскликнул Стакер, пропуская очко, и откладывая ракетку. – Это не считается!

– Все считается! – ведомый пилот Макс Донован тоже бросил ракетку на стол, и погрозил командиру пальцем. – В бою все считается, и за столом все считается. Продолжим по возвращению, а пока двенадцать-пятнадцать.

Они оба покинули игровой зал. Солнце уже взошло, но с трудом пробивалось через толстую пелену туч. Стакер привычно бросил взгляд на бело-красный аэродромный «колдун» на шесте, оценивая направление и силу ветра, после чего они с Донованом рванули к ангару.

– Время, время! – подогнал полковник Сависки, издалека увидев спешащих к нему Донована и Стакера.

Он выразительно постучал пальцем по циферблату наручных часов.

– Начальство не опаздывает, начальство задерживается! – на бегу отшутился Стакер.

Они с Донованом поспешили в помещение, где хранились противоперегрузочные костюмы. Сависки не отставал ни на шаг.

– Это ты русским расскажи! – одернул он Стакера.

– Что, опять русские? – пробурчал Донован. – Скоро они к нам на барбекю летать будут. Наземные ПВО что, совсем не работают?

– Это не нашего ума дело, – ответил полковник. – Цель на радаре высоколетящая, низкоскоростная. Остальное нас не касается.

– Ясно. – Донован успокоился. – Аэростат. Метеорологический зонд залетел из Канады. Бывало уже такое.

– При южном ветре, да мило, – полковник усмехнулся. – И размерчик… Ладно, кроме шуток, хотя это секретная информация, но вам лучше знать. Ночью случился бунт в тюрьме. К утру его подавили, сосчитали трупы, и не досчитались одного поганца. При этом один из выживших охранников, стоявший в карауле на вышке, клянется, что видел, как арестанта в оранжевой робе некая сила унесла в небо. При этом не было слышно никаких звуков, какие может издавать вертолет. Я не верю в ангелов, которые спускаются с небес, и во плоти забирают зэков из тюрем. К тому же, всего через полчаса, наземные ПВО сообщили о движении цели, очень похожей по параметрам на здоровенный дирижабль. На связь объект не выходит, а сбить его не представляется возможном из-за высоты, на которой он движется. Не добивают туда ракеты. Так что вам работать.

– Даже интересненько, – прикинул Стакер. – Дерижопели валить нам еще с Максом не приходилось.

– Вам вообще не приходилось никого валить, кроме учебных мишеней, – осадил его полковник. – Последний реальный воздушный бой пилоты США вели в корейской войне. А бомбежки – это бомбежки. Так что не расслабляться!

Они, оставив полковника в ангаре, перебрались на взлетку, куда тягачи уже выкатили два истребителя F-22 с черными крестами трефовых тузов на фюзеляжах. Как только техники убрали все кабели и шланги наземного обслуживания, Стакер и Донован забрались на свои места и устроились в креслах. Они подключили шланги противоперегрузочных костюмов к бортовой пневматической системе, загрузили программное обеспечение, проверили связь.

– Танго первый Танго второму, есть связь? – произнес Стакер.

– Я бы предпочел связь с длинноногой блондинкой, – ответил в эфире Донован. – И не по рации, а в мягкой постельке. Но тебя слышу, оцениваю слышимость в пять баллов.

– Принял, – ответил Стакер.

Он проверил работу двигателя, удерживая на тормозах самолет, качающийся от мощной тяги, затем пробежал взглядом по индикаторам боекомплекта.

– Танго первый к взлету готов! – доложил он в диспетчерскую.

– Танго два к взлету готов!

– Взлет разрешаю! – донесся в эфире голос диспетчера.

Летчики врубили форсаж, воздух содрогнулся от грохота, самолеты сорвались с места, и один за другим взмыли в затянутое тучами небо.

Пробив облачный слой, оба истребителя быстро набрали высоту десять тысяч метров, и вышли на крейсерский эшелон. Минут через десять бортовой радар выдал метку.

– Вижу цель на радаре! – сообщил Стакер. – Дистанция сто двадцать миль. Скорость порядка пятидесяти узлов. Очень медленная. Точно дерижопель. И отражающая поверхность – будьте нате.

