Текст книги "Штурм бездны: Коллаборация. Цикл «Охотник»"

Она была права, и расслабляться не стоило.

– Флагман, всем средствам! – раздалось в эфире. – Ракетная угроза первого уровня! Всем быть наготове до команды «отбой ракетной угрозы».

Командиры групп отрапортовали о принятии приказа.

– Флагман, «Эй-2». Отличная работа, спасибо!

Бодрый довольно улыбнулся. И тут «Барабара» ударила по нам всерьез. Почти одновременно из океана в небо взмыло два десятка ракет, но тут уже Блиц и другие пилоты не дремали, вовремя сориентировались, и ответили широким веером дымных следов. Каждая авиационная ракета наводилась и по радарной, и по тепловой метке, так что промаха там быть не могло – сколько выпустили, столько раз попали.

Эсминцы же начали молотить из ракетно-бомбовых установок по торпедам, которые, по команде «Барабары», тоже массированно бросились в атаку. Мы держали воздух, корабли держали море. Но после первого залпа платформа дала второй, из тридцати ракет, а затем еще один, сразу из пятидесяти, отстреляв, похоже, весь свой носимый боезапас. Но нам и имеющегося было достаточно. Гравилеты тут же ударили ответным залпом, но огня у них не хватило, потому что у каждой машины было лишь по десять направляющих для ракет «воздух-воздух», затем происходила автоматическая перезарядка, но на нее нужно было время. Бодрый с Чернухой сбили еще две ракеты, затем подключилась зенитная батарея флагманского эсминца, и совместными усилиями мы почти расчистили небо.

Последняя ракета прорвалась через лавину огня, но гравилет «Эй-1», умудрился рубануть по ней пулеметной очередью, всего метров с двухсот, вспорол ей брюхо, уклонился, она пролетела мимо и рванула слишком близко от нас. И хотя «Эй-1» спас нас от прямого попадания, и калибр ракеты был не большим, но ударной волной все равно вышибло стекла каины, посекло и контузило Блица.

Наш гравилет закружился на месте и накренился, снижаясь по спирали. Похоже, ударной волной повредило балансный стабилизатор между бортовыми приводами Шерстюка, из-за чего правая сфера теперь тянула вверх меньше, чем левая. Мы удержались только за счет страховочных тросиков, пытаясь бороться с центробежной силой и соскальзыванием из-за крена. Нужно было восстановить управление, да и Блицу требовалась помощь. Я попытался добраться до кабины, и мне это удалось, но я не смог дотянуться до замка страховочных ремней, которыми Блиц был притянут к креслу.

Пришлось отстегнуть свой страховочный тросик от скобы гидрокостюма, это позволило мне просунуться глубже, я разомкнул застежку ремней и вытянул Блица из кабины в отсек за воротник летной куртки. Его тут же подхватили Чернуха с Бодрым, достали из рундука под сиденьем носилки, пристегнули к ним, а ручки замкнули в специальных держателях на полу.

Я же рванул обратно к кабине, чтобы взять на себя управление и стабилизировать вращающуюся машину, но не успел. Похоже, из-за удара и последующего вращения, штанга балансного стабилизатора полностью соскочила с правого привода, и гравилет перевернулся на правый бок. Чернуха с Бодрым повисли на страховочных тросиках, как пауки на паутинках, а я не удержался, скользнул рубчатыми перчатками по обшивке, спиной вылетел из бокового люка, в воздухе перевернулся, как кошка, стабилизировал тело, чтобы не шлепнуться с высоты плашмя, как камбала, захлопнул забрало шлема и ногами вошел в воду.

Удар оказался не слабым, хотя гравилет, утратив часть вертикальной тяги, снизился метров до сорока, по моим прикидкам. Если бы я хоть чуть-чуть замешкался и ошибся с углом входа в воду, перелом лодыжки был бы мне обеспечен, а так все ограничилось небольшой ударной контузией. Когда я от нее отошел, понял, что погружаюсь, и первым делом активировал впрыск грибка и глюкозы в кровь. Балластные полости гидрокостюма были пусты, что обеспечивало мне уверенную отрицательную плавучесть, я погружался довольно быстро, грибок в крови уже начинал работать, и ясно было, что за пару минут он насытит кровь кислородом, так что я уже точно не задохнусь.

