Текст книги "Средняя Эдда"

– Денис тут работает, – сказал он, – но это не значит, что можно всё просеять. Следи за языком, сделай милость.

Слава, подмигивая, принялся изображать, что застегивает рот.

– Молодец, – сказал Ас. – Ладно. Значит, на Тверской собирается штаб, теперь ежедневный. Можете считать, что вы вместе со мной теперь на военном положении. Будем ловить этого друга.

– Ничего себе, знатно перетрусили, – прокомментировала Катька, вроде бы ни к кому не обращаясь. На самом деле ей очень хотелось завязать с кем-нибудь из нас перепалку, чтобы через два-три обмена колкостями фыркнуть в ответ, довольно сощуриться и гладить руками косу. Катька – черная, раскосоглазая, ядовитая как пары ртути. Наша маленькая доминатрикс. Провоцировать – ее сладкое, поэтому мы с ней за так и не играем.

– А какие версии-то разбираются? – спросил я.

– Это тот самый вопрос?

– Ну нет, – поддержал Слава, – всё же рамки нужны.

– Рамки, – Ас поцокал языком. – Рамки ты, Славик, сам пощупаешь, когда пойдешь на заседание штаба, я тебя впишу своим заместителем. Завтра с утра и возьмешь вахту.

– Ого, – восхитилась Катька, – это уже сколько получается, пять трупов? Нет… шесть.

– И это если не считать замминистра, – отозвался Овечкин.

– Ну, тот-то точно перепил, – махнул рукой Слава.

– Ну да, – сказала Катька, – а советник просто вовремя не затормозил, а пресс-секретарь патриарха просто утонул.

Ас выразительно посмотрел на часы.

– Давайте лучше еще раз пройдемся по кандидатам, – сказал он. – Нам нужна хотя бы рабочая версия. Георгий, включи проекционник.

Интернет-ниндзя открыл макбук, и на стене возникла довольная физиономия парня с толстенькой колбаской рыжего ирокеза на бритом черепе.

– Дима, сможешь сходу прокомментировать, или сказать Юле, чтобы базу принесла?

– Основных всех помню, – отозвался я. – Давайте по-простому.

– Ну, давай.

– Вот этот счастливец, которого нам выкатил Георгий, – это Добрыня. Цветные трафареты в городах-миллионниках. Сюжеты традиционные – анархия, полиция. Собственная фишка – «разрывы», графические окна в иные миры, где нет разного нашего мусора… Добрыня сейчас в Праге, бежал полгода назад. Стиль всё же не тот.

Георгий прокрутил несколько картинок.

– Да, – подтвердила Катька, – вообще не похоже.

Ас скептически двинул плечом, но промолчал.

Георгий залил фото нового героя.

– Юстас-Алекс, сейчас на Украине с вылазками в Белоруссию. Буквенные тексты-шифровки, откуда и никнейм. Вот, например, видите: «Трое в ломке, нищета и собаки». Георгий, дай крупнее. Или вот: «Курить строго запрещено, курите нежно». Не думаю, что потянул бы, разве как один из группы.

Следующим был нахмуренный мужик в седой бороде, с топором в руках.

– Вася Слонов, автор цикла «Ватники Апокалипсиса». Постмодернистские картинки, смеховой эффект от переосмысления советской символики. Георгий, покажи «Родину-мать», – на стене возникла огромная ржавая матрешка из бронелистов. – Ага, спасибо. Слонов в Красноярске. Лично его знаю, он к хиропрактике бы и близко не подошел.

– Ты еще сходи за них поручись, – хмыкнул Ас. – Дальше.

Георгий запустил короткий клип, в котором четверо измазанных грязью людей пытались укусить друг друга за уши.

– Группа «Сыроеды». Стилистика разная: закосы под мангу, ремейки крыс Бэнкси, политики-болванчики с головами на пружинках. Больше всего известны по циклу «Васины люди»: мальчик Вася и страшные взрослые разных профессий. Там банкир, отгрызающий руки, хороший был…

– Эти могут быть, – подал голос Овечкин.

– Ну не знаю.

– Катя, – вклинился Ас, – что ты думаешь?

– А можно всех посмотреть?

– Можно, как же нельзя. Давай, Георгий.

Возникла картинка, на которой длинный лысый парень в безразмерной хламиде стоял перед расчерченной не то под иконостас, не то под генеалогическое древо стеной. В нескольких готовых портретах угадывались лица «приморских партизан».