Он доложил на землю, получив в ответ указание выйти на связь с пилотом неопознанного летательного аппарата. Но сколько летчики ни делали попыток, в эфире им никто, кроме диспетчера, не отвечал. Попытки пришлось оставить ввиду отсутствия результата. Оставалось лишь установить визуальный контакт, а потом серией маневров донести до экипажа мысль о необходимости посадки. Дистанция сокращалась быстро, за час истребитель проглатывал восемьсот километров на самом щадящем режиме, так что двести километров для него вообще не были помехой, меньше двадцати минут на подлет.

– Наблюдаю цель визуально, – голос Донована, прозвучавший в эфире, вывел Стакера из задумчивости. – Они нас тоже засекли, набирают высоту. Довольно резво для дирижабля.

– У нас потолок десять миль, нельзя дать им подняться выше. Пройди над ними, покажи, что запрещаешь дальнейший подъем. И еще раз попробуй вызвать их по рации.

Оба самолета, описав широкую дугу и оставляя за кончиками крыльев струи конденсированного пара, отклонились к востоку, чтобы первый заход сделать со стороны солнца. Вероятность атаки была крайне низкой, медлительный воздушный корабль не выглядел угрожающим, напоминая ленивого белого кита, зависшего над облаками и греющегося на солнце. Но бдительность терять было нельзя, да и нарушать инструкции не следовало.

– Разделились! – приказал Стакер.

Сам он провел самолет ниже дирижабля, а Донован, наоборот, выше, трижды махнув крыльями, для большей заметности. Но никаких реакций со стороны экипажа воздушного корабля не последовало. Он продолжал следовать прежним курсом и набирал высоту.

– База, я Танго первый, – передал Стакер. – Экипаж дирижабля на призывы к снижению не реагирует. На связь не выходит, никаких сигналов не подает, опознавательных знаков не имеет. Даже бортовых огней, кажется, нет.

– Произведите предупредительный выстрел! – ответили в эфире.

Стакер, морщась от навалившейся перегрузки, произвел боевой разворот, и вышел на атакующий курс. Отведя прицел в сторону, он дал очередь из авиационной пушки. Тридцатимиллиметровые снаряды унеслись в пустоту, оставляя за собой повисшие в воздухе дымные трассы.

– Он не может слишком высоко подняться, – предположил Донован. – Рекорд высоты для дирижаблей что-то около семидесяти тысяч футов.

– Толку мало. Если нам не позволят его сбить, что мы с ним делать будем? У нас топливо кончится, а он как шел, так и продолжит идти.

– Нас не сбивать его послали, а посадить.

– И как ты собираешься это сделать?

Самолеты развернулись по большому радиусу, чтобы снизить перегрузки, и снова зашли на цель. Никакой реакции со стороны экипажа дирижабля по-прежнему не было.

– Они не реагируют на предупредительный выстрел, – сообщил Стакер на базу. – Какие наши дальнейшие действия?

– Открывайте огонь на поражение! – отдал команду диспетчер.

– Замечательно… – пробормотал Стакер, отключив микрофон. – Тогда успеем вернуться к завтраку.

Он дважды прошел над дирижаблем, стараясь держаться как можно ближе к его обшивке. Внутри не заметить этого было никак нельзя – самолет проносился с грохотом и свистом, а поток раскаленных газов из двигателя бил в борт воздушного корабля и ненадолго отклонял его с курса. Но капитан упрямо выравнивал дирижабль.

– Танго два, прикрой, захожу на атакующий курс! – сообщил Стакер.

– Принял!

Стакер поймал приближающийся дирижабль в прицел, и долбанул по нему очередью из пушки. Пули, оставляя трассирующие дымы, без труда прошили обшивку, за ней переборки, растяжки, все, что там могло быть, и, уже кувыркаясь, но, почти не потеряв в скорости, размолотили противоположный борт. Дирижаблю ведь много не надо, ему достаточно пробить полость с газом, и он сам постепенно снизится, хочет того экипаж, или нет. Но, к удивлению Стакера, все происходило не так быстро, как хотелось бы. Дыры в борту зияли, особенно заметны были выходные отверстия, но воздушный корабль продолжал держать курс, и набирал высоту, вместо того, чтобы ее терять.

– Танго первый, что происходит? – спросил в эфире диспетчер.

– Есть попадание! – сообщил Стакер.

Наконец, вроде бы, дирижабль прекратил набор высоты, но и опускаться не думал.

– Добавим! – приказал Стакер.

