Текст книги "Штурм бездны: Коллаборация. Цикл «Охотник»"

Я быстро сориентировался, что уничтожать надо сначала «Барракуды», потому что они опаснее эмтэбэошек, хотя бы потому, что кроме основного заряда имели на морде ультразвуковую «дудку». У меня оставалось восемь гарпунов, совершенно очевидно, что на всех тварей не хватит, поэтому убить надо было в первую очередь тех, кто был способен поразить меня ультразвуком в расщелине при атаке сверху.

Я начал долбить, выпустил половину боекомплекта, но «МТБО-10» принялись прикрывать «Барракуд», бросались на гарпуны, и так усердствовали в этом, что едва носами не столкнулись. Я тоже не растерялся, воспользовался скученностью, подорвал гарпун и убил обеих. Это было большой удачей при недостатке боекомплекта.

Удача удачей, но «Барракуды» остались целехоньки, и мне надо было быстро придумать, как их достать.

К счастью, кроме режима наведения по радарным меткам, у меня был режим активного управления, когда я мог направлять гарпун, куда захочу, просто отклоняя карабин с прицелом в ту или иную сторону. Получилось неплохо, я сначала направил гарпун по широкой дуге, а когда эмтэбэошки за ним рванули, я описал им незаконченную «мертвую петлю» и ударил одну из «Барракуд» сверху. Вторая бросилась наутек, но ей пришлось драпать прочь от торпед прикрытия, что сделало ее совершенно беззащитной перед следующим гарпуном, поразившим ее уже по прямой траектории.

Я был очень доволен тем, что удалось избавиться от «Брракуд», но на траектории оставалось еще пять «МТОБО-10», а у меня всего два гарпуна. Я их отстрелял, остался без боезапаса, убил две торпеды, но три продолжали мчаться с одной целью – убить меня.

Окажись я в такой ситуации лет пять назад, я бы в гидрокостюм навалял от страха, но за это время многое изменилось. Я перестал быть салагой, я повидал этих тварей во всех видах и пару раз в неделю сражался с ними в глубине, в качестве боевого пловца, прикрывая постоянно идущие через Атлантику караваны. К тому же впрыснутые в кровь вещества настолько подавляли чувство страха, что не давали никаких шансов обгадиться. Голова оставалась холодной, а из задницы едва пар не шел от тонуса. Хоть предохранительный клапан ставь.

Главное не дать торпедам возможности нырнуть в трещину и взорваться. Тогда мне точно конец. Но если подняться наверх, до самой кромки расщелины, тогда торпеда не сможет убить меня взрывом, не повредив платформу. Платформа же не сможет ударить по мне ультразвуком, так как я буду все равно прикрыт скальным выступом.

Я бросил карабин, от которого теперь ни малейшего толку, оттолкнулся ногами от дна расщелины и стабилизировал костюм в состоянии нулевой плавучести, чтобы висеть в темной бездне без всяких усилий.

Конечно, три мчащихся на тебя биотехнологических торпеды – это не для слабонервных развлекуха, так что у меня под гидрокостюмом все же пробежал задорный табун мурашек, величиной с кулак, не смотря на действие химии. Ну, не обосрался, и то хорошо, а то с дерьмом в штанах пришлось бы заново настраивать нулевую плавучесть костюма, а на это не было времени.

Вскоре в светящихся облаках мелькнули три быстрых тени – три «МТБО-10», три хищницы, рядом с которыми любая акула кажется не опаснее аквариумной рыбки. Да, у них не было ультразвуковых «дудок», но вот что касалось оружия ближнего боя, этим они были укомплектованы по самое некуда. Два ряда зубов на каждой из четырех челюстей, боевые панцирные пластины, острые, как мечи, отравленные иглы на хвостах и умение выпускать облако черной жижи, подобно каракатице.

Нет, с одной-то можно потягаться, вопросов нет, но когда таких три, это немножечко напрягает. Впрочем, выбора у меня не было, я врубил водомет, чтобы скорее добраться до платформы и достал глубинный кинжал. В маневре я был весьма ограничен, так как я не мог покинуть трещину, иначе попаду под ультразвуковой удар платформы, и не мог уйти глубже, потому что седом за мной нырнет эмтэбэошка, и взорвется, размазав меня по стенам, и не причинив вреда платформе. Так что мое место было в узкой плоскости, у самой кромки расщелины, ни метром выше, ни метром ниже.

