Текст книги "Третья раса"

– Вот и готова наша кроличья нора! – рассмеялся Долговязый.

– Что? – я вздрогнул от неожидннасти.

– Ты «Алису в Стране Чудес» не читал?

– Читал.

– Ну так я и говорю, там через кроличью нору можно было попасть в другую реальность. И мы сейчас будем туда нырять.

– В другую реальность? – криво усмехнулся я.

– Что-то вроде того, Копуха, что-то вроде того. Но сначала дельфинов на разведку, а то время теряем!

Я вызвал Лидочку, и она вынырнула в получившемся колодце глубиной четыре километра. Однако, как и ожидалось, оценив размер усилителя, она не захотела его надевать.

– Слишком тяжелый! – сообщила она. – Может не хватить воздуха на всплытии.

– Там люди! – вклинился в разговор Долговязый, но Лидочка его попросту проигнорировала.

– Я не хочу умирать сегодня, – сообщила она мне, а потом нырнула и скрылась в черной обсидиановой бездне.

– Вот сучка! – Долговязый плюнул ей вслед. – Нет ведь ни малейшей опасности!

Он был прав. Не настолько усилитель тяжелый, чтобы хоть как-то повлиять на затраты воздуха при погружении. Дельфинам просто не хотелось утруждаться, вот и все. Отставник продолжал ругаться, но я не обращал на него внимания – думал, как найти выход из ситуации. К сожалению, мы с Леськой почти не общались на тему психологии китообразных, так что я понятия не имел, какой стимул может быть для дельфина важным, а какой не имеет значения. Но, вспомнив про Леську, я вдруг понял, чем можно попытаться зацепить Лидочку. Именно попытаться, поскольку в результате у меня не было ни малейшей уверенности.

– Там, на корабле, внизу, – сказал я в микрофон, – осталась та, которая все время работает с вами.

Коммуникатор не мог адекватно перевести Лесино имя так, чтобы дельфины его поняли без специального ключа, имевшегося в аппарате «Тапрабани». Поэтому пришлось пойти на словесные ухищрения.

– Та, с которой вы сношаетесь? – это вклинился Тошка, судя по изменившемуся тембру синтезатора.

– Да, – ответил я, не смотря на ухмылку Долговязого.

– Тогда мы попробуем опустить аппарат вдвоем, – сообщил дельфин. – И установить его в нужном месте. А вы будете нырять?

– Будем, – ответил вместо меня Долговязый. – Но нам надо еще подготовиться. А связь нужна быстро. Мы должны знать, что происходит внизу.

– Все понятно, – ответил Тошка и высунул морду из колодца.

Следом показалась и Лидочка. На усилителе были специальные крепления, позволяющие ныряльщику или дельфину закрепить его на спине. Однако она наотрез отказалась этим воспользоваться, заявив, что одна эту штуковину не потащит. В результате нам пришлось затянуть петли крепления таким образом, чтобы дельфины могли буксировать усилитель, просунув в крепления морды.

– У нас должна быть возможность бросить его при опасности, – объяснил Тошка.

Долговязый скрипнул зубами, но промолчал. Мы столкнули усилок в воду, в надежде, что он все же не рухнет на дно, а будет доставлен по назначению. Закончив с этим, отставник стянул с головы гарнитуру и произнес сквозь зубы:

– Мне больше нравятся собаки.

– Что? – не сразу сообразил я.

– Собак можно дрессировать, и они не корчат из себя сильно умных.

– Да ладно, – отмахнулся я. – Дельфины свободная раса. И гораздо старше нас. Людям пора отучаться весь мир воспринимать как братьев меньших.

– Да, у меня несколько устаревшие нормы, – пробурчал Долговязый. – Не такие продвинутые, как приняты теперь. Но если честно, то задолбала эта корректность в общении. Такое ощущение, что мы боимся поссориться с ластоногими, или они нам могут жопу порвать. Но я лично плевать на них хотел чешуей с высокого пирса. По мне, они приносили куда больше пользы, пока были дрессированными животными.