Они с Донованом сделали еще три захода, молотя из пушек. Снаряды выдирали из обшивки клочья, а что внутри творилось, страшно было подумать. Дирижабль начал приобретать заметный дифферент на нос и пошел на снижение.

– Вот это другое дело! – обрадовался Донован. – А то что-то странное он творил.

– Инерция большая, – объяснил Стакер. – И наверняка, там в газовой полости защитные перегородки. Впрочем, уже без разницы.

– Может еще пройтись? – спросил Донован.

– Не надо. Так скорость снижения приемлемая, может выживут при падении, их возьмут в плен, а нам дадут по медали.

– Я бы предпочел премию, отпуск и сисястую телку.

– Поддерживаю. База, я Танго первый, мы можем возвращаться?

– Проводите цель до отметки в три тысячи футов. Дальше ее возьмут под наблюдение наземные службы.

– Принял, – со вздохом ответил Стакер. Потом добавил, отключившись от эфира: – К завтраку хрен успеем.

Дирижабль, действительно, падал медленно. Куда медленнее, чем хотелось бы, и медленнее, чем должен был по законам физики. В обоих его бортах зияли внушительные пробоины, через них гелий должен был давно выйти без остатка. Но этого не происходило, дирижабль не терял ни формы, ни объема. Стакер забеспокоился, но не знал, в какую словесную форму облечь это беспокойство, чтобы, по возвращении на базу, не загреметь на обследование в психушку. Они с Донованом, круг за кругом совершая облет цели с левой циркуляцией, попросту жгли керосин, а запасы топлива не были безграничными.

– Добавим! – приказал Стакер. – А то и к обеду не успеем.

Они с Донованом заложили два симметричных виража, встали в боевой строй, и устремились к цели, чтобы добить ее.

– Я лучше останусь без медали, чем без завтрака, – произнес Стаккер.

Но в стеклянной башне командно-диспетчерского пункта о еде никто не думал. Полковник Сависки принимал доклады с радаров наземных служб, находясь в крайней степени замешательства.

– Какого долбанного хера они там вытворяют? – наконец озвучил он мучавший его вопрос.

Майор Говард глянула на него искоса, но не из-за ругательства. Она хоть и принадлежала к женскому полу, но не считала оскорблением в свой адрес крепкие словечки мужчин, которыми и сама не брезговала. Просто она не знала, что ответить. Поведение летчиков ее саму ввергало в недоумение. Во-первых, после сообщения о поражении цели они больше ни разу не выходили в эфир. Теоретически у одного из пилотов могла отказать рация, но чтобы у обоих – немыслимо. Во-вторых, не смотря на сообщение о попадании, цель продолжала следовать прежним курсом и быстро набирала высоту. Пройдя отметку в тридцать пять тысяч метров, дирижабль давно вышел из зоны действия истребителей, но пилоты не предпринимали ни попыток вернуться, ни как-то объяснить свои действия. Они описывали круги большого радиуса, не делая больше ничего. В-третьих, времени уже прошло изрядно, топливо кончалось, а отметка, после которой его не хватит на возвращение, приближалась.

– Это гребанное НЛО, – высказала предположение Говард. – Рекорд высоты для дирижаблей что-то около семидесяти тысяч футов. А эти уже выше двадцати миль поднялись. И Стакер… Он опытный пилот. Мне кажется, оба пилота не в себе.

– Замечательно! – Сависки не стал больше сдерживать эмоции, и шарахнул ладонью по краю радарного пульта. – Мне только гребанных во все отверстия инопланетян не хватало! Если истребители не вернутся на базу, начальство с меня спустит шкуру, затем наденет мне ее наизнанку, задом наперед, и вверх ногами. Так, что у меня хер на лбу окажется, а ходить мне придется на руках, жопой кверху.

– Если уж кого и выдолбают во все отверстия, так это меня, – хмуро заметила майор. – Хотя бы потому, что за безопасность полетов я отвечаю. Херово, когда все понимаешь, а сделать ничего не можешь.

Они попытались снова вызвать летчиков, но в эфире никто не отвечал.

Тем временем Стакер и Донован продолжали делать свою работу. Проносясь над дирижаблем, они отстреляли в него весь боекомплект из пушек, размолотив обшивку так, что стали видны внутренности воздушного корабля, заполненные разорванными тросами и искореженными растяжками. Но, лишившись всей верхней части, дирижабль не только не рухнул, а замедлил снижение, и неподвижно завис на высоте около двадцати тысяч футов.