Я непроизвольно сглотнул. Это-то у них откуда? Сам он им, что ли, фото с телефона посылает? Какого хрена, Яша?!

– Не знаю такого, – сказал я.

– Как же так? – с издевкой поинтересовался Ас. – Я думал, ты в обнимку со всеми врагами нашего отечества.

– Что вы, меня в большинство кабинетов и не пускают даже.

– То ли Булатов, то ли Булатный, – прокомментировала картинку Катька. – Читала про него, но не помню.

– Пометим, – заметил Ас, – дадим отзыв и параллельно начнем самых интересных разбирать подробнее. И вот его в том числе. Георгий, кто там еще остался?

Георгий быстренько покрутил нескольких постоянных цензорских клиентов – из уличной антифа, нам в самом деле не особо интересных. А вот за ними, безо всякого перехода, возникли сумрачные иллюстрации к злым сказкам – графика Леши-92.

– Это кто? – моментально заинтересовался Ас, у которого даже глаза засверкали на «Девочке со спичками». Видишь, Настя, даже его трогает.

– Он умер, – сказал я.

Ас недоверчиво покосился в мою сторону.

– Давно?

– Два года назад в СИЗО. Как это у ваших коллег по безопасности называется… инфаркт на допросе.

Это не шутки – про коллег-то. Ас же мало что сын гэбэшного генерала, еще и помощник первого заместителя главы АП. Как раз того, который за СМИ и общественную безопасность.

– Похож, – отметил Ас. – Дальше.

Дальше была последняя порция картинок. «Министерство по делам морозов» – медвежьи морды, шестигранные голубые снежинки, напоминающие опознавательный знак потусторонней скорой помощи.

– Этих знаю, – сказал Ас.

– Ну да, это из сети «Культурное сопротивление». Региональные активисты, играющие в…

– Сепары, – со смешком прокомментировал Овечкин.

Саша до переезда в Москву сам был в КС. Сибирский язык, сибиряк – в графе национальность, соединенные штаты Сибири – флаг такой есть салатовый… теперь пишет про них аналитички. Мой приятель-философ, помню, читал лекцию студентам, и, поясняя какой-то сложный тезис, говорил, мол, это же бинарная оппозиция, нельзя быть сразу и вором, и милиционером… А точно нельзя, Сашка?

– Георгий, верни на два кадра, – распорядился Ас. – А откуда мы знаем, что только региональные?

– Группа не анонимная, благодаря Саше мы всех переписали по именам.

– Да, – вклинился Овечкин. – Двоих взяли: одного в Иркутске, другого в Краснодаре, за остальными топают. В Москве-Питере в наши даты никого из них не было. Ну, и там никакие не бойцы, так, «сетевые хомячки»…

– Не-не, – поддержал Слава, – это такие рыхлые чуваки… Проверяли же десять раз.

– А если сеть шире, чем тебе кажется, готов будешь вместе со мной ответить на ковре? – Осклабился наш дорогой шеф.

Слава обиженно повел плечами.

– Если мы ошибаемся, то тебе ведь это не поможет уже, Саша? – ласково заметила Катька. Она единственная, кто с Асом на «ты».

Александр Сергеевич хмыкнул.

– Катюша, проследи, чтобы Юля собрала и запаковала мне на почту и в приемную Алексея Ульяновича – «Сыроедов», Булатова этого твоего и «Сопротивление». Этих троих, хорошо?

– Юля тебе соберет, – скривилась Катька, – она поля в ворде выравнивать не умеет.

– Значит, сама собери.

Ас внезапно перешел из спящего мода в гиперактивный; каждый раз, когда с ним такое случается, думаю: может, он вкалывает что-то себе? Маленькой такой иглой, как в диабетических тестерах, никто и не замечает? Сидит-сидит, полуприкрыв глаза, и словно бы думает о шахматных фигурках, которые коллекционирует… А потом – р-р-раз! И ты уже убит тремя выстрелами.

Мне кажется, наша единственная функция – быть для Аса морской раковиной, в которой шумит далекий прибой. Под привычный гул лучше думается, а прислушиваться вовсе не обязательно. Можно закрыть глаза и…

Кстати, он иногда и закрывает.

– Славик, – распорядился Ас, – газетами-порталами займись. Помнишь, что нужен цикл статей по «Лукоморью»? Версия?