Я не знал, что на это ответить. Честно говоря, любое угнетение мне претило. Раз дельфины оказались разумными, значит, и относиться к ним следовало как к равным. Мы не имели права применять к ним свои законы – у них были свои. Мы не имели права заставить их помогать нам. Мы могли лишь договариваться о чем-то, а потом чтить эти договоры. Пока ни мы, ни они не отступали от этого правила. В общем в данном вопросе я был не согласен с Долговязым, но не собирался и спорить с ним.

– Так, Копуха, надо бодрым темпом готовиться к погружению. – Он достал два пластиковых пакетика с обычным сахаром, какой кладут в чай. – Ешь.

– Сахар? – удивился я.

– Да, кушай, кушай.

– С ума сошел?

– Барракуда тебя дери! Ешь говорю! – Он раскупорил пакет и сунул мне в руку. – Это пища для грибков, которые будут дышать за тебя!

– Для чего?! – у меня волосы на макушке зашевелились.

– Для грибковой культуры, которую нам придется ввести себе в кровь. Грибок жрет сахар и углекислый газ, а выделяет кислород. С такой флорой в крови можно нырять без всякого аппарата!

Глава 8
Черная бездна

Заявление Долговязого окончательно выбило почву у меня из под ног. Я что угодно мог предположить, любой способ погружения без аппарата, включая гипервентиляцию легких чистым кислородом, как это сделала Рипли возле Одессы. Но чтобы впрыскивать грибок себе в кровь… Нет, это чересчур, с какой стороны не смотри. Однако, судя по всему, другого выхода не было.

– Грибок является дальним родственником обычных дрожжей, – объяснял между тем Долговязый, готовя инъектор. – Ты думал, жидкостные аппараты на пустом месте появились?

– Нет. Но я был уверен, что их разработали инженеры…

– Конечно. Инженеры из охотников. Практики. Ты знаешь, что жидкостные аппараты появились только лет тридцать назад?

– Да ладно. Им лет сто! – ответил я. – Что я не видел фотографий первых жаберных ЖЖС-ок?

– В них тонуть было хорошо, а не нырять. От неосторожного пука жабры рвались. И все, пипец. Нормально можно стало нырять, только когда линейка ГАДЖ появилась. А до того с этой хренью в крови и ныряли. И с океанской водой в легких, вместо «рассола». Что, не хило?

Честно говоря, это произвело на меня сильное впечатление. Нигде и никогда я такого не слышал, даже представить не мог, что такое бывает. Грибок в крови… Похоже, наши предки были на всю голову сумасшедшими. По крайней мере те, которые шли в охотники.

– Когда грибок расплодится в крови, то есть через пару десятков секунд, ты перестанешь дышать, – продолжил инструктаж Долговязый. – Эта флора выжрет весь углекислый газ из крови, а именно он является стимулятором легочной активности. Это совсем не то ощущение, когда «рассол» попадает в легкие. Так что будь готов. Понятно, что сердце тоже попробует остановиться, а сосуды головного мозга уйти в глубокий спазм. Но это предусмотрено. В числе прочих отходов жизнедеятельности грибка есть несколько стимуляторов – расширитель сосудов и стимулятор сердечной активности.

Меня начало потихоньку колотить.

– А вот чего не предусмотрено, – вздохнул отставник, – так это выброса эндорфина в кровь. Не может грибок его вырабатывать. Так что со всеми неприятностями от высокого давления, с болью в костях и мышцах, придется справляться самостоятельно.

– Успокоил! – пробурчал я.

– Ничего. Это только по первому разу страшно. Потом поймешь, что эту хрень возить с собой намного удобнее и эффективнее, чем аппараты воздушного типа. А с жидкостниками без допуска вообще сплошные проблемы. Вон, я из-за этих чипов чуть не загремел. А грибок ни под какой закон не попадает. Наркотики не вырабатывает, даже эндорфиновую активность не стимулирует. Большинство таможенников и полицейских вообще не поймет, что это такое.

