Текст книги "Разбудить бога"

– Значит, место, в которое попадает душа после смерти, зависит от образа жизни человека? – уточнил я. – Грешники попадают в одни сферы, а праведники – в другие?

– Праведники? Не понимаю. Я же говорил об энергии. Это куда в большей степени физика, чем что-то иное. Просто те энергии, которые действуют в описываемых мною процессах, физики еще не совсем открыли.

Меня позабавила его фразочка «не совсем открыли», но я понял, что имел в виду Северный Олень. Ученые ведь не дебилы, они видят, что в мире все устроено гораздо сложнее, чем описывают их формулы. Но у них такая профессия, у ученых, – оперировать только тем, что описывается известными формулами. Хотя по мере придумывания новых формул ученым все меньше и меньше приходится прикидываться дураками.

– То есть праведность вообще не имеет значения? – удивился я. – Странно, ты ведь упоминал религию!

– Да. Но лишь в том плане, что религия предписывает верующим некоторые правила. Древние космогонические религии часто содержали хоть и искаженные, но все же истинные сведения о реальности. Поэтому правила, предписываемые ими, нередко служили для накопления энергии, чтобы сделать посмертное существование людей более комфортным. И дело не только в комфорте. Объединенные общими правилами, близкие люди накапливали более или менее равную дозу энергии, если им удавалось прожить примерно равный промежуток времени. В результате те, кто были близки при жизни, и после смерти не расставались. Теперь все иначе. Кому-то пару тысяч лет назад пришло в голову, что отказ от вечности является величайшим самопожертвованием.

– В смысле? – не понял я.

– Была придумана религия, правила которой направлены не на накопление, а на уменьшение энергии. Самоистязание, голодовки, умерщвление плоти… Все это первыми адептами понималось как отказ от посмертного существования в сферах. Они так страдали при жизни, что хотели хоть после смерти отдохнуть, отказаться от вечного существования. Но их ученики все переврали. Им невдомек уже было, что учителя пытались достигнуть растворения, распыления, исчезновения. Ученики почему-то решили, что величайшее самопожертвование даст им после смерти некое особенное блаженство. Как-то возвысит их над остальными. Обеспечит им место в VIP-зоне подле самого Бога. Представляешь, как теперь удивляются верующие праведники, когда вместо райских кущей попадают в ледяную пустоту тонких сфер, где нет света и звука? Неприятно, а главное – навсегда. Но они наотрез отказываются видеть истину, которую видели зачинатели их учения. – Северный Олень посмотрел на меня и добавил: – Ни одного из христиан мне еще ни разу не удалось убедить в бессмысленности и вреде прижизненных страданий. Умерщвляя плоть, сильную душу не вырастишь. Но они и слушать не хотели. А ведь, двигаясь по выбранному пути, можно попасть лишь туда, куда этот путь ведет. Их путь вел прямиком в ледяной ад тонких сфер, но когда я пытался им объяснить это во сне, они называли меня посланником дьявола. И продолжали пуще прежнего гнуть свою линию.

Слово «посланник» вызвало во мне воспоминание о диктофонной записи, сделанной Кириллом. Тема Посланника была там не менее важной, чем тема Хранителей. Может, Олень действительно никакой не добрый волшебник, а самый настоящий искуситель? Его взгляд, становившийся иногда жутковатым, подкидывал лишнюю гирьку именно на эту чашу весов.

– Ты и есть Посланник, – без особой уверенности заявил я. Это был пристрелочный выстрел.

– Кирилл оставил тебе посмертную запись, – спокойно ответил Олень. – Я знаю. Но в ней много неточностей. Например, Кирилл никогда не верил в существование Спящего Бога. Напрасно. Спящий Бог существует. Весь мир – просто один из его снов. Этих снов было бесчисленное множество, ведь Бог вечен. Почти все они были гораздо лучше теперешнего. Некоторые чуть-чуть лучше.

– Выходит, нынешний сон один их худших? – напрямую спросил я.

– Да. Хуже его был лишь сон о черно-красном мире, где русла рек были заполнены остывающей кровью. – Олень опустил голову. – Но этот тоже не очень хорош. Почему-то все здесь стараются друг друга убить. Это сон-кошмар. Не находишь?