– В рисунках пропагандируется детская порнография. Это теперь популярная тема, после того, как по статье посадили Хамаду. Одуревшие хипстеры цепляются за своего, даже если тот – уголовный преступник. Они не останавливаются ни перед чем, эксперты с ужасом заметили портретное сходство жертв рисунков с собственными детьми так называемых художников…

– Нормально. Только нужны хорошие международные прецеденты по посадкам и штрафам. Во Франции что-то такое было, поищи внимательно. – Ас обернулся к Овечкину. – Саша. Что по теме дают «МК» и «Известия»?

– Радиоактивная краска. На Пятницкой пришлось эвакуировать целое здание. Будьте бдительны, даже не думайте подходить. Недавно мальчик попробовал…

– Понятно… Кисло как-то, думай еще. Подробности сами доиграете, не переборщите только.

Овечкин довольно кивнул. Сашка любит это мракобесное говно. Как-то по пьяни уверял, что надо всегда, когда возможно, до рептилоидов доводить. Смеялся и говорил, что нагоняет в каждую статью адища, в какое нормальные люди никогда не поверят. Но они всё равно верят, конечно.

Ас поднялся из-за стола – всё, расходимся. В руках у него тонкая синяя папка и планшет. Сам ладный, поджарый, целеустремленный, как молодежный активист. Любо-дорого.

Народ подскочил и двинулся к выходу.

– А ты проводишь меня до машины, – сообщил Ас, когда я уже миновал его стол.

Я кивнул и дождался, пока Александр Сергеевич обогнет огромный, в половину моего роста малахитовый глобус (никакой он не малахитовый, просто под зеленый камень, но мне нравится так его называть) и поравняется со мной. Дальше двинулись плечо к плечу.

– Нужен настоящий список, – сказал Ас негромко, когда мы стали спускаться по лестнице.

– Настоящий? – переспросил я.

– Да, настоящий. Этот, – он качнул папкой, – просто надо сдать, срок сегодня. Но мне – не кому-то, слышишь, а мне, – нужны реальные кандидаты в hp. Понимаешь? Догадки, параллели, всё, что ты думал и не говорил, ладно?

Он остановился и пристально посмотрел мне в глаза. В этом взгляде были доверие и ободрение, учительская любовь и обещание спокойного сытого завтра. Он будто бы говорил: «такой маленький, а уже – “Жигули”». Я вот юродствую, но после такого взгляда в самом деле хочется выдохнуть в ответ нечто яростно-восторженное. Принести присягу, упав на колено… Еле себя удержал, честное слово. Ты бы меня презирала, Настя.

– Если кто-то из присланного набора – хорошо. Если кто-то другой, пусть даже совсем левый – всё равно. Я тебя прошу, Дима. Нужно в выходные посидеть – посиди, я потом компенсирую. Сделаешь?

– Сделаю.

– Вот и молодец, – с каким-то даже облегчением сказал Ас и улыбнулся.

Мы уже вышли из здания и спускались с крыльца прямо в пасть «мерседеса», распахнувшего дверцы-жвалы. Ас похлопал меня по локтю и провалился в машинное нутро. Я же перевел взгляд на небо, от которого в последние дни стало так мало света, что в середине дня приходилось всё время жечь электричество. Вместо неба по-прежнему была грязная половая тряпка.

братство стали

– Здравствуй, Яша.

Трубка неуверенно похмыкала. Неудивительно, мы уже столько лет не общались.

Яшу Булата я знал еще по литературному лицею, где десять лет назад имел наглость преподавать. Тогда казалось: в моей голове достаточно разного культурного барахла, чтобы раздавать его школьникам старших классов. Самое смешное, что так казалось не только мне, Настя.

Сейчас бы, конечно, вместо лекции о том, что хотел своим романом «Чевенгур» нам сказать Андрей Платонов, я бы только беспомощно развел руками. Ну, или включил бы студентам какую-нибудь хорошую музыку. Вот новый альбом «Iceage» ничего…

Они все что-нибудь писали – плох тот лицеист, у которого нет романа о дьяволе или хотя бы поэмы «Тихий крестоносец». В этом смысле Яша казался плохим лицеистом. Ему было с нами неинтересно. Пока все взахлеб читали друг другу начиненные детско-юношеским пафосом стихи, писали фанфики на «Гарри Поттера» и посвящали эссе какой-нибудь А.В. из параллельной группы, Яша смотрел в окно. Глубоко вздыхал. Поправлял очки. И рисовал. Он всё время рисовал концепты к Fallout. Я почему-то до сих пор помню перстень-шлем «Братства стали».