В этом, конечно, был резон, но все же я бы предпочел акваланг. Да только выбора у меня никакого не было. Я понял, почему Долговязый заговорил про кроличью нору и другую реальность. Уйти в глубину без всяких технических средств, на одной биологии – это действительно сильно.

– Коэффициент преломления воды, поскольку нет шлема, придется компенсировать контактными линзами, – продолжал отставник. – Это непривычно, но не смертельно. Иначе ни хрена не увидишь. Связь, напротив, самая привычная. У меня есть две перчатки для перевода Языка Охотников в команды для синтезатора.

Внезапно меня вызвал Тошка:

– Мы на месте. Усилитель поставили у борта.

– Они усилок поставили, – с облегчением доложил я.

– Хоть в чем-то сгодились, – обрадовался Долговязый и надел гарнитуру. – Майк! Подключи нам усилок к гарнитурам.

– Готово! – ответил офицер из рубки.

Теперь мы могли слышать все, что проникало в гидрофон усилителя. Звуков было много – отголоски шторма, щелчки рачков, движение воды вокруг корпуса затопленного судна. Но уже через пару секунд я расслышал голоса людей.

– Живы!

– Да не ори ты так! – осадил меня Долговязый. – Ты же на усилитель подключен.

Это означало, что все, произнесенное в микрофон гарнитуры, усиливается устройством внизу и будет услышано потерпевшими крушение. Голоса тут же стихли. Я представил, каково им там – ни с того ни с сего услышать по ту сторону обшивки человеческий голос мощностью в несколько киловатт. Не для слабых нервов, надо признать, развлечение. Особенно если темно.

– Да ведь это спасатели! – выкрикнул незнакомый мужской голос по-русски. – Эй, мы здесь!

Тут же раздались удары в переборку.

– Так, народ, не шумите, – негромко произнес Долговязый, и тут же все стихло. – Мне надо несколько важных вещей узнать. Во-первых, раненые или погибшие есть?

– Нет, – донесся голос из бездны. – Все целы.

На этот раз голос был Лесин, я его сразу узнал, несмотря на искажение тембра.

– Отлично, – отставник подмигнул мне. – Тогда второй вопрос. Почему радиосвязь не работает?

– Нет питания, – ответила Леся. – Затоплены кормовые отсеки, нам их пришлось задраить. Аккумуляторы там, а турбины стоят.

– То есть вы в темноте?

– Да.

Мне сделалось так жутко, что в знак солидарности с теми, кто внизу, я невольно закрыл глаза. Это почти немыслимо – не впасть в панику и истерику на глубине тридцати метров, в полной тьме, не имея возможности выбраться самостоятельно, не зная, прибудут ли спасатели в ближайшее время.

– И еще с воздухом большие проблемы. Нас тут пятнадцать человек. Уже ощущается нехватка кислорода.

– Я тебя вытащу, Леся! – произнес я, не сумев сдержаться.

– Рома? Ты? Как ты сюда попал?

– Кроме нас тут никого нет, – признался я. – Спасатели не могут выйти из порта по причине шторма. Но у нас с Долговязым отличное судно. Как раз спасательное. И оборудование.

– С Долговязым? – удивилась Леся. – Он-то тут откуда?

– Я потом расскажу, ладно? Сейчас вас надо вытаскивать.

– Но как? – насторожилась Леся. – Здесь далеко не все смогут подняться в аппаратах воздушного типа.

– У нас есть новейшие спасательные средства, – соврал я. – Все будет нормально. Нам надо только внутрь войти.

– Это будет сложно, – сказала Леся. – Насосы не работают, так что создать внутри корпуса повышенное давление мы не сможем. Вода хлынет внутрь, если вы корпус прорежете. Кстати, а как вы усилок установили?

– Это не мы, – признался я. – Это Тошка с Лидочкой.

– Ну вы даете! – ее голос, искаженный усилителем, не выражал никаких эмоций. Мне приходилось догадываться, что она чувствует. – Всей компанией заявились!