Судя по пеленгу, платформа была совсем рядом, метрах в пяти, но в моей ситуации это до фига и больше. Я дал водомету полную тягу, сократил расстояние метров до двух, но на подлете меня все же атаковала торпеда.

Я, конечно, к этому был готов, тоже не вчера впервые в глубине оказался, но она кинулась ощерив свою жуткую четырехчелюстную пасть, а я провернулся волчком, ушел с линии атаки и успел всадить ей кинжал в шею, между головным и грудным панцирем. Остальное сделала сила инерции, потянувшая торпеду дальше, и лезвие кинжала, вспоровшее тело твари по всей длине.

Я успел сделать еще рывок, но когда до платформы всего метр оставался меня атаковала вторая торпеда. От зубов я успел увернуться, а вот боевыми шипами мне ногу вспороло реально до кости. Я от боли чуть из гидрокостюма не выскочил, тут же, к счастью, сработал биометрический датчик, и дал приказ инъектору впрыснуть мне в кровь еще обезболивающее, до кучи. Надо будет программистам потом не забыть благодарность написать за эффективную разработку.

Зато, не смотря на жуткую боль, я успел отсечь пронесшейся торпеде хвост. Мало того, что это спасло меня от удара отравленными шипами, так еще сильно снизило ее маневренность. Она промчалась дальше, вписалась башкой в скалу, и на какое-то время вырубилась.

Пользуясь этим, я снова включил водомет и, оставляя позади жирный кровавый шлейф, прижался вплотную к платформе. Это спасло меня от прямой атаки третьей торпеды, так как на платформу атакующим углом она броситься не могла, ей заводские алгоритмы мешали. Она резко развернулась, ударила меня ядовитым хвостовым шипом в бок и попыталась зайти на второй бросок, но я не дал ей такого шанса, достав из каркаса глубинную бомбочку и швырнув вперед изо всех сил. Расчет был на то, что турбулентность, образовавшаяся позади торпеды, увлечет бомбочку следом, утащит от меня подальше. Но я не стал надеяться только на это, а оттолкнулся ногами от тела платформы, врубил водомет и нырнул в расщелину.

Ухнуло знатно, у меня аж в глазах потемнело, но зато искорка «МТБО-10» на радаре погасла. Я впрыснул в кровь антидот от яда, выбрался из расщелины и сразу нашел щиток пульта «Барбары».

Не смотря на антидот, было мне дурно, тошнота подкатывала, в глазах плыло, раны все равно болели, особенно та, из которой торчал шип с чешуйками для затруднения извлечения. Но я сосредоточился, открыл щиток, запустил монитор программатора и перевел все подчинившиеся платформе торпеды в пассивный режим.

Конечно, теперь их начнут убивать другие торпеды, пока не перебьют все охранение, а затем убьют платформу, но это будет не скоро.

«Здесь Долговязый, – передал я в эфир жестами. – Платформа и охранение под контролем. Вытащите меня отсюда, барракуда вас всех дери».

Глава 9. «Яркое солнце»

За минувшие годы, прошедшие от встречи с Вершинским, мы настолько привыкли к каждодневной охоте, что полученный нами отпуск поначалу немного нас всех ошарашил. Не в плохом смысле, нет, скорее напротив, просто мы не сразу сообразили, чем заполнить сотню дней подряд без охоты. Дали нам отпуск с формулировкой «За боевые заслуги отряда в рейде по спасению каравана АТ-112Е», и награда сама по себе воспринималось приятной, хотя мы понимали некий вынужденный характер подобной меры со стороны адмиралтейства. По сути, от нашего отряда ничего не осталось, и надо было как-то красиво оформить временное отстранение от службы.

Чучундра еще до рейда попал в госпиталь, и даже после выхода ему рекомендовали две недели воздержаться от нагрузок. Я тоже попал в госпиталь, провалялся неделю после полостной операции, и меня тоже лишили допуска на шестьдесят дней.