– База, я Танго первый, – вызвал Стакер по рации. – Мы отстреляли все снаряды из пушек, но дирижабль продолжает оставаться в воздухе. От него остался почти один каркас с небольшими кусками обшивки, а он не падает… В это трудно поверить, но это так.

– Все нормально! – ответил в эфире спокойный голос полковника. – Вы столкнулись с инопланетным кораблем, замаскированным под дирижабль. Продолжайте его уничтожение. В эфире меня сменит майор Говард, она больше осведомлена о происходящем.

– Какие гребаные инопланетяне? Вы серьезно?

– Более чем, – голос в эфире сменился на женский. – У нас есть сведения, что вам необходимо уничтожить дирижабль полностью, так как сам инопланетный корабль находится внутри, и оснащен антигравитационным двигателем. Только разрушив оболочку и каркас дирижабля, вы сможете поразить корабль. Можете применять ракеты.

– Принял! – ответил Стакер.

– Это охренеть не надо! – раздался голос Донована. – Ради такого я готов пропустить и завтрак, и обед.

– Ни хера мне это не нравится, – выразил свое мнение Стакер.

Он чуть сбросил скорость, чтобы не рвать себя и машину слишком высокими перегрузками на виражах.

Грохот самолета, пронесшегося над дирижаблем, разбудил Рихарда Шнайдера.

– Твою мать! – Шнайдер вскочил с кровати. – Так и думал, что этим кончится!

– Чем? – Кроссман лениво открыл глаза.

– Ты не слышал, что ли? Истребители! Завалят нас, нахер!

– Это вряд ли, – Кроссман спокойно поднялся, и принялся одеваться. – Кому надо нас валить? Заставят сесть, завернут нам ласты, тебя отправят обратно в тюрьму, меня в Лэнгли, пытать пентаталом…

– Охрененная перспектива, старик! Всю жизнь мечтал! На кой хрен Хокудо вообще замутил с этим дирижаблем? Его же видно на всех радарах! И сбить можно хоть из рогатки.

– Из очень мощной рогатки, – уточнил Кроссман. – Не бузи. Хокудо не идиот. Он знает, что делает.

– Я бы тоже предпочел знать!

Не успели друзья одеться, как включилось дверное переговорное устройство, и кто-то на очень плохом английском попросил отворить замок.

– Сейчас, сейчас! – запутавшись в рукавах рубашки, ответил Шнайдер.

Кроссман открыл дверь. Японец в униформе сообщил, что проводит гостей в кабинет мистера Хокудо, где состоится совет по планированию.

Раздался рев реактивных двигателей и свист истребителей, рассекающих воздух плоскостями. Пол под ногами едва заметно качнулся. При этом лицо японца, стоящего за порогом, не выразило никаких эмоций.

– Забавно, – произнес Кроссман. – С нами даже советуются. Вот, хотел знать о планах Хокудо, он великодушно решил тебе их изложить. Лично.

– Доверяй, но проверяй, гласит поговорка. А у нас нет возможности проверить его заявления. В этом беда.

– Ты его не знаешь, а бочку катишь, – с укором ответил Кроссман. – Ты с ним мало общался, а я три дня. И понял одну важную вещь. Хокудо никогда не делает голословных заявлений. Он всегда приводит либо очевидные доказательства, вроде летающей ложки, либо дает отсылку к уже имеющейся у тебя информации. Так что ты остынь, дорогой друг. Давай выслушаем, что скажут, посмотрим, что покажут, а затем сделаем выводы.

Они покинули каюту, и, в сопровождении японца, отправились по коридору.

– Большой дирижабль, – произнес Шнайдер. – И много полезного пространства. Тут для полостей с газом попросту места нет.

– Да. Но три дня общения с мистером Хокудо почти избавили меня от возможности испытывать удивление, – ответил Кроссман.

– Я его несколько часов знаю. – Шнайдер усмехнулся. – И то очень близок к твоему состоянию.

Снаружи снова пронеслись истребители, но заметно дальше от дирижабля.

Стакер снова провел боевой разворот и дал указание в эфире, удерживая в прицеле остатки хвостовой части дирижабля:

– Твой носовой сектор.

– Принял! – ответил Донован.

– Выполняем, – приказал Стакер.