В колодце нашего шлюза между тем появились морды Тошки и Лидочки. Дельфины отфыркались, но вступать в разговоры не стали. Поняли, что сейчас не до них. Действительно, неработающие насосы создали нам очень серьезную проблему. Были бы здесь настоящие спасатели со спецоборудованием, они бы нашли способ запитать агрегаты снаружи или другим способом поднять давление внутри. А что делать теперь, я понятия не имел. Оставалось положиться на опыт Долговязого. Я посмотрел на него, опасаясь, что он отведет взгляд. Но отставник даже бровью не повел – как ни в чем ни бывало продолжал ковыряться с инъектором и акриловыми флаконами с культурой грибка. У меня создалось ощущение, что особой проблемы он вообще не видит. Каким бы он ни был крутым, но все же это было в высшей степени странно.

– Ну что, Копуха? – он повернулся, и мы встретились взглядами. – Готов спуститься в кроличью нору?

– Погоди! – остановил я его. – Мы же не сможем резать обшивку! Их же затопит, барракуда тебя дери!

– Конечно, затопит, – спокойно ответил отставник. – Только не сразу. Они откроют все двери, чтобы максимально увеличить объем помещений. Так что затапливать их будет минут пять, не меньше. За это время нам надо всех накормить сахаром и сделать инъекции.

– А грибка хватит на всех?

– Хватит, хватит. Он же плодится в пробирках. Ну все, давай руку, хорош болтать.

Он сделал мне инъекцию, потом я ему. Я ожидал каких-то особенных ощущений, но организм поначалу никак не отреагировал на вторжение в кровь чужеродной культуры. Лишь через полминуты я поймал себя на том, что дышать хочется все чаще и чаще.

– Кажется, задыхаюсь! – испугано сказал я.

– Все нормально. Грибок выедает углекислоту из крови, поэтому тонус сосудов падает и мозг бьет тревогу по причине легкого кислородного голодания. Сейчас все сбалансируется.

Однако балансом и не пахло. Меня охватило нарастающее чувство неловкости, словно одежда на теле сидела как-то не так. Захотелось ее поправить, но я удержался, прекрасно понимая, что это паникует мозг. В ушах зазвенело, кожу начало покалывать, а в дыхании появились сбои. Интенсивная работа легких ничего не давала, так что я ощущал себя не лучше, чем рыба, выброшенная на берег.

– Мне хреново! – выкрикнул я, но Долговязый не обратил на это внимания.

Сердце билось медленно и лениво – вот-вот остановится. Мне стало ясно, что реакция моего организма оказалась неадекватной, нестандартной, поскольку у Долговязого не видно было ни малейших признаков недомогания. А у меня сердце работало все хуже, и чтобы продолжать дышать, мне приходилось делать это сознательно, с усилием вздымая грудь. Скорее всего грибок не выделил необходимые стимуляторы сердечной активности, а Долговязый думает, что я сдрейфил! Но я же умру так, задохнусь, барракуда дери!

Дикий ужас охватил меня – подлинный страх смерти. И тут же сердце, словно после пинка, начало набирать обороты, в глазах просветлело, а свист в ушах пошел на убыль. Когда я очухался окончательно, оказалось, что давно не дышу, но в этом уже не было ни малейшей необходимости. Теперь кислород, необходимый для жизни, поступал не из легких, а вырабатывался микроскопическими грибами в крови. Долговязый оказался прав – ощущение было за всеми возможными гранями реальности.

– Ну как? – поинтересовался он.

– Нормально… – прошептал я.

Чтобы говорить, надо было набрать в легкие воздух, но это было не так легко делать сознательно, не испытывая физиологической потребности.

– Тогда добро пожаловать в Страну Чудес, – он подмигнул и улыбнулся истончившимися, посиневшими губами.

Не больше минуты нам потребовалось на то, чтобы снарядиться для спасательного погружения. Мы подвесили на пояс по медицинскому блоку с пятью снаряженными инъекторами в каждом, закрепили на ремнях плазменные резаки, надели гарнитуры и перчатки для связи и настроили налобные фонари. Затем надели специальные контактные линзы и бросились в черную бездну колодца.