Проблема была в другом – в воде, кроме меня, было многовато торпед.

Глава 7. «Лабиринт Минотавра»

Когда видишь на радаре десятки тварей в угрожающей близости, всегда хочется сначала сорвать гарпунный карабин с каркаса, отстрелять с десяток гарпунов, а потом уже думать. Но в моем случае было иначе. Имелось время подумать, еще когда я летел с гравилета в воду. Конечно, мысли у меня при этом были, как не сломать ноги при ударе, но и другим тоже нашлось место в голове. В экстренной ситуации оно так бывает, мозг словно в другой режим переходит, словно в кровь ушла добрая доза мощного стимулятора. Кстати, он бы тоже сейчас не помешал.

Я активировал внутримышечный впрыск сначала стимулятора мозговой активности, затем акселератора мышечного тонуса. Ощущение от их попадания в кровь далеки от приятных, словно изнутри по башке и венам кувалдой шарахнуло, но с ними я рассчитывал увеличить шансы на выживание. Опыт их применения уже был, причем положительный, не смотря на вред для здоровья. Ясно ведь, что взорвавшаяся рядом торпеда способна нанести здоровью несравнимо больший вред, чем самая зловредная химия.

Когда стимулятор начал действовать и мозги словно в кипяток погрузили, я быстро сообразил, что ситуация моя намного лучше, чем могла бы показаться с первого взгляда. В момент, когда я вывалился из гравилета, большинство торпед устремились в атаку на караван с фланга, и сейчас по ним работала реактивная артиллерия эсминцев. То есть, грубо говоря, я оказался у тварей в тылу. Не у всех, но у основной волны, и этим надо было воспользоваться, пока нас разделяло достаточно больше, а значит, безопасное расстояние.

Стимулятором настолько раскочегарило мозг, что я как бы взглянул на себя органами чувств тварей, представляя, как они меня воспринимают сейчас. Да и воспринимают ли вообще? Это был принципиально новый подход к формированию тактических мотиваций, со мной никогда такого не было. Раньше единственно возможным тактическим ходом казалась драка с использованием всей имеющейся огневой мощи. Но, после беседы с Баком, в голове многое перещелкнулось, а теперь, под стимулятором, многократно переосмыслилось, перейдя из теоретической плоскости в сугубо практическую.

Я представил волны ультразвуковых сонаров, которыми твари прощупывали глубину, вообразил себе сетку распространения колебаний в слышимом диапазоне, прикинул, какие запахи в воде могли успеть распространиться от меня на приличное расстояние.

Стало очевидным, что пока я невидимка для тварей. Грохот подводных взрывов не позволял меня слышать, расстояние не позволяло меня видеть, запахи от меня не могли распространиться дальше нескольких метров, а сонары не только имели ограниченный радиус действия, но и все они пока были направлены в другие стороны, о чем говорило отсутствие тревожного сигнала, который подал бы вычислитель костюма, попади я в сканирующий луч.

Как-то от Вершинского, светлая ему память, я услышал китайское слово «у-вэй». Понятие, означаемое им, меня удивило. Это было как бы бездействие, но не такое, как лень, а совсем другое. Действие, выраженное в бездействии, то есть, осознанный отказ от активности, ввиду ее бесперспективности. Мне оно тогда сложным показалось, и не особо нужным, но сейчас ярко вспомнилось. Пришло очевидное осознание, что абсолютно любое предпринятое мной действие приведет меня к неминуемой смерти.

Стрелять? Нет. Первые же выстрелы выдадут мое местоположение, и у меня в одиночку просто не хватит огня отбиться от тварей, когда они скопом на меня со всех сторон кинутся.