– Яша, – сказал я, – это некто Дэ Борисов.

– О, – удивился бывший лицеист, – салют, Дмитсергеич.

– Дело такое, Яша. Твой «Партизанский Игдрассиль» в розыске. Вместе с тобой.

– Ой, – явно растерялся Яша, – а вы откуда знаете?

– Не важно, брат-лицеист. Знаю. История серьезная. Сможешь из Москвы сдернуть на месяц, пока не успокоится?

– Почему на месяц? – ошеломленно спросил Булат.

– По кочану, Яша. Инаугурация пройдет – и тех, кто ищет, попустит. Так есть, куда отпрыгнуть?

– Ох, – повторил Булат, – ну так-то…

– Так, не говори это сюда. Вообще никому не говори, слышишь? Собирайся и катись. Лучше бы сегодня, но не позднее завтрашнего утра.

– И к матери придут?

– Не знаю, Яша. И тебе рекомендую узнать сильно потом. Всё, давай, лицеист, надеюсь, увидимся не скоро.

– Дмитсергеич, а ты у них что ли где-то? – сообразил Булат.

Я зачем-то сам себе кивнул. Ничего не могу с этой привычкой поделать.

– Да, Яша. Счастливо, брат.

И завершил звонок.

Симку – в труху, старую трубку – в кучу батареек. А сам я отсюда уже ухожу. Уже нет меня здесь.

Яша, блять, только бы ты испугался! Только бы тебя затрясло, как меня сейчас!

Поторопись, Яша. Хоть ты, говнюк, поторопись.

Катерина была сегодня пешеходом, но выходить ей всё равно пришлось через автомобильные ворота – нечего забывать пропуск.

Она направилась было к охраннику, собирая в голове сиротский текст, но тот, улыбаясь, уже нажал кнопку и показал рукой – смотри, железные створки ограды поехали в стороны.

Катя благодарно кивнула.

То, что удалось сбежать с работы вовремя, – это хорошо. Но вот дальше – полоса адских препятствий: пятнадцать минут топать до метро по узкой плиточной тропке, нырять с головой в штормовое людское море – как-никак час пик. Всю дорогу толкаться – хорошо еще, если удастся облокотиться на двери. Потом в магазин, очередь, пакеты, десять минут на себе до дома… Жесть, в общем. Но что поделать – именно сегодня машина понадобилась мужу, куда-то он там поехал по своей торговой надобности. В область, говорит, и на электричке долго. И еще потом надо пешком. Короче, пришлось, скрепя сердце, выделить ему в пользование «Анюту».

– Только смотри, – сказала Катя, грозя мужу пальцем, – чтобы ни одной самой маленькой царапины, ты понял?!

Это не просто так. Вот предыдущую он так отделал, что еле продали потом. У него вообще к технике никакой любви, никакого бережного отношения. Слишком кудряво жил в детстве.

Катя шла по Зубовскому, разглядывая бывшее здание «РИА “Новости”». Ей всегда казалось, что оно похоже на прогулочный звездолет пришельцев, севший брюхом в асфальт. Архитектура и благоустройство элитного кораблекрушения. А если заглянуть внутрь – особенно в отсеки Союза журналистов – то это ощущение только усилится: там какая-то куча-мала из вздыбленного паркета, древней мебели, ветхих подшивок журнала «Известия НИИ Мелиорации Азербайджанской АССР» и всего такого подобного. Да и сам этот Союз…

– Катя!

Она чуть не подпрыгнула от внезапного окрика. Тощий большеголовый мужик (она даже подумала, что он похож на гвоздь, ну, может, не на гвоздь, а на такой с толстой шляпкой, шуруп, наверное) приветливо машет и шаркает в ее сторону. Мужик на первый взгляд незнакомый. Правда, у нее так себе память на лица, но этот уж очень приметный. Может, с Асом на каких-нибудь совещаниях?

– Катенька, здравствуйте! – воскликнул большеголовый.

Он растянул рот в такой разрывной улыбке, что у Кати аж свело скулы.

– Вы же меня помните? – радостно заговорил он. – Канторович. Виктор Канторович из МОАКа.

– Да-да, – закивала Катя, хотя никакого Канторовича она не помнила, а что такое МОАК, не имела ни малейшего представления.