Мощные лучи света наших фонарей уперлись в зыбкую бесконечность, лишь изредка в них мелькали размытые силуэты рыб. Поскольку никакого балласта не было, а вниз нас тянули только увесистые баллоны плазменных резаков, погружение нельзя было назвать быстрым. И хотя глубина в тридцать метров для меня была плевой, но необычность нового способа дыхания превратила спуск в незабываемое путешествие.

– Вы не дышите? – спросил Тошка, невидимый в темноте.

«Дышим особым образом», – ответил я жестами Языка Охотников.

Перчатка перевела движение пальцев в речь синтезатора, а коммуникатор превратил в понятные дельфинам щелчки и свисты. Но поскольку усилитель на дне тоже являлся абонентом нашей сети связи, все переговоры слышали и люди внизу.

– Что там у вас происходит? – послышался в наушниках голос Леси. – Вы нырнули?

«Все в порядке», – сделал я соответствующий жест.

Если бы она знала, как именно мы нырнули, с ней бы наверное обморок приключился. Для биолога такое вольное обращение с внутренней флорой организма должно показаться по меньшей мере кощунственным, если не варварским. Я, если честно, даже не представлял, как уговорить ее сделать такую инъекцию. Но уговорить следовало, поскольку другого выхода все равно сейчас не найти.

Когда мы погрузились метров на десять, в свете фонарей заблестела длинная стая небольших кальмаров, похожая на шлейф пузырьков, какой остается за пущенной из подводного аппарата торпедой. В хвосте этой стаи я заметил Тошку и Лидочку, забавлявшихся охотой. Я бы не смог так забавляться, если бы кто-то из дельфинов попал в беду. Застрянь кто-то из них в браконьерских сетях, я бы тут же бросился на помощь, только бы и думал о том, как и чем помочь. Несмотря на то, что дельфины – другая раса. Они ведь не люди, но многие из людей пожертвовали бы жизнями, чтобы спасти кого-то из них.

Конечно, и дельфины гибли, помогая людям – недавний случай с группой Мигеля можно считать ярким тому подтверждением. И все же разница была, причем ощутимая. Во всех случаях гибель дельфинов оказывалась чьей-то ошибкой, недочетом, недальновидностью. А вот сознательно на смертельный риск дельфины не шли никогда. Точнее, никогда не ввязывались в опасные игры за интересы людей. За жизнь стаи они жертвовали собой не так уж редко.

Для нас же давно не было разницы кто именно оказался в беде – человек или представитель их расы. Трудно сказать, что являлось причиной такого различия. Но погружаясь в черную бездну бушующего океана, я подумал, что дельфины много старше нас как разумный вид, и именно это могло сыграть решающую роль. Они не принимают нас всерьез. Ну, им с нами весело иногда, мы прыткие, мы что-то вечно делаем в океане такое, что недоступно их пониманию. А когда пониманию недоступно, то кажется несерьезной забавой. По большому счету они нас братьями не считали. И возможно, даже предпочли бы не делить с нами одну планету. Они ведь никак, ну совершенно никак от нас не зависели. А нам постоянно требовалась их помощь. Их скорость, их природная возможность погружаться часто и глубоко, их необычный разум, их близость к природе. По всему выходило, что они утруждались для нас лишь в той степени, в которой им это было интересно.

А мы парились какими-то комплексами, мучились воспоминаниями о тех стародавних временах, когда браконьеры стреляли по ним из лодок. Мы мнили себя виноватыми перед ними, а они тихонько над нами посмеивались. Думаю, ученые понимают проблему прекрасно, просто стараются о ней не говорить лишний раз. Возможно, и дельфиньи легенды не очень доступны в Сети именно по этой причине. Там может содержаться нечто такое, что заставит людей отвернуться от новых братьев по разуму. А это, если глядеть в корень, не выгодно ни им, ни нам. Такие вот нюансы планетарного общежития. Мы научились извлекать пользу из совместного существования, больше нас практически ничего не связывало.

После прохождения десятиметровой отметки голову сдавило тяжестью воды. Я попробовал привычно продуться, но от этого оказалось не много толку. Грудь тоже ощущала суровый натиск, но я старался не обращать на это внимания.