Я не ответил. То, о чем говорил Олень, настолько совпадало с моими собственными ощущениями и с личным опытом последних пяти лет, что я усомнился в реальности происходящего. То есть понятно было, что все мне снится, но сны снам рознь – взять ту же сферу взаимодействия. Там каждый шаг столь близок к реальности, что напрямую взаимодействует с ней. А здесь реальность дала ощутимую трещину. Я не мог поверить в такое удивительное совпадение ощущений и даже формулировок. Возможно, Катька права, и Олень является лишь частью моего подсознания. Тогда какой смысл с ним разговаривать? Ни малейшего… Хотя разговаривают же люди сами с собой. Иногда это наводит на умные мысли, хотя и напоминает припадки шизофрении.

– Ты хочешь, чтобы я разбудил Спящего Бога? – Мне захотелось отсечь окольные пути, которыми Олень, по идее, должен был приближаться к главному.

Он не ответил, делая вид, что очень заинтересован растущим на холме подорожником. Я присел и опустил ладонь на прогретую солнцем землю. По ней бегали крошечные рыжие муравьи. От океана веяло свежестью, а запах хвои ее дополнял. Высоко в соснах шумел вечный ветер.

– Если сон Бога так плох, то откуда берутся такие замечательные миры? – вырвалось у меня.

– Мир один, – наконец ответил Олень, пожевывая лист подорожника. – Все остальное – лишь его отражения. Все сферы, если упрощенно, являются угасанием волновых функций реальности. Так понятно?

– Не очень, – признался я. – Но мне суть важна, а не какие-то функции.

Ощущение разговора с самим собой не проходило, но я решил не обращать на это внимания.

– Суть… – Северный Олень шагнул вперед и принялся за растущую под сосной сныть. – Вот тебе когда снится обычный сон, ты долго его потом помнишь?

– Не очень, – признался я.

– Конечно. Чем больше проходит времени, тем меньше и меньше деталей сна остается в памяти. Тем менее реальными и менее логичными кажутся ночные видения. У Спящего Бога так же.

– Погоди. Но у меня ведь только по прошествии некоторого времени реальность сна начинает утончаться.

– Ты все события воспринимаешь последовательно, – объяснил Олень. – Расставленными на линии времени. А для Бога вечность – как один миг и один миг – как вечность. Он воспринимает все бывшее, настоящее и будущее одновременно. Поэтому одновременно существуют все уровни воспоминания о том сне, который Спящий Бог видит в данный момент. Это и есть сферы реальности – ничего больше. Нынешний сон Бога кошмарен, но любому разуму свойственно помнить дольше хорошее, а не дурное. А потому, чем тоньше сфера, тем меньше в ней деталей вообще и плохих в частности. До определенного предела это улучшает миры, но самые тонкие сферы совершенно непригодны для существования разума. Там вообще нет деталей. Там нет почти ничего. Существует некоторая область наивысшего комфорта для душ. Чем от нее ближе к реальности, тем мир грубее и злее, чем дальше, тем менее предсказуем и менее вещественен.

Я усомнился, что говорю сам с собой. Откуда у меня в подсознании такие конструкции? К тому же у меня зародилось интересное соображение по поводу сказанного.

– Из твоих слов можно сделать вывод, что если Бог проснется, то реальность исчезнет, а воспоминания о ней, то есть совокупность сфер, останется.

– Так и есть. Ведь когда ты просыпаешься, сон улетает, а воспоминание о нем еще какое-то время сохраняется в памяти.

– Какое-то время? Сколько это, когда речь идет о Боге?

– Вечность, – коротко ответил Олень.

«Вот так», – подумал я и провел ладонью по стеблям осоки.

Рыжий муравей вскарабкался на руку, и мне пришлось его сдуть. Сосны шумели в вышине, как хорошо сыгранный вселенский оркестр, а со стороны океана доносился едва слышный шелест прибоя.

«Музыка сфер, – подумал я, улыбнувшись. – Вот она оказывается какая на самом деле».

– Значит, даже, если Спящий Бог проснется, души умерших не исчезнут вместе со всем миром? – спросил я.