Он выпустил две ракеты класса «воздух-воздух», после чего крутанул бочку, и с крутым виражом ушел вправо. Донован глянул на ведущего – за его крыльями остались следы пара в областях разрежения, что говорило о приличных перегрузках в кабине. Сам он их испытывать не хотел, поэтому, выпустив ракеты, плавно выбрал ручку управления на себя. Ракеты разорвались уже внутри основной полости дирижабля, воспламенив внутренние конструкции. Хвостовую часть тоже разнесло двумя взрывами. На миг видимость стала нулевой – самолет Донована промчался сквозь облако дыма. Когда видимость восстановилась, ведомый вызвал ведущего.

– Все, пипец ему, Танго первый.

– Та ни хера… – раздалось в эфире.

Донован удивленно обернулся, заводя самолет в широкую дугу во избежание излишних перегрузок. Но то, что он увидел, не вязалось со здравым смыслом. Остатки каркаса, на который когда-то была натянута обшивка дирижабля, разваливались, пылая и оставляя клубы черного дыма. Они медленно падали вниз, обнажая длинную сигарообразную конструкцию цвета шкуры молочного поросенка. Через минуту удивленным взглядам пилотов предстал висящий в воздухе огромный мужской половой член с оголенной головкой и морщинистой волосатой мошонкой. Выглядел детородный орган настолько реалистично, что Донован помотал головой.

– Танго первый, Танго второй, доложите результат отстрела! – раздался в эфире голос майора. – Вы оголили корабль пришельцев? Что вы видите? Доложите немедленно!

– Здоровенный болт висит в воздухе! – сдавленным тоном ответил Стакер. – В смысле, хер. Ну, член мужской, половой, одна штука. Эрегированный. Толщиной около тридцати футов.

– Головка оголена? – уточнила майор.

– Да.

– Тогда немедленно катапультируйтесь! Немедленно, это приказ! – прокричала в эфире майор.

Тут же заглох двигатель. Стакер бросил взгляд на самолет ведомого, но тот тоже падал. Из его двигателя валил густой черный дым.

Не раздумывая более, Стаккер рванул рычаг катапульты.

Шнайдер и Кроссман к этому времени добрались до двери кабинета Хокудо. Сопровождающий открыл ее и пропустил гостей за порог. Кабинет был залит солнцем, через широкое окно было видно, как довольно далеко на востоке падают, сорвавшись в штопор, два совершенно исправных истребителя, а над ними распускаются два парашютных купола.

Кроссман и Шнайдер удивленно переглянулись. В кабинете, кроме мистера Хокудо, оказался еще один человек, это был мужчина немногим старше Кроссмана, явно не саксонской наружности. Причем, Хокудо и незнакомец вели себя совершенно по-приятельски, стояли у окна, громко хохотали, как школьники, и попеременно тыкали пальцами в снижающихся парашютистов.

– Член? – заливаясь смехом, уточнил Хокудо. – Нет, ты серьезно? Реальный писюн им показал? Я всегда был уверен, что у русских лучшее в мире чувство юмора.

– Хотите глянуть?

– На летающий хер? Нет, спасибо! Поверю на слово! Мистер Шерстюк, вы, как всегда, великолепны.

– Я не только ради смеха так поступил, – уже серьезнее произнес Шерстюк. – Нужно думать о будущем. Вам ведь надо выйти на разрешенный воздушный коридор, чтобы никто вас ни в чем не заподозрил. А теперь представьте, что будет с пилотами, когда они положат рапорты на стол начальству.

– С хером! – Хокудо смахнул пальцем навернувшуюся от смеха слезу. – Рапорта с хером! Нет, не могу… Их в психушку заберут.

– Именно. И вычтут стоимость истребителей из зарплаты.

– А переговоры в эфире?

– Не было никаких переговоров. Последнее, что слышали на базе, это доклад об успешном поражении воображаемой цели. Остальное я пилотам внушил. Все, что с ними происходило в радиусе двадцати километров от нас, является порождением моего намерения и плодом их воображения.

– Но летающий писюн… – Хокудо снова прыснул смехом.

– Это была импровизация. – Шерстюк развел руками. – У нас, у русских, есть выражение «хрен по всей морде». Оно означает, по смыслу, примерно то же, что дырка от пончика, но образно описывает многократное прикосновение писюном, как вы выразились, к лицу.