– Выпусти воздух, – раздался в наушниках синтезированный голос Долговязого. – Будет легче.

Мы достаточно говорили по связи, чтобы компьютер имитировал его тембр довольно точно. Но сам совет звучал диковато – все инстинкты встали на дыбы в ужасе от того, что под водой в легких не останется запаса воздуха. Но разумом я понимал, что именно так и следует сделать, ведь чем меньше внутри тела незаполненного пространства, тем легче противостоять натиску глубины. Жидкость ведь, в отличие от воздуха, не сжимается. В том числе и та жидкость, из которой на девяносто процентов состоит человек.

В жидкостных аппаратах проблему компрессии решали заполнением легких «рассолом». Весьма неприятная процедура. Добровольно организм ни за что не желал топиться даже в физрастворе, так что выручал рефлекторный вдох от удушья. Здесь же, когда кислорода в крови достаточно, а углекислого газа почти нет, рефлекторного вдоха не дождешься. С одной стороны, хорошо – не придется потом блевать и кашлять, изливая из груди потоки жидкости. С другой стороны, давление создавало серьезное неудобство, которое может сказаться на способности принимать решения. В данном случае полный выдох без вдоха являлся неплохим компромиссом.

Выпустив из легких весь воздух, я ощутил себя значительно лучше. Следовало признать, что не такая уж дрянь это грибковое дыхание. Если же быть совсем точным, то в нашем случае оно являлось единственным средством спасения Леси. Только за одно это его можно было от всей души полюбить.

Мы медленно опускались на тридцатиметровую глубину. Встроенное в перчатку связи электронное табло высвечивало прохождение отметок метр за метром. Иногда мимо нас проносились дельфины, обдавая тело завихрениями воды. Долговязый оказался прав – без скафандра глубина ощущалась совершенно иначе, почти нереально. Чем дальше, тем больше окружающее становилось похоже на сон, на детский сон, в котором можно летать.

– Вы где? – спросила Леся.

«Прошли двадцатиметровую отметку», – ответил я, посмотрев на индикатор.

Интересно, насколько точно синтезатор имитировал мой голос?

– Направь луч вниз, – сказал Долговязый. – Кажется, уже видно корабль.

Опустив лицо, я действительно увидел темный силуэт среднего транспортника. В неверном свете налобных фонарей он был похож на тушу погибшего кашалота, только в несколько раз крупнее. От кашалота он отличался встопорщенными стальными фермами мачт и двумя гребными винтами по шестнадцать лопастей на каждом. Опустившись еще ниже, я заметил внушительную дыру во внешнем корпусе, через которую нам и предстояло проникнуть внутрь. Само ее существование не было сюрпризом, ведь я еще в рубке тщательно изучил показания сонара, но масштаб разрушений превзошел мои ожидания. Никогда не думал, что шторм может так целенаправленно промять бортовые листы, да еще не в самом слабом месте.

– Счастье, что он здесь затонул, – раздался голос Долговязого из синтезатора. – Чуть бы дальше – там глубина километра три. А тут раньше были рифы, их взорвали потом.

Вода на глубине была очень холодной, но мурашки по коже у меня пробежали не из-за этого. На трехкилометровой глубине средний транспортник беспощадно сплющило бы давлением, и тогда ни о каком спасении уже и речи бы не было. В общем сегодня я оказался на волосок от самой страшной беды, какую только можно придумать. Я бы предпочел погибнуть сам, честное слово, чем навсегда потерять Лесю. Но океан только погрозил мне, оскалил зубы, но не стал пускать их в ход. Вот и не верь после этого в мистику! Я считал его своим крестником, и он меня пощадил. Очень благородно с его стороны.

Я удивленно заметил, что Долговязый снял компьютерную перчатку и прикрепил ее к поясному ремню.

«Не надо, чтобы нас слышали внизу», – показал он жестами Языка Охотников.

Он был прав – не все наши переговоры годились для передачи в эфир. Внутри и без того не самая оптимистичная атмосфера, а если у нас по ходу работы возникнут проблемы, которые придется обсудить, то это может полностью деморализовать потерпевших крушение.