– Точно. Причем чем энергичнее жил человек, тем дольше он остается в памяти Бога. Поэтому я и хотел тебе предложить…

– Убить Катьку, а затем разбудить его? – пристально глянул я на Оленя. – Чтобы он меня дольше запомнил?

– Никого убивать не надо, – ответил он. – Если ты разбудишь Спящего Бога, то весь мир и все телесные оболочки исчезнут. Но души бессмертны, они попадут в те сферы воспоминаний Бога, которые совпадают с их энергетикой. Кто-то ближе к реальности, кто-то дальше. Но Бог помнит всех, кто ему приснился.

– Вот зараза! – психанул я. – По-твоему, я должен собственными руками уничтожить весь мир? Тот самый мир, который год назад мы с Катькой изо всех сил спасали?

Я чуть не выкрикнул «Иди ты…», но решил, что не стоит. Эта фраза могла обладать магическим действием. Кирилл говорил, что послал Посланника и тот больше не докучал ему. А я пока не был готов навсегда проститься с Северным Оленем. Надо было выведать у него побольше, а потом… Что потом? Я не знал. Но уничтожение реальности точно не входило в мои ближайшие планы.

– Неужели никак нельзя улучшить сон этого вашего Бога? – спросил я с надеждой. – Может, перинку помягче ему подложить, музычку включить какую-нибудь спокойную? Ну не в прямом смысле, конечно. Но не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать!

– Может, и можно, – ответил Олень. – Только где находится Спящий Бог?

– Даже ты не знаешь? – поразился я. – Какой же ты, на хрен, Посланник?!

Он не ответил. Мне трудно было взять себя в руки, но беситься тоже не имело смысла. К тому же Северному Оленю, скорее всего, не обязательно было видеться с Богом, чтобы передавать его волю спящим. Наверняка существовали иные каналы связи между мистическими существами.

Заметив, что я успокоился, Олень сказал:

– Ни в одной из сфер, включая реальность, Спящего Бога не существует. Его и не может здесь быть, как тебя не может быть в твоем собственном сне. Неужели это не понятно?

– Но ведь я себе снюсь! Сейчас, например.

– Здесь тебя нет. Ты спишь на кровати рядом с Катериной.

– С кем же ты разговариваешь?

– С твоей проекцией. Ты сам проецируешь себя на реальность сна. Точно так же происходит и с Богом. Но в отличие от тебя его проекция на реальность существует в девяти сферах, включая самую плотную. Одновременно. В этом мире тоже есть его проекция, и в реальности, и в сфере взаимодействия, и в мире сна Алисы, и еще в нескольких сферах.

– Тогда все, о чем мы тут говорили, – бред. – Я устало помотал головой. – Как же я могу разбудить Бога, если его здесь нет?

– Тебя ведь тоже здесь нет. – Олень медленно поднял голову и устремил на меня тяжелый взгляд. – Однако, воздействуя на твою проекцию, я могу запросто тебя разбудить.

– Убить? – У меня ледяные мурашки поползли по спине.

– Не обязательно. Можно просто очень сильно напугать. – Взгляд Оленя делался все более жутким. – Или причинить нестерпимую боль.

Он ронял слова, как камни в гулкий колодец. Я понял, что не могу отвести взгляд от его крупных черных глаз. В них была целая Вселенная, в этих глазах, вот что меня пугало. И вдруг ужас отступил так же неожиданно, как и нахлынул. Олень стоял, жевал травинку, и ничего страшного в нем уже не было.

– Только Хранители Сна знают, где в каждой из сфер находится проекция Спящего Бога, – сказал он.

– Они с ним как бы одной крови?

– Да. Но их задача состоит в том, чтобы не допустить пробуждения Бога. Поэтому мне бессмысленно входить с ними в контакт.

– Вот оно что! – воскликнул я. – Вот зачем ты знакомил меня с Алисой! Она Хранитель?

– Да, – ответил Северный Олень. – Она последний Хранитель. Может, будут еще, но ей надо найти кандидата. Предпоследнего ты убил в своем кабинете. Только она знает, где проекция Спящего Бога на нашу реальность. Без этого знания ты не сможешь его разбудить.