– А-ха-ха! – Господин Хокудо снова смахнул слезы. – И ты решил это русское выражение воплотить в иллюзорной реальности бедных пилотов? Я знал, мистер Шерстюк, что вы не любите американцев, но чтобы настолько. Впрочем, я сам их не люблю, после ряда событий.

– Мы, между прочим, американцы, – подал голос Шнайдер.

– Ах, простите, господа! – Хокудо развел руками и двинулся навстречу гостям. – Очень надеюсь, что вы не долго будете испытывать гордость от своего национального происхождения. Тюрьмы вам мало?

– Нет, достаточно, – ответил Шнайдер.

Он поспешил протянуть руку господину Хокудо, но тот от пожатия воздержался, не сумев скрыть едва заметной брезгливости на лице.

«Значит, прослушка была, – подумал Рихард. – Узкоглазый хрен знает, что мы вместе с Томасом мокли под душем».

– Это мистер Олег Шерстюк, – представил мужчину Таидо. – Русский, но хорошо говорит по-английски.

– Мы уже частично знакомы. – Кроссман кивнул.

– Да, он участвовал в операции по вашему освобождению, – подтвердил Хокудо. – А это мистер Рихард Шнайдер, глава «Реликт Корпорейшн» и первооткрыватель реликта.

Шерстюк кивнул.

Парашюты за окном сделались совсем крошечными, приближаясь к белоснежным клубящимся облакам.

– Приступим к делу! – Хокудо откинулся на спинку кресла. – Для начала мне бы хотелось оговорить главное. Думаю, господа Кроссман и Шнайдер понимают, что им оказана услуга.

– Да, – одновременно ответили американцы.

– Хорошо. Тогда главный вопрос – это вопрос о цене этой услуги. Вы, наверное, решили, что я попробую отнять у вас приоритет первооткрывателей, или обложить вас данью. Ничего этого я делать не собираюсь. Мне нужно всего две вещи. Первая вполне понятна. Я хочу, чтобы моя корпорация стала приоритетным партнером «Реликт Корпорэйшн».

– Что это значит? – решил уточнить Шнайдер.

– Это значит, что будет выдан единственный в мире патент на создание любых технологий, использующих реликт. Только нам, и никому больше. Все остальные смогут использовать лишь готовые устройства, выпущенные либо силами «Реликт Корпорэйшн», либо силами «ХОКУДО». Разрабатывать что-то на основе реликта, используя его известные свойства, или которые откроют позже, смогут только две наших компании. Кроме того, вы нам будете поставлять столько реликта, сколько нам потребуется.

– В каком виде? – спросил Кроссман.

– Я понятия не имею, в каком виде вы его получаете, – признался Хокудо. – Все, что моим людям довелось исследовать, это готовые формы, изменить которые не представляется возможным. Но раз вы можете отливать подобные формы, значит, вы получаете реликт в жидком виде, или у вас есть способ сделать его жидким.

– Мы получаем его в жидком виде, – подтвердил Кроссман. – Но вещество остается таким всего несколько минут. Потом оно самопроизвольно твердеет, и с ним уже ничего нельзя сделать. Таким образом, в неограниченных объемах, мы сможем поставлять только готовые детали по вашим формам. Иначе невозможно физически. Да и то, неограниченными их можно назвать лишь условно. Источник имеет диаметр всего около пятнадцати дюймов. Грубо говоря, нужно зачерпнуть вещество, залить его в форму, затем подать другую форму, и так далее. Даже с учетом скоростного конвейера, если нам удастся его установить, производительность не сможет быть очень высокой.

– Понятно… – Хокудо задумался. – Тогда для меня, тем более, нет смысла отбирать у вас источник. Раз у него, грубо говоря, ограниченный дебет, я не смогу вычерпать больше, чем вычерпаю с вашей помощью. С другой стороны, ограниченный дебет станет естественным регулятором цены на реликт, не позволяя ей опуститься. Поскольку себестоимость добычи, как я понимаю, нулевая, это позволит извлекать крайне высокие прибыли с каждого изделия.

– При ограниченном обороте, – добавил Шнайдер.

– Если чистая прибыль равна стоимости товара на рынке, низкий оборот мы как-нибудь переживем, – с улыбкой ответил господин Хокудо. – Хорошо, договорились. Я буду поставлять вам формы, какие мне нужны, вы будете заливать в них реликт.