Я тоже высвободил руку и повесил перчатку на пояс. Лучи фонарей не могли полностью разогнать тьму. Они пробивали ее двумя голубовато-белыми столбами, упирающимися в бортовую броню затопленного корабля, а за их пределами вода напоминала черное, совершенно непрозрачное стекло. Иногда в струящемся свете мелькали обитатели рифовой зоны, точнее, те из них, которые активны ночью или круглые сутки. В основном это были кальмары и крупные медузы.

Мы с Долговязым опустились на дно возле акустического усилителя. Отставник, стараясь не делать резких движений, ощупал смятый броневой лист, затем попросил меня подсветить сбоку и внимательно осмотрел разошедшийся сварной шов.

«Сильная была волна», – показал я.

«Ударная», – одним жестом ответил Долговязый.

«Не понял».

«Эту пробоину проделал не шторм, – объяснил отставник. – Шов разошелся от мощного гидрокомпрессионного удара. То есть от подводного взрыва мощностью примерно в шесть килограммов нитрожира».

У меня чуть сердце не остановилось. В квалификации Долговязого было грех сомневаться, так что если он сказал «нитрожир», значит, речь шла о нападении биотеха. Именно оставшиеся с войны мины и торпеды, а также некоторые донные капканы, в чем я убедился на собственном горьком опыте, могли смешивать накопленный жир с азотной кислотой, которую они вырабатывали так же, как мы вырабатываем соляную для нужд желудка. Это была их основная боевая функция – создавать в организме взрывчатку, а затем пускать ее в ход, приблизившись к судну или боевому пловцу.

«Биотех?» – напрямую спросил я, чтобы уже не мучить себя сомнениями.

«Без сомнений, – кивнул Долговязый. – Взрыв обычной взрывчатки, какую применяют люди, оставил бы опалины на броне».

«Что за тварь с таким маленьким весом?» – насторожился я.

Я неплохо знал каталог Вершинского, но, по его данным, самая легкая биотехнологическая торпеда «МАТ-15» за сутки кормежки наедала пятнадцать килограммов нитрожира. Была еще хищница «МАТ-19», которая питалась мелкой рыбешкой, чтобы набирать вес в бедных планктоном водах. Но и ее боевая часть достигала девятнадцати килограммов. При недостатке веса она попросту не взрывалась.

Долговязый на секунду задумался.

«Понятия не имею, – признался он. – Похоже, здесь поработала тварь, которой нет в каталоге Вершинского».

Это было еще то заявление, но сейчас не время было падать в обморок и поддаваться панике. Одно было ясно точно – я зря грешил на океан. Не он показал мне сегодня зубы, а старый и опасный враг, причем созданный, по иронии чьего-то злого гения, из наших же, человеческих генов. Правда измененных инженерами до неузнаваемости.

«Позже поговорим, сейчас не до того», – жестами показал Долговязый.

«Да. Пора пробиваться, – ответил я. – Лучше пройти через пробоину, меньше потратим времени.»

«Годится, – Долговязый кивнул, разрезав тьму лучом фонаря. – Чем быстрее окажемся внутри, тем меньше в отсеки зальется воды».

«Кормовая часть и так залита», – напомнил я.

«Плохо, но следует это принять как данное. Просто учтем, что объем помещений меньше, чем мы рассчитывали. Пробивать внутреннюю обшивку будем вдвоем и синхронно. Так уйдет меньше времени. Ты режешь полосу слева, я справа, потом соединяем их сверху так, чтобы получить «П»-образный надрез».

«Почему нельзя просто вырезать круглую дыру?» – поинтересовался я.

«А как ты ее потом за собой заваривать будешь? Круг выпадет, и его обратно уже не приделаешь. А так мы отогнем металл, пролезем внутрь, а потом заварим лаз».

В этом был резон. На герметизацию уйдет время, конечно, но оно сторицей окупится тем, что отсеки не затопит по самую маковку. А когда мы всем впрыснем в кровь кислородный грибок, уже не будет разницы, сколько в помещения зальется воды.