– А я и не собираюсь, – честно признался я. – Лучше попробую устроить ему постельку получше, чтобы сны его стали сладкими и спокойными.

Олень хотел мне что-то ответить, но Катька меня разбудила. Я проснулся и распахнул глаза. За окном было темно.

– Пора собираться, – сказала Катька, вставая с кровати. – Выспался?

– Вроде бы да, – ответил я.

Остатки сна таяли в памяти, как сахар в горячей воде. Я потер руками лицо и тоже поднялся.

Глава 7
Оборотень

Я умылся, оделся и по телефону велел водителю прогревать машину. Ребят Эдика будить не пришлось, они свое дело знали. Катька в гостиной заканчивала прихорашиваться. Вечернее платье она надевала редко, лишь несколько раз в году, но выглядела в нем восхитительно. Было между платьем и Катькой некое непримиримое противоречие, которое возбуждало меня сверх всякой меры. Непривычные на Катьке очки только подчеркивали впечатление. Я подкрался к ней сзади и поцеловал в мочку уха.

– Саша, – нахмурилась она. – Не время сейчас. Помоги лучше браслет застегнуть.

Я помог. Застежка на массивном золотом украшении была действительно не очень удобной, одной рукой даже ради спасения жизни не справиться. Я по рации отдал последние распоряжения ребятам Эдика, и мы с Катькой спустились в гараж.

Через полчаса наш массивный «Бентли» цвета белой ночи бесшумно катил по ночному городу, искрящемуся от снега. Спереди и сзади нас прикрывали черные машины охраны. Приближался Новый год – второй наш Новый год вместе с Катей, но теперь этот праздник будет совсем другим, не таким, как позапрошлый или даже прошлый. За полированными сапфировыми стеклами проплывали оранжевые фонари, огни праздничной иллюминации и реклам иногда переливались, испещренные гирляндами елки. Все это теперь для нас – весь этот город. Но я не знал, как к этому относиться.

Позвонил Влад из студии, начал сетовать, что режиссер, которого я присмотрел, заламывает несусветную цену.

– Сколько можно говорить! – с нажимом произнес я в телефонную трубку. – Меня не волнует вопрос цены. Думаешь, я не знаю, почему ты предлагаешь мне своего режиссера? Вот-вот! И будь любезен в следующий раз не парить мне мозги. Все. И кастинг подготовь. Деньги теряем из-за твоей нерасторопности! Все, давай.

Я нажал кнопку отбоя и бросил аппарат в карман пальто. Очки на носу сидели непривычно, так что я их в который уж раз поправил.

– Достал меня этот Влад, – сказала Катя, поправляя макияж перед зеркальцем. – Он нас когда-нибудь крепко подставит.

– Я ему шею тогда сверну, – усмехнулся я. – Он же знает об этом прекрасно. И мамочка ему не поможет.

Наконец водитель остановил машину перед неприметными воротами частного клуба, выскочил в снег и вышколенным движением распахнул дверцу со стороны Кати. Я выбрался следом за ней, внутренне готовый, что нас прямо у машины начнут атаковать телевизионщики и фотографы. Однако надо отдать должное организаторам мероприятия – они позаботились о том, чтобы ни журналистов, ни папарацци тут не было.

Один из охранников, едва мы ступили на асфальт, бросился в нашу сторону и, поздоровавшись, предложил проводить нас к гостям. Я безразлично кивнул. Раньше, еще с полгода назад, подобострастие прислуги меня возбуждало, но теперь вызывало мало эмоций. Так, скорее забавные воспоминания об эмоциях.

В клубе, освещенном несколькими цветными прожекторами и пламенем сотен свечей, все искрилось от праздничной мишуры, в воздухе витала свежесть кондиционированного воздуха, едва ощутимый аромат дорогих табаков и еще менее заметный оттенок запаха духов. Все как обычно.

Народу собралось человек сто, почти все знакомые. Пришлось учтиво улыбаться, здороваться, задавать ничего не значащие вопросы о делах, прекрасно зная, что правды все равно никто не скажет, хотя правду было бы как раз интересно услышать.