– Слушайте, я надеялся перехватить вас возле работы, но, видите, запоздал. У меня к вам интимное дело.

Катя с трудом подавила вздох.

– Слушайте, – сказала она, – я, если честно, сейчас спешу. Может быть, мы завтра переговорим?

– Ну уж нет! – совершенно не интимно воскликнул Канторович. – Десять минут, обещаю! И разойдемся, как в море корабли!

Катя предпочла бы уплыть, не откладывая, но большеголовый уже раскрыл над ней гигантский купол зонта. А что, разве начался дождь?

Катя мгновенно перестала ориентироваться и успокаивала себя только тем, что для похищения выбрано уж слишком неподходящее место. Да и вообще…

– Смотрите, – сказал Канторович. Под зонтом его голова, качающаяся на тонкой шее, показалась еще огромней. Шалтай-болтай какой-то, ей-богу.

– Мне вас крайне рекомендовали как человека, который может помочь в решении проблемы. Понимающего человека.

Катя непроизвольно поморщилась. Ну что за скотство-то? Понимающего-непонимающего.

– Вы ведь знаете, что у нас всё решает Олдин? – поинтересовалась она.

– Ну, всё, да не всё.

– Да нет, как раз всё.

– Да вот не всё, честное пионерское. Вы ведь слышали о «Шалтай-болтае»?

– Что? – потрясенно спросила Катя.

– «Шалтай-болтай». Организация. Не слышали?

– Н-нет.

Канторович довольно заухал. У него это выходило довольно жутко, как если бы огромная голова оказалась полой, и в ней внезапно стали скакать шарики. В этот момент Кате показалось, что нелепое тело Канторовича – вовсе никакое не тело, а наверняка манекен, протез. Ничего, кроме головы, нет. Пришельцы с упавшего корабля даже не очень стараются маскироваться.

– Это хорошо, – сказал Канторович. – Если про тайную организацию кто-нибудь знает, она же плохая организация, негодная.

Он произнес это «негодная» с нежностью.

Катерина вдруг обнаружила, что они давно свернули с Зубовского и углубились в переулки Остоженки.

– Слушайте, – со злостью сказала она, – вы обещали десять минут.

– Да-да-да, – тут же согласился Канторович. – Так вот, «Шалтай-болтай». Это такие… назовем их хакеры. Сейчас модно говорить «хакеры»?

– Наверное.

– Вот тогда – хакеры. Люди, которые добывают информацию для моего клиента. А мой клиент – он, знаете ли, серьезный человек. В общем, «Шалтай» сообщил моему клиенту, что ваша компания занимается граффити. И рекомендовал вас.

– Я вашего «Шалтая» не знаю.

– Конечно. Зато вы наверняка знаете Лиду Веснину – с Винзавода.

Вот оно что, сообразила Катя, это Лидка навела на меня этот шар на ножках. Ну ладно, милая, я тебе задам.

– Лиду – знаю. Так и что?

– Мне нужна вписка.

Катя чуть было не расхохоталась.

– Что, простите?

– Вписка, – повторил инопланетный Канторович, – в одно из следующих граффити. Для клиента, разумеется.

Кате стало даже интересно, но одновременно и боязно. А вдруг этот псих сейчас пырнет ее ножом? И всё же любопытство пересилило.

– Какая такая вписка вам понадобилась?

– Нужно, чтобы мой клиент появился на картине – не в главной роли, конечно, среди массовки – вполне достаточно.

Катя всё же засмеялась.

– Он у вас самоубийца?

– Вот уж ничего подобного. Он просто хочет попасть в один ряд с нужными людьми. Это ведь сейчас как в список Forbes войти. Как Америка санкции наложила. Только с Америкой куда сложнее.

– Вы в своем уме вообще? – Катя отодвинула край зонта и попыталась уйти.

– Послушайте, Катенька.

– Никакая я вам не Катенька! – Наконец огрызнулась Катерина. – Идите Олдину расскажите про свои желания. Мне некогда.

– Подождите, Катя, – повторил Канторович. – Евгений Семенович просил передать, что это может быть такой же выгодный проект, как аукционы.

Катя остановилась. Блин, подумала она, этот шалтай в самом деле от Винзавода.

Канторович протянул ей что-то похожее на красную конфету.

– Возьмите, пожалуйста, – сказал он. – От Евгения Семеновича.