«Режем!» – приказал Долговязый, взяв в руки горелку тяжелого плазменного резака.

Мне оставалось только в точности повторять его действия, потому что когда нам в учебке давали работу с металлорежущим инструментом, я валялся в лазарете с гриппом. Мы щелкнули кнопками запуска, и воду располосовали два фиолетовых огненных конуса, от которых вверх тут же устремился плотный вихрь пузырей пара. От раскаленного сияния резало глаза, но в данной ситуации было не до комфорта. Мы протиснулись в пробитую биотехом пробоину и врезались в более тонкий металл внутренней обшивки. Броня поддалась на удивление легко, стекая на дно, подобно алому воску. Из надреза мириадами мелких пузырько вс шипением вырывался пар, и за этим шлейфом оставалась ровная щель с оплавленными краями. Из нее тоже ударили струи пузырей, но это уже был не пар, а воздух, вытесняемый из отсеков ворвавшейся туда водой.

На всю работу у нас ушло не больше половины минуты.

«Быстрей отгибаем металл! – показал Долговязый. – А то зальет!»

Мы уперлись плечами в лист и попробовали вогнуть его внутрь, но это оказалось не так просто. Пульс от усилия участился, но технология грибкового дыхания видимо не была приспособлена к серьезным физическим нагрузкам – от недостатка кислорода в крови у меня поплыли красные круги перед глазами. Если учесть, что в глазах еще не померкло остаточное свечение пламени, то понятно будет, насколько красочный получился фейверк.

«Осторожнее, – запоздало предупредил Долговязый, – Ты так задохнешься к дьяволу. Не упирайся зря. Давай вместе, когда я кивну».

По его сигналу мы синхронно надавили на лист, потом еще раз, еще, и он со скрежетом поддался. Однако отогнуть его настолько, чтобы не только самим протиснуться, а еще и резаки протащить, не могло быть и речи.

«Заварить лаз не получится. – Отставник виновато развел руками. – Надо спешить!»

Я хотел ему сказать, что он мог бы подумать об этом. Надо было, как я предлагал, вырезать дыру полностью и не тратить силы и время на отгибание брони. Но сейчас было поздно спорить – отсеки стремительно заливало водой. Учитывая давление на тридцатиметровой глубине, у нас было катастрофически мало времени.

Бросив резаки, мы с трудом протиснулись внутрь. Лучи фонарей метнулись по стенам, отразились в воде. Ее было уже больше, чем по щиколотку.

– Можешь отдышаться, – прошептал Долговязый, сняв гарнитуру. – Грибок не мешает дышать обычным образом.

Я вдохнул и почувствовал себя значительно легче. Это было важно, поскольку именно мне предстояло указывать путь через темные отсеки затонувшего «Рифа». С учетом того, что корабль лежал на боку, это стало непростой задачей даже после изучения трехмерной модели на экране компьютера.

– Вы где? – спросил я в микрофон и услышал собственный голос из оставленного на дне усилителя.

– На второй палубе, – ответила Леся.

– Мы уже внутри, – сообщил я.

– Уши закладывает. Это вода?

– Да, вас зальет немного. Но мы вас вытащим.

Даже несмотря на искажения звуков, было слышно, что кто-то плачет. Плач был женским, а еще кто-то шепотом говорил по-немецки. То ли ругался, то ли молился – я не знал языка. Честно говоря, мне стало страшно. Страшно за то, что я не смогу найти дорогу на вторую палубу, мы не успеем и Леся утонет. Уж не знаю, сами по себе были эти эмоции, или столь острая паранойя была следствием вторжения грибка в химию организма, но оказалась она столь яркой, что я еле сдерживался.

Воды было уже выше колена, когда я наконец нашел нужный люк, ведущий на верхние палубы. Мы протиснулись в него, но сориентироваться по звуку не могли – мешал работающий усилитель, удваивающий все звуки мощнейшим эхом.

– Майк! – позвал Долговязый. – Выключи эту гребанную Иерихонскую трубу!