Врубить водометы и броситься наутек? Некуда тут бежать, вот, в чем проблема.

Я замер в полной неподвижности, продолжая солдатиком погружаться в чернеющую под ногами бездну. Сонар включать было нельзя, он меня выдаст, поэтому я не мог узнать глубину под ногами. Там могло быть меньше километра, могло быть больше, а могло оказаться все три километра, как нефиг делать. Но сейчас это почти не имело значения. На грибковом дыхании глубина не страшна, поскольку кровь не насыщается азотом. Да, давление может быть чудовищным, но если полностью выдохнуть из легких остатки воздуха, а шлем затопить водой, сжиматься в костюме будет почти что нечему, ведь наше тело почти полностью состоит из той же несжимаемой воды.

Я осторожно выдохнул, уже чувствуя, как грудь сжимает тисками, а затем включил затопление шлема. Как только вода заполнила его до конца, мир размылся и исказился – наши глаза плохо приспособлены к подводному зрению. Но тут же сработал оптический корректор забрала шлема, адаптировав ход световых лучей таким образом, чтобы вернуть зрению нормальное восприятие.

Становилось все темнее, сердце работало все более натужно, на него ведь тоже давило снаружи. Меня охватил приступ паники, но я вовремя сориентировался и подавил его инъекцией психотропного препарата, затем добавил инъекцию сердечного стимулятора. Стало легче, но ненамного.

Меня словно пеленали все туже. Кровь из периферийных сосудов выдавливалась давлением глубины, из-за чего кожа стремительно холодела и немела. Я знал, что некроз не начнется раньше, чем через час, но все равно было очень уж неприятно.

Зато показания радара радовали. Все твари, способные подняться на малые глубины, пытались атаковать караван, а на моем эшелоне и ниже не было никого, лишь на пределе обнаружения радара полыхала жирная капля «Барбары» и рыскали искорки ее мобильного охранения, в основном состоящего из «ГАТ-120».

Пришло понимание, что чем глубже я окажусь, тем меньше тварей меня сможет достать, на этом была основана некогда придуманная нами тактическая схема «эшелон 1000». Правда, твари в глубине водятся намного более крупные, но все же их меньше, это было важно хотя бы с психологической точки зрения. Когда радар на эшелоне не мельтешит метками, тогда и думать проще, и волосы по всему телу не стремятся встать дыбом.

Показания глубиномера, спроецированные на акриловое забрало шлема, постепенно увеличивались, и я их отключил – это не давало никакой полезной информации, лишь действовало на нервы. Но свет солнца проникал в толщу вод все труднее, из-за чего вокруг сгущался неприятный тревожный сумрак. Его-то не отключить, слишком опасно врубать нашлемный фонарь. Проще закрыть глаза, но и этого нельзя было делать – надо следить за метками на радаре. Впрочем, какой в них смысл? Ну, увижу я приближающуюся торпеду, что это мне даст? Стрелять в нее? Ну, уничтожу я одну или две, остальные все равно подтянутся по эшелону и накроют меня.

В общем, я закрыл глаза, и сразу стало легче. Возникло ощущение, что я, будучи туго стянутым эластичными жгутами, парю в бесконечном пространстве. Мозг, разогнанный стимулятором, ярко рисовал воображаемые картины, и я стал погружаться в подобие ступора, пока меня из него не вывел искаженный водой голос Чернухи, раздавшийся в наушниках шлема. Я ничего не понял и передал жестами:

«Шлем затоплен, говори жестами».

Тут же по монитору пробежали изумрудные буквы:

«Сообщи обстановку».

«Погружаюсь. – ответил я. – Пока удается не демаскировать себя. Встретишь Бака, поблагодари от меня за отличную идею».

«Иди к дьяволу, – возникли новые буквы. – Только твоего ныться сейчас не хватало. У нас тут тяжелый бой. Нет возможности провести спасательную операцию».

Это и так было понятно. Кто сунется в воду, когда кругом биотехов, как фрикаделек в супе? Но главное – это повредит выполнению боевой задачи.