– Нас устраивает, – подтвердил Кроссман. – Какое второе условие?

– Это будет сложнее объяснить, и сложнее выполнить. Но для меня данное условие имеет решающее значение. Источники энергии на основе реликта не должны попасть в Африку. А еще лучше, если в Африку не попадет никакой реликт и никакие технологии на основе реликта.

Шнайдер присвистнул, наплевав на приличия.

– Почему именно Африку вы хотите исключить из оборота реликта? – решил выяснить Кроссман, с упреком покосившись на друга.

– У меня есть на это причины. – Мистер Хокудо высокомерно сощурился и чуть оттопырил нижнюю губу. – Впрочем, раз мы партнеры, вам все равно надлежит это знать. Скажем так… Мне известно, что ситуация в Африке очень скоро изменится, что власть там захватят люди с весьма необычными способностями, которые даже без реликторных технологий могут представлять опасность для всего мира. А уж если им реликт предоставить, то нашему процветанию быстро придет конец. Более того, эти люди, как минимум двое из них, являются моими личными врагами, и виновны в увечьях моего сына. Я вынашиваю планы мести, не буду скрывать.

– Понятно. – Шнайдер задумался. – Ну, допустим, можно объявить Африку бесперспективным для нас регионом. Это сделать не сложно, особенно после запрета миграции и стремительного обнищания континента. Но ведь реликторы можно украсть. Вывезти контрабандой…

– Это не те объемы, которые могут нам навредить, – отмахнулся мистер Хокудо. – Главное, что не будет официальных поставок. Кстати… Я так понимаю, что ресурс реликтора неисчерпаем во времени. Можно его искусственно ограничить?

– Возможно, – ответил Кроссман. – Теоретически возможно, но мы не успели попробовать. Те реликторы, которые уже выпущены, в количестве девяти штук, представляют собой дармовые генераторы электричества с неограниченным ресурсом работы. По моей теории они преобразуют в энергию сам физический вакуум, и пока он есть во вселенной, реликторы будут работать. Но это касается девяти уже выпущенных. Все они конфискованы и находятся в распоряжении правительства. Если говорить о создании новых, я попытаюсь придумать устройство, прерывающее процесс генерации через какое-то время или после приема управляющего сигнала.

– Отлично, – мистер Хокудо кивнул. – Это было бы замечательно. Как для коммерческого использования, так и для моих планов. Собственно, других условий у меня нет. Моя корпорация будет самостоятельно реализовывать разработанные нами системы с использованием реликта, извлекая из этого прибыль. Причем, я даже не претендую на выяснение технологии производства источников энергии. Это будет вашей прерогативой, нам вы будете поставлять уже готовые. Нам этого хватит.

– Тогда по рукам, – уверенно заявил Шнайдер. – Вот только для реализации наших наполеоновских планов не хватает малости. Самого реликта. Источник под контролем спецназа. Даже если мы к нему пробьемся, это ничего не даст. Ну, черпанем один раз, потом нас все равно неминуемо вышибут оттуда.

– А это уже моя забота, – серьезно ответил Хокудо. – Точнее мистера Шерстюка.

– Нужна карта местности, – впервые за время совещания подал голос Шерстюк. – Не только самого завода, но и в радиусе… Ну, наверно двадцати километров. Для гарантии. Так же мне желательно получить снимки заводских корпусов, как они расположены.

– Этого нет. – Шнайдер развел руками. – Недавно мы расширили территорию, чтобы источник оказался в пределах нашего ограждения. После этого мы ничего не фотографировали.

– Я могу предоставить самые свежие снимки со спутника, – предложил мистер Хокудо.

– Хорошо… – Шерстюк задумался. – Поскольку источник имеет диаметр всего пятнадцать дюймов, мне нужно его точное положение на плане завода. С точностью как раз до этих пятнадцати дюймов. Мистер Шнайдер, какова по вашему мнению глубина источника?

– Точно сказать невозможно, но источник представляет собой вертикальную полость, заполненную жидкой субстанцией, не имеющей даже намека на силу выталкивания, вязкость, поверхностное натяжение. По сути, жидкий реликт ведет себя как вакуум, вообще никак не взаимодействуя с опущенными в него телами. Из какого бы материала они ни были изготовлены. Туда что дерево падает камнем, что кусок пенопласта, что кирпич.