Ведущие вечера – знаменитый киноактер и новомодная попсовая певичка на сцене – представили нас гостям и собравшимся журналистам, хотя в этом не было ни малейшей необходимости. Пришлось отвечать улыбками и поднятием рук, мол, да, вот мы, такие все из себя замечательные.

– Конечно, в этом зале, да и среди телезрителей, нет, наверное, ни одного человека, который не знал бы вновь прибывших, – заявил ведущий. – Однако, как велит протокол, мы обязаны представить и их.

– Известный рекламный, музыкальный и кинопродюсер Александр Фролов, – подхватила ведущая.

– И его очаровательная супруга, певица, писательница и киноактриса – Екатерина Стрельцова, – закончил ведущий.

Гости ответили вежливыми аплодисментами.

– Нажрусь, – со вздохом заявила Катька.

– Тебе еще петь, – предостерег я.

– А, брось. Они же все глухие.

Она взяла с подноса текилу в стопке с солью по краю и осушила махом, в два глотка.

– Лихо, – кивнул я. – Но я пока разомнусь красненьким.

Вино тут было так себе, в этом году приходилось пивать и лучше, так что, не допив бокал, я тоже перешел на текилу. После первой стопки краски окружающего мира сделались чуть более яркими, а рана на спине почти перестала болеть.

Ведущих на сцене сменил небольшой джазовый бэнд, состоявший из седого барабанщика, столь же седого гитариста, пианиста чуть помоложе и совсем молодой девушки с огромным для ее габаритов контрабасом.

– Привет! – услышал я сзади знакомый мужской голос.

– Привет, – обернулся я к подошедшему.

Это был Коля по кличке Бабуин – известный в тусовке пройдоха, живущий тем, что сводил людей к их взаимному интересу. Денег он за это не брал, но про него все помнили, и он умел неплохо этим пользоваться.

– С каких это пор ты стал носить очки? – поинтересовался Бабуин. – И как твой фильм?

Второй вопрос был задан явно не из вежливости, поэтому первый я попросту проигнорировал.

– Лучше некуда, – соврал я. – Третий канал взялся смотреть черновой вариант монтажа.

– Это ты называешь «лучше некуда»? – Бабуин с улыбкой покачал головой. – Не думай, что тебе всюду будет переть так, как в Интернете и в музыке. Два крупных алмаза одному рудокопу иногда попадаются, но три… Чтобы получить третий алмаз, надо уже шевелиться, копать, копать, а не как ты, на одной удаче.

– Что ты знаешь об удаче? – пробурчала Катя, осушая вторую стопку текилы.

– Ладно, Коля, я уже понял, что ты меня для кого-то цепляешь, – кивнул я. – Валяй дальше, по протоколу.

– Не будет протокола. Есть у значительных людей интерес к твоему фильму.

– «СТС»? – осторожно прощупал я почву.

– Выше бери! – до ушей осклабился Бабуин.

– «Рен-ТВ», что ли? – Это уже начало меня удивлять.

Катя тоже воздержалась от третьей рюмки и прислушалась внимательнее.

– Нет, Саша, – Бабуин сделал значительную паузу. – Первый.

– Забавно… – протянул я, чтобы не выдавать эмоций. – Ну-ну. С чего бы такой интерес? Фильм ведь по всем параметрам получился некоммерческий.

– Ты же человек новый, я тебе поясню. Первый хочет нехило вложиться в твой проект. Как раз потому, что ты новичок. По большому счету, лох. Только не обижайся. Коммерческие качества самого фильма их мало интересуют. Ты ведь знаешь, что раскрутить можно все что угодно, надо только чаще показывать рекламу по телевизору. И говорить, что это и есть самый модный формат. В общем, фильм не главное. Главное, что ты, с их точки зрения, лох.

– У них просто не было возможности выяснить, в чем я лох, а в чем нет, – нахмурился я, вспомнив, как держал Кирилла в перекрестье прицела.

– Говорю же, не обижайся! – скривился Бабуин. – Просто у всех продюсеров уже есть свои интересы, причем немалые, в телебизнесе. На них не наваришься, как на тебе. Да и идеи у тебя свежие. В общем, Первый хочет вложиться под откат. С возвратом половины суммы наличкой. То есть они тебе дают, грубо говоря, десять лимонов безналом, а ты возвращаешь им пять наличкой. Не грузись, весь российский кинематограф на этом стоит.