«Дно далеко?» – спросил я.

«1200», – возникли цифры на мониторе.

Я сглотнул. Читая сообщения я не заметил, как стало совершенно темно, словно я не в океан погружался, а в бочку с дегтем.

«Работайте, я пока в норме, подожду, когда отобьетесь», – передал я.

«Иди в жопу, пожалуйста, с такими советами, – посоветовала Чернуха. – С базы „С-30“ уже выслали батиплан, и еще один идет с Кубы, но ему дальше. Сиди тихо. Если не спалишься, мы тебя вытащим».

База «С-30» располагалась на Барбадосе, это от нас более, чем в трехстах километрах. Батиплану даже на форсаже не удастся преодолеть это расстояние быстрее, чем за час. Я подумал впрыснуть еще успокоительного, но воздержался. Это подавит рефлексы. Надо просто взять себя в руки.

«Пока твари не обращают на меня никакого внимания. – Я решил приободрить Чернуху. – Все в норме. Держусь».

Наконец, я достиг дна. Кожа так онемела и потеряла чувствительность от давления, что я грунт не осязанием ощутил, а скорее вестибулярным аппаратом, из-за остановившегося погружения. Теперь имело смысл вернуть показания глубиномера на монитор, он показал тысячу сто метров ниже уровня океана.

Я зажег подсветку экрана коммуникатора на руке, чтобы иметь хоть какой-то источник света. Торпеды его уж точно не засекут, слишком тусклый, я и сам с трудом мог разглядеть пальцы вытянутой руки. Но хоть какое-то представление можно составить об окружающем пространстве.

Вокруг оказалось на удивление мало ила, так, словно пыль висела в комнате, искрясь в луче солнечного света. Дно было каменистым и сильно изрезанным, и это не камни были, а именно складки поверхности. Такое ощущение, словно тут волнами разливалась лава и моментально затвердевала. Но почти сразу я наткнулся на выступы и другой формы, похожие на торчащие вверх пальцы уснувшего великана. Разглядеть что-то можно было лишь в радиусе полуметра, но все равно, это так жутко выглядело, что аж бугры пошли по позвоночнику.

«Барракуда меня дери», – подумал я.

Я сделал несколько неуверенных шагов, пользуясь приличной отрицательной плавучестью, и почти сразу рухнул в расщелину, глубиной метра три и шириной едва метр. Я подумал, и решил включить нашлемный фонарь, ненадолго, только чтобы осмотреться.

«Из расщелины свет все равно не распространится далеко», – попытался я успокоить сам себя.

Луч упруго ударил во тьму. Трещина тянулась вдаль, дальше виднелось разветвление, и я понял, что вулканическая порода тут треснула при охлаждении, и этими трещинами тут все дно покрыто, напоминая землю, пересохшую после ливня. Целый лабиринт. Жуткий, совершенно чуждый всему человеческому.

«К тому же с Минотавром в центре, – подумал я, глянув на каплю „Барбары“ впереди. – Хотя, Минотавр был один, а тут еще и вокруг него полно монстров».

На самом деле, справедливости ради, следовало признать, что мобильное боевое охранение «Барбары» было жиденьким. С десяток «ГАТ-120» и все. Ракет на ее туше, кстати, совсем не осталось, ни одной метки – все выпустила по гравилетам. Это, кстати, меня успокоило – Чернуха была в относительной безопасности. Скорее всего ее, Бодрого и Блица уже эвакуируют на эсминец с поврежденного гравилета.

Однако это не отменяло того факта, что «Барбара» была настоящим чудовищем, и твари, охранявшие ее, тоже. До них от меня было чуть более километра, но это расстояние постоянно сокращалось, потому что платформа продолжала двигаться наперерез каравану, увлекая за собой орды патрульных торпед.