Отойдя от наркоза, я узнал, что когда наш поврежденный гравилет опустился слишком низко, торпеды, как водится, принялись выпрыгивать из воды и взрываться. Бодрый с Чернухой не растерялись, несколько минут вели тяжелый бой, отстреливая тварей из карабинов, чтобы дать возможность эвакуационной команде подойти ближе и взять их на борт. Благодаря этим усилиям гравилет спасателей смог приблизиться вплотную, взять на борт Блица и Чернуху, пока Бодрый отстреливал остатки боекомплекта. Затем гарпуны кончились, Бодрый начал перебираться к спасателям, но одна из торпед прыгнула и взорвалась. Бодрый получил легкую взрывную контузию, вывалился из люка на страховке, сломал руку, и теперь ей срастаться три месяца. Чернуха, как и весь экипаж спасателей, тоже получила легкую взрывную контузию, и ее лишили допуска на два месяца с последующей медицинской комиссией. В строю осталась только Ксюша, да и то без глубинного допуска, но она, согласно посмертному распоряжению Вершинского, была приписана к нашей команде навечно, поэтому отпуск полагался и ей.

Выйдя из госпиталя, я нашел Бака, переговорил с ним, получил от него согласие и официально приписал его к команде, так как Вершинский после смерти оставил мне неограниченные полномочия по расширению нашего отряда специального тактического назначения. В результате отпуск полагался и Баку, чему он не слабо обрадовался. Похоже, у него были некоторые проблемы с дисциплиной, и он рад был смене командования и беззаботному отдыху.

Мы привезли на барже стройматериалы и за неделю совместными усилиями нашей команды, временно переименованной в ходячий лазарет, возвели для Бака на мысе жилье, увеличив население поселка «Три сосны» до восьми человек, включая детей. Впрочем, дети от отпуска пока отказались, им нравилось общаться со сверстниками в интернате, и мы решили их забрать оттуда только в случае дальнего путешествия, например, в Метрополию или на материк.

Затем мы привыкли к вынужденному безделью и начали изображать курортников. Мы скинули мундиры, оделись в яркие гавайки, шорты, парео, я купил семейный турбокар на девять сидячих мест, мы катались на нем в Пойнт-Фортин, и прожигали деньги, полученные за семь лет официального жалованья от Метрополии. Ходили в кино, резвились в аквапарке на берегу залива, пили экзотические коктейли, выезжали на материк по недавно построенному мосту, и не слабо вошли во вкус. Нашу яркую компанию заприметили другие богатенькие туристы, и мы, одичавшие с детства на нашем Острове Потерянных Душ, принялись знакомиться и коммуницировать изо всех сил, заодно не слабо подтянув наш английский. Затем мы раскололись, что являемся охотниками в наградном отпуске, и наш рейтинг среди отдыхающих подлетел до небес. Бодрый нашел себе девушку, и мы порой радовались, что дети живут в интернате, и не слышат того, что происходит по ночам у него в домике.

Незаметно и быстро гражданский быт нас так затянул, что каждодневный риск, с которым мы прожили всю свою сознательную жизнь, начал восприниматься нами как некое яркое прошлое, которым можно похвастаться за бокалом коктейля, показывая случайным друзьям и подругам глубинный кинжал, которым я в рукопашном бою ранил крупную личинку и уничтожил три взрослых торпеды боевого охранения. Парни, конечно, на меня взирали с почтением, а у девушек влажнели глаза. Хотя, я полагаю, не только глаза, из-за чего Чернуха время от времени наступала мне на ногу под столом.

За три недели мы большой компанией посетили памятники древней индейской цивилизации, забирались на ступенчатые пирамиды, поднялись в туманный город Мачу-Пикчо, прошли на туристическом турбоходе по тропическим лесам Амазонки, посетили километровый водопад Анхель, и все это нас не слабо обогатило в эмоциональном плане. Мы словно впервые прикоснулись к обычной человеческой жизни, которой, по сути, никогда до этого не видели. Это было удивительно и очень волнующе, не вести с любимой женой радиообмен, определяя приоритетные цели, а кататься с ней на лошадях, кормить альпака, выбирать яркие платья, чудить, балагурить и жить счастливо. Видно было, что и Чучундру с Ксюшей этот процесс захватил, правда там скорее Ксюша Чучундру выгуливала, чем он ее, но это у них такая была внутрисемейная матриархальная субординация. Бодрый и вовсе словно переродился, наслаждаясь бурным любовным романом, а потом следующим, а потом еще и еще одним.