– Знаю, – нахмурившись, вздохнул я.

Мне такое положение вещей совершенно не нравилось. Никого, в том числе и самого режиссера, качество фильма и его успех в прокате не интересовали. Важно было лишь напихать в ленту побольше спецэффектов и разбитых машин, чтобы отчитаться за якобы потраченные средства. На самом деле средства не тратились, а банально расхищались и уже в виде нигде не учтенной налички возвращались инвестору. Не все, конечно, но как минимум половина. На спецэффектах ведь проще всего воровать. В том виде, в котором их у нас делают, стоят они копейки, а по западному образу и подобию на них можно списывать миллионы не моргнув глазом. А то, что в отличие от американских корпораций у нас 3D-графику делают безработные художники с Украины на домашних компьютерах, широкой общественности знать не обязательно. Этим и только этим обусловлен небывалый взлет российского кинематографа. Но как только придется делать хорошее кино, вроде европейского, воровать на нем уже не получится, а значит, оно потеряет всякий интерес для инвестора. Инвестора ведь не волнует какая-то мифическая прибыль с проката, которой может и не оказаться. Его интересует моментальный откат, а еще точнее – технология отмывания неучтенных денег.

– И кто, интересно, решил в нас вложиться? – спросила Катя.

– А вот об этом не надо, – посоветовал Бабуин. – Я не знаю, кто за этим стоит, да и вам лучше не знать. Но на ту сумму, которая тебе причитается, ты так свой фильмец раскрутишь, что голова закружится. Плюс прокат на Первом. А?

– Ладно. Это годится, – ответил я. – Что дальше?

– А дальше на меня положись. Сегодня тусовка, не надо никого напрягать. А числа пятнадцатого я выйду с тобой на связь.

– Э, погоди! До пятнадцатого две недели. Что мне Третьему сказать?

– Пошли их. Я кого-то хоть раз подводил?

– Ладно.

Бабуин действительно никого никогда не подводил. Подведи он хоть раз кого-то из здешнего бомонда, ему бы кишки выпустили секунд через сорок. А так живет и в какой-то мере даже процветает.

– Ну и отлично, – Бабуин весело подмигнул. – Пойдемте, я вас с одной мадам познакомлю. Не пугайтесь ее внешнего вида, она вполне адекватная на самом деле. Кто-то через нее бабки моет, она открыла новый глянцевый журнал «Ваш стиль». Слышали?

– Нет, – ответила Катя.

– Да ладно. Щиты по всему городу.

– Я на щиты не смотрю.

– Без разницы, – отмахнулся Бабуин. – Им надо лицо на обложку, а вам лишний глянец не помешает. Идем, идем. Под лежачий камень…

Владелицу нового глянца, как оказалось, зовут Бася, а лет ей, ну, может, двадцать пять от силы. Одета в джинсы и оттянутый свитер, на каждом пальце по массивному серебряному кольцу, а левое ухо так разукрашено пирсингом, что плоти не видать – сплошной металл. В нижней губе тоже торчит булавка, а прическа – копна выкрашенных в зеленый цвет волос. Увидев нас, она прямо-таки затряслась от предвкушения денег, которые собиралась заработать на материале про Катю. Я ее вожделение физически ощутил. Сделалось до противного тоскливо, но за последние месяцы я уже начал привыкать бороться с этой напастью. Не столько даже бороться, сколько не обращать внимания на то, что у большинства людей, кроме денег, в жизни нет других радостей, да и деньги, если откровенно, радости им тоже не приносят. Жажда денег – это скорее рефлекс. Ротожопие, как писал Пелевин.

Бабуин исчез с горизонта, оставив нас втроем. У Баси еще пару секунд в голове жужжал виртуальный счетчик купюр, но наконец она вышла из ступора.

– Думала, Бабуин гонит, – сказала она, широко улыбнувшись. – А он действительно вас знает?

– Он всех знает, – усмехнулась Катя.

– Да, ценный тип, – Бася решилась вставить собственное мнение.