Мой мозг, многократно усиленный стимулятором, анализировал показания радара и делал выводы, недоступные в обычном состоянии. По траекториям торпед я понимал, что «Барбара» берет над ними контроль, превращая патрули в часть своего охранения. Такого я не видел ни разу, да и не слышал о таком. Я всегда был уверен, что ни одна платформа не способна перехватывать управление чужими или патрульными тварями. Много лет назад мне удалось взять под контроль «Валентину», приблизившись к ней на батиплане, но вскоре ее убили торпеды, подчинявшиеся другим платформам, и она ничего не смогла с этим сделать.

Ни одну из чужих торпед она не сумела себе подчинить, но, возможно, блуждающие «Барбары» могли это делать в силу своих особенностей. Их нейрочип мог обладать доминантой именно в силу того, что платформам-путешественницам проще было не таскать за собой всю структуру боевого охранения, а формировать его в нужном месте в нужное время. Инженерная задумка. Меня же она навела на мысль, что если сам я доберусь до программатора «Барбары», возьму ее под контроль, то вместе с этим я смогу подчинить все торпеды, до которых добьет сигнал ее нейрочипа. Как минимум, патрульные. Возможно, этот фокус не пройдет с тварями уже укомплектованных боевых охранений, но с вольными точно получится. Я это наблюдал прямо сейчас.

Если останусь на месте, и если твари меня не заметят, «Барбара» проползет мимо на расстоянии всего около пятисот метров. На водометах мне двигаться было нельзя, слишком шумно, но даже если их не включать, а топать по дну пешочком, и не напрямик, а по трещинам, для дополнительной маскировки, я смогу оказаться в точке встречи минут через пятнадцать.

Вот только мешкать было нельзя. Если упустить момент, платформа проползет мимо, и мне потом будет ее не догнать.

Страх ушел. Во-первых, сработали введенные в кровь вещества, его подавляющие, во-вторых, благодаря стимулятору мозга, я четко понимал, что задача выполнима, знал все шаги, которые необходимо сделать для достижения цели. Это порождало уверенность и подавляло страх. Подумав лишь секунду, я погасил фонарь и шагнул вперед, в почти полной темноте, лишь немного освещая стену трещины.

Не было ни малейших сомнений, что сонары торпед не смогут меня засечь в столь сложном рельефе. Они годятся для сканирования водной толщи на расстоянии прямой видимости, но совершенно бессильны заглянуть за скалы, уступы или в глубину трещин. Сама природа ультразвука не позволяла обойти это ограничение.

Чтобы двигаться быстрее, я цеплялся за выступы камня и подтягивался. Иногда трещина расширялась, и мне приходилось отклоняться на несколько метров, чтобы не потерять тактильный контакт с ее краем, иногда, наоборот, сужалась, и я с трудом протискивался дальше. Но выбираться наверх, чтобы вплавь обогнуть сложные места, было уже нельзя – мы с платформой сблизились настолько, что иногда тяжелые «ГАТ-120» ее охранения пронзали воду прямо у меня над головой, судя по показаниям радара. От этого становилось не по себе даже невзирая на химию, но я старался опираться на разум, а не на эмоции.

Добравшись до места, которое мой разогнанный мозг посчитал узлом пересечения наших с платформой траекторий, я замер. Нужно было просто подождать, когда многотонная тварь приблизится до такой степени, что я окажусь в безопасной зоне, где торпеды уже не смогут взрываться без риска ранить платформу. Но иногда ждать немыслимо трудно, даже если радар показывает, как «Барбара» ползет точно к точке нашего рандеву.

Меня охватило неконтролируемое волнение, пришлось сделать инъекцию успокоительного, иначе напряженные мышцы и сердце, бешено бьющееся в груди, выжирали из крови столько кислорода, что грибок не успевал его выделять.

Секунды шли, «Барбара» приближалась. Это можно было понять по тому, как первозданная тьма глубины начинала отступать под натиском света микроскопических флюоресцирующих биотехов-симбионтов. Платформы всегда выращивали вокруг себя крошечных тварей, создающих вокруг них облака света, иначе бы вся их жизнь протекала в полной темноте.