Я вспомнил, как думал о жизни обычных гражданских людей в Метрополии, как о чем-то скучном, лишенном романтики боевой дружбы, подвига и опасностей. В отпуске я понял, что ошибался, что качество жизни гражданского человека зависит исключительно от количества денег у него на счету. У нас у всех даже легальных денег от жалованья было навалом, не считая увесистого запаса золота в подвале у каждого, которое мы подняли с двух найденных неподалеку от острова кораблей, скорее всего пиратских, во время испытания привезенных Вершинским жаберных скафандров. У нас не было необходимости ходить каждый день на работу, мы не считали денег в ресторанах, выбирали отели не исходя из цены, хорошо питались и от души путешествовали, иногда, с детьми, когда они изъявляли желание.

В какой-то момент я понял, что нашей команде конец. Что мир вокруг нас огромен, намного больше нашего острова, и уж точно больше пространства скафандра, стиснутого давлением глубины. Никто из нас больше не захочет лезть в пучину, где поджидает смерть, когда у нас есть все возможности прожить долгую и счастливую жизнь. Мы в свои двадцать пять лет имели за плечами колоссальный боевой опыт, помогающий выжить в любой гражданской ситуации, мы заработали и нашли немалые деньги, которых хватит и нам, и нашим детям на всю жизнь. Нас уже не влекла в океан романтика подвига, как в детстве, или долг перед видом, как после встречи с Вершинским. Мы сполна этот долг отдали, даже с избытком. Все мы, включая Бака, и даже включая наших детей, в любой момент готовых потерять родителей в океане.

Более того, и это главное, в наших подвигах уже не было той необходимости, которая остро возникла семь лет назад. Когда без нас, без нашей тайны, связанной с прошлым Вершинского, человечество еще долго ковырялось бы на материковых береговых базах, не имея возможности взять под контроль острова, и, тем более, организовать трансокеанское судоходное сообщение. Мы, впервые после Вершинского, пересекли океан, захватили там остров, разработали тактику уничтожения донных платформ и применения батипланов. Многие тактические приемы работы боевых пловцов были названы нашими именами. Мы сделали столько, что получили пожизненное право почивать на лаврах. И я был уверен, что не стоит пренебрегать этим правом.

Говорить об этом не имело смысла. Я знал, что все чувствуют то же самое, это было заметно по поведению. Чернуха стала волнующе женственной и до умиления заботливой мамой. Ксюша превратилась в ответственного и строгого опекуна, стараясь все держать под контролем. Чучундра, и это никого не удивило, превратился из боевого командира в милого подкоблучника, без укора принимающего наши беззлобные шуточки. Бодрый открыл в себе талант героя-любовника, всерьез улучшая генофонд прилегающей к океану материковой зоны. Бак стал душой компании, отыгрывая амплуа опытного пирата, отошедшего от дел. А наши дети перестали бояться рева тревоги, означавшего, что их родители уходят в глубину, и могут не вернуться домой.

За время отпуска мы все как бы во второй раз повзрослели. К середине срока мы оставили позади шлейф из первоначальных курортных блесток, перестали корчить из себя богатых повес, а наши путешествия стали иметь более глубокие мотивации, чем просто скоротать время. Мы заново открывали мир. Тот мир, который выше поверхности океана. И мы действительно, по-настоящему стали счастливы.

Ведь что такое счастье? Это не какое-то особое состояние, это скорее умение, доступное далеко не всем, способность ценить то, что есть сейчас, выше того, что может быть и того, что было. Счастье – это то, что сейчас. Счастье, это когда менять ничего не хочется, а хочется лишь сохранить, что есть. И в моей жизни не было ничего, ценнее этого нового умения.

Вторую часть отпуска мы проведи на мысе, в поселке «Три сосны». Мы накатались, напутешествовались, смотались даже в Метрополию на баллистике, поглазели на Эйфелеву башню, на старинные замки, побродили в прохладе музеев с раскрытыми от восхищения ртами, провели несколько замечательных пикников под оливами, покатались на лыжах в Альпах, и всем этим настолько наелись, что перестали получать удовольствие от вороха этих ярких картинок.