Мне вдруг резко, до отвращения к себе захотелось ее унизить. Повозить, чуть ли не в буквальном смысле, мордой по дерьму. Чтобы она осознала в полной мере, как были правы древние египтяне, считая говно и золото разными проявлениями одного и того же.

– Редкий мудак, – уточнила Катя, сделав за меня часть работы.

– Да уж, – Бася вежливо хихикнула. – Кать, можно задать тебе несколько вопросов? С меня лицевая обложка, а?

– Валяй, – вяло согласилась она.

– Погодите, – остановил их я. – Кать, ты не против, если я в качестве платы за интервью трахну эту сучку в туалете?

– Нет, – ответила Катя, с ходу поняв мой замысел. – Только сифак не подхвати.

– Да нет у меня сифака! – возмутилась Бася.

– Много текста! – заткнул я ей рот. – Пойдем, будешь отрабатывать халяву.

Не говоря больше ни слова, Бася бодро направилась к туалету. Я вошел следом и прикрыл дверь.

– Ну что стоишь? – грубо спросил я ее. – Рот промой хорошенько.

Я заметил, как в глазах журналистки промелькнула тень неприязни. Это хорошо. Это просто замечательно. Трахаться она готова, а вот рот полоскать для нее все-таки унизительно. Однако денег ей хотелось неистово, так что она включила кран и несколько раз прополоскала рот.

– С мылом, – уточнил я.

– Что? – она решила, что ослышалась.

– С мылом, говорю! Тупая, что ли? Вон, жидкое мыло. Заливай в пасть и полощи.

Она замерла, не зная, что делать. Затем спросила едва слышно:

– Может, лучше деньгами?

– Не понял.

– Ну деньгами. Три тысячи баксов наличкой за интервью плюс обложка. А? И без мыла.

– Черт с тобой, – я отвернулся и толкнул дверь.

Бася тихонечко вышла следом за мной, уже не зная, чего ожидать в следующую минуту.

– Что-то вы быстро, – у Кати в глазах прыгали веселые чертики.

– Да она не захотела рот с мылом полоскать, – ответил я так, чтобы было слышно ближайшим гостям.

– Что, правда? – Катя подняла брови. – Действительно проблема.

Бася не знала что делать. Похоже, за недолгую журналистскую карьеру она в первый раз попала в столь дурацкую историю. Но не в последний уж точно. Все равно найдется кто-то, кто заставит ее прополоскать рот с мылом.

– Да ладно, поговори с ней, – смилостивился я. – Она отбашлялась тремя косарями.

– А… Слушай, а на фиг нам эти деньги?

– Трусы себе куплю, – заявил я. – С модным гульфиком, как у пидора.

– Ладно, – Катя кивнула с пониманием. – Ну что, Бася? Спрашивай, что ты хотела.

В журналистке словно переключили программу. Растерянное выражение лица снова сменилось дежурной улыбкой, а в руках у нее появился цифровой диктофон.

– Вы – девушка-легенда, – начала Бася. – Скажите, сколько правды в том, что вы попали на самые высоты, что называется, с улицы?

– Все правда, – ответила Катя и начала выдавать заученный для таких случаев текст: – Год назад я выложила в Интернет свои песни. Сначала большого интереса они не вызвали, но уже через неделю с нами связались представители региональной радиостанции с предложением поставить материал в ротацию. А еще через полгода крупная выпускающая компания обратила на нас внимание и предложила выпустить первый альбом. Так все началось.

– Сейчас вы владеете одним из крупнейших Интернет-порталов и собственным Интернет-телевидением video.100-litsa.ru, а начиналось все, говорят, с обычного бесплатного сайта?

– Совершенно верно. Саша Фролов делал его собственными руками.

– А правда ли, что незадолго до этих событий Фролов служил снайпером и был ранен?

– Правда. Но распространяться на эту тему он не любит.

– Журналисты часто называют вас девушкой по имени Счастье, – улыбнулась Бася. – Великолепный заголовок для статьи. Ну и как, получается стать счастливой?