Я оценил расстояние по радару и понял, что нахожусь уже слишком близко к «Барбаре». Теперь ни одна торпеда не сможет убить меня взрывом, иначе вместе со мной погибнет и ее хозяйка. Конечно, хищные твари могли атаковать меня без применения нитрожира, доставшимися им в генетическое наследство от природных предков зубами и шипами, но это уже совсем другое дело, тут меня выручит карабин и глубинный кинжал. Если до этого вообще дойдет дело.

Я собрался с духом, чуть добавил костюму плавучести, подав немного газа из картриджа в балластные полости, оторвался от грунта, высунул голову из трещины и увидел платформу.

За мою жизнь это была уже третья тварь подобного класса, которую я наблюдал воочию. Но первые две не вызывали своим видом столь пронзительного атавистического ужаса, как «Барбара». Больше всего она походила на гигантского паука, только вместо лап выкидывала вперед витые якорные жгуты, цеплялась ими за дно, подтягивалась и выкидывала их снова. Ползла она в точности на меня.

Глава 8. «Лицом к лицу»

Ничего более жуткого мне за мою жизнь видеть не приходилось. Даже морда панцирного патрульника в двадцати метрах не вызывала таких ярких негативных эмоций, как приближающаяся «Барабара». Движение огромной донной платформы, которая, по идее, должна намертво прирасти к дну на шельфе, само по себе воспринималось как нечто противоестественное, плюс характер этого движения, весьма неприятный, похожий на движения паука, плюс отвратительный вид платформы.

Другие твари этого класса выглядели грозно, пугающе, но в них, вместе с тем, имелась некая дикая красота, как у готового к броску зверя. Отвратительное в них тоже можно было разглядеть без труда, но все же не в такой степени, как у «Барбары». Она была похожа на бесформенную кучу дерьма, заключенную в мешок из пятнистой шкуры, покрытой бородавками. И подвижные якорные жгуты – это вообще. Мерзость, короче. Ни ракетных шахт, ни какой-то вменяемой геометрии.

Но к этой мерзости мне необходимо было подобраться вплотную, найти крышку ее программатора и взять под контроль, ведь я уже делал нечто подобное с «Валентиной». Этим я мог значительно облегчить работу ребят наверху, а кого-то может быть даже спасти.

Пришлось взять себя в руки, побороть отвращение и высунуться из трещины целиком. К счастью, я не успел этого сделать, точнее высунулся лишь чуть-чуть, после чего платформа меня засекла и ударила ультразвуком. Попадание пришлось точно в шлем. Если бы такой мощностью прилетело бы ниже, в гидрокостюм, я бы получил ожег посильнее, чем у Бака, но к счастью, высунулся из трещины я едва на треть, поймав основной удар не на мягкую ткань костюма, а на толстый акрил шлема и кирасу из углеродного композита.

Вот, говорят, что есть знание, а есть опыт. Знание без опыта, типа, бесполезно, а опыт ценен сам по себе, и у кого его больше, тот имеет больше шансов на выживание в глубине. Но я бы так обобщать не стал, потому что именно опыт, а не знание, едва меня не убил. Каждый охотник знает, что крупные мины и почти все платформы оснащены ультразвуковыми «дудками», способными отпугивать и убивать морских хищников, а при надобности и боевых пловцов. Если бы я руководствовался этим знанием, то наверняка хорошенько подумал бы, прежде чем вылезать из расщелины. Но мой опыт меня подвел, потому что семь лет назад я столкнулся нос к носу с «Валентиной», выбравшись через шлюз батиплана в непосредственной близости от нее. Ни одна платформа не способна стрелять ультразвуком вдоль собственного тела. Это все равно, через бойницу в стене пытаться выстрелить в карабкающегося наверх человека. Физически невозможно. И вот я, столкнувшись с платформой, но не получив от нее удар ультразвуком, на уровне опыта о нем забыл. Голова помнит, опыт нет. И вот, на тебе.