Это была флэшка. Обычная красная флэшка.

– И что мне с этим… – начала Катя.

– Это биткоин, – подсказал Канторович. – Одна полная единица. Пароль – ваш день рождения. Я вас сейчас оставлю, а завтра встретимся где-нибудь – где скажете, и обговорим, хорошо?

6

родственников надо уважить

Родственника Махина звали Мамед Подберезкин. Георгий сначала не поверил и дал задание своим – пробить по базам. Однако всё было точно, числился такой Мамед.

– Наверное, поменял фамилию после свадьбы, – неуверенно сказал аналитик Володя.

– Да-да, – согласился Георгий, – я тоже татарин по жене.

Мамед предложил грузинский ресторан на Остоженке. Сказал, живу неподалеку, будет удобно. Георгий еле сдержался, чтобы не ответить, что это кому как. Ему, например, нужно будет пилить из Ясенево в центр.

Ресторан был похож на выставочный павильон стереотипов. Если такой будут строить на ВДНХ, надо предупредить, что уже готова концепция.

На стенах теснились нарисованные горы, мимо сновали официанты в папахах. Из телевизора под потолком пело «Сулико», а меню было озаглавлено «Вах!».

Пока Георгий выбирал между квалам-квари по-имеретински и говяжьим кучмачи на кеци, в зал уверенным хозяйским шагом вошел его визави и, ни секунды не сомневаясь, взял курс к нужному столику. Он был гораздо более похож на Мамеда, чем на Подберезкина: невысокий и черноглазый, со слегка крючковатым носом на круглом лице, которое полностью захватила борода.

– Здравствуйте, – чинно, чуть прикрыв глаза, сообщил визави. В этот момент Георгий глубоко задумался, с какой всё же стороны у Махина может быть такой родственник.

Руку Подберезкин протянул так низко, что Георгию пришлось согнуться, ее пожимая.

– Мамед, – просто представился он и вопросительно взглянул на Георгия. Стало понятно, что в данном случае требуется полный титул.

– Георгий Смирнов, – отрекомендовался Георгий, чуть кивнув Подберезкину. – Вице-президент Российской ассоциации по связям с общественностью, руководитель аналитического центра Общественной палаты, советник мэра по вопросам местного самоуправления.

По глазам Подберезкина было заметно, что список ему понравился.

– На «ты», на «вы»? – спросил он тоном, не оставляющим вариантов.

– Да на «ты» удобнее, – выдавил из себя Георгий.

– Хорошо, – согласился Мамед и, подозвав официанта, две минуты надиктовывал ему заказ.

– Прости, Жора, – объявил он в итоге, – надо было организовать стол. Итак. Что ты по жизни за человек?

Георгий непроизвольно повел глазами. Этот вопрос ему задавали много раз. В Сочи во время олимпийской стройки – за шашлыками с местными авторитетными людьми. И в Кабардино-Балкарии, когда ночью его машину остановили то ли силовики, то ли боевики – в это время суток разницу не понимают сами местные. И даже в подмосковной Коммунарке, когда нужно было отыгрывать расширение Москвы на юго-запад, а юго-западные имели отдельное мнение. Но, несмотря на большой опыт в целом удачных ответов (в противном случае Георгий вряд ли сидел бы в ресторане «Генацвале»), никакого алгоритма он выработать не сумел. Единственным решением и в этот раз виделось действовать по наитию.

– Я – ландскнехт, – сказал Георгий, стараясь смотреть на Мамеда с вежливой, но в то же время ироничной улыбкой. – Сражаюсь за его светлость и всех жителей вольного города, которые платят мне довольствие.

– Светлость, да? – одобрительно хмыкнул Подберезкин. – И хорошо платят?

– Да пока не жалуюсь.

– Это хорошо, – согласился Подберезкин, – жаловаться вообще стыдно. Для мужчины, так?

У него был едва заметный кавказский акцент, какой остается у покинувших родные края уже во взрослом возрасте, но давно живущих в Москве. Кроме акцента внимание привлекал перстень с огромным зеленым камнем, в самой сердцевине которого клубилась черная муть. Подберезкин время от времени привычным движением поглаживал камень пальцами другой руки.

– И депутатов выбирал? – спросил Мамед.

– Полтора десятка кампаний, все успешные.