Катя запнулась. И я знал почему. Когда-то казалось, что достаток и счастье – это практически одно и то же. Сейчас уже стало ясно, что нет. Несмотря на то, что мы с Катей заняли в этом мире не последнее место, сам мир был очень далек от совершенства. Куда дальше он был от совершенства, чем мы ожидали.

– Да, конечно, – ответила Катя после короткой паузы. – Думаю, что ты бы охотно заняла мое место.

– Это правда, – рассмеялась Бася. – Но мечтать не вредно.

Конечно, все не так плохо, как иногда кажется. По крайней мере, мы с Катей занимались чем хотели. Катька выпустила альбом, разлетевшийся дикими тиражами, а сейчас у нее второй, еще не записанный, рвут с руками. Книгу написала. Второй фильм по ней снимаем. Первый, правда, не очень пошел, так что необходимо было отказаться от идеалов и на ходу менять стратегию, если мы хотим остаться в бизнесе.

– Первый ваш фильм не дал ожидаемой прибыли, – сказала Бася. – Это была ошибка сценария, режиссуры или продюсинга?

– Всего понемногу, – ответила Катя. – Первый блин, как говорят, комом. На мой взгляд, зритель оказался не готов к такому кино.

– Вы имеете в виду идеологическое наполнение?

– Да. Все безудержно хотят денег. Поэтому фильм про то, что деньги ничего не значат, оказался за пределами интересов большинства.

– Да, пожалуй, вы хватили через край. Этот мир только на деньгах и держится.

«В том-то и беда, – подумал я. – В том-то и беда».

– Задумывая второй фильм, – продолжала рассказывать Катя, – мы опирались на рекомендации телеканала, с которым условились о прокате. Так что в этом фильме не будет ничего необычного. Стандартный боевик о приключениях бывшего спецназовца в фантастическом мире сна. Он случайно узнает способ, как извлечь выгоду из тех битв, которые ведутся в его снах, после чего быстро становится обладателем мощного капитала.

– Это я бы посмотрела с удовольствием, – ответила Бася. – К тому же кинофантастика сейчас на подъеме.

Ко мне подошел Андрей – артдиректор клуба.

– Думаю, через полчасика будет в самый раз, – сказал он после приветствия, имея в виду Катин выход на сцену. – Только что отзвонился продюсер музыкального канала, он за хорошие деньги берет эксклюзив на трансляцию выступления. Так что я вам пару тысяч еще надбавлю.

– Годится, – кивнул я.

После второй стопки текилы я немного расслабился и меня перестало все бесить. Нет, дела у нас действительно идут в гору. Все хорошо. Нормально. А то, что пришлось перекраивать фильм… Фигня. Сейчас, если с Первым сработаемся, начнем наконец делать что нравится. С такой массированной рекламой, как у них, можно уже и вкус зрителю прививать. Хотя, может, и не нужно. Хотят люди боевиков, пусть получают боевики. Хотят закос под западные фильмы четвертого эшелона – нате вам. Странно только, что в Европе все как-то иначе. «Амели» был самым кассовым французским фильмом, а там ни одного выстрела в кадре. Но получилось действительно замечательно.

Проще всего списать разницу между нами и европейцами на недостаток ума, на недостаток образования. Но на самом деле все иначе. Мы просто не умеем снимать хорошее кино. Раньше умели, а потом разучились. Когда деньги становятся во главу угла, они способны погубить что угодно. От денег нельзя отмахиваться, но они должны быть средством, а не целью. Для нас же, для всей России, они теперь скорее цель. А французы даже за деньги не будут делать плохо. Не будут, и все тут. Потому и зарабатывают миллионы.

У нас же просто нет возможности делать хорошо. На каждом этапе любой из участников проекта старается наварить как минимум сто процентов прибыли, поэтому на конечный результат денег попросту не хватает – их разворовывают раньше, чем закончатся съемки. Каждый в России знает, что другого шанса набить карман может уже и не быть, поэтому на первом месте оказываются собственные интересы, а уже потом качество. Деньги на проект найти в тысячу раз проще, чем пробить эту стену. Хотя с деньгами тоже еще та история… Все инвесторы работают только под откат, моют деньги. В результате половина заявленного бюджета уходит обратно инвестору, уже чистая и обналиченная, а снимать приходится на оставшееся и как получится.