Радовало лишь то, что я хоть и словил пилюлю, но вреда она мне не принесла. Акрил забрала выдержал, по телу не попало. Хуже было другое. Способность платформы самостоятельно защищаться не вошла в мои планы, разработанные на основе опыта, а не знания. Другими словами, до платформы я добрался, в непосредственной близости от нее оказался, а дальше-то что?

Если бы я сидел и ждал, когда тварь доползет то трещины, где я устроил засаду, было бы лучше. Я бы выскочил неожиданно, вплотную, и там уже под «дудку» попасть невозможно. Но я не учел этот важный фактор, платформа остановилась, дальше ползти она не будет, а может быть хуже того – сдаст назад. Я же до нее доплыть не мог, она меня на подлете собьет ультразвуком.

Вообще, конечно, такое не каждый в кошмарном сне увидит. Человек и платформа на расстоянии каких-то пятидесяти метров друг от друга. Лицом к лицу, если бы у «Барбары» имелось хоть что-то, отдаленно напоминающее лицо. И уж точно разум против разума, потому что у платформ он точно имелся, пусть иной, чем у людей, но все же именно разум. И это почему-то пугало. Слишком уж мы привыкли к наличию на нашей планете единственной расы разумных существ. Хотя, я слышал, на некоторых базах снова начали работать с дельфинами, и пришли к выводу об их разумности, даже вроде бы разрабатывают прибор для общения, способный переводить дельфиньи щелчки в человеческую речь и обратно. Но дельфинам разум все же проще было простить, чем искусственной твари, у которой он не в результате эволюции выработался, а его ей впендюрили инженеры на заводе, прямо в геном.

Снова спрятавшись в трещине, я перебирал варианты, как поступить дальше.

В первую очередь, я мог без труда платформу убить. У меня на каркасе карабин с активно-реактивными гарпунами, я могу стрелять, даже не видя цели, даже спрятавшись за скалой или в трещине, потому что могу управлять гарпуном посредством прицела, или дать ему навестись на любую радарную метку в радиусе обнаружения. Оставаясь в трещине, я мог пальнуть вверх, гарпун опишет кривую, пробьет бок платформе и взорвется у нее внутри, рядом с нейронным кластером, или прямо в нем.

Но мне нельзя было убивать платформу, потому что она меня, сама того не желая, защищала от торпед охранения. Они не могли взрываться рядом с платформой, без риска ее убить или серьезно ранить. Значит, пока они не могли взрываться рядом со мной. Но если я сам платформу убью, эта преграда рухнет, и от меня уже через минуту останется лишь лоскут от гидрокостюма и ноготь с большого пальца.

Вторым вариантом было снова высунуться, снова принять ультразвук на шлем, а затем рвануть вперед на полной тяге водометов, чтобы оказаться вплотную к туше. В теории это возможно, поскольку для выстрела из «дудки» нужно набрать довольно много воды в орудийную полость, а затем сжать мышцы, выдавливая жидкость через хитиновую трубу, что создает завихрения, порождающие мощный ультразвуковой импульс. На это нужно не меньше пяти секунд, и можно успеть, если в носу не ковыряться.

Этот план тоже был далек от совершенства, так как многое в нем зависело не от меня. У платформы могла оказаться не одна «дудка», а две или четыре, так как никто никогда «Барбар» не исследовал по целому ряду причин. Высунувшись, я мог получить удар ниже композитной кирасы, и тогда мне конец, потому что до ближайшего госпиталя с ожоговым центром далековато. Кроме того, второго удара мог не выдержать акрил забрала. С одной стороны, это не смертельно, у меня все равно шлем водой заполнен, но это порождало ряд критических неудобств, начиная от потери обтекаемости всего костюма, что важно в жидкой среде, заканчивая тем, что некуда будет проецировать показания жизненно важных приборов, таких, как радар. Я останусь слеп, глух, и без связи. Конечно, останется коммуникатор на руке, но без оптического корректора на забрале не смогу на нем ничего разглядеть сквозь воду. В общем, слишком много сомнительного содержал этот план.