Захотелось спокойствия, дневной неги, захотелось просто и без затей купаться на нашем пляже, без всяких аттракционов, захотелось сидеть у костра вечерами, глядя, как искры от пористых пальмовых углей взмывают ввысь и смешиваются с мохнатыми звездами. Захотелось уединения, и мы порадовались связавшим нас семейным узам, которыми даже Бак проникся, новенький среди нас. Захотелось того самого простого и незатейливого счастья, которого, как говорят, не купить за деньги. Оно стало для нас особенно ценным от того, что денег у нас было, как раз, завались. Просто нам надоело их тратить.

Мы ловили рыбу, катались на катере, ужинали в нашем замечательном ресторанчике, для которого Бак вручную вырезал вывеску с надписью «Три сосны» из пальмового горбыля. Девчонки, Рита и Мышка, взяли недельный отпуск в интернате, и мы целыми днями играли в пляжный волейбол, строили башни из мокрого песка или учили Риту обращаться с аппаратом воздушного типа. Ей понравился дайвинг в тихих безопасных водах, понравилось висеть между песчаным дном и сверкающей поверхностью океана, слушая, как шумит под водой прибой. Она была странной, немножечко нелюдимой, но очень смышленой.

Удивительно, но Рита с Мышкой, раньше не особо дружившие, за неделю каникул очень сильно сблизились. Мышке нравилось покровительство старшей девчонки, а Рита наслаждалась ответственностью за ребенка.

Бодрый нашел себе постоянную девушку, Ливию, и наш поселок окончательно погрузился в гармоничную идиллию, которую нарушали лишь тропические шторма, временами налетавшие на остров.

В один из таких штормовых дней мы собрались в ресторанчике и по очереди подписали рапорт об увольнении, а я сел в турбокар и отвез его в штаб. Правда, в совете меня огорошили, мол, согласно завещанию Вершинского никто из нас не может быть уволен со службы, даже в случае строжайшего медицинского заключения, и я не имею права такое решение опротестовать, на основании данного мной обещания Вершинскому, озаглавленному в завещании как «кровавая клятва». Это было серьезное заявление, и я не был готов к тому, что Вершинский предъявит мне такой счет из могилы. Но тут уж точно не поспоришь, клятву я дал, и эта клятва была уж очень серьезной и ко многому обязывающей. Я действительно ни в каком виде не мог ее опротестовать.

К счастью, оказалось, что любой из нас, или все вместе, имеют право на бессрочную отставку, точнее на увольнение в запас, с сохранением пенсионного обеспечения в размере текущего оклада. Однако по решению адмиралтейства охотник нашего статуса может быть в любой момент призван на службу при возникновении необходимости в нем, а так же может по собственному желанию выйти на службу как в качестве боевого офицера, так и в качестве консультанта или тренера.

В общем, это мало отличалось от увольнения, и я принял выдвинутые условия, прекрасно понимая, что начатая Вершинским Большая Охота подходит к логичному завершению, и вряд ли наши услуги когда-то кому-то понадобятся.

В общем, я вернулся в поселок отставным охотником, раздал всем положенные им пенсионные жетоны, и мы закатили грандиозную вечеринку, искупав жетоны в стаканах с джином.

Поутру я решил, что обязательно напишу книгу о наших приключениях, начну, наверное, со дня встречи с Вершинским, и опишу все наши приключения, злоключения и победы, вплоть до этого, пронизанного ярким солнцем дня после шторма. Даже, наверное, включая его. Я закупил себе пару пачек листов писчего пластика и дорогое термическое стило, вывел на первом листе название книги «Штурм бездны», но на этом все и закончилось. Точнее, наверное, с этого все началось.

Я попробовал собрать в голове эпизоды романа, и понял, что нет такого места, где я смог бы поставить точку. Я вдруг с удивительной ясностью осознал, что штурм бездны, не смотря на громкие победы охотников, еще не закончен, и закончится не так скоро как мне бы хотелось.

В дверь постучался Бак.

– Заходи, – пригласил я его, перевернув лист.

– Что делаешь? – спросил он, войдя в комнату и впустив за собой соленый океанский ветер, сдувший листы со стола.