– Есть же люди, которые говно по собственной воле едят, – задумчиво сказал Подберезкин. Было не ясно, имеет ли он в виду тех, кто занимается выборами, или самих народных избранников. Их, кстати, теперь так если и называют, то только с издевкой, внезапно подумал Георгий.

Он улыбнулся этой мысли, а наблюдавший за ним Подберезкин улыбнулся в ответ.

– Ладно, – сказал он. – А какой у нас будет в этой истории цимес?

– Цимес?

– Ну, – Мамед щелкнул пальцами, подыскивая нужное слово, – изюминка какая?

Георгий кивнул.

– Нам кажется, что это будет хорошая мобилизационная кампания. Без особых излишеств. Аккуратно, дорого, красиво. Ничего громкого, нам это при существующих договоренностях не требуется.

– Как это – мобилизационная?

– Мы приведем голосовать сторонников Виктора Николаевича. А каждый из них – приведет трех родственников. Плюс управа подвезет милиционеров там, врачей. Мобилизация.

Мамед скептически поцокал.

– Это не то, – заявил он, откидываясь на стуле. – Мало, Жора. Нужна, знаешь… Ангела Меркель.

– Простите?

– Движуха, динамика!

Георгий хотел спросить, какую это динамику Подберезкин видит в Ангеле Меркель, но тут как раз принесли горячее. Мамед сделал знак – мол, поговорим позже, – и азартно взялся за разделку мяса. Он с силой налегал на нож и резкими выпадами бил вилкой – с такой страстью, будто кромсает и колет врага. Георгий подумал – хорошо, что дело происходит в центре Москвы, а не где-нибудь в маленькой горной республике. А то было бы самое время пугаться.

В какой-то момент появился официант с коньяком, и Подберезкин перехватил у него бутылку еще с подноса.

– Нет-нет, – запротестовал Георгий, – я за рулем.

– Все за рулем, – печально признал Мамед, разливая коньяк. Не дожидаясь Георгия, он опрокинул в себя первую рюмку и тут же соорудил себе вторую. После этого он подхватил рукой с тарелки зажаристый кусок мяса и как шпагоглотатель клинок – опустил его себе в пасть.

Георгий скромно жевал вареник с сыром. Дождавшись, когда Подберезкин всё же отвлечется от еды, он попробовал пойти в контрнаступление.

– Мне представляется, движуха – это избыточно, – заговорил Георгий. – Нам не нужны ни телеэфиры, ни баннеры. Это может стать лишним…

– А это никому не интересно, что ты думаешь, – перебил его Мамед. – Я это не согласую.

Георгий еще минут пять из вежливости пытался рассказывать о планах, но Мамед даже не делал вида, что слушает.

– Не так, – говорил он, – думайте еще.

В какой-то момент Георгий извинился и вышел, будто бы покурить на крыльцо. Курить в самом деле хотелось, но первым делом он набрал шефа и постарался максимально быстро – Ас иногда прерывал на полуслове – рассказать про капризного родственника.

– И что ты хочешь от меня? – поинтересовался в ответ хозяин Конюшни.

– Может, сейчас просто выйти из разговора с ним? А потом обратиться к Махину напрямую. Или Влад как-то на него надавит.

– Гоша, – ласково сказал Ас, – никто тебя не будет второй раз слушать, ты что. Милый мой, ты профессионал или где? Ну наплети ему что-нибудь. Послушай, что он сам предлагает. Дай ему фишку.

– Какую?

– Любую, – раздраженно отозвался Ас. – Ты думаешь, я наверх пойду рассказывать, как ты договориться не можешь? Иди и реши. Давай, без этого дел полно.

Ас отключился, а Георгий с досады чуть не швырнул телефон в лужу.

В легкой куртке было зябко, с неба сыпались какие-то мокрые осколки. Вот говорят, «разбился вдребезги», может, это дребезги и летят?.. Георгий сделал два круга вокруг квартала, постепенно превращаясь в мокрую курицу и чувствуя себя соответственно. Он постарался перебрать в голове все эпизоды жизни великого кормчего Махина, один за одним, – но никаких идей это не принесло. Наоборот, за каким-то лешим на репите залипла сцена, как Махин открывает снесенный и снова слепленный по образу и подобию Главпочтамт рука об руку с его директором, человеком по имени Юлий Адольфович Цветков (это сочетание из памяти уже ни за что не вытравить) – огромным рыжим детиной, похожим на ирландского эльфа, принявшего увеличительное зелье. Огромный Махин был виден на снимках только фрагментарно, потому что всё заслоняли исполинские рыжие бакенбарды.

– Бакенбарды… – задумчиво сказал Георгий. – Бакинские барды.

Он вдруг вспомнил, что бардом оказался присланный на кампанию по расширению Москвы замшелый, чуть ли не мумифицированный, технолог. Он всё время норовил что-то писать на перфокартах, которые носил за собой в чемодане облезлой крокодиловой кожи. Тогда пришлось вообще всё придумывать за него: передвижную агитацию, газету, прости господи, «Шире округ», общественные слушания…

Стоп. Слушания, да?

– Общественные слушания? – переспросил Подберезкин. – Это что такое?

– Ну, – сказал Георгий, – помните проект Юго-западной рокады, который отстаивал Виктор Николаевич? Там два года подряд были протесты, статейки разные говенные. А теперь представьте, что мы устроим публичное обсуждение этого. Полный зал народу, голосование, – и стопроцентная победа. Жители – за, газеты пишут – ура, и да здравствует.

– Скандал будет, – мечтательно сообщил Мамед и достал сигареты.

– Ой, у нас нельзя! – тут же подлетела девочка-официантка.

– Мне можно, – закуривая, сказал Подберезкин. – Сходи, у Геворга спроси.

Георгий продолжал рассказывать, но Подберезкин не слушал.

– Вот это по-нашему. Красиво, с выстрелом, – объявил он. – Прямо сейчас придумал?

Он достал из кармана конверт и бросил его на стол Георгию. Несколько банкнот от удара выбросило наружу.

Это было против всех правил.

– Об этом не было разговора, – сказал Георгий, глядя на новые стодолларовые купюры. – Это вам лучше с Владиславом обсудить или там…

– Это лично от меня, – сказал Мамед. – С Владом другой разговор будет. Свой.

– Вы уверены? – положив руку на конверт, но всё еще раздумывая, не катнуть ли его обратно, переспросил Георгий.

– Уверен, – кивнул Подберезкин. – Не люблю ничего бесплатного.

титан

Местом первой встречи с Махиным оказался старый районный ДК, некогда охваченный заразой таджикского ремонта, и так от нее и не оправившийся. Зал был еще ничего, а вот в коридорах стены уже пошли сетью трещин. Плитка на полу местами повылетала, и из дыр складывался замысловатый безумный узор.

Георгий чуть замешкался перед входом на «Общественную площадку № 2», разглядывая стену. Ее украшала странная картинка с багровой кометой, падающей на Кремль. От мысли, что это неизвестное полотно Хиропрактика, Георгий рассмеялся. Хиропрактика хранили в префектуре. Нет, еще лучше – нарисовали в префектуре. Двадцать восемь конспирологических теорий разом.

Однако составить всю многофигурную композицию заговора Георгий не успел, поскольку был атакован маленьким потным майором. Тот налетел на него, чертыхнулся и, не оглядываясь, побежал дальше.

Амфитеатр был битком. Девять рядов сплошных серых в елочку мундиров почти не переговаривались, больше теребили смартфоны. Кто-то из ментовских развернул укутанный в фольгу бутерброд и теперь смачно от него откусывал, кто-то отвинчивал крышечку у бутылки с водой – не иначе утащил ее со стола президиума. Посмотрите на них, будто тоже люди…

Коротко переговорив со звуковиком и лично проверив микрофоны, Георгий вернулся на улицу – встречать титана. Оказалось, что Махинская кавалькада уже прибыла. Минивэн будущего вице-спикера с двух сторон прикрывали черные «мерсы» с мигалками. Свита высыпала на тротуар и стояла, будто гвардейцы кардинала и мушкетеры короля, друг против друга, в позах напряженного ожидания. В центре маленькой гудящей толпы стояла высокая породистая тетка в черно-сером плаще. Похожие на сложенные крылья плечи плаща грозно топорщились у нее за спиной. Тетка одной рукой обнимала толстого кудрявого подростка лет тринадцати, а другую гневно упирала в бок. Слева от центра композиции занимал поле Мамед Подберезкин с двумя грудастыми девками. Справа – лысый пенсионный кекс, обладатель чебурашьих ушей. Было даже странно, отчего они не трепещут на ветру, как это делает, например, пенсовская же куртка. Около деда терся молодящийся хлыщ в сером костюме и с тростью в руке.