Отбросив оба негодных варианта, я придумал третий, и в нем, на первый взгляд, критических недостатков не было. Суть в том, что теоретически можно было не высовываться вообще, а добраться до платформы, двигаясь по дну трещины. Затем выскочить уже у самой туши, не боясь получить в живот ультразвуком. Трещин было много, я это увидел в свете флюоресцирующих микроорганизмов, когда высунулся. Все дно было покрыто достаточно мелкой сеткой, и не одна, а несколько трещин проходило под подошвой платформы и совсем рядом от нее.

Я взял азимут на платформу и ввел в вычислитель расстояние до нее, что позволяло мне иметь постоянный пеленг в виде стрелки, указывающей на платформу, и расстояние до нее. Наличие этих данных давало возможность не отклониться от курса, а выйти к цели, не видя ее. Главное, чтобы ширина трещин позволила пролезть по ним, но узкие расщелины встречались очень редко, так что можно было надеяться.

Я начал пробираться вперед, поначалу боясь включить водомет, но быстро понял, что торпеды и так знают, где я, им платформа укажет, а потому прятаться смысла нет. То, что на меня до сих пор не напала ни одна хищная тварь, говорило лишь о том, что платформа раздумывает, как и чем меня наиболее эффективно уконтропупить.

Благо, мой мозг тоже работал на полную катушку из-за стимулятора, и возможные сценарии развития событий рисовались в моем воображении с колоссальной скоростью.

В первую очередь я понял, что не очень большая тварь, вроде «Барракуды», способна легко убить меня взрывом, просто нырнув в трещину. При этом платформу такой взрыв не убьет, так как вся мощь ударной волны вырвется из расщелины вверх, а меня по стенкам размажет. Во вторую очередь стало ясно, что до сих пор меня не взорвали всего по одной причине – «Барракуды» и другие мелкие твари всегда держатся во внешнем кольце боевого охранения, а ближние подступы охраняют «ГАТ-120» и те что потяжелее их. Поэтому мелким тварям нужно время, чтобы добраться до меня и убить.

Я глянул на радар и понял, что прав – две «Барракуды» уже мчались ко мне через ряды сородичей. Твари опасные до предела, юркие, быстрые, умные, способные работать автономно. Но у меня был карабин, способный стрелять из укрытия более чем на три километра, так что две торпеды были мне не страшны, я мог сбить их на подлете, не выбираясь из трещины.

Сделать это надо было как можно быстрее, потому что сокращение дистанции всегда чревато.

Я снял карабин с каркаса, активировал прицел, выставил режим наведения по радарным меткам, выбрал одну из «Барракауд» в качестве первой цели, прижал приклад к плечу и выпустил активно-реактивный гарпун точно вверх. Он унесся в черноту, окруженный пузырьками газа и скрылся из виду. Зато на радаре он читался отлично, мерцающей алой искрой. Когда две точки сошлись, экран радара пошел рябью, интерпретируя уничтожение нейрочипа. Я выстрелил второй раз и убил вторую «Барракуду».

Я продолжил путь к цели, прекрасно понимая, что затишье временное. Платформа, как умелый гроссмейстер, пожертвовала парой пешек, прощупывая мои оборонительные возможности. К какому выводу она пришла, можно было только гадать, но одно я знал точно – затишье временное. Все биотехи имели представление о конечности боеприпасов у любого боевого пловца, и тут уже все решалось тем, у кого раньше истощится боезапас. В принципе, у «Барбары» не могло быть слишком много легких торпед в охранении, а тяжелыми она меня атаковать не могла, самой прилетит не слабо.

Я спешил, пробираясь через расщелину, потому что чем ближе я окажусь от платформы, тем меньше торпед подойдут по весу для атаки на меня. Да и вообще, стоит мне добраться до программатора, все закончится.

Но взгляд на радар ошарашил. Меня сжимали в кольцо двенадцать торпед, две «Барракуды» и десять «МТБО-10», оба типа специально предназначены для поражения боевых пловцов.