Волосы его были мокрыми.

– Да так, – неопределенно ответил я.

– Не хочешь искупаться?

– В смысле? – Я удивленно поднял брови.

– Ну, нырнуть со мной, с «воздушкой».

– Честно говоря, нет.

– Ну, надо бы. – Бак замялся. – Знаешь, у вас же Чучундра был за командира, но теперь мы все в отставке, и субординацию соблюдать не надо. Я ее и на службе не очень любил, а тут уж подавно…

– Так, стоп! – Я остановил его жестом. – Давай ближе к делу. Что-то случилось?

– Ну, нет. Точнее я не знаю. Мы с Ритой ныряли, и нашли кое-что. Совсем рядом.

– И что же вы нашли? – чувствуя недоброе, спросил я.

– Так, на вид, кусок боевой части биотехнологической ракеты. Давно дохлая, ее уже рыбы объели, локатор на нее не реагирует, нейрочип сгнил.

– Ты считаешь, я не видел дохлых ракет и торпед, принесенных течением?

– Все видели. Но тут есть нюансы. Говорю, надо бы тебе посмотреть.

– Прямо ты можешь сказать?

– Я не знаю, как сказать. Честно. – Бак снова замялся. – Не кипишуй. Тебе что, трудно в гидрик залезть и нырнуть? Тут не далеко, глубина плевая, двадцать метров.

– Ладно. – Я поднялся из-за стола. – Идем.

Мы направились в эллинг, и я заметил Риту в мокром гидрокостюме, она что-то горячо рассказывала Ксюше, и та искоса глянула на меня, мол, давайте быстрее.

Меня охватила тревога. Я не мог понять, чем так всех могла взволновать дохлая ракета, которая, скорее всего, даже никогда не летала, а просто окочурилась вместе с платформой. Такое бывает, живые ведь, смертные твари, могла сдохнуть, и ее останки принесло течением в наши воды. Ничего необычного, ничего опасного. Но Ксюша была напряжена, Рита, похоже, напугана, а Бак не находил слов, чтобы все объяснить.

Мы натянули сухие гидрокостюмы, забрались в катер, где уже, к моему удивлению, было собрано снаряжение для подъема со дна небольших грузов, и Бак отвез меня на место, постоянно сверяясь с пеленгом по коммуникатору.

– Здесь! – он остановил турбину, и катер лег в дрейф. – Надо только якорь сбросить, а то катер ветром снесет.

Я хотел сказать, что надо было взять кого-то в качестве пилота, но передумал. Мне показалось, что есть причина, почему мы тут вдвоем. Пришлось бросить якорь.

Мы нырнули с борта, я занял место ведомого, а Бак держался чуть впереди. Но я сам почти сразу заметил бурое пятно на песке. Мы стабилизировали отрицательную плавучесть костюмов, встали на дно и осмотрели останки туши. Честно говоря, я сразу обалдел. Бак был прав, словами тут говорить бесполезно. Сколько бы он ни описывал, я бы все равно не представил такое. Тварь была не просто большой, а огромной, судя по толщине и длине останков. Я даже помыслить не мог, что биотехнологическая ракета может быть такого размера. Я попытался мысленно восстановить пропорции и понял, что диаметр в полных три метра предполагает длину не меньше тридцати метров, а это не кит чихнул ни фига.

Но главное было не это. Главное, что под разъеденной рыбами плотью виднелся блестящий металл. Такого симбиоза я никогда не наблюдал и никогда о таком не слышал. Биотехи всегда вырастали из икры и личинок, в них никогда не было никаких технологических элементов из металла или полимерного композита.

Я оторвал кусок сгнившего мяса с лоскутом кожи и увидел на гладком металлическом цилиндре надпись «Bright Sun» и длинный серийный номер.

«Знаешь на что похоже?» – жестами спросил Бак.

«На термоядерную боеголовку с лазерной инициацией, – ответил я. – Трогать ее, пожалуй, опасно, а оставлять здесь нельзя».

«Она не может стоять на боевом взводе. Ракета не вылетала из шахты, посмотри на лобовой обтекатель. Сдохла вместе с платформой. Надо ее поднять и перетащить в поселок. Там